2 Поскольку кроссэкспертные корреляции по шкале "Трудности мышления" были незначимы, многомерное моделирование оценок по этой шкале не проводилось.

стр. 66

Таблица 2. Результаты подбора биометрической, психометрической моделей и модели установки эксперта для подростковых, родительских и учительских оценок

Шкалы проблем	Модель	N пар	Сравнение с моделью	χ^2	df	Р	AIC	RMSEA	Δχ^2	Δdf	Р
Замкнутость	I	36	-	64.488	69	0.631	-73.512	0.032
	II	24	-	73.638	81	0.707	-88.362	0.026
	III	18	2	281.487	87	0.000	107.487	0.242	207.849	6	0.000
Соматические проблемы	I	36	-	91.092	69	0.039	-46.908	0.092
	II	24	-	105.668	81	0.034	-56.332	0.084
	III	18	2	250.649	87	0.000	76.649	0.208	144.982	6	0.000
Тревожность/депрессивность	I	36	-	67.845	69	0.517	-70.155	0.035
	II	24	-	73.645	81	0.707	-88.355	0.031
	III	18	2	300.024	87	0.000	126.024	0.201	226.378	6	0.000
Социальная дезадаптация	I	36	-	61.336	69	0.733	-76.664	0.025
	II	24	-	69.559	81	0.814	-92.441	0.021
	III	18	2	156.560	87	0.000	-17.440	0.146	87.002	6	0.000
Трудности внимания/гиперактивность	I	36	-	69.264	69	0.468	-68.736	0.061
	II	24	-	87.418	81	0.293	-74.582	0.066
	III	18	2	249.914	87	0.000	75.914	0.224	162.495	6	0.000
Делинквентность	I	36	-	64.068	69	0.645	-73.932	0.018
	II	24	-	76.444	81	0.623	-85.556	0.012
	III	18	2	279.333	87	0.000	105.333	0.245	202.889	6	0.000
Агрессивность	I	36	-	84.109	69	0.104	-53.891	0.076
	II	24	-	101.406	81	0.062	-60.594	0.076
	III	18	2	212.732	87	0.000	38.732	0.190	111.326	6	0.000
Интернализация	I	36	-	84.109	69	0.104	-53.891	0.076
	II	24	-	95.581	81	0.128	-66.419	0.059
	III	18	2	350.709	87	0.000	176.709	0.228	255.128	6	0.000
Экстернализация	I	36	-	86.188	69	0.079	-51.812	0.074
	II	24	-	102.488	81	0.054	-59.512	0.082
	III	18	2	336.244	87	0.000	162.244	0.264	233.756	6	0.000
Общая проблемность	I	36	-	106.407	69	0.003	-31.593	0.123
	II	24	-	124.074	81	0.001	-37.926	0.116
	III	18	2	426.284	87	0.000	252.284	0.284	302.211	6	0.000

Примечание. I - биометрическая модель, II - психометрическая модель, III - модель установки эксперта. Модель, лучше других соответствующая данным, выделена полужирным шрифтом. AIC - информационный критерий Акаике (Akaike's Information Criterion) - отражает степень простоты модели. RMSEA - критерий Root Mean Square Error of Approximation - является индексом степени расхождения модели с учетом количества степеней свободы от наблюдаемой ковариационной матрицы.

В табл. 4 представлены показатели аппроксимации редуцированных психометрических моделей, лучше других описывающих данные подростковых, родительских и учительских оценок. Согласно результатам подбора моделей, качественные различия в генетических влияниях на вариативность эмоциональных и поведенческих проблем у мальчиков и девочек отсутствовали. Вероятно, набор генов, влияющих на признак у мальчиков, идентичен набору генов, влияющему на тот же признак у девочек. Однако были выявлены значимые количественные различия в соотносительном вкладе генотипа и среды в межиндивидуальную вариативность характеристик внимания/гиперактивности и делинквентности у мальчиков и девочек (табл. 4).

Анализ структуры фенотипической дисперсии общего латентного фактора оценок трех групп экспертов выявил существенное влияние генетических факторов на показатели замкнутости, соматических жалоб и агрессивности. Индивидуальные различия тревожности/депрессивности и социальной дезадаптации формируются под влиянием систематических и несистематических факторов среды. Многомерный анализ оценок двух общих синдромов - интернализации и экстернализации - в целом подтверждает данные литературы, свидетельствуя о большей степени наследуемости

стр. 67

Таблица 3. Стандартизированные оценки (%) вклада общих и индивидуальных генетических и средовых влияний в вариативность поведенческих и эмоциональных проблем, полученные в психометрической модели

Примечание. Приведены стандартизированные оценки общих (а²с, с²с, е²с) и уникальных (a²u, c²u, e²u) генетических и средовых влияний. Например, вариативность показателя "Агрессивность" объясняется факторами, влияющими на все три оценки (общий взгляд экспертов), и факторами, которые влияют только на подростковые, родительские или учительские оценки (уникальный компонент оценки). Вариативность подростковых оценок девочек объясняется общими факторами на: 13 (А) + 4 (С) + 5(Е) = 22%. Остальной процент дисперсии уникален для подростков: 27 (А) + 11 (С) + 40 (Е) = 78%. Показатель наследуемости агрессивного поведения девочек представляет сумму стандартизированных оценок генетических факторов, влияющих на оценки всех экспертов (13%), и генетических факторов, влияющих только на подростковые оценки (27%). Следовательно, наследуемость агрессивности по подростковым оценкам составляет 40%. Аналогично может быть определена наследуемость агрессивности девочек по родительским и учительским оценкам - 11 и 56% соответственно.

проблем экстернализации по сравнению с проблемами интернализации. Факторы общей среды оказывают существенное влияние на оба интегральных синдрома (60 и 80% соответственно).

Существенное влияние генетических факторов на индивидуальные различия синдрома замкнутости согласуется с данными литературы. Умеренное генетическое влияние на синдром замкнутости было выявлено у близнецов в возрасте от 7 до 15 лет (а² = 50%), которых изучал К. Эдельброк и соавторы [18], и у близнецов в возрасте от 4 до 11 лет (а² = 40%), которых исследовал С. Шмитц с соавторами [43]. Генетические факторы могут действовать через гормональные механизмы, поскольку, как оказалось, для детей, нуждающихся в клиническом лечении, оценки синдрома замкнутости CBCL/4 - 18 и YSR являются самыми надежными предикторами уровня кортизола в крови после психологически стрессовых взаимодействий [27].

Высокий показатель наследуемости для синдрома соматических жалоб (80%) согласуется с данными близнецовых исследований, проведенных на выборках американских (51%) [18] и голландских (73%) [51] детей. Значимый вклад наследственности подтверждается сильной связью синдрома соматических проблем с показателями расстройства соматизации у других членов семьи пробанда [41].

Не было получено доказательств значимого вклада генетических факторов в вариативность общего латентного фактора тревожности/депрессивности. Индивидуальные различия объяснялись факторами систематической (80%) и индивидуальной (20%) среды. В обзоре литературы по генетике детской тревожности и депрессивности Ф. Райе с соавторами [39] сообщают о высокой

стр. 68

Таблица 4. Показатели аппроксимации редуцированных психометрических моделей, лучше других описывающих данные подростковых, родительских и учительских оценок эмоциональных и поведенческих проблем

Шкалы проблем	Модель	N пар	Подбор модели					Сравнение с полной психометрической моделью
			χ^2	df	Р	AIC	RMSEA	Δχ^2	Δdf	р
Замкнутость	Нет общих Cm и Cf, общие Am = Af	21	73.794	84	0.779	-94.206	0.021	0.157	3	0.984
Соматические проблемы	Нет общих Cm и Cf, общие Am = Af	21	106.626	84	0.048	-61.374	0.080	0.958	3	0.811
Тревожность/депрессивность	Нет общих Am и Af, общие Cm = Cf	21	76.044	84	0.720	-91.956	0.027	2.399	3	0.494
Социальная дезадаптация	Нет общих Am и Af, общие Cm = Cf	21	71.299	84	0.837	-96.701	0.019	1.740	3	0.628
Трудности внимания/гиперактивность	Общие Am = Af, общие Cm > Cf	23	87.765	82	0.311	-76.235	0.064	0.347	1	0.556
Делинквентность	Нет общих Am, общие Cm > Cf	23	76.455	82	0.652	-87.545	0.012	0.011	1	0.916
Агрессивность	Нет общих Cm и Cf, общие Am = Af	21	105.069	84	0.060	-62.931	0.076	3.663	3	0.300
Интернализация	Нет общих Am и Af, общие Cm = Cf	21	97.928	84	0.142	-70.072	0.054	2.347	3	0.504
Экстернализация	Общие Am = Af	23	102.489	82	0.062	-61.511	0.080	0.001	1	0.978

Примечание. AIC - информационный критерий Акаике (Akaike's Information Criterion) - отражает степень простоты модели. RMSEA - критерий Root Mean Square Error of Approximation - является индексом степени расхождения модели с учетом количества степеней свободы от наблюдаемой ковариационной матрицы.

вариативности получаемых исследователями показателей наследуемости тревожности и депрессии у детей (30 - 80%) по родительским оценкам. В исследованиях приемных детей не получено значимых оценок наследуемости депрессии [20, 50]. Данные о роли общей среды в формировании тревожности у детей также варьируют в разных работах [19]. В ряде исследований, в которых изучалась тревожность у близнецов 7 - 16 лет, не обнаружено вклада общей среды [17, 30, 47], в то время как в других сообщалось, что от 25 до 35% вариативности тревожности объясняется средовыми факторами [18, 23, 24]. В лонгитюдном исследовании шкалы интернализации CBCL голландских близнецов от 3 до 12 лет [12, 53] факторы общей среды отсутствовали в три года, но играли важную роль в старших возрастах.

Индивидуальные различия общего латентного фактора социальной дезадаптации были связаны с систематическими средовыми (96%) и индивидуальными средовыми влияниями (4%). Согласно результатам других близнецовых исследований, коэффициенты наследуемости составили 0.56 и 0.61 [18, 43]. Синдром социальной дезадаптации объединяет пункты, указывающие на незрелость и недостаток социальных навыков, он не имеет прямого аналога в DSM-IV, однако характеризуется значимой связью с диагнозом синдрома дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) и тревожным расстройством. Показатели синдрома социальной дезадаптации по оценкам матерей, отцов, учителей и самих детей характеризуются исключительной кроссэкспертной согласованностью, что было подтверждено результатами, полученными в настоящей работе.

Генетические факторы оказывали существенное влияние на сходство близнецов по проблемам внимания и гиперактивности (30% для мальчиков и 60% для девочек). Большое число исследований показало высокую наследуемость проблем, связанных с трудностями внимания и гиперактивностью. Оценка наследуемости около 75% была обнаружена в разных возрастах [40]. Согласно данным молекулярно-генетических исследований, существует ассоциация СДВГ с геном рецепторов дофамина (DRD4); менее определенными являются доказательства ассоциации с полиморфизмом гена траспортера дофамина (DAT1) [46].

Наследуемость проблем внимания и гиперактивности около 30% у девочек и 60% у мальчиков в нашей выборке подростков несколько ниже, но в целом согласуется с данными литературы. Вклад факторов общей среды в вариативность трудностей внимания оказался значимо выше в группе мальчиков (70%) по сравнению с девочками (2%) (табл. 4). Половые различия установлены в средних показателях трудностей внимания и гиперактивности: по родительским и композитным оценкам трех групп экспертов трудности внимания значимо более выражены у мальчиков по сравнению с девочками. Как следует из данных литературы, показатели синдрома трудностей

стр. 69

внимания являются лучшими предикторами различных проблем для девочек, чем для мальчиков [7]. Эти результаты соответствуют данным о более выраженных нарушениях метаболизма мозга у девочек с диагнозом СДВГ, чем у мальчиков с тем же диагнозом [25]. Таким образом, можно предположить, что трудности внимания у девочек представляют более стабильный признак, имеющий биологические корреляты. Наши данные свидетельствуют о том, что он в меньшей степени обусловлен факторами общей среды.

Полученные результаты подтверждают существование значимых половых различий в структуре дисперсии общего латентного фактора делинквентного поведения (табл. 4). У девочек показатели делинквентного поведения в основном связаны с аддитивными генетическими факторами (52%), влияние которых незначимо в группе мальчиков. У мальчиков различия в делинквентном поведении в основном объясняются факторами общей среды (93%). Эти данные позволяют предположить, что делинквентное поведение у девочек является более стабильным признаком, в большей степени определяемым генетическими и в меньшей степени средовыми факторами. В популяционной выборке синдром делинквентного поведения оказывается лучшим предиктором контактов с полицией для девушек по сравнению с юношами [8].

Существенный вклад генетических факторов в индивидуальные различия по агрессивности в нашем исследовании (71%) согласуются с данными работ, выполненных на американских и европейских популяциях: результаты показали, что генетическими факторами обусловлен самый большой компонент фенотипической дисперсии агрессивного поведения [18, 21, 29, 43, 51, 54]. Оценка наследуемости в этих работах составила около 60%. Из метаанализа исследований агрессивного поведения, проведенного Д. Майлс и Г. Кэри [33], следует, что эффекты генотипа объясняют около 50% вариативности агрессивного поведения.

Результаты нашего исследования согласуются с данными других работ, указывающими на существенные различия в этиологии и ходе развития синдромов агрессивного и делинквентного поведения [22, 35, 57]. В ряде работ было показано, что синдром агрессивного поведения стабилен в развитии от раннего детства до зрелости, а его связь с биохимическими параметрами доказывает важность биологического фактора. Неагрессивное асоциальное поведение, в отличие от агрессивного, характеризуется меньшей временной стабильностью, более типично для подросткового возраста [35, 57] и имеет меньше биологических коррелятов. Усугубление проблем поведения в юности в основном касается синдрома делинквентного поведения, а синдром агрессивного поведения сохраняет постоянство на протяжении всех периодов развития. Данные близнецовых исследований по опросникам Ахенбаха показывают, что генетический компонент в вариативности агрессивного поведения больше (около 60%), чем в вариативности делинквентного поведения (около 30 - 40%) [15, 18, 22]. В недавнем лонгитюдном исследовании 1000 шведских близнецов стабильность агрессивного поведения по CBCL от детского (8 - 9 лет) до подросткового возраста (13 - 14 лет) объяснялась генетическими факторами. Это свидетельствует о том, что агрессивное поведение, проявляющееся в детском возрасте, представляет собой фенотип, в большей степени определяемый генетическими факторами, чем подростковая форма асоциального поведения [22].

Для большинства проанализированных в нашей работе синдромов эмоциональных и поведенческих проблем у подростков оценки влияния общей среды, полученные на основе оценок всех экспертов, выше в группе мальчиков (более 50%) по сравнению с девочками (для шкал "Трудности внимания/гиперактивность" и "Делинквентность" различия статистически значимы). Возможными средовыми факторами, повлиявшими на полученные результаты, являются наблюдаемые в российском обществе более строгие ожидания по отношению к мальчикам. Мальчики по сравнению с девочками испытывают более сильное давление в отношении высокой академической успеваемости и чаще подвергаются физическому наказанию. Эти факторы могут влиять на оценки наследуемости для различных поведенческих проблем, таких как трудности внимания/гиперактивность и делинквентность.

В последнее время во многих близнецовых исследованиях подростковой психопатологии начали изучаться половые различия в наследуемости. Во-первых, в широкомасштабном лонгитюдном близнецовом исследовании детей (8 - 16 лет) медицинским колледжем Вирджинии [17] были получены оценки наследуемости на основе материнских опросников для разных типов нарушений психического развития, в том числе тревожности (57% для мальчиков и 52% для девочек), депрессивности (65% для мальчиков и 64% для девочек), синдрома дефицита внимания и гиперактивности (75% для мальчиков и 63% для девочек), импульсивности (79% для мальчиков и 70% для девочек), расстройства поведения (61 - 74% для мальчиков и 31 - 72% для девочек) и оппозиционно-вызывающего расстройства (35% для мальчиков и 36% для девочек). За исключением оппозиционно-вызывающего расстройства, эти показатели наследуемости выше 50% и практически одинаковы у обоих полов. Во-вторых, в двух исследованиях наследуемость депрессивных симптомов по отчетам подростков, оцененных на материале Шкалы дет-

стр. 70

ской тревожности [24] и Опросника настроений и переживаний [39], была выше у мальчиков по сравнению с девочками. Противоположный результат получен в другой работе [44], в которой депрессия оценивалась в ходе Психиатрического интервью для детей и подростков. Однако Ф. Райе с соавторами [39] далее обнаружили, что половые различия в наследуемости депрессивных симптомов отсутствовали в данных родительских оценок. В-третьих, близнецовое исследование наследуемости симптомов расстройства поведения и злоупотребления марихуаной позволило выявить примерно одинаковые показатели наследуемости для мальчиков и девочек [34]. Наконец, результаты, указывающие на значимые влияния общей среды на индивидуальную вариативность родительских оценок по шкалам Опросника Ахенбаха, более выраженные в группе мальчиков, получены в недавнем исследовании, выполненном в Тайване на 279 парах близнецов и однополых сибсов 12 - 16 лет [32].

Таким образом, определенные выводы о половых различиях в генетических эффектах, влияющих на поведенческие и эмоциональные нарушения, пока не сделаны. Несмотря на это, половые различия обнаружены в ряде работ, поэтому их моделирование необходимо в близнецовых исследованиях. В работах, в которых половые различия в наследуемости были выявлены, направление этих различий отличалось. Так, в двух работах [24, 39] наследуемость оказалась выше для мальчиков. В то же время Дж. Силберг и коллеги [44] и П. Куо с соавторами [32] установили, что генетические факторы имели большее значение в индивидуальных различиях девочек. Многие факторы могут влиять на обнаружение половых различий, например, такие, как тип синдрома, источник информации, используемый для диагностики, и культурные различия.

ВЫВОДЫ

1. Полученные на близнецовой выборке российских близнецов показатели психометрических характеристик родительской, учительской и подростковой форм опросника Ахенбаха свидетельствуют об их надежности и в целом сопоставимы с данными, полученными на выборке стандартизации.

2. Анализ причин расхождения родительских, учительских и подростковых оценок поведенческих и эмоциональных проблем у подростков показал, что различия в оценках экспертов связаны не только с ошибкой и установкой в оценке экспертов (например, в результате разных критериев, норм, стандартов), но и с аспектами реального поведения (фенотипа) ребенка, уникальными для восприятия каждого из экспертов.

3. Выявлены значимые влияния генетических факторов на вариативность ряда поведенческих и эмоциональных проблем (замкнутости/депрессивности, соматических жалоб, трудностей внимания/гиперактивности, агрессивного поведения) у близнецов подросткового возраста на основе оценок подростков, родителей и учителей.

4. Установлено, что факторы общей среды оказывают существенный вклад в индивидуальную вариативность ряда эмоциональных и поведенческих проблем (тревожности/депрессивности, социальной дезадаптации, делинквентности, интернализации и экстернализации) в подростковом возрасте.

5. Подтверждено наличие значимых половых различий в соотносительном вкладе генотипа и среды в межиндивидуальную вариативность исследованных эмоциональных поведенческих особенностей подростков. У мальчиков индивидуальные различия трудностей внимания/гиперактивности и склонности к делинквентному поведению в основном объяснялись факторами общей среды, а у девочек - генетическими факторами.

6. Соотносительная роль наследственных и средовых факторов в формировании индивидуальных различий поведенческих и эмоциональных трудностей в подростковом возрасте определяется их вариативностью и зависит от пола подростков.

7. В ходе многомерного моделирования обнаружено, что генетические и средовые факторы, которые определяют вариативность эмоциональных и поведенческих особенностей, общую для респондентов - подростков, родителей и учителей, влияют на их оценки через общий латентный фактор. Уникальный компонент оценки каждого респондента представляет основную часть дисперсии оценки и связан со спецификой взаимодействия каждого респондента с подростком. Данная информация важна для повышения надежности диагностики поведенческих и эмоциональных проблем у подростков и правильной оценки фенотипа ребенка.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Малых С. Б., Гиндина Е. Д., Кузнецова И. В., Лобаскова М. М. Диагностика поведенческих и эмоциональных проблем у детей и подростков: стандартизация родительской формы Опросника Т. Ахенбаха на российской выборке. Психолого-педагогическое сопровождение субъектов образовательного процесса. Проблемы внедрения психолого-педагогических исследований в систему образования. Ч. 2. М.: ПЕР СЭ, 2004. С. 72 - 82.

2. Achenbach T.M. Manual for the Child Behavior Checklist/4 - 18 and 1991 Profile. Burlington, Vermont, 1991.

3. Achenbach T.M. Manual for the Teacher's Report Form and 1991 Profile. Burlington, Vermont, 1991.

стр. 71

4. Achenbach T.M. Manual for the Youth Self-Report and 1991 YSR Profile. Burlington, Vermont, 1991.

5. Achenbach T.M., McConaughy S.H., Howell C.T. Child/adolescent behavioral and emotional problems: Implications of cross-informant correlations for situa-tional specificity//Psychological Bulletin. 1987. V. 101. P. 213 - 232.

6. Achenbach T.M., Howell C.T., McConaughy S.H. Six-year predictors of problems in a national sample of children and youth: II. Signs of disturbance //J. of the American Academy of Child & Adolescent Psychiatry. 1995. V. 34. P. 488^98.

7. Achenbach T.M., Howell C.T., McConaughy S.H., Stanger C. Six-year predictors of problems in a national sample: III. Transitions to young adult syndromes // J. of the American Academy of Child & Adolescent Psychiatry. 1995. V. 34. P. 658 - 669.

8. Achenbach T.M., Howell C.T., McConaughy S.H., Stanger C. et al. Six-year predictors of problems in a national sample of children and youth: I. Cross-informant syndromes // J. of the American Academy of Child & Adolescent Psychiatry. 1995. V. 34. P. 336 - 347.

9. Arseneault L., Moffitt T. E., Caspi A., Taylor A. et al. Strong genetic effects on cross-situational antisocial behaviour among 5-year-old children according to mothers, teachers, examiner-observers, and twins' self-reports // J. of Child Psychology & Psychiatry & Allied Disciplines. 2003. V. 44. P. 832 - 848.

10. Baillargeon R.H., Boulerice B., Tremblay R.E., Zocco-lillo M. et al. Modeling interinformant agreement in the absence of a "gold standard" // J. of Child Psychology & Psychiatry. 2001. V. 42. P. 463 - 473.

11. Bartels M., Hudziak J.J., Boomsma D.I., Rietveld M.J. et al. A study of parent ratings of internalizing and externalizing problem behavior in 12-year-old twins // J. of the American Academy of Child & Adolescent Psychiatry. 2003. V. 42. P. 1351 - 1359.

12. Bartels M., van den Oord E. J.C.G., Hudziak J.J., Rietveld M.J. H. et al. Genetic and Environmental Mechanisms Underlying Stability and Change in Problem Behaviors at Ages 3, 7, 10, and 12 // Developmental Psychology. 2004. V. 40. P. 852 - 867.

13. Bartels M., Hudziak J.J., Rietveld M.J., van Beijsterveldt C.E. et al. A longitudinal twin model for multiple raters: Illustrating the use of genetically informative designs for studying psychological data // Paper presented at the 12th European Conference on Personality, organized by the European Association of Personality Psychology (EAPP) in Groningen. The Netherlands. July 17 - 22. 2004. Conference Abstracts. P. 56.

14. Bartels M., Hudziak J.J., van den Oord E.J., van Beijsterveldt C.E. et al. Co-occurrence of Aggressive Behavior and Rule-Breaking Behavior at Age 12: Multi-Rater Analyses // Behavior Genetics. 2003. V. 33. P. 607 - 621.

15. Deater-Deckard K., Plomin R. An adoption study of etiology of teacher and parent reports of externalizing behavior problems in middle childhood // Child Development. 1999. V. 70. P. 144 - 154.

16. Derks E.M., Hudziak J.J., Beijsterveldt C.E.M., Boomsma D.I. Genetic analyses of Teacher Ratings on Aggression, Attention, and Anxiety in 7-, 10-, and 12-year-old children // Paper presented at the 34th Annual Meeting of the Behavior Genetics Association in Aix en Provence. France, June 27 - 30. 2004.

17. Eaves L.J., Silberg J.L., Meyer J.M. et al. Genetics and developmental psychopathology. П. The main effects of genes and environment on behavioral problems in the Virginia Twin Study of Adolescent Behavioral Development // J. of Child Psychology & Psychiatry & Allied Disciplines. 1997. V. 38. P. 965 - 980.

18. Edelbrock C, Rende R., Plomin R., Thompson L.A. A twin study of competence and problem behavior in childhood and early adolescence // J. of Child Psychology & Psychiatry & Allied Disciplines. 1995. V. 36. P. 775 - 785.

19. Eley T.C. Behavioral genetics as a tool for developmental psychology: Anxiety and depression in children and adolescents // Clinical Child & Family Psychology Review. 1995. V. 2. P. 21 - 36.

20. Eley T.C, Deater-DeckardK., Fombone E., FulkerD.W. et al. An adoption study of depressive symptoms in middle childhood // J. of Child Psychology & Psychiatry & Allied Disciplines. 1998. V. 39. P. 337 - 345.

21. Eley T.C, Lichenstein P., Stevenson J. Sex differences in the etiology of aggressive and nonaggressive antisocial behavior: Results from two twin studies // Child Development. 1999. V. 70. P. 155 - 168.

22. Eley T.C, Lichtenstein P., Moffitt Т. Е. A longitudinal behavioral genetic analysis of the etiology of aggressive and nonaggressive antisocial behavior // Development & Psychopathology. 2003. V. 15. P. 383^02.

23. Eley T.C, Stevenson J. Using genetic analyses to clarify the distinction between depressive and anxious symptoms in children // J. of Abnormal Child Psychology. 1999. V. 27. P. 105 - 114.

24. Eley T.C, Stevenson J. Exploring the covariation between anxiety and depression symptoms: A genetic analysis of the effects of age and sex // J. of Child Psychology & Psychiatry. 1999. V. 40. P. 1273 - 1282.

25. Ernst M., Liebenauer L.L., King A.C., Fitzgerald GA. et al. Reduced brain metabolism in hyperactive girls // J. of the American Academy of Child & Adolescent Psychiatry. 1994. V. 33. P. 858 - 868.

26. Gjone H., Stevenson J., Sundet J.M. Genetic influence on parent-reported attention-related problems in a Norwegian general population twin sample // J. of the American Academy of Child & Adolescent Psychiatry. 1996. V. 35. P. 588 - 596.

27. Granger D. A., Weisz J.R., Kauneckis D. Neuroendocrine reactivity, internalizing behavior problems, and control-related cognitions in clinic-referred children and adolescents // J. of Abnormal Psychology. 1994. V. 103. P. 267 - 276.

28. Hewitt J.K., Silberg J.L., Neale M.C., Eaves L.J. et al. The analysis of parental ratings of children's behavior using LISREL // Behavior Genetics, 1992. V. 22. P. 293 - 317.

29. Hudziak J.J., Copeland W., Rudiger L.P., Achenbach T.M. etal. Genetic influences on childhood competencies: A twin study // J. of the American Academy of Child & Adolescent Psychiatry. 2003. V. 42. P. 357 - 363.

стр. 72

30. Hudziak J.J., RudigerL.P., Neale M.C., Heath A.C etal. A twin study of inattentive, aggressive, and anxious / depressed behaviors // J. of the American Academy of Child & Adolescent Psychiatry. 2000. V. 39. P. 469 - 476.

31. Hudziak J.J., van Beijsterveldt C.E., Bartels M., Rietveld M.J. et al. Individual Differences in Aggression: Genetic Analyses by Age, Gender, and Informant in 3-, 7-, and 10-Year-Old Dutch Twins // Behavior Genetics. 2003. V. 33. P. 575 - 589.

32. Kuo P., Lin C.C.H., Yang H., Soong W. et al A twin study of competence and behavioral / emotional problems among adolescents in Taiwan // Behavior Genetics. 2004. V. 34. P. 63 - 74.

33. Miles D.R., Carey G. Genetic and environmental architecture of human aggression // J. Pers. Soc. Psychol. 1997. V. 72. N 1. P. 207 - 217.

34. Miles D.R., van den Bree M.B., Pickens R.W. Sex differences in shared genetic and environmental influences between conduct disorder symptoms and marijuana use in adolescents // Am. J. Med. Genet. 2002. V. 114. P. 159 - 168.

35. Moffitt T. E. Adolescence-limited and life-course-persistent antisocial behavior: A developmental taxonomy // Psychological Review. 1993. V. 100. P. 674 - 701.

36. Neale M.C., Boker S.M., Xie G., Maes H.H. Mx: Statistical modeling. 5th ed. Available from Virginia Commonwealth University, Department of Psychiatry, Box 900126, Richmond, VA 23298. 1999.

37. Neale M.C., Cordon L.R. Methodology for genetic studies of twins and families. Dordrecht, The Netherlands: Kluwer Academic, 1992.

38. Plomin R., DeFries J.C, McClearn G.E., McGunn P. Behavioral genetics (4th ed.). N.Y.: Freeman, 2000.

39. Rice F., Harold G., Thaper A. The genetic aetiology of childhood depression: A review // J. of Child Psychology & Psychiatry & Allied Disciplines. 2002. V. 43. P. 65 - 79.

40. Rietveld M.J., Hudziak J.J., Bartels M., van Beijsterveldt C.E. et al. Heritability of attention problems in children: Longitudinal results from a study of twins, age 3 to 12 // J. of Child Psychology & Psychiatry. 2004. V. 45. P. 577 - 588.

41. Routh D.K., Ernst A.R. Somatization disorder in relatives of children and adolescents with functional abdominal pain // J. of Pediatric Psychology. 1984. V. 9. P. 427 - 437.

42. Schmitz S., Cherny S.S., Fulker D.W., Mrazek DA. Genetic and environmental influences on early childhood behavior // Behavior Genetics. 1994. V. 24. P. 25 - 34.

43. Schmitz S., Fulker D.W., Mrazek DA. Problem behavior in early and middle childhood: An initial behavior genetic analysis // J. of Child Psychology & Psychiatry & Allied Disciplines. 1995. V. 36. P. 1443 - 1458.

44. Silberg J.L., Erickson M.T., Meyer J.M., Eaves L.J. et al. The application of structural equation modeling to maternal ratings of twins' behavioral and emotional problems // J. of Consulting & Clinical Psychology. 1994. V. 62. P. 510 - 521.

45. Silberg J.L., Pickles A., Rutter M., Hewitt J. et al. The influence of genetic factors and life stress on depression among adolescent girls // Archives of General Psychiatry. 1999. V. 56. P. 225 - 232.

46. Thapar A., Holmes J., Poulton K., Harrington R. Genetic basis of attention deficit and hyperactivity // British J. of Psychiatry. 1999. V. 174. P. 105 - 111.

47. Thapar A., McGuffin P. Are anxiety symptoms in childhood heritable? // J. of Child Psychology & Psychiatry. 1995. V. 36. P. 439 - 447.

48. Towers H., Spotts E., Neiderhiser J.M., Hetherington E.M. et al. Genetic and environmental influences on teacher ratings of the Child Behavior Checklist // International J. of Behavioral Development. 2000. V. 24. P. 373 - 381.

49. van den Oord E. J., Boomsma D.I., Verhulst F.C. A study of genetic and environmental effects on the co-occurrence of problem behaviors in three-year-old-twins // J. of Abnormal Psychology. 2000. V. 109. P. 360 - 372.

50. van den Oord E.J., Boomsma I., Verhulst F.C. A study of problem behavior in 10- to 15-year-old biologically related and unrelated international adoptees // Behavior Genetics. 1994. V. 24. P. 193 - 205.

51. van den Oord E.J., Verhulst F.C, Boomsma D.I. A genetic study of maternal and paternal ratings of problem behaviors in 3-year-old twins // J. of Abnormal Psychology. 1996. V. 105. P. 349 - 357.

52. van der Valk J.C., van den Oord E.J.C.G., Verhulst F.C, Boomsma D.I. Using parental ratings to study the etiology of 3-year-old twins' problem behaviors: Different views or rater bias? // J. of Child Psychology & Psychiatry. 2001. V. 42. P. 921 - 931.

53. van der Valk J.C, van den Oord E.J., Verhulst F.C, Boomsma D.I. Genetic and environmental contributions to stability and change in children's internalizing and externalizing problems // J. of the American Academy of Child & Adolescent Psychiatry. 2003. V. 42. P. 1212 - 1220.

54. van der Valk J.C., Verhulst F.C, Street T.M. Quantitative genetic analysis of internalizing and externalizing problems in a large sample of 3-year-old twins // Twin Research. 1998. V. 1. P. 25 - 33.

55. van der Valk J.C., Verhulst F.C., Neale M.C., Boomsma D.I. Longitudinal genetic analysis of problem behaviors in biologically related and unrelated adoptees // Behavior Genetics. 1998. V. 28. P. 365 - 380.

56. Verhulst F.C., Root H.M., van der Ende J. Differential predictive value of parents' and teachers' reports of children's problem behaviors: A longitudinal study // J. of Abnormal Child Psychology. 1994. V. 22. P. 531 - 546.

57. Verhulst F.C., van der Ende J. Six-year stability of parent reported problem behavior in an epidemiological sample //J. of Abnormal Child Psychology. 1992. V. 20. P. 595 - 610.

стр. 73

GENETIC AND ENVIRONMENTAL FACTORS OF ADOLESCENT TWINS' BEHAVIORAL AND EMOTIONAL PROBLEMS

E. D. Gindina*, S. B. Malykh**, M. M. Lobaskova***

* PhD, senior research assistant of age psychogenetic laboratory, PI RAE, Moscow

** Sc.D. (psychology) head of age psychogenetic laboratory, PI RAE, Moscow

*** Senior lecturer of developmental psychology chair, department of psychology and pedagogics, UdSU, Izhevsk

A twin study of the role of genotype and environment in individual differences formation of behavioral and emotional problems in adolescence is carried out. The sample consisted of 250 twin pairs (age 12 - 17). Scores of three groups of respondents (adolescents, parents and teachers) are compared. It is revealed that such adolescent properties as insularity, somatic complaints and aggressiveness are developed under the influence of specific to every adolescent genetic and environmental factors. Individual differences in anxiety/depression and social disadaptation are connected with the influence of common environmental factors and specific to every adolescent environmental experience. Individual differences in attention/hyperactivity are developed under the influence of common and individual environmental factors. The significant sex differences in hereditability in such properties as attention / hyperactivity and delinquency are revealed.

Key words: mono- and dizygotic twins, adolescents, emotional and behavioral problems, genotype, environment.

стр. 74

ПРОБЛЕМА ОСМЫСЛЕННОСТИ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ИЗМЕРЕНИЙ

Автор: А. П. ПАХОМОВ

А. П. Пахомов

Кандидат психологических наук, доцент кафедры менеджмента и маркетинга РУДН, Москва

Рассматриваются основные положения репрезентативной теории измерений. Показано, что некоторые сделанные Стивенсом предписания, в первую очередь, относительно осмысленности психологических измерений, могут быть пересмотрены. Отмечается, что современная практика измерений в психологии опирается не только на репрезентативную теорию. Обсуждаются некоторые допущения классической и операциональной теорий измерения.

Ключевые слова: измерения в психологии, репрезентативная теория, осмысленность измерения, научные предположения.

При ознакомлении широкого круга психологов с проблемами измерения без привлечения специфического материала математических выкладок (которые, несомненно, были бы интересны специалистам по математической психологии) внимание концентрируется на репрезентативной теории измерения. Примерно к середине прошлого века она оказалась наиболее проработанной, но начиная с 80-х годов ее развитие можно охарактеризовать лишь как экстенсивное. Оно шло через привлечение новых математических приемов без систематической эмпирической проверки предлагаемого материала; не уделялось большого внимания и практике психологических измерений.

КОНЦЕПТ ОСМЫСЛЕННОСТИ В РЕПРЕЗЕНТАТИВНОЙ ТЕОРИИ ИЗМЕРЕНИЙ

Несмотря на существующие в данной теории измерения проблемы, она принимается в психологии почти повсеместно и безальтернативно, без критического отношения и анализа происхождения ее оснований, но с пиететом в отношении ее разработчиков.

Одним из наиболее важных, полезных и интересных ее концептов является концепт осмысленности измерения и научного предположения. Его возникновение было заложено в предписаниях, сделанных одним из основателей теории психологических измерений С. Стивенсом относительно использования допустимых преобразований шкал измерения и статистик [8, 16, 21, 33, 34]. Анализ литературы [1, 3 - 7] показывает, что эти предписания являются доминирующими в отечественной теории и практике психологических измерений.

Хотя концепт осмысленности измерения развивается с трансформацией идей Стивенса и разработкой проблем статистики и логики, его положения относительно шкалирования, по проблемам измерений в психологии и связанной с ними осмысленностью измерений требуют, на наш взгляд, критического анализа привычной практики использования психологического измерительного инструментария.

Проблема осмысленности измерений наиболее проработана в рамках так называемого "измерительного подхода" к соотношению статистики и измерения. Основой этих разработок были результаты исследований, проведенных Н. Кемпбеллом [12, 13] и опиравшихся на работы Гельмгольца и Холдера [17, 18], где был сформирован аксиоматический подход к измерению.

Основой для понимания сути измерительного подхода обычно считаются идеи, изложенные в работах, в которых вводятся основные определения по проблемам репрезентативного измерения [21,27]. Эти идеи базируются на некоторых принципиально важных положениях, которые касаются использования измерительных шкал и были изложены Стивенсом в работах [8, 33].

Выводы Стивенса опирались на следующие основных предположения. Первое из них состояло в том, что структуры измерений могут быть определены по их соответствию группам допустимых трансформаций. Если две структуры допускают одни и те же трансформации, тогда, по Стивенсу, их полезно характеризовать как сходные. Две структуры, допускающие преобразования, описываемые линейными функциями (функциями сходства), могут быть отнесены к категории "шкалы отношений". Аффинные преобразования (линейные плюс константа) определяют "интервальные шкалы", монотонные трансформации

стр. 75

определяют "порядковые (ординальные) шкалы" и т.д. [26].

Второе касалось определения осмысленности научного высказывания. Охарактеризовав шкалы при помощи допустимого типа трансформации, Стивенс утверждал, что научные высказывания, в частности теоремы в статистике, сформулированные в терминах измеряемых величин, должны учитывать инвариантность значений при тех трансформациях, которые допустимы для данного типа шкалы. При отсутствии такой инвариантности следует говорить о несостоятельности осмысленности измерений, а также научных предположений и выводов.

Кроме того, по Стивенсу, осмысленным высказыванием является такое, в котором определенное им отношение отражает отношение в эмпирической структуре. Например, чтобы произведение двух чисел было осмысленным, должно существовать эмпирическое событие, которое соответствует этому произведению. Если такого события нет, произведение является бессмысленным по определению.

Хотя Стивенс не дал алгебраического определения для концепта осмысленности, он высказал это в виде, по его мнению, интуитивно ясного предположения. В дальнейшем оно стало известным как количественная осмысленность [25].

Полное понимание концепта осмысленности научного высказывания остается недоступным: до сих пор не ясно, каковы условия, при которых инвариантность при допустимых преобразованиях является адекватным критерием для осмысленности, и не известно, какие еще критерии кроме этого могут быть использованы.

Многие сторонники репрезентативной теории измерения принимают, что числа, используемые для репрезентации одного вида эмпирических отношений (например, отношения эквивалентности), не всегда могут обрабатываться тем же способом, что и числа, используемые для репрезентации другого их вида (например, порядка). Это обстоятельство в значительной мере связано с тем, что в работах Стивенса [8, 33] рассмотренные выше концепты допустимости трансформаций были применены для статистических обработок, и было показано, что для выполнения определенных манипуляций с данными требуется, чтобы они соотносились с определенными же измерительными операциями. Сложение величин (например, для того, чтобы вычислить среднее), которые появились при использовании шкалы порядка, или ординальной шкалы, как было указано Стивенсом, оказывается неприемлемым; предполагалось, что операция сложения может быть применена только к величинам интервальных шкал или шкал отношений.

В работах Стивенса утверждалось, что только инвариантные к допустимым трансформациям числовые операций дают результаты, которые имеют соответствующие величины в эмпирической структуре. Если осуществлять манипуляции, не являющиеся инвариантными к допустимым трансформациям, то это, по определению, будет приводить к различным результатам в разных числовых структурах, репрезентирующих одну и ту же эмпирическую структуру.

Отсюда следует, что данной шкале измерений должны соответствовать только те статистические индикаторы, которые основаны на инвариантной в отношении допустимых трансформаций алгебре.

Предположим, что подсчитано среднее арифметическое нескольких длин. Если среднее основано на инвариантной алгебре, то в этой алгебре можно трансформировать длины и вычислить новое среднее, которое будет эквивалентно трансформированному старому. Отсюда следует, что среднее группы длин, измеренных в сантиметрах, равно 2.54 средним тех же длин, но измеренных в дюймах. Кроме того, в эмпирической структуре существует единственная длина, которая соответствует среднему других длин.

Трансформация один в один (1-в-1) среднего номеров на футболках в общем случае не будет равна среднему тех же самых номеров после такой же трансформации каждого номера на футболке по отдельности. Таким образом, получаются два различных средних даже в том случае, когда игроки, обозначенные при помощи величин на футболках (а эти величины были использованы для подсчета среднего в двух рассматриваемых случаях), были одними и теми же. В этом случае для того, чтобы не рассматривать выбор между двумя эмпирически различными средними, Стивенс предписал, что вычисление среднего никогда не должно быть применено к номинальным данным (в данном случае к номерам на футболках).

Соображения Стивенса о группах трансформаций сыграли важную роль. Однако, считается, что их автор все же не предложил аргументов, почему должны получаться именно эти, а не другие группы трансформаций. Поэтому подход Стивенса был скорее дескриптивным, чем аналитическим. Предписания, сформулированные в работах Стивенса, способствовали не только развитию его идей, но и разработке соответствующих контраргументов. Начиная с 50-х гг. стало ясно, что существуют структуры измерения, которые не подходят к предложенной им схеме. Однако значительный прогресс в понимании этой проблемы наметился только к середине 80-х гг.

С самого начала среди сторонников измерительного подхода возникли дебаты о том, какие

стр. 76

виды эмпирических фактов могут репрезентироваться измерением. Например, в работе Кемпбелла [12] есть категорические указания на то, что измерение должно быть числовой репрезентацией только фактов конкатенации (измерения длины и аналогичных по процедуре измерения величин) или, по крайней мере, каким-то образом основываться на этих фактах. В терминологии Стивенса это указание Кемпбелла означает ограничение измерения до шкалирования отношениями. Кроме этого, как указывал Стивенс, вводя такие ограничения, Кемпбелл не строго соблюдал главный принцип репрезентализма.

Еще в работе Б. Рассела 1903 г. [30] в концепцию измерения была включена числовая репрезентация ординальных структур. Стивенс оказался даже более либеральным, позволяя включать в измерение числовые репрезентации структур классификации. Эти противоречия были свидетельством роста числа проблем, появляющихся в результате того, что теория репрезентации освободила сама себя от положений классической теории измерения (о ней будет сказано ниже) и последовала внутренней логике своего центрального принципа, примененного к содержанию психологии. В соответствии с ним числовая репрезентация некоторой эмпирической структуры и является измерением.

Использование идей репрезентативной теории измерения порождает естественный вопрос: "Почему для того, чтобы репрезентировать эмпирические структуры, обязательно надо приписывать числа?". Кемпбелл и Рассел не сомневались по поводу ответа на него. В работе [12] сказано, что это делается только для того, чтобы мощное оружие математического анализа могло быть применено к сущностному предмету науки. Математический анализ является мощным оружием, т.к. в нем содержатся соответствующие аргументы и теоремы, которые могут быть применены к эмпирическим высказываниям с момента приписания сущностным явлениям числовых значений. Но выводы, сделанные при помощи числовых аргументов, должны полностью соответствовать самим эмпирическим данным, а не выводами, содержание которых зависит от приписанных чисел. В противном случае измерение являлось бы более чем числовой репрезентацией, а функция чисел - чем-то большим по сравнению с обеспечением процесса дедукции.

Использование чисел при измерении - просто удобство, и они не могут "внести" в выводы свое содержание; выводы же могут быть получены при помощи неметрических эмпирических данных (хотя долго и запутанно), поэтому они не должны быть несвободны от специфики шкалы высказываниями. Свободные же от нее предпосылки репрезентируются числовым образом через измерения. Измерения ведут к зависимым от специфики шкалы выводам, затем из этих выводов делаются свободные от нее выводы. Но тогда релевантной является проблема: действительно ли эти свободные от специфики шкалы выводы были сделаны из свободных от нее предпосылок. В этой связи проблема допустимых статистик или осмысленности может быть опущена.

Как было показано в работе [16], идущее от Стивенса достаточно нестрогое определение осмысленности является неточным; оно провоцирует появление неправильных интерпретаций даже при условии его осторожного применения. Не ясно даже, что подразумевал Стивенс под высказываниями, включающими в себя числовые шкалы. Эта неточность привела к различным альтернативным формулировкам осмысленности, они приведены, например, в работах [9, 23].

Можно предположить, что определенные описательные статистики, т.е. мода, медиана, арифметическое или геометрическое среднее, будут пригодными не всегда, а только в определенных ситуациях измерения. Эта идея первоначально была выдвинута Стивенсом и широко использовалась для применения статистики в гуманитарных науках. Опираясь на принцип, согласно которому высказывания, включающие в себя статистики, должны быть инвариантными (т.е. осмысленными в указанном выше понимании), Стивенс утверждал: медианы соответствуют описательными статистикам для шкал порядка и мощнее, а арифметические средние соответствуют интервальным шкалам и мощнее.

Базисные идеи Стивенса стали также применяться в дедуктивных и выведенных логически статистиках. Основной принцип состоял в том, что в случаях, когда рассматриваемые числа не формируют, по крайней мере, интервальную шкалу, будет неадекватным использовать параметрические статистики (г-тест, корреляцию Пирсона, дисперсионный анализ). Для порядковых шкал могут быть использованы непараметрические статистики (такие, как Mann Whitney U, Kruskal Wallis H или Kendall т).

Как было показано в работе [9], Стивенс, по крайней мере, неточен в изложенной выше концепции. Например, сообщение о медиане или о среднем по множеству измерений просто равносильно сообщению о фактах этого множества, потому запрещать сообщения таких фактов является в значительной степени произволом.

Есть и другой аргумент, ставящий под сомнение предположение Стивенса о том, что только осмысленные утверждения будут полезны для ученого. Рассмотрим сложную теорию с проверяемыми основаниями. Одни ее элементы могут быть проверены через наблюдение, другие - порождать ненаблюдаемые события или перемен-

стр. 77

ные, как это имеет место в некоторых важных психологических теориях. Ненаблюдаемые элементы не имеют аналогов в эмпирической структуре по определению; отсюда следует, что они являются бессмысленными в измерительным смысле, и это ставит под сомнение результаты многих работ в психологии. Однако можно утверждать, что указанные элементы обладают некоторой полезностью, например, в качестве инструмента порождения проблем исследования.

Таким образом, репрезентативная теория измерения в целом обладает определенной привлекательностью, но для психологии она не является универсальной. В частности, для случая тестов умственных способностей и кумулятивных рейтинговых шкал, с которыми связана значительная часть работ в психологии, имеющих квантитативный характер, не очень ясно, какие именно эмпирические отношения репрезентируются.

Сложности в понимании осмысленности измерений в значительной степени связаны с непроработанными идеями репрезентативной теории [25], однако репрезентализм не является единственным подходом к проблемам измерения.

ОПЕРАЦИОНАЛЬНАЯ ТЕОРИЯ ИЗМЕРЕНИЯ

Операциональная теория измерения использовалась до появления работ Стивенса, и это во многом определило развитие репрезентализма.

Хорошо известное определение Стивенсом измерения как "приписывание чисел объектам или событиям в соответствии с правилами", принимается почти всеми. Репрезентативная теория требует, чтобы правила приписывания чисел ограничивались теми, согласно которым приписанные числа репрезентируют эмпирическую информацию, но данное Стивенсом само определение измерения не содержит этих ограничений. Кроме того, Стивенс активно способствовал расширению этой интерпретации и считал, что, обеспечивая постоянные правила приписывания, мы получаем некоторую форму измерения. Хотя это мнение не полностью соответствует духу репрезентализма, оно отражает стремление Стивенса объединить вместе два подхода к измерению: репрезентализм и операционализм.

Когда Стивенс впервые изложил свою теорию, второй из этих подходов был уже широко распространен в психологии, и его использование позволило теории Стивенса стать приемлемой для большинства психологов. Репрезентализм Стивенса с сомнительными высказываниями о допустимых статистиках вызвал сопротивление у многих, но его операционализм - в той форме, в которой он отражен в определении измерения - был принят психологами без критики.

Такое положение существует до сих пор. В работе [14] осмысленность использования метода рейтингового шкалирования утверждается логикой, в соответствии с которой он дает работоспособную технологию измерения, поскольку существуют повторные наблюдения, в которых приписанные таким способом числа демонстрируют соответствующий вид постоянства. Эта позиция является операционалистской по духу, и для большого числа психологов она подходит.

Как известно, операционализм уходит корнями в работу [11], и его смысл хорошо выражен в одном из ее девизов, согласно которому под любым концептом не подразумевается ничего иного, кроме множества операций: концепт является синонимом, соответствующим множеству операций. Поскольку процесс измерения всегда является некоторого рода операцией на объекте и поскольку она ведет к числовым результатам, постольку с операциональной точки зрения оказывается, что измерение является просто операцией, которая порождает числа. Такое его понимание измерения, очень похожее на данное Стивенсом определение измерения как приписывания чисел в соответствии с правилом, практически соответствует использованию операций некоторого рода. Интерпретацию доктрины измерения, аналогичную изложенной в работе [11], можно найти в работе [15], где измерение определяется как некоторая точно определенная операция, которая продуцирует числа.

Фундаментальное различие между репрезентативной и операциональной теориями лежат в их отношении к тому, каким образом числа включаются в измерение. В соответствии с первой числа репрезентируют эмпирическую реляционную систему, которая рассматривается как объективная структура, существующая вполне независимо от наших операций. Использовать числа удобно, но в принципе они необязательны. С позиций второй числа представляют собой нечто самодостаточное и независимое от представлений о шкалах; данные, на которых основывается измерение, являются неотъемлемо числовыми, а операции включают в себя продуцирование чисел. В пределе для убежденного операционалиста наука является просто изучением производимых операций, а не исследованием реальности, которая, вероятно, лежит за их границами.

Так, операционалист будет рассматривать оценки по тесту как измерения просто потому, что они являются осмысленно последовательными приписываниями чисел, которые являются результатом точно определенных операций. Для сторонника репрезентализма получаемой при этом информации отнюдь не достаточно. С его точки зрения, если оценки по тесту могут рассматриваться как результаты измерения, то чис-

стр. 78

ловые отношения между ними (т.е. одна оценка больше, чем другая и т.д.) должны репрезентировать качественные эмпирические отношения между успешностью выполнения теста, а исследование ориентировано на идентификацию таких отношений и описание их качеств.

Таким образом, при попытке осуществить в исследовании измерение сторонники рассматриваемых теорий будут иметь совершенно разные интересы. Операционалисты интересуются разработкой операций, которые продуцируют разумное последовательное приписывание чисел, сторонники репрезентализма - поиском отношений между числами и эмпирией.

Если взглянуть на измерение с точки зрения операционализма, то для статистических или других числовых процедур не может существовать ограничений, зависящих от типа шкалы. Например, ординальная шкала интеллекта не является таковой в абсолютном смысле, а исследователь не ограничен в том, насколько шкальные величины могут быть обработаны числовым образом. Основанные на измерениях числовые (или статистические) результаты выглядят как нечто окончательное, а не как этап на пути получения свободных от специфики шкалы выводов. Для поддерживающих эту точку зрения специалистов запреты Стивенса и критерий осмысленности были бы чем-то несуразным: они идут по пути открытия количественных отношений между исходами различных операций, и, следовательно, указанные ограничения выглядят для них как препятствия научному прогрессу.

В этой связи не удивительно, что многие психологи, по сути, сопротивляются сделанным Стивенсом предписаниям. Некоторые психологи испытывают симпатию к духу эмпиризма, которым веет от операционализма, но не принимают определение измерения, сделанного в рамках данной парадигмы. Они считают, что оценки по тесту, рейтинговые шкалы и другие исходы стандартных психометрических процедур отражают структуру лежащих в основе теоретических переменных, которые сами по себе прямо не измеряемы. Например, часто принимается, что оценки по когнитивным тестам отражают уровни латентных способностей. Такой подход к психологическому измерению в большей степени относится к классической теории измерения, чем к операциональной или репрезентативной.

В соответствии с точкой зрения сторонников операционализма цель количественной науки абсолютно проста: раскрытие количественных отношений между числами, создающимися операциями с последовательным приписыванием. В таком контексте концепт "тип шкалы" может найти свое применение, так как он не связан с видом репрезентируемых эмпирических отношений (как это имеет место в репрезентативной теории). Вместо этого он связан с тем, что представляет собой намерение использовать при измерении числовую информацию. Если осуществляется не более чем основанная на приписанных числах классификация, получается номинальная шкала; если используется не более чем ординальная информация, получается ординальная шкала; если используется информация о различиях, получается интервальная шкала; если используется информация об отношениях, получается шкала отношений. Идущие от Стивенса соображения об осмысленности измерения при этом могут не рассматриваться. В данной концепции приписываемые объектам числа не обременены своей историей, обращаться с ними можно довольно вольно, т.е. числа "не знают", откуда они пришли [22].

КЛАССИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ИЗМЕРЕНИЯ

В соответствии с классической теорией измерения считается, что "современная" психология представляет собой количественную науку. Это предположение можно найти в работе Фехнера [1], где сказано, что в общем случае измерение количества состоит в установлении того, как часто единица количества того же сорта содержится в нем. В работе [36] отмечено: мы производим измерение в некоторой области естественных наук, когда сравниваем данную величину с некоторой конвенциальной единицей того же самого рода и определяем, сколько раз эта единица содержится в величине.

В настоящее время в психологии классическая теория измерений практически целиком вытеснена репрезентативной и операциональной теориями, однако некоторые следствия ее применения сохраняются до сих пор [20, 31]. В соответствии с этой теорией измерение является просто "оценкой количества" (т.е. оценкой "сколько") [31]. При измерении рассматривается, каким количеством данного атрибута обладает объект (т.е. сколько массы, интеллекта и т.д.). Оценка количества просто прикладывается к количественным переменным, и для того чтобы быть измеримым, атрибут должен соответствовать дефиниции количественной переменной [20]. При этом игнорируется тот момент, что такие атрибуты, как масса, могут быть измерены только потому, что они количественны, но такие как национальность измерены быть не могут. Различие между количественными и неколичественными атрибутами находятся в самой структуре атрибута.

Относительно структуры количественного атрибута достаточно сказать, что его величины состоят в ординальных и аддитивных отношениях друг с другом таким образом, что они формируют структуру, сходную с той, которая описана в работе [21] как экстенсивная. Но существует фун-

стр. 79

даментальное различие между концептами экстенсивной структуры и тем, что содержится в классической теории измерения. В работе [21] рассматриваются элементы измерения, которые обладают экстенсивной структурой, будучи объектами (например, прямые твердые бруски), в то время как в соответствии с классической теорией элементами измерения являются атрибуты объектов (т.е. длина таких брусков).

Из этих рассуждений видно, что хотя различия между теориями можно считать минимальными, они очень важны. Сам атрибут может рассматриваться как экстенсивный (или количественный), и при этом нет необходимости в обладающем им объекте. Тот факт, что атрибут является количественным, никак не зависит от существования множества объектов, обладающих отношениями физической аддитивности между ними.

Для классической теории измерения не является проблемой то, что такой атрибут, как, например, температура, в соответствии с представлениями современной физики, считается количественным - даже несмотря на то, что обладающие температурой объекты не формируют экстенсивную структуру. Репрезентативная же теория требует, чтобы отношения между данными объектами изначально конституировали соответствующий вид эмпирической реляционной системы - только после этого становится возможным измерение.

В соответствии с требованиями классической теории необходимо простое наличие доказательства в пользу гипотезы о том, что подлежащий измерению атрибут является количественным без ограничений, накладываемых на форму, в которой надо рассматривать это доказательство. В случае с длиной это требование может соответствовать открытию того, что определенные обладающие длиной объекты конституируют эмпирическую реляционную систему экстенсивного вида; с температурой такое соответствие может быть более опосредованным. Для классической теории измерения важно, что гипотеза о количественности рассматриваемого атрибута некоторым образом поддерживается при помощи очевидных доказательств в условиях отсутствия фальсифицирующих артефактов. Такая гипотеза не отличается от многих других, но ее нельзя положить в основание теории прежде, чем будут подсчитаны доказательства "за" и "против", и этот подсчет является проблемой мастерства исследователей.

Если взять некоторую величину атрибута как единицу измерения, то можно определить и аппроксимировать числовые отношения между единицей величины и подлежащей оценке величиной. Это важный момент, т.к. в соответствии с классической теорией при измерении не приписываются числа, а скорее открываются числовые отношения. Любые две величины одного и того же количественного атрибута будут находиться в отношении относительной величины (друг относительно друга), и это отношение будет количественным. Если взять, например, длину руки и длину большого пальца, можно сформулировать высказывание: "Длина руки в 18.5 раза больше длины большого пальца".

В более общем виде некоторая длина может быть в два, три четыре или в п раз больше (где п является некоторым положительным действительным числом) другой длины и, таким образом, она будет определена через п раз взятую единицу. В соответствии с классической теорией числовые отношения типа "одна длина является взятой п раз другой длиной" есть эмпирические отношения между длинами, а измерение есть открытие таких отношений. Этот аспект теории можно найти в работе [10], где показано, как отношения величин континуального количественного атрибута конституируют полностью упорядоченное поле и, соответственно, могут рассматриваться в качестве действительных чисел.

Очевидно, что классическая теория отличается и от репрезентативной, и от операциональной тем, что в процессе измерения при использовании первой числа не приписываются объектам, а скорее происходит открытие числовых отношений между величинами количественного атрибута. От операциональной она отличается еще и тем, что обеспечивает возможность измерения сущностных характеристик, а не ограничивается конструированием порождающих числа операций.

Классическая теория измерения влияла на развитие большинства количественных теорий в психологии вплоть до 1950 г. В факторно-аналитической теории способностей, предложенной Спирменом [32], в посвященной теории психофизики и измерению аттитюдов работе Терстоуна [35] и труде Халла [19] о теории научения делались предположения о существовании разных с точки зрения психологии видов атрибутов. Согласно любой из теорий, изложенных в этих работах, психологические переменные не могут измеряться непосредственно. Разработка соответствующих процедур измерения не вытекала ни из репрезентативной, ни из операциональной парадигмы; не было предпринято попыток точно определять эмпирические реляционные системы, а измерение не рассматривалось как просто разработка операций для порождения чисел. Вместо этого соприкасающиеся с теорией гипотетические психологические атрибуты (т.е. тестовые оценки, относительные частоты или скорость реакции и т.д.) были разработаны таким способом, чтобы связать их с наблюдаемыми количествами.

стр. 80

Законность созданных таким образом процедур измерения должна рассматриваться как зависящая от истинности лежащих в их основе психологических теорий; существование гипотетических количественных атрибутов является их неотъемлемой частью. Это становится возможным только с ростом приемлемости операциональной точки зрения, согласно которой те или иные измерительные процедуры рассматриваются как устанавливающие независимость психологического измерения от лежащих в их основе теорий. Так, многие согласились бы с тем, что измеряющие интеллект тесты вполне независимы от истинности теории Спирмена или Терстоуна.

В соответствии с классической теорией результаты измерения всегда являются натуральными числами, из этого следует, что к ним может быть применима любая форма валидного числового вывода. Т.е. для этой теории все измерения являются измерениями на одном и том же типе шкалы, а ограничения, накладываемые Стивенсом на использование статистических процедур и связанные с осмысленностью, не применимы.

Очевидно, что этой теории соответствуют те измерения, которые Стивенс и Суппес назвали измерениями на шкале отношений. Этот же вывод справедлив и для измерений на интервальных шкалах, поскольку различия на них конституируют шкалу отношений вследствие того, что подлежащее в классическом смысле измерению на интервальной шкале является различием. Это относится, например, к мерам температуры по шкале Цельсия - не к температуре как таковой, а к различиям в температуре, поскольку единица измерений в 1 °С является сотой частью различия между точками кипения и замерзания воды. Таким образом, шкалы в репрезентативной теории, аналогичные этой, подходят для классической.

Но то, что позволяет использование классической теории, не всегда подходит для репрезентативной теории; это касается, например, факторных оценок, получаемых при измерении способностей или величин шкалы Терстоуна, получаемых при измерении аттитюдов.

В контексте обсуждения положений классической теории измерения при строгой оценке номинальная и порядковая шкалы Стивенса с большей точностью могли бы быть отнесены к числовому кодированию, а не к измерению. В этих случаях числа используются для того, чтобы дать ярлыки нечисловым свойствам или отношениям. Данный вполне безобидный прием очевидным образом отличается от измерения, когда числа используются для отсылки к числовым отношениям - при числовом кодировании они для этого не предназначены. Последнее сходно с использованием цветовых терминов физиками для того, чтобы обозначить свойства кварка. Конечно, можно придумывать способы применения арифметических правил к числовым ярлыкам, но делать это не более продуктивно, чем думать о применении закона смешения цветов к свойствам кварков. Отметим, что хрестоматийный пример преобразований по Стивенсу номинальной шкалы 1-в-1 на футболках может соответствовать или не соответствовать изменению функций игроков.

В соответствии с классической теорией, некоторые из изучаемых в психологии переменных являются количественными, а измерение является открытием определенных видов числовых отношений между величинами переменных. Открытые таким образом числа (числовые отношения) являются натуральными и они будут настолько эмпирическими, насколько в научном исследовании найдены какие-либо эмпирические отношения. К ним законным образом может быть применен полный набор форм валидного числового доказательства. Кроме того, полученные так числовые выводы оказываются интерпретируемыми непосредственно как эмпирические высказывания вне зависимости от того, являются ли они несвободными или свободными от специфики шкалы. Отсюда следует, что в рамках классической теории постановка проблемы осмысленности измерения теряет смысл, в чем она значительно отличается от репрезентативной.

В психологии в равной мере сосуществуют три теории измерения, каждая из которых имеет свое значение для определения отношений между шкалами измерений и статистиками. Неудача в распознавании различий между ними осложняет разработку проблемы "допустимой статистики", что связано с осмысленностью измерений. Сторонники репрезентативной теории предполагают, что они знают, чем в действительности является измерение, и считают возможным предписывать некоторые аспекты использования статистики в психологии. Но репрезентативная теория не является единственной; для двух других, в соответствии с практикой их применения, такие предписания не являются обязательными.

В операциональной теории подразумевается, что между шкалами измерений и соответствующими процедурами измерений связи нет. Применение классической теории предполагает отрицание предложенных Стивенсом различий в обработке данных из-за типа шкалы и не запрещает использование любых статистических процедур на результатах измерений. Использование этих теорий не подразумевает постановки вопроса об осмысленности измерений, а если учесть, что данные вопросы еще не решены в полной мере и репрезентативной теорией, то приходится констатировать необходимость разработки новых подходов к проблеме осмысленности.

стр. 81

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бардин К. В. Проблема порогов чувствительности и психофизические методы. М.: Наука, 1976.

2. Верка К. Измерения. Понятия, теории, проблемы. М.: Прогресс, 1987.

3. Измайлов Ч. А., Михалевская М. Б., Гусев А. Н. Измерения в психологии. М.: Смысл, 1998.

4. Крылов В. Ю. Методологические и теоретические проблемы математической психологии. М., 2000.

5. Логвиненко А. Д. Измерения в психологии: математические основы. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993.

6. Рубцова Н. Е., Леньков С. Л. Статистические методы в психологии. М.: УМК "Психология", 2005.

7. Сидоренко Е. В. Методы математической обработки в психологии. Социально-психологический центр. С. -Пб., 1996.

8. Стивенс С. Математика, измерение и психофизика // Экспериментальная психология / Под ред. С. Стивенса. М.: Иностранная литература, 1960. Т. 1.

9. Adams E.W., Fagot R.F., Robinson. R.E. A theory of appropriate statistics //Psychometrika. 30. 99 - 127, 1965.

10. Bostock D. Logic and arithmetic. Oxford: Clarendon Press, 1979. V. 2.

11. Bridgman P. The logic of modem physics. N.Y.: Mac-Millan, 1927.

12. Campbell N.R. Physics: The elements. L.: Cambridge University Press, 1920.

13. Campbell N.R. An account of the principles of measurement and calculation. L.: Longmans & Green, 1928.

14. Cliff N. What is and isn't measurement // Statistical and methodological issues in psychology and social sciences research /Ed. G. Keren. Hillsdale. N.J., 1982. P. 3 - 38.

15. Dingle H. A theory of measurement // British Journal for the Philosophy of Science, 1, 5 - 26. 1950.

16. Falmagne J.C., Narens L. Scales and meaningfulness of quantitative laws // Synthese, 55, 287 - 325. 1983.

17. Helmholtz H. Numbering and measuring from an episte-mological viewpoint // Helmholtz: Epistemological writings / Eds. P. Hertz, M. Schlick. Dordrecht, 1930 (1887). P. 72 - 114.

18. Holder O. Die Axiome der Quntitat und Lehre vom Mass // Ber. Verh. Kgl. Sachsis. Ges. Wiss. Leipzig. Math. Phys. Classe. 1901. B. 53. Z. 1 - 64.

19. Hull C.L. Principles of behavior. N.Y., 1943.

20. Jones L.V. The nature of measurement // Educational measurement / Ed. R.L. Thorndike. Wash., 1971.

21. Krantz D. M., Luce R.D., Suppes P., Tver sky A. Foundation of measurement N.Y.: Academic Press, 1971. V. 1.

22. Lord F.M. On the statistical treatment of football numbers // American Psychologist. 1953. V. 8. P. 750 - 751.

23. Luce R.D. Dimensionally invariant numerical laws correspond to meaningful qualitative relations // Philosophy of Science. 1978. V. 45. P. 1 - 16.

24. Michell J. Measurement scales and statistics: A clash of paradigms. Psychological Bulletin. 1986. V. 100. P. 398-^07.

25. Narens L. Abstract measurement theory. Cambridge: MIT Press, 1985.

26. Narens L., Luce, R.D. Measurement: The theory of numerical assignments // Psychological Bulletin. 1986. V. 99. P. 166 - 180.

27. Roberts F.S. Measurement theory. Reading: Addison-Wesley, 1979.

28. Roberts F.S. On Luce's theory of meaningfulness // Philosophy of Science. 1980. V. 47. P. 424 - 433.

29. Roediger H.L. Memory metaphors in cognitive psychology // Memory and Cognition. 1980. V. 8. P. 231 - 246.

30. Russell B. The principles of mathematics. L.: Cambridge University Press, 1903.

31. Senders V.L. A comment on Burke's additive scales and statistics // Psychological Review. 1953. V. 60. P. 423 - 424.

32. Spearman C. The abilities of man. N.Y.: Macmillan, 1927.

33. Stevens S.S. On the theory of scales of measurement // Science. 1946. V. 103. P. 677 - 680.

34. Stevens S.S. Measurement, statistics, and the schemapir-ic view // Science. 1968. V. 161. P. 849 - 856.

35. Thurstone L.L. Primary mental abilities. Chicago: University of Chicago Press, 1938.

36. Titchener E.B. Experimental psychology. N.Y.: Macmillan, 1905. V. 1.

PROBLEM OF PSYCHOLOGICAL MEASUREMENTS MEANINGFULNESS

A. P. Pakhomoff

PhD, assistant professor of management of marketing chair, RUDN, Moscow

The basic concepts of the representative measurement theory are analyzed. It is supposed that some Steven's assumptions could be revised. It is noted that psychological measurements experience is based not only on the representative measurement theory.

Key words: psychological measurements, representative measurement theory, meaningfulness of measurement, scientific assumptions.

стр. 82

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ЗРЕЛОСТЬ: ЕДИНАЯ ИЛИ МНОЖЕСТВЕННАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА?

Автор: В. М. РУСАЛОВ

В. М. Русалов

Доктор психологических наук, профессор, главный научный сотрудник, Институт психологии РАН, Москва

Высказано предположение, что психологическая зрелость человека является множественной характеристикой. Рассмотрены особенности зрелости для различных уровней человека - от субъекта до индивида.

Ключевые слова: зрелость, субъект, индивидуальность, личность, индивид.

Для современной психологии вопрос о том, является ли зрелость единой или множественной характеристикой, звучит риторически. Единая или множественная характеристика? Безусловно, множественная! Однако после того как мы научимся правильно определять и измерять каждую характеристику в отдельности, можно будет ставить вопрос и о разработке единой суммарной характеристики зрелости человека.

С моей точки зрения, следует различать, по крайней мере, два совершенно разных аспекта в изучении зрелости человека. Во-первых, под зрелостью следует понимать такой уровень в развитии человека, который соответствует половозрелому состоянию (т.е, когда человеческий организм способен размножаться и порождать себе подобных).

Такая биологическая зрелость задается преимущественно генетически для каждого вида, в том числе и для человека. Однако, кроме общего видового правила, есть ряд дополнительных условий, влияющих на время биологической зрелости человека. Время зрелости зависит от половой принадлежности, расы, географии проживания и качества пищи [32]. У африканских народов, например, половая зрелость наступает в 7 - 9 лет. У европейцев (кавказоидной расы) в 12 - 14 лет, у восточных народов (например, китайцев) - в 14 - 16 лет. Во всех случаях у женщин зрелость наступает на 1 - 2 года раньше, чем у мужчин. В южных (более теплых) районах зрелость наступает раньше, чем в северных. Калорийная пища также способствует более раннему половому созреванию, что приводит к более ранней смерти. Действительно, среднестатистически дольше живут восточные народы, а также те, кто проживает на северных широтах и употребляет менее калорийную пищу. Как исключение из правила, дольше живут женщины, хотя созревают на 1 - 2 года раньше. В чем причина данного феномена? Основной причиной являются, по-видимому, социальные факторы. Мужчинам, идущим, по мнению В. А. Геодакяна [10], впереди эволюции, приходится постоянно осваивать новые экологические ниши, что сопряжено с частыми и сильными стрессами. Женщины сталкиваются со стрессовыми ситуациями значительно реже, что и обеспечивает им относительно спокойную и продолжительную жизнь.

Именно социальные факторы резко изменили и саму половую дифференциацию. У людей возникла проблема андрогинии и тендера [6, 31]. Показано, что тендер (тендерная идентичность) зависит не только от биологического пола, но и от социально-культурной среды, в которой происходит развитие человека. С помощью специальных методов выявлено существование андрогинов - людей с психологическими признаками мужчины и женщины. Количество таких людей в разных популяциях может достигать 40%. Выявлено также существование фемининных мужчин (мужчин с женскими психологическими признаками) и маскулинных женщин (женщин с мужскими психологическими признаками). Правда, статистически пока их не так много. Но что может означать это явление? Каковы биологические особенности (например, гормональный статус, кариотип, особенности мозговой организации) у людей с выраженной андрогинией? Когда и как они созревают? Как протекает у них половая дифференциация мозга? Эти и многие другие вопросы, связанные с андрогинией и тендером, предстоит еще решать психологии.

Достижение половой зрелости не означает прекращения развития человека как биологического существа. Половая зрелость выступает

Статья подготовлена на основе доклада, сделанного на научной конференции "Феномен и категория зрелости в психологии", состоявшейся в Институте психологии РАН 3 ноября 2005 г.

стр. 83

лишь как основная веха, точка отсчета в его развитии. Только после полового созревания психические и психофизиологические функции человека начинают достигать так называемого дефинитивного состояния, характеризующегося тем, что их основные параметры принципиально не отличаются от значений функций половозрелого человека в определенной популяции. Как правило, дефинитивное состояние достигается в период подросткового и юношеского возраста, когда у человека как отдельного индивида формируются стабильные формы поведения, характерные для взрослых особей. Это не означает, что психические и психофизиологические функции созревают одновременно.

Всем хорошо известен закон гетерохронного развития психических и психофизиологических функций человека [3,4]. Этот закон означает, что различные психические и психофизиологические функции созревают (достигают дефинитивного состояния) в разное время. Для многих психических и психофизиологических функций такое время уже установлено или устанавливается в конкретных исследованиях (например, для памяти, внимания, интеллекта, темперамента, ЭЭГ и т.д.). Однако разброс "дефинитивного" созревания по времени не так велик и варьирует в различных популяциях для разных функций в среднем от 12 до 20 лет [14].

Дефинитивный тип созревания психических и психофизиологических функций существенно зависит от индивидуальных биологических особенностей созревания человека и идет параллельно с формированием вторичных и третичных половых признаков [9]. После достижения психическими и психофизиологическими функциями "дефинитивного" состояния наблюдается их относительная стабилизация (плато) в течение примерно 20- 25 лет. После 40 - 45 лет происходит постепенное снижение их эффективности - падает острота слуха, зрения, изменяется координация, мышечный тонус и т.д. Ухудшаются, особенно после 60 - 65 лет, многие физиологические показатели. Этот факт хорошо известен в медицинской практике [15].

К сожалению, в настоящее время не существует единой общепринятой классификации возрастных периодов развития человека. Тем не менее, большинство классификаций имеет общую тенденцию: выделяется четыре общих этапа [14,18]. Первый этап - допубертатный (в среднем до 12 лет), второй - период становления дефинитивного состояния (в среднем от 12 до 20 лет), третий - период стабилизации (плато) - в среднем от 20 до 45 лет. И, наконец, четвертый этап - период снижения эффективности психических и психофизиологических функций (в среднем от 45 лет, особенно после 65 лет до конца жизни).

Следует особо отметить, что общие законы гетерохронного развития (созревания) психических и психофизиологических функций, справедливые в целом для популяции, могут существенно нарушаться у отдельных индивидов в силу индивидуальных генетических причин или причин внутриутробного характера. Известны многочисленные случаи как чрезмерно раннего, так и чрезмерно позднего развития той или иной психической или психофизиологической функции. Например, по сообщению телевизионного канала "Discovery", у 15-летнего мальчика-вундеркинда с очень ранним развитием (к 15 годам он уже блестяще окончил Гарвардский университет) с помощью магнитно-резонансного томографа было установлено, что лобные доли его мозга давно достигли взрослого состояния (и по структуре, и по активности), в то же время его эмоциональные структуры (в частности, структуры амигдалы) по уровню развития соответствовали мозгу нормального 15-летнего подростка (кстати, этот мальчик любит детские игры и в этом плане ничем не отличается от своих сверстников). Таким образом, интеллектуальные и эмоциональные характеристики у данного конкретного человека совершенно не совпадают по темпам своего развития и созревания. И причиной этому является гетерохронное развитие структур мозга.

Очевидно, что использование в будущем новых технических средств поможет нам понять по-новому или даже пересмотреть некоторые законы гетерохронного развития психических и психофизиологических функций на уровне как популяций, так и конкретного индивида. Новые технологии изучения мозга принесут и новые знания о закономерностях развития мозга, особенностях созревания его отдельных психических и психофизиологических функций.

Но имеется и другой, более важный аспект зрелости человека, не зависящий или мало зависящий от его биологических свойств, а именно - аспект, характеризующий достижение психическими образованиями своего наивысшего (акмеологического) значения, обеспечивающими человеку так называемый личностный рост, наивысшие уровни его развития. В настоящей статье я не касаюсь проблемы развития как таковой. Меня интересует только зрелость как одна из характеристик развития, как его определенная ступень или конкретная фаза. Принципиальное отличие "акмеологичекой" зрелости от "дефинитивной", с моей точки зрения, состоит в том, что первая относится прежде всего к целостным образованиям и структурам психики человека, а не к отдельным психическим и психофизиологическим свойствам и функциям. Достигнув определенной вершины, акмеологическая зрелость не останавливается на этом уровне, а продолжает все время постепенно

стр. 84

расти, добиваясь новых показателей эффективности, новых пиков.

Изучение развития человека, особенно взрослого, "зрелого" стало в последние годы предметом специальной науки - акмеологии [7, 12]. В частности, А. А. Бодалев [7] определяет акмеологию как "науку, изучающую феноменологию, закономерности и механизмы развития человека на ступени его зрелости и особенно при достижении им наиболее высокого уровня в этом развитии". Ступень зрелости (вершина зрелости, акме) - это, по мнению Бодалева, многомерное состояние человека, которое характеризует, насколько он вырос как гражданин, личность, супруг, родитель и особенно как специалист-труженик (профессионал "экстракласса"). В настоящее время развивается не только общая акмеология, но и ее прикладные ветви: акмеология управленческая, педагогическая, военная, спортивная и др. (см. [7]).

К сожалению, многие теоретические вопросы этой молодой науки еще не решены. В частности, не определен основной критерий "акмеологической" зрелости. Достижение одной вершины (акме) еще не гарантирует полной зрелости. Предлагаю обсудить следующий критерий. Истинная зрелость, по моему мнению, наступает тогда, когда человек не только достигает вершины в своем развитии, но и способен передать плоды этого развития другому, становится образцом, эталоном гражданина, семьянина, профессионала "экстракласса" и т.д. - идеалом, достойным подражания и тиражирования посредством обучения. Когда же человек достигает, с теоретической точки зрения, своего акме, становится эталоном, максимально развитой (в акмеологическом смысле) личностью - развитой эмоционально, нравственно, интеллектуально и социально?

В психологии, особенно экзистенциальной и гуманистической, уже давно введены такие понятия, как "самоактуализирующаяся [16], "полностью функционирущая" [20], "зрелая" личность [30]. К сожалению, черты или особенности такой зрелой личности описываются поверхностно и субъективно. Вот несколько примеров такого описания. Зрелая личность, например, по Г. Оллпорту, способна посмотреть на себя со стороны. У нее близкие отношения с друзьями. Она знает свои сильные и слабые стороны и т.д. Сходные характеристики такой личности мы находим у А. Маслоу, и К. Роджерса.

Но возникает вопрос, можно ли объективно измерить "экзистенциальную" зрелость личности? Можно ли вообще фиксировать возрастную динамику ее созревания? Мы еще далеки от такой возможности по той простой причине, что не разобрались в концептуальном аппарате, который используем для описания не только зрелой личности, но и личности вообще. Мы часто путаем личность с индивидуальностью, личность с субъектом, субъект с индивидуальностью или даже с индивидом. Не лучше обстоят дела и у наших западных коллег. Они не отличают и не пытаются отличать, например, личность от индивидуальности. Для них (в частности, для В. Штерна [29] или Г. Оллпорта [30]) эти термины практически взаимозаменяемы. И совершенно очевидно, что, пока мы не разберемся, где личность, а где индивидуальность или субъект, вряд ли сможем адекватно оценивать и измерять возрастную динамику акмеологической зрелости человека - нравственную, социальную, личностную или интеллектуальную. Список различных аспектов зрелости человека достаточно широк: можно говорить о духовной, гражданской, профессиональной зрелости и т.д.

Вышеперечисленные характеристики описывают разные уровни свойств человека и требуют различных способов для своего описания и измерения, без чего невозможно судить, когда же данная структура достигла своего апогея и стала эталоном для подражания.

Начну с самого главного. Что же такое субъект и как он соотносится с индивидуальностью? Этому вопросу посвящен ряд работ известных отечественных психологов (см.: С. Л. Рубинштейн [21], А. В. Брушлинский [8], К. А. Абульханова-Славская [17] и др.). Однако данная проблема далека от своего окончательного решения и нуждается в дальнейшей разработке.

Предлагаю для обсуждения следующую импликативную модель свойств человека, которая, с моей точки зрения, позволит подойти вплотную к проблеме описания и оценки акмеологического аспекта зрелости человека. Импликативная модель свойств человека предполагает включение свойств более низкого уровня в свойства более высокого. Наиболее общим наружным свойством (характеристикой) человека является "субъект". По мнению С. Л. Рубинштейна [21], основными признаками субъекта является его способность к саморазвитию, самоопределению, самосовершенствованию, другими словами, способность достигать высшего оптимального уровня своего развития, своего идеала. По мнению А. В. Брушлинского [8], субъект всегда активен, социален, идеологичен и историчен. Субъект строит и переделывает общество. Субъект голосует, занимается политикой, отстаивает свои нравственные позиции. Таким образом, основное содержание понятия "субъект" заключается в том, что в нем отражается наивысший уровень развития психики человека.

В субъект, согласно рассматриваемой модели, импликативно следует включать другие, нижележащие свойства человека: индивидуальность, личность и индивид. Предлагаемая импликативная модель свойств человека поднимает принцип

стр. 85

взаимодействия на более высокий уровень. Выделенные уровни человека не просто взаимодействуют между собой, они включены друг в друга. Низшие уровни являются необходимыми компонентами высших. Субъекту как наивысшему уровню присущи все свойства нижележащих уровней, в том числе индивидная и личностная активность. Субъект как наивысший уровень развития свойств человека стоит над индивидуальностью, над личностью. Не внутри индивидуальности и личности, а над ними; при этом имеются в виду все аспекты субъекта: и общение, и познание, и труд - по Б. Г. Ананьеву [3]; и деятельность и жизненный путь - по К. А. Абульхановой-Славской [1].

К сожалению, в современной отечественной психологии некоторые авторы непроизвольно "размывают" термин "субъект". Трудно не согласиться с утверждением, что даже самый простейший психический акт представляет собой акт конкретного субъекта жизни и включен в общий контекст его развития (см. [5]). Но если мы принимаем, что субъект - это наивысший уровень, своего рода акме развития психики человека, наивысшая вершина его восхождения по жизни, то не вытравливаем ли само понятие "субъект", если говорим, например, о субъекте восприятия, о субъекте мышления?

Субъект, как и любое другое сложное системное психическое образование, может быть незрелым (не достигшим своего акме) и зрелым (достигшим своего акме). Незрелые и зрелые формы субъекта образуют, по-видимому, континуум. Зрелый субъект, с моей точки зрения, действует во имя общества и решает социальные задачи во имя человека, выполняет функцию идеала в обществе. Незрелый же субъект разрушает общество, уничтожает его духовные ценности; при этом он может быть высокоинтеллектуальным человеком и эмоционально уравновешенной личностью, более того, он может быть способным смотреть на себя со стороны, у него могут быть близкие отношения с друзьями и т.д. Таким образом, незрелый субъект может иметь вполне зрелую личность. Не правда ли, что это парадокс, который мы не так редко наблюдаем в реальной жизни. При наличии уровня зрелого субъекта человек не только становится творцом своей жизни, но и способствует творчеству других людей, принимает ответственные решения по взаимодействию с внешним миром, с обществом. Не личность задает направление движению развития человека, а субъект, поскольку, согласно предлагаемой мною модели, субъект стоит над индивидуальностью и личностью. Индивидуальность, личность и индивид - всего лишь, как следует из этой модели, внутренние средства, инструменты для реализации жизненных траекторий субъекта.

Зрелый субъект может быть сопоставлен с высшим уровнем развития личности, традиционно называемым в западной психологии уровнем "самоактуализации" [16, 20]. По мнению Маслоу, далеко не все люди достигают уровня самоактуализации. А точнее, не более 10% способны самоактуализироваться, т.е. развернуть полностью свой жизненный потенциал в современном обществе, а 90% не способны этого сделать. Может быть, они не хотят этого? Да нет же! Происходит это потому, что, согласно взглядам Маслоу, для самоактуализации, помимо внутренних психологических механизмов и опыта, необходимо соблюсти еще ряд внешних социальных условий: во-первых, следует удовлетворить биологические потребности человека (иметь хорошую пищу и экологию); во-вторых, иметь крышу над головой и достойный заработок; в-третьих, иметь семью; и, в-четвертых, завоевать уважение окружающих. И только тогда, по мнению Маслоу, человек способен достигнуть уровня самоактуализации (акме, говоря нашим языком) и жить метапотребностями: свободы, красоты, целостности, творчества, трансцендентности и т.д.

Таким образом, самоактуализированная личность - это, как показал Маслоу, особый продукт взаимодействия внутренних и внешних условий. Более того, вероятно, далеко не каждый человек, достигший уровня самоактуализации, по Маслоу, становится автоматически зрелым субъектом в нашем понимании. Зрелый субъект - это особый просоциальный тип самоактуализированной личности, творящий себя и способствующий творчеству других людей в свободном обществе. В недемократических обществах не может быть много самоактуализированных личностей (их единицы) и еще меньше зрелых субъектов, поскольку самоактуализированный человек, тем более зрелый субъект, творящий себя и других, живет прежде всего потребностями свободы, которая возможна только в демократическом обществе. Отсюда становится понятным, почему так редко можно встретить зрелых субъектов. Тем не менее, научная проблема психологии самоактуализации и субъекта должна стоять перед нами, хотя бы в теоретическом плане, как светлое будущее психического развития человека и общества.

От чего зависит зрелость субъекта? В первую очередь от самого субъекта, от его индивидуальности, личности и его индивидных свойств, которыми он располагает. Только зрелый индивид, только зрелая личность, только зрелая индивидуальность может "породить" зрелого субъекта. Однако зрелость субъекта не наступает автоматически после того, как индивид, личность и индивидуальность достигли своей зрелости. Решающая роль в формировании зрелого субъекта принадлежит, бесспорно, социальным, политическим, нравственным, а более широко - духовным факторам

стр. 86

того общества, в котором живет и развивается человек. В связи с этим временной разброс достижения наивысшей (акмеологической) зрелости субъекта может довольно сильно колебаться: от 35 - 55 лет и до самой смерти. А при отсутствии адекватных социальных условий может не наступить никогда. Нам представляется, что для решения проблем, связанных с субъектом (его развитием и становлением его зрелых форм), возможно, нужна специальная наука - субъектология.

Субъекты, а не индивидуальности и личности, объединяются в группы, коллективы для решения социальных задач. Только субъект может быть индивидуальным и коллективным. А вот индивидуальность всегда индивидуальна. И личность всегда индивидуальна, поскольку находится внутри индивидуальности. Представления ряда авторов о существовании некоторой коллективной интегральной индивидуальности (например, интегральная индивидуальность определенной выборки испытуемых) кажутся малоубедительными. Не случайно, что при таком понимании интегральной индивидуальности понятие "субъект" исчезает, становится ненужным.

"Индивидуальная" индивидуальность как компонент субъекта всегда интегральна, так как состоит из многих уровней, включая уровень личности и индивида. Понятие "индивидуальность" значительно шире и богаче, чем понятие "личность" [17, 22, 23]. Личность является всего лишь одним из компонентов индивидуальности. Помимо личности в индивидуальность входят также темперамент и индивид как биологическая компонента человека.

Психология индивидуальности, с моей точки зрения, становится сегодня той площадкой, на которой вновь сливаются когда-то разделившиеся две ветви психологии - общая и дифференциальная. В психологии индивидуальности эти две линии исследования прослеживаются наиболее четко: одна - общепсихологическая, другая - дифференциально-психологическая. С общепсихологической точки зрения, индивидуальность - это уникальная, автономная, внутренне конгруэнтная, динамически уравновешенная, саморазвивающаяся система. И как уникальная сингулярная система она не может быть статистически сравнима ни с какой другой индивидуальностью. Здесь уместен только метафорический язык (например, индивидуальность самобытная, трансцендентальная и т.д.). Такое общепсихологическое понимание индивидуальности близко к понятию личности (здесь термины взаимозаменяемы) в экзистенциальной и гуманистической психологии (В. Франкл [28], А. Маслоу [16], К. Роджерс [20] и др.). И совершенно очевидно, что экзистенциальное понимание личности (индивидуальности) далеко от традиционного дифференциально-психологического понимания индивидуальности, поскольку здесь нет измерений, нет средних, нет дисперсии описываемых свойств.

Можно ли определить, когда такая трансцендентальная индивидуальность (личность) созрела, достигла своего акме и апогея, стала осознавать и переживать уникальность своего бытия в мире? Трудно сказать. Если говорить гипотетически, только на поздних этапах жизни (в возрасте примерно 30 - 50 лет), а возможно, и на самых последних ее этапах, когда человек еще способен находить смыслы своего бытия.

Конкретную индивидуальность, тем не менее, можно изучать и измерять с дифференциально-психологической точки зрения. Еще В. Штерн [29] предлагал посмотреть на индивидуальность, личность (для него эти понятия были взаимозаменяемыми), как на некоторый профиль (вертикальный срез) психологических свойств относительно обобщенных свойств конкретной популяции, к которой принадлежит данный человек. Но в этом случае при таком подходе очевидно, что один и тот же человек, один и тот же индивид (снова парадокс!) может иметь много индивидуальностей (много профилей) в зависимости от конкретных популяций, с которыми сравнивается данная индивидуальность. Например, среди папуасов некто (по профилю), возможно, высокий, стройный, красивый мужчина. Среди других популяций - он, возможно, имеет другой, менее привлекательный профиль. Существование универсальной общечеловеческой репрезентативной выборки, с которой можно было бы сравнить конкретного человека, с теоретической и практической точки зрения является бессмысленным. Отсюда следует, что в данный исторический момент придется признать весьма условный характер профиля, или индивидуальности, человека с дифференциально-психологической точки зрения, хотя в рамках определенных популяций - чаще всего таковыми являются студенты - вполне приемлемо проводить статистические сравнения одних "обобщенных" индивидуальностей с другими "обобщенными" индивидуальностями, отличающимися по половой принадлежности, уровню образования, самооценке и т.д. Здесь проблема измерения индивидуальностей становится проблемой измерения индивидуальных различий -производятся обычные статистические сравнения индивидуальных различий между сопоставляемыми группами по всем возможным показателям профиля (по показателям личности, темперамента и индивидным свойствам). В этом случае можно вычислять факторы, кластеры, типы таких различий для разных уровней индивидуальности, что, собственно, и делается, особенно в школе В. С. Мерлина. При таком подходе к индивидуальности, как бы мы ее ни называли, интегральная индивидуальность, или просто индивидуальность,

стр. 87

индивидуальность конкретного человека как таковая, здесь отсутствует, растворяется, исчезает в особенностях сопоставляемых групп, поскольку один и тот же человек может иметь не одну, а много индивидуальностей (много профилей) в зависимости от популяций, с которыми конкретная индивидуальность сопоставляется.

По мнению В. С. Мерлина [17], в будущем мы сможем установить законы иерархического структурирования уровней развития материи в каждом конкретном человеке - от физического, генетического, биохимического, физиологического, личностного и т.д. до групповых и социоисторических уровней. Каждый уровень индивидуальности, с его точки зрения, соответствует определенному уровню развития материи: биохимическая индивидуальность - биохимическому уровню, нейродинамическая индивидуальность - нейродинамическому, психодинамическая индивидуальность - темпераментальному, личностная индивидуальность - личностному уровню и т.д. Мерлин при этом особенно подчеркивал, и я с ним здесь вполне солидарен, что индивидуальность человека не может быть сведена ни к одному из вышеперечисленных уровней. Индивидуальность отражает интеграцию всех уровней - и биологических, и социальных - в конкретном, отдельно взятом человеке.

В. С. Мерлин [17] и его ученики, например Л. Я. Дорфман [13], в интегральной индивидуальности выделяют не менее восьми уровней. В этом, с теоретической точки зрения, бесспорно, есть резон. Однако я полагаю, что было бы целесообразнее пока ограничиться выделением четырех основных уровней индивидуальности. Первый, самый высший, уровень можно назвать "субъектно-содержательным личностным" уровнем индивидуальности. Это - не субъект, а уровень индивидуальности, наиболее тесно взаимодействующий с субъектом. Этот уровень составляют не общественные, а индивидуальные (личностные) смыслы жизни, личная (индивидуальная) система ценностей, самоотношений, самооценок. Указанные характеристики индивидуальности (личности), с моей точки зрения, "созревают" по мере того, как человек (индивидуальность) убеждается в личной эффективности этих смыслов, ценностей, самоотношений. Эти смыслы, ценности, самоотношения могут беспрерывно меняться, расти и усложняться. Всю жизнь идет поиск новых смыслов и ценностей. Когда же такой содержательно-личностный уровень индивидуальности достигает своего апогея, акме? Думаю, происходит это примерно к 30 - 50 годам. Дальнейшее постепенное наращивание акме (появление новых пиков) содержательно-личностного уровня индивидуальности может происходить в течение всей жизни. Человек и как субъект, и как индивидуальность, и как личность даже перед смертью ищет новые смыслы жизни, новые ценности. Очевидно, что субъектно-содержательный личностный уровень индивидуальности, в рамках нашей терминологии, аналогичен экзистенциальному (гуманистическому) пониманию личности, принятому в западной психологии (В. Франкл [28], А. Маслоу [16], К. Роджерс [20] и др.).

Второй, или промежуточный, уровень назван мною "личностный динамико-содержательный" уровень индивидуальности. Сюда относен интеллект и характер. Характеристики этого уровня зависят не только от социальных факторов (опыта, образования, самообразования), но и от природных предпосылок: темперамента и индивидных свойств - прежде всего от свойств нервной системы (В. М. Русалов [22, 26]). В связи с двойственной детерминацией свойств этого уровня можно, по-видимому, говорить как об их дефинитивной, так и акмеологической зрелости. Дефинитивные аспекты зрелости интеллекта и характера (зрелость психической активности, зрелость скорости психических процессов, пластичности, эмоционального порога и других формально-динамических компонентов, входящих в интеллект и характер) хорошо изучены и продолжают изучаться с помощью различных методов, в том числе в лонгитюдных исследованиях. Время дефинитивного созревания формально-динамических аспектов интеллекта и характера происходит, с нашей точки зрения, в возрасте примерно от 12 до 20 лет. Акмеологические же аспекты интеллекта и характера (ментальный и мотивационный опыт, копинг-стратегии и другие содержательные характеристики) достигают своего апогея, очевидно, значительно позже - к 25 - 45 годам. Достигнув своей вершины, они продолжают развиваться и дальше, о чем свидетельствуют многочисленные исследования о повышении показателей, например, интеллекта у людей преклонного возраста, если они продолжают заниматься профессиональной деятельностью (Э. А. Голубева [11]). Вышерассмотренные уровни индивидуальности - субъектно-содержательный и динамико-содержательный - представляют собой, с моей точки зрения, "личность". Такая личность органически включена в индивидуальность, а индивидуальность - в субъект.

Третий уровень индивидуальности касается так называемых поведенческих, стилевых, формально-динамических, или темпераментальных, свойств индивидуальности. Формально-динамические свойства, или свойства темперамента, в своем развитии зависят преимущественно от биологических факторов, в частности от свойств нервной системы, что объясняет их стабильность и относительную независимость от содержания текущей деятельности (см. [23, 24]). Эти свойства можно измерять с помощью опросников ОСТ и ОФДСИ [25]. Было показано, что формально-ди-

стр. 88

намические свойства достигают дефинитивного состояния, т.е. "созревают" примерно к 12 - 20 годам [23]. Акмеологический же аспект созревания темпераментальных свойств, по-видимому, не существует, поскольку эти свойства в своем развитии обусловлены в основном биологическими факторами [24].

Четвертый уровень индивидуальности охватывает биологические свойства человека как индивида. Этот уровень (слой) является самым глубоким, "внутренним", образованием человека. Это - свойства нервной системы, телесные и другие свойства. Изучать такие свойства и их роль в развитии индивидуально-психологических особенностей человека призвана специальная наука - дифференциальная психофизиология (Б. М. Теплов [27], В. Д. Небылицын [19], Э. А. Голубева [11], В. М. Русалов [22]). Современное развитие смежных наук (в частности, системной психофизиологии, нейрохимии, нейрофизиологии и др.), а также последние достижения современных технологий, по-видимому, будут способствовать более быстрому развитию этой науки наряду с психогенетикой, являющейся главным источником наших знаний о природных предпосылках развития человека, куда входят не только мозговые, но и телесные, и биохимические, и биофизические свойства индивида (Г. А. Аминев, Э. Г. Аминев [2]).

Хотелось бы отметить, что мы уже располагаем немалыми знаниями в этой области, однако еще весьма далеки от знания истинной картины природных предпосылок развития человека. Индивидные свойства, так же как и темпераментальные, имеют только один аспект зрелости, а именно - дефинитивный. Нам еще предстоит благодаря новым технологиям и методам изучения индивидных свойств по-новому посмотреть прежде всего на развитие мозга и его структур, на формирование свойств нервной системы, которые лежат в основе формально-динамических свойств, или темперамента. Последние же, как показано в проведенных мною исследованиях, обусловливают формирование свойств интеллекта и характера [22, 24]. Не исключено также, что они оказывают косвенное влияние на формирование субъектно-содержательных личностных свойств индивидуальности.

Еще раз подчеркну, что свойства различных уровней индивидуальности, о которых говорилось выше, в эмпирических исследованиях являются чисто статистическими величинами, усредненными баллами, которые мы получаем в результате применения различных тестов. Индивидуальность здесь представлена как профиль свойств конкретного человека по сравнению с обобщенными показателями определенной популяции, в которой производится сравнение данной индивидуальности. В различных популяциях этот профиль может быть совершенно разным.

Есть ли выход? Можно ли объективно измерить индивидуальность как уникальную систему свойств, отличную от других индивидуальностей? Я считаю, что можно. Нами разработан специальный метод оценки свойств различных уровней индивидуальности - на всех ее уровнях - объективными, надежными и валидными методами. Результаты этой разработки используются нами уже более пяти лет в практической работе. Суть метода заключается в следующем. Конкретный человек сравнивает имплицитно свои свойства (смыслы, ценности, отношения, свойства интеллекта, характера, темперамента и т.д.) не со свойствами других людей, а с собственными свойствами. Сравнивая попарно на экране компьютера свойства того или иного уровня индивидуальности, конкретный человек должен решить, какое из предъявленных свойств (смыслов, ценностей, свойств интеллекта, характера и т.д.) является для него в настоящее время более ценным, важным, значимым, выраженным, и выбрать эти предпочитаемые свойства. В результате этих выборов выстраиваются иерархизированные пирамиды: субъектно-содержательных свойств (например, ценностей), динамико-содержательных личностных свойств (интеллекта, характера), темпераментальных свойств и т.д. Регистрация времени реакции выбора свойств, которая обязательно включена в процедуру измерения, позволяет уточнить их иерархию в пирамиде в случае равного числа выборов. Естественно, что данный метод может быть реализован только в компьютерном варианте. Многократные повторные исследования пирамиды свойств отдельных испытуемых (отдельных индивидуальностей) показывают высокую устойчивость структуры внутренних свойств. Тестретестовая корреляция, полученная в повторных исследованиях через 2 - 4 недели, имеет значение не менее 0.8. Успешное решение ряда практических задач свидетельствует о высокой валидности метода. Таким образом, в современной психологии грань между общей и дифференциальной психологией, изучающими индивидуальность человека, фактически стирается. Разработанный нами метод позволит в дальнейшем ответить на многие вопросы о том, как и в какое время созревает отдельная индивидуальность. А пока можно лишь высказать предположение, что индивидуальность, связанная с уникальностью, самобытностью, созревает (достигает своего устойчивого апогея) довольно в позднем возрасте - примерно к 30 - 50 годам.

Еще раз хочу отметить, что до тех пор, пока мы не выработаем единую систему представлений о том, что такое субъект, индивидуальность, личность, куда, к какой категории относить, например, эмоциональные или интеллектуальные,

стр. 89

нравственные или социальные свойства, вряд ли мы сможем решить "острые" проблемы развития человека (Е. А. Сергиенко [26]) и понять те условия, при которых достигается зрелость тех или иных характеристик человека. Прежде всего мы должны определиться, какую зрелость имеем в виду - дефинитивную или акмеологическую. Дефинитивная зрелость после прохождения своего плато начинает с возрастом постепенно снижаться. Акмеологическая же - наоборот, после достижения вершины (акме) продолжает увеличиваться, достигать новых вершин, по-видимому, за счет системных реорганизаций психических свойств. Противоположное направление векторов движения дефинитивной и акмеологической зрелости в конце концов приводит к тому, что физически беспомощный человек преклонного возраста нередко являет собой образец одухотворенной, просветленной личности (индивидуальности, субъекта). Не в этом ли лежит одна из причин глубокого нарастающего внутреннего конфликта (или, скорее, трагедии) у пожилых людей?

В заявленной теме были названы лишь некоторые из характеристик зрелости человека. Я бы "разбросал" их следующим образом по условным шкалам зрелости. Базальные эмоциональные свойства (страх, гнев, печаль, радость) - это свойства темперамента. "Созревают" (становятся устойчивыми в дефинитивном смысле) к 12 - 20 годам. Темпераментальные и биологические (индивидные свойства) характеризуются зрелостью только в дефинитивном смысле и созревают (достигают вершины-плато) примерно к этим же годам.

Эмоциональность как внутренний мир тонких мировоззренческих чувств, по-видимому, необходимо отнести, если исходить из представлений С. Л. Рубинштейна [21], к субъектным свойствам. Эти ценностно-смысловые эмоциональные характеристики созревают только в акмеологическом смысле. Происходит такое созревание значительно позднее - примерно к 35 - 55 годам.

Нравственные свойства - это тоже свойства субъекта. Созревают в акмеологическом смысле также довольно поздно, примерно в те же годы, что и характеристики "мировоззренческой" эмоциональности, а при отсутствии адекватных условий социальной среды - никогда.

Субъектно-содержательные личностные свойства (смыслы, цели, самоотношения, самооценки) созревают в акмеологическом смысле к 30 - 50 годам. А вот динамико-содержательные свойства личности - интеллект, характер - отличаются двумя типами зрелости: и дефинитивной, и акмеологической. В дефинитивном смысле зрелость интеллекта и характера наступает в среднем к 12 - 20 годам, в акмеологическом смысле - к 25 - 45 годам.

В заключение хотелось бы подчеркнуть, что высказанные мною предположения о временных рамках дефинитивной и акмеологической зрелости для различных психических свойств и образований (в частности, для субъекта, индивидуальности, личности) носят явно умозрительный характер. Необходимы специальные эмпирические исследования, которые позволили бы решить эту острейшую ключевую проблему психологии.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абульханова-Славская К. А. О субъекте психической деятельности. М.: Наука, 1973.

2. Аминев Г. А., Аминев Э. Г. (ред). Проблемы биофизики духовности и одаренности. Уфа: БПО РПО, 2000. С. 324.

3. Ананьев Б. Г. Избранные труды: В 2 т. М.: Педагогика, 1980.

4. Ананьев Б. Г., Степанова Е. И. (ред). Развитие психофизиологических функций взрослых людей. М.: Педагогика, 1972. С. 227 - 246.

5. Барабанщиков В. А. Методы психологического познания: системный взгляд // Труды ярославского методологического семинара. Метод психологии. Т. 3. М., 2005. С. 14 - 23.

6. Берн Ш. Тендерная психология. СПб.: прайм-ЕВРОЗНАК,2001.

7. Бодалев А. А. Вершина в развитии взрослого человека. Акмеология - новая наука. 2005:http//hpsy/ru/public/x798/htlm.

8. Брушлинский А. В. Проблемы психология субъекта. М.: ИП РАН, СПб.: Алетея, 2003. С. 274.

9. Вейнингер О. Пол и характер. Мужчина и женщина в мире страстей и эротики: Пер. с нем. М.: Форум XIX-XX-XXI, 1991.

10. Геодакян В. А. Теория дифференциации полов и проблема человека. Человек в системе наук. М.: Наука, 1989. С. 171 - 189.

11. Голубева Э. А. Способности. Личность. Индивидуальность. Дубна: Феникс+, 2005. С. 512.

12. Деркач А. А. (ред). Акмеология. Учебник. М.: РАГС, 2002. С. 650.

13. Дорфман Л. Я. Метаиндивидуальный мир. М.: Смысл, 1993. С. 456.

14. Крайг Г. Психология развития. СПб.: Питер, 2000.

15. Кучма В. В. (ред). Этапы жизнедеятельности человека и медицинские услуги в разные возрастные периоды. М.: Академия, 2002. С. 400.

16. Маслоу А. Психология бытия. М.: Рефл-бук, 1997. С. 300.

17. Мерлин В. С. Очерк интегрального исследования индивидуальности. М.: Педагогика, 1986.

18. Мухина В. С. Возрастная психология. М., 1998.

19. Небылицын В. Д. Психофизиологические исследования индивидуальных различий. М.: Наука, 1976. С. 336.

20. Роджерс К. Взгляд на психотерапию. Становление человека. М.: Прогресс, 1994.

стр. 90

21. Рубинштейн СЛ. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб.: Питер, 2003.

22. Русалов В. М. Теоретические проблемы построения специальной теории индивидуальности // Психол. журн. 1986. Т. 7. N 4. С. 23 - 29.

23. Русалов В. М. Формально-динамические свойства индивидуальности человека (темперамент). Краткая теория и методы измерения для различных возрастных групп. Методическое пособие. М.: МГ-ТУ им. Баумана, 2004. С. 136.

24. Русалов В. М. Темперамент. Современная психология, Справочное руководство под ред. В. Н. Дружинина. М.: Инфра-М, 1999. С. 459^83.

25. Русалов В. М., Манолова О. М. Опросник черт характера взрослого человека (ОЧХ-В). М.: МГТУ им. Баумана, 2003. С. 100.

26. Сергиенко Е. А. Проблемы психологии развития: некоторые острые вопросы и пути их решения // Психол. журн. 1990. Т. 11. N 1. С. 150 - 160.

27. Теплов Б. М. Избранные труды. М.: Педагогика, 1985. Т. 1, 2.

28. Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

29. Штерн В. Дифференциальная психология и ее методические основы. М.: Наука, 1998. С. 335.

30. Allport G.W. Pattern and growth in Personality. N.Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1961.

31. Bern S.L. The measurement of psychological androgyny//J. of Consulting and Clinical Psychology. 1974. V. 42. P. 155 - 162.

32. Rushton J.P. Race, Evolution and Behavior. Transaction Publishers, 1997.

PSYCHOLOGICAL MATURITY: SINGLE OR MULTIDIMENSIONAL CHARACTERISTIC?

V. M. Roussalov

ScD. (psychology), Principal researcher, Institute of Psychology, RAS, Moscow

An assumption is put forward that man's maturity is a multidimensional characteristic. Maturity peculiarities for different levels - from subject to individual are considered.

Key words: maturity, subject, individuality, individual.

стр. 91

К ПРОБЛЕМЕ ПОЛИПАРАДИГМАЛЬНОСТИ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ОБЪЯСНЕНИЙ (ИЛИ О РОЛИ РЕДУКЦИОНИЗМА И ПРИСТРАСТИЯХ В МЕТОДОЛОГИИ ПСИХОЛОГИИ)

Автор: Т. В. КОРНИЛОВА

Т. В. Корнилова

Доктор психологических наук, профессор кафедры общей психологии факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, Москва

Статья является откликом на опубликованные в "Психологическом журнале" дискуссионные статьи. В ней обсуждаются две основные проблемы: множественности объяснения в психологии, связанной с развитием идеи полипарадигмальности психологической науки, и неприемлемости позиции методологической интолерантности, мнимого выигрыша от редукционизма как методологического принципа.

Ключевые слова: полипарадигмальная наука, методологические эмоции, редукционизм, системный принцип, деятельностный подход, интолерантность.

Рассмотрение особенностей объяснения в психологии предполагает анализ ряда других методологических проблем, помимо обычно учитываемых трактовок принципа детерминизма и специфики тех или иных психологических школ (дающих разные содержательные варианты объяснения). Во-первых, это проблема соотнесения современного состояния психологии с до- или полипарадигмальной стадией развития наук. Во-вторых, вопрос о том, должна ли методология "делаться" специалистами этой науки или же необходимо участие Методологов (с большой буквы), профессионально решающих те проблемы, которые выше или вне понимания психологов-исследователей (или психологов-практиков).

Представленные в "Психологическом журнале" (N 1 за 2006 г.) в разделе "Дискуссии" статьи А. В. Юревича [25] и Е. Е. Соколовой [19] воспринимаются неоднозначно в свете возникающих после их прочтения "методологических эмоций". В научном журнале предполагается обсуждение знаний, и вопрос о том, что дает прочтение этих статей с точки зрения размышлений "о судьбах психологической науки", послужил основанием для моего отклика на них. Но прежде хотелось бы высказать собственную позицию относительно того, кому пристало заниматься методологией психологии, что, надеюсь, позволит наиболее полно представить мои дискуссионные оценки прочитанного.

1. МЕТОДОЛОГИЯ В КОНТЕКСТЕ РАЗВИТИЯ ЛОГИКИ НАУКИ

Важно отметить, что в методологии психологии сложилось два подхода, совершенно по-разному предоставляющих возможность быть методологом "сверху", т.е. без опыта проведения конкретных исследовательских работ (теоретико-эмпирических) и знания сложности соотнесения данных эмпирических исследований и теорий "верхнего уровня" (к которым, например, относятся и деятельностные подходы).

Возможности первого подхода были продемонстрированы Г. П. Щедровицким. Он впервые сформулировал взгляд на академическую психологию как исчерпавшую свои объяснительные возможности и обосновал необходимость рассматривать широко понимаемую практику как основание новой психологии, которая будет противостоять сциентистски ориентированной академической психологии [22].

В 50-е гг. прошлого века началась работа Московского логического кружка, на заседаниях которого идеи методологии как особой области знания обсуждались Щедровицким совместно с А. А. Зиновьевым, Б. А. Грушиным и чуть позже - с М. К. Мамардашвили. В дальнейшем получила развитие деятельность Московского методологического кружка (ММК), где Щедровицкий стал лидером нового типа сообщества - единомышленников по культивируемому способу занятий методологией науки¹.

¹ Начав с эпистемологии и раскрытия образцов научного мышления (от Аристотеля и Декарта до Маркса), этот методологический семинар сформулировал принципы воспроизводства мыследеятельности, которые практически были реализованы в распространении системодеятельностных игр.

стр. 92

Не буду касаться работ этого автора потому, что развитие общей теории деятельности не было ориентировано здесь на запросы собственно психологической теории. Разработка методологических средств заключалась в ориентировке на междисциплинарные исследования. Реализация системного подхода отражалась на способах методологической организации мышления и деятельности самих методологов либо ее приложениях в практических сферах, но не имела отношения к построению общепсихологической концепции.

Однако была известна и другая позиция, позволяющая установить, возможно ли существование методологии как общей логики науки безотносительно к теоретическому и понятийному аппарату отдельной научной дисциплины. Она представлена в работах А. А. Зиновьева, высылка которого из страны препятствовала распространению его идей. Но одна из них и сегодня актуальна и дискуссионна в психологии. В параграфе "Методология частных наук" в книге "Логика науки" [2] он обосновал позицию, согласно которой методология конкретной науки - это ее часть, а не соположенная ей система методологических ориентиров для построения теории. Специальные занятия методологией, по Зиновьеву, - это скорее критерий неблагополучия науки, ее кризиса. Другое дело, что эта часть науки имеет ряд особенностей - не отделимых от особенностей ее понятийного аппарата и связанной с ним логики умозаключений.

Обсуждение логики науки возможно, как возможно обсуждение оснований формальной логики и любых логик. Но если речь идет об общедоступной логике, то она тривиальна и бесполезна (т.е. реализуется в виде логической компетентности всеми профессионалами). Если же она не тривиальна, то требует специальных усилий и будет доступна только узкому кругу профессионалов. Таким образом, специальное занятие логикой - в целях развития методологии своей науки, а не повышения логической компетентности - не может быть массовым, и не с ним связано развитие конкретной области знаний. Решение методологических проблем любой науки есть исследование в области именно данной науки. Но это не локализованная область наряду с другими исследованиями, а разбросанная по ним проблематика.

Приводимое Зиновьевым суждение относительно путей выхода психологии из кризиса может прозвучать для психологов кощунственно, поскольку автор говорит о парциальной, а не системообразующей роли методологии в построении теории: "Методология конкретной науки нужна (если она вообще нужна) для решения не обязательно всех проблем этой науки, а лишь для некоторых, может быть, даже для решения одной-единственной проблемы. И ничего унизительного для нее в этом нет. Иногда целая наука может работать сотни лет, чтобы решить одну-единственную задачу, и этим существование ее будет оправдано, если эта задача стоит того.

По содержанию специальная методология той или иной науки есть совокупность исследований, включающая отработку языка этой науки (ее терминологии и утверждений), исследование, усовершенствование и изобретение ее теорий, выявление и исследование ее эвристических допущений... - т.е. вся та работа, которую выполняют так называемые теоретики данной науки (а не логики и методологи вообще)" [2, с. 260]. Таким образом, целью занятий методологией является не конструирование особой систематической методологии (с этой точки зрения в психологии невозможна профессионализация "методолог"), а осознание наукой своих парадигм, в том числе и тех допущений, которые приняты отнюдь не логично (или логично предложить прямо противоположное; логика допускает и то и другое, поскольку не вмешивается в содержание теории). С этой точки зрения утверждение, что каждый психолог сам себе методолог, имеет больше оснований для своего существования, чем положение о том, что психолог должен воплощать в своем исследовании выстроенный кем-то другим (Методологом с большой буквы) аппарат научных понятий. Другое дело, что психолог не должен грешить против логики, проявляя логическую некомпетентность (редукционизм в построении теоретической системы, артефактные выводы и пр.)².

И наконец, осознание допущений в рамках конкретной науки - это также и осознание метода соотнесения теории и опытных данных. Для психологии в свое время такой судьбоносной проблемой стало осознание возможностей и ограничений метода интроспекции, позже - построение критериев объективного метода в психологии. Сегодня в психологии обсуждается проблема освоенности и ограничений экспериментального метода. Эта связь используемых в рамках психологического знания объяснительных принципов с методом также является неотъемлемым компонентом психологического объяснения, даже если научные школы или работы отдельных авторов и не претендуют на методологические прояснения связи выводов на основе своих исследований и реализуемого парадигмального подхода (см. [6,18]).

Отмечу другую проблему - проблему понимания плюрализма в психологии.

² Наивно полагать, что логическая компетентность освоена психологами так же, как и представителями других наук. Об этом свидетельствует необходимость написания в учебниках специальных разделов о наиболее встречаемых в психологических исследованиях ошибках умозаключений в выводах.

стр. 93

2. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ПЛЮРАЛИЗМ В ПСИХОЛОГИИ

Ситуация множественности методологических подходов и соответственно средств методологического анализа, которые одновременно являются и адекватными, истинными (если это понятие вообще применимо к методологическому знанию), и неадекватными, ложными в зависимости от массы привходящих условий, провоцирует самые разные установки исследователей и практиков относительно роли методологического знания.

В опубликованных ранее работах А. В. Юревича [23] и С. Д. Смирнова [17] были рассмотрены основания отказа части психологического сообщества (особенно значительной среди практикующих психологов) от методологической рефлексии многообразия путей психологического познания (она якобы уводит от сути дела в дурную бесконечность бесплодного философствования и вербализма - позиция, перекликающаяся с установками позитивизма). Развернувшиеся в настоящее время вокруг методологического монизма, ригоризма, анархизма и плюрализма дискуссии позволяют, казалось бы, уже не повторять основания их выделения. Однако проблема некоторой пропедевтики осталась, иначе необъяснимы те ошибки³ понимания, которые демонстрируются в одной из указанных дискуссионных статей.

Понятие "методологический анархизм" предполагает, что его сторонники считают выбор методологической позиции произвольным, т.е. зависящим от субъективных вкусов и предпочтений психолога. Несколько иное значение термина ранее использовалось Юревичем [23 - 25]. Роль методологии сторонниками этой позиции оценивается также достаточно низко. "Форсированный монизм" (новый удачный термин этого автора) можно понимать как второй полюс той же шкалы (необоснованного принятия либо какой-то единственной, либо любой методологии).

Сторонники "методологического либерализма" полагают, что различные типы психологического объяснения релевантны разным уровням детерминации психического, при этом каждый уровень, или слой, обладает самостоятельной значимостью и принципиально не заменим ни одним другим. В качестве основного поля приложения сил методологии предлагается рассматривать переходы между разными уровнями знаний. Такое положение очень важно для впервые прозвучавшего в последней статье Юревича [25] призыва позитивно относиться к редукционизму в психологии (к этому мы позже вернемся).

Наконец, сторонники "методологического плюрализма"⁴ полагают, что в принципе нельзя рассчитывать на создание единой психологической теории в ходе связывания принципиально различных предметов анализа за счет "комплексных межуровневых переходов". Поскольку каждая теория конституирует свой предмет и метод исследования, построение единой теории психического предполагало бы создание универсального метода исследования психической реальности. При данной постановке вопроса появление единой теоретической платформы даже в отдаленной перспективе представляется нереальным.

А именно на такую роль претендовала бы "единая теория психического". Понятие методологического плюрализма почти синонимично понятию мульти- или полипарадигмальности психологической науки, по крайней мере на современной стадии ее развития. Иногда эту стадию развития называют "допарадигмальной", что почти совпадает с понятием "донаучная" стадия. Важно отметить, что не только философия постпозитивизма может претендовать на роль методологической основы психологии как имеющей множественные предметы и теоретические подходы к их изучению. К этой идее приходят многие психологи, которые в своей многолетней продуктивной научной деятельности следовали определенной методологии (будучи не только ее "пользователями", но и "разработчиками"). Именно в результате "монопарадигмальных" исследовательских программ они приходили к необходимости поиска новых путей в психологии, и переоценка ими или их учениками возможностей той или иной теории верхнего (категориального) уровня базировалась на отграничении задач, применительно к которым возможности освоенной психологической парадигмы оказывались недостаточными. В качестве примеров можно привести материалы конференции, посвященной 70-летию А. В. Брушлинского и О. К. Тихомирова [20], обсуждение книги М. Коула [7], монографий А. Г. Асмолова [1], В. В. Знакова [3] и А. А. Леонтьева [9]. Их содержание говорит не только о том, что в современной отечественной психологии состоялись (обоснованы и методологически, и исследовательски) разные пути развития психологии в направлении следования классическим и неклассическим идеалам рациональности, деятельностным концепциям (а таковая не одна в философии и

³ Слово "ошибка" я использую вслед за автором Е. Е. Соколовой впервые. До сих пор я считала невозможным для себя оценивать позиции своих коллег, с которыми я не согласна, как "ошибочные". ⁴ Методологический плюрализм - система взглядов, согласно которой адекватность тех или иных методологических средств психологического анализа (включая и собственно психологические теории на уровне конкретно-научной методологии) может быть выявлена только в ходе "методологического эксперимента" и не может существовать теории даже самого высокого уровня, которая априори была бы пригодной для преодоления вновь возникающей познавательной трудности [4, с. 7].

стр. 94

психологии) и иным в своей методологии принципам опосредствованного психологического познания. То есть отнюдь не молодость или неразумность психологов может служить для них основанием отстаивания идеи множественности подходов в психологии (как это пытается представить автор второй из дискуссионных статей [19]), а именно историко-психологический и методологический анализ состояния дел в теоретическом мире психологии.

Множественность парадигмальных подходов в психологии означает также множественность психологических объяснений. В историко-психологическом контексте здесь следовало бы обсуждать вопрос о том, возможно ли вообще множество психологии. Данный вопрос в начале XX в. решался как проблема сосуществования двух психологии - низших и высших процессов. Для Л. С. Выготского это было основанием обсуждать кризис в психологии и искать - обращаем особое внимание - единство в научном методе (в противовес метафизическому). В 90-е годы XX в. он обсуждался как дихотомия академической и практической психологии, естественнонаучной и гуманитарной парадигм, морфологической и динамической и т.д. [16]. Свой взгляд на то, что большинство оппозиций здесь являются кажущимися, мы обосновываем в книге "Методологические основы психологии" (см. [6]). Критичность мышления, ориентированность на то, каковы вопросы, а не только ответы, получаемые в исследовании, - это свойства, в равной степени присущие как естественным наукам, с которыми ассоциируется экспериментальный метод, так и гуманитарным. Но в гуманитарных науках наработаны иные средства эмпирического опробования при проверке научных гипотез⁵.

Связь социальной ситуации с собственной логикой развития психологии рассматривается Т. Марцинковской [12] как породившая сегодня обратную ситуацию - необходимости модификации естественнонаучной психологии с поиском нового объективного метода изучения психики, предполагающей перестройку самой классической науки. Методология, которая поможет переосмыслить принцип активности (при доминировавшем принципе отражения), связать воедино поиски теоретических и практических усилий психологов, а главное - признать равнозначность для фундаментальной науки областей, выделявшихся традиционно как непосредственные (низшие) и опосредствованные (высшие) психологические явления, должна реализовываться в междисциплинарных исследованиях. Однако не приводимые нами основания и не позиция Т. Марцинковской свидетельствуют о полипарадигмальности психологического знания, а факт обсуждения проблемы множественности психологического объяснения, который связан с историей психологии, демонстрирующей смену одних психологических школ и объяснительных принципов другими. В начатой "Психологическим журналом" дискуссии с большой настороженностью мною было воспринято отстаивание позиции монизма именно историком психологии (правда, сразу заявившей, что обоснование будет не содержательным, а всего лишь неравнодушным [19]).

3. СИСТЕМНЫЙ ПРИНЦИП В ЧАСТНОНАУЧНОЙ МЕТОДОЛОГИИ НЕ ПРЕДПОЛАГАЕТ РЕДУКЦИОНИЗМА

Представленная А. В. Юревичем позиция является одной из тех, которые предполагают возможность выделения научных парадигм как исследовательских логик, диктуемых во многом структурой психологических теорий. Подобное обсуждалось им неоднократно, и не этот аспект выделяется как дискуссионный. Дискуссионность связана с выдвижением проблемы форсированного монизма в психологии (что давно не новость), а также позитивного отношения к редукционизму в психологии (что поначалу озадачивает, но потом оказывается вполне обсуждаемой проблемой, поскольку автор прописывает основания такой позиции). Начну с общей оценки.

Статья Юревича показалась мне очень своевременной по следующим основаниям. Во-первых, в ней обращается внимание психологов на то, что они должны хоть что-то знать о принципах построения объяснения в науковедении; о том, что проблема соотнесения причинного и телеологического объяснения не только демаркация объяснений в психологических подходах, но и следствие более общих проблем построения научного знания и знания гуманитарного; задуматься о том, являются ли синонимами термины объяснения научного и естественнонаучного. Различие обобщений на уровне житейских представлений и собственно научных, а также эмпирических обобщений психологической науки и того теоретического "наложения" теории на психологическую реальность, о котором писал Ж. Пиаже, - эти и ряд других рассмотренных вопросов хорошо демонстрируют, что стоит за проблемой множественного объяснения в психологии (демонстрируют с иных позиций, чем сделала бы я, но спорить не приходится, поскольку все содержательно обосновано; для меня "содержательно" - значит не "равнодушно", а с уважением к читателю думающему).

Дискуссионным же выглядит параграф и вывод "о пользе редукционизма". Не буду напоми-

⁵ Так, метод критического анализа документов аналогичен экспериментальному в исторических науках и также предполагает воссоздание факта путем соотнесения гипотез и собираемых эмпирически данных.

стр. 95

нать классическую трактовку термина как "сведение", "усечение" и т.п., но подчеркну его переинтерпретацию в связи с используемой автором апелляцией к системному подходу: "редукционизм, т.е. выход за пределы изучаемой системы при ее объяснении, не только неизбежен, но и необходим в любой науке, являясь основой углубления объяснений" (выделено А. Ю. [25, с. 102]). Хочу отметить только то, что нельзя смешивать системные представления как полагающие те или иные структуры в разные плоскости (и уровни) психологической реальности (эта онтологизация - единственно общее, что было в понимании психологических систем у таких разных авторов, как Л. С. Выготский и Б. Ф. Ломов) и как системное построение самих объяснений. Познавательный и онтологический аспекты в теоретико-эмпирическом исследовании далеко не совпадают, что можно было бы специально продемонстрировать на примерах исследований в разных психологических школах. Однако нас интересует именно заданный Юревичем ход - обоснование перспективности выхода на уровни биологических и социальных процессов и конструктов.

Его пример с позицией Шпрангера (объяснять психическое из самого психического) и апелляция к Юнгу именно в данном контексте казались очень уместными, но, с моей точки зрения, необходимы апелляции к Хайдеггеру, Рубинштейну, Леонтьеву, Мамардашвили - к тем методологически выраженным позициям, которые развивались как раз в попытке выхода объяснения психического за пределы психических систем, преодоления постулата непосредственности в понимании психологической причинности. Но Юревич здесь перешел к примерам с яблоком Ньютона и с "магической" формулой 7 ± 2 как демонстрации идеи перемещения объяснительных координат, сопровождающимся абстрагированием от исходных свойств изучаемого явления. На его взгляд, такие перемещения задают новые ориентиры психологических объяснений. И именно с этим следует, на мой взгляд, спорить.

Во-первых, потому, что наличие редукционистских объяснений того или иного толка не решает проблемы оценки нередукционистских объяснений, которые накапливаются в психологии. Во-вторых, примеры и теории верхнего уровня в методологии не могут опровергать друг друга (иное дело в эксперименте, с его принципом фальсификации). В-третьих, главное возражение идет из разделяемой мною позиции, что методология частных наук может развиваться в рамках понятий именно этой конкретной науки, а не быть привнесенной откуда-то извне (на этом настаивал, в частности, А. А. Зиновьев, а не Методологи с большой буквы, как считал Г. П. Щедровицкий). Это скорее та "метадигма", которая является одной из возможных в психологии. С такой позиции апелляция к объяснительным редукционистским теориям - регресс психологического знания. Сведение психологического объяснения к редукционистскому на основе апелляций к другому уровню систем (по отношению к которым можно определить психологические системы) возможно только на основе неразличения системного подхода в вариантах его развития как принципа конкретно-научной методологии и его понимания в общей теории систем. Если принцип системности многократно (и вполне мультипарадигмально) представлен в психологических работах и прекрасно применим в другом частнонаучном знании, это не может служить основанием для рассмотрения его как принципа, позволяющего смешивать выделяемые разными науками предметы изучения в единую систему (во всяком случае такая позиция требует специального объяснения), и для утверждения полезности редукционизма.

Однако как быть с заявленной позицией плюрализма в психологии? Это понятие имеет особое значение для науки, понимаемой как соотношение исследовательских подходов, поскольку любая парадигма представляет собой единство теоретических взглядов, исследовательских гипотез, предпочитаемых методов и принимаемых взглядов, включая мировоззренческие посылки, в том числе и ценностно принятые. Совершенно неверно подменять ее идеей эклектического объяснения (что вменяет ей автор второй статьи [19]). Идея методологического плюрализма не распространяется также на все множество способов и продуктов интеллектуальной деятельности человечества (например, мировоззренческие, религиозные, политические воззрения т.д.). Она имеет отношение именно к научным теориям, при всей неоднозначности критериев научного знания в определенные исторические рамки развития науки.

В то же время, как показали работы М. Мамардашвили и В. Стёпина, общая картина мира меняется в связи с изменением классического идеала рациональности (как продукта определенной эпохи). И есть большой соблазн (а у П. Фейерабенда это уже само собой разумеется) так расширять критерии научности, что в качестве таковых начинают рассматриваться различные предпочтения. Но есть и другие авторы, показавшие, как наука противостоит позитивизму в методологическом преодолении навязываемых ограничений на научное знание. Несомненное первенство здесь принадлежит К. Попперу (имею в виду его концепцию критического реализма [13]) - психологу, "переквалифицировавшемуся" в методолога науки. Он писал (и это вошло в ряд "парадоксов К. Поппера"), что профессиональные исследователи в каждой области знания используют внутренние критерии для оценки гипотез как на-

стр. 96

учных или ненаучных и отсева последних из них, дилетантских, ради проверки которых исследования не будут проводиться. Парадокс в том, что рефлексия оснований такого подразделения кроется во всей системе знаний, не обязательно рефлексируемых профессионалом. На мой взгляд, это демонстрирует ту "положенность" методологии частной науки в используемые ею конструкты и схемы исследования, о которой писал Зиновьев.

Итак, разорвать "порочный круг" за счет многоуровневости, связываемой с выходом за рамки системы психологического знания, методологически проблематично. Но ряду психологов будет очень удобно использовать редукционизм для того, чтобы указывать, что в их работе решена, например, психофизиологическая проблема (собственно, сейчас они прекрасно осуществляют это, пользуясь не очень большой грамотностью коллег-психологов в области современных знаний о мозговых процессах и апеллируя в своих психофизиологических объяснениях именно к выходу в эту другую сферу).

4. "МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ЭМОЦИИ" НЕ МОГУТ ЗАМЕЩАТЬ МЕТОДОЛОГИЧЕСКУЮ МЫСЛЬ

Е. Е. Соколова в статье, посвященной книге А. А. Леонтьева "Деятельный ум", о книге практически ничего не говорит, беря из нее только одну мысль - озабоченность тем, что методология может быть не единой, а разной в различных психологических направлениях. Книга А. А. Леонтьева [9] - это пример серьезнейшей завершенной методологической работы. В ней обсуждаются проблемы соотношения категорий отражения и деятельности, теории знака и значения, трактовки деятельностного подхода (в контекстах антикартезианской мысли С. Л. Рубинштейна, альтернатив внутри теории деятельности, историко-психологического анализа этапов концепций Л. С. Выготского и А. Н. Леонтьева), понятий образа мира, смыслового поля и других вкладов школы А. Н. Леонтьева в разработку психологической теории. Это также анализ А. А. Леонтьевым новых поворотов в методологии психологической мысли, которые он представляет, в частности, на примере работ А. Г. Асмолова и В. А. Петровского как сторонников неклассической парадигмы. Глубина и разнообразие тем, рассматриваемых в книге (включающей, в частности, и материалы из читавшегося А. А. Леонтьевым курса методологии психологии), таковы, что для ее анализа понадобится множество работ.

Однако автор статьи допустила, на мой взгляд, некоторую подмену обсуждения этой книги критикой статьи С. Д. Смирнова [17]. Используя один из мотивов книги Леонтьева - озабоченность "методологической беспечностью" изысканий многих современных психологов, Е. Е. Соколова делится ассоциациями и эмоциями по этому поводу, расшифровывая "беспечность" как "безграмотность", чего, как мне кажется, никогда бы не допустил в своих отношениях с коллегами ученый, памяти которого посвящается статья. И этот маленький пример подчеркивает заданный тон - псевдонеравнодушного стиля, когда эмоции подменяют аргументированные объяснения (причем так, что как читатель уже сомневаешься в их методологическом статусе) и когда становится возможным без содержательных обоснований осуществлять очевидную перетасовку смыслов, а вместо содержательного обсуждения ссылаться на личные предпочтения и авторитеты⁶.

Написанная как эссе, статья Соколовой закономерно требует смены и стиля отклика, перехода от академического и иному модусу обсуждения. Сразу отмечу, что все мои изумления и возражения не имеют никакого отношения к имени известного психолога, лингвиста и методолога А. А. Леонтьева, а тем более к представлению роли, значения и смыслов теории А. Н. Леонтьева, к чьим последователям и ученикам смею себя относить⁷. Начну с историко-психологического экскурса, проясняющего методологически неравнодушное прочтение мною этой второй из дискуссионных⁸ статей. Будь автором специалист в другой области, мой отклик был бы иным.

Методологию психологии на факультете психологии наш студенческий курс в 70-е гг. успел прослушать дважды. Первый раз мы ходили на лекции М. К. Мамардашвили, который читал студентам на год старше нас (и убедительность его мысли о том, что человек интеллектуального труда несет ответственность за "додумывание" своей мысли, передалась нам как его методологический завет), второй раз - и первый официально - нам представил методологию психологии В. П. Зинченко. Его способ бытия в методологии

⁶ Апелляция к личному опыту дружбы с кем-то, кто видит зарубежную ситуацию (в отношении к теории деятельности) "изнутри" является одной из использованных подмен содержательного обсуждения ссылками на чьи-то авторитеты (это хорошо известная ошибка логики в психологических выводах, разъясняемая студентам). У меня также продолжаются многолетние дружеские контакты с нашими выпускниками за рубежом; и они могут свидетельствовать об иных "внутренних взглядах" на зарубежную психологию. ⁷ Когда я была аспиранткой кафедры общей психологии, кандидатский минимум сдавала еще самому основателю факультета психологии, поэтому по возрастному признаку не могу причислить себя к тем "молодым" коллегам, которых автор статьи осуждает за их незнание Леонтьева и Выготского. ⁸ Вынесу "за скобки" другой аспект - личный, связанный с логикой совместной работы с одним из упоминаемых ученых.

стр. 97

психологии, на мои взгляд, заслуживает специальной историко-психологической работы, на что я решиться в рамках данной статьи не могу. Укажу только, что он как автор, чьи эмоции никогда не скрыты, не подменяет ими развертывание мысли в современных методологических диалогах и полилогах. В последующем курсы методологии читали С. Д. Смирнов, еще через несколько лет -А. Г. Асмолов, а потом и А. А. Леонтьев. Важно следующее - все прочитанные курсы настолько авторские, неповторимые, что спустя много лет, имея возможность их сопоставить, нередко думаешь о том, а одну ли и ту же учебную дисциплину они представляют. Именно этим людям, авторам методологических работ, не поднимается рука приписать какое-либо неуважительное отношение к другим позициям и мнениям. Неприятие ими определенных позиций было всегда содержательно обосновано.

Основной тезис текста, как указывает автор дискутируемой статьи, - это то, что наука обладает смысловой нагруженностью [19, с. 108]. Я с этим полностью согласна. Но, на мой взгляд, все последующее содержание статьи полностью противоречит этому тезису. С точки зрения соотношения понятий значения и смысла в психологии (в первую очередь в теории деятельности) такой тезис можно развивать именно как необходимость признания, что целостная наука реализуется, в том числе включая индивидуальные предпочтения в выборе методологических позиций и принципов, адекватность которых может быть различной для разных типов психологических объяснений (тем более это применимо к отдельным исследованиям). Дело не только в том, что отдельным ученым нельзя навязать некую единую теорию психического или единую исследовательскую парадигму. В этом аспекте обсуждения методологии науки можно апеллировать не столько к прошлому отечественной психологии, но и к раскрытию понятий открытого и закрытого общества К. Поппером [15].

Его понятие закрытого общества характеризует такую ситуацию (в любую эпоху и в любой стране), когда силовыми методами перекрываются те или иные пути мысли (первый пример - Сократ. Только по этим - методологическим - основаниям он и был запрещен в СССР. Его первая книга вышла в 1983 г. с грифом "для научных библиотек" [13]). Это обстоятельство во многом способствовало тому, что в отечественной психологии появились известные передергивания позиций. В частности, я имею в виду искажения в понимании возможностей и ограничений экспериментального метода в психологии, который (без освоения сути критического реализма как определенного пути движения к объективному знанию) стал связываться только с позитивистской методологией и даже естественнонаучным мышлением. Другой подменой стали рассуждения о том, что этот метод психологи заимствовали у естествознания; на самом деле психолог Поппер дал естествознанию - и методологии науки вообще - рефлексию данного метода, в том числе в критике его позитивистской трактовки.

Отмечу также сделанный упрек современной методологии в отходе от марксизма. То, что марксизм выступил основой психологии деятельности - одно из упоминаемых автором обстоятельств отказа ряда исследователей в современную эпоху от той или иной теории верхнего уровня, точнее - речь идет о деятельностном подходе. Могу указать последнюю из известных мне на эту тему методологических работ - статью В. А. Лекторского [8], который обосновывает множественность деятельностных подходов в философии и психологии. Это еще одно основание полипарадигмальности как многообразия смыслов в философии науки. Другим серьезным основанием служит, на мой взгляд, развитие ряда психологических подходов - теории деятельности в том числе - в работах учеников того или иного автора. К сожалению, от тех великих, кто уже ушел, нельзя ожидать оценки приемлемости для них того или иного смыслового развития их идей их же учениками. Но никакого права не имеют отдельные ученики (которые к тому же не были в диалоге с теми, кого берут в Учителя) считать свое понимание единственно возможным развитием того или иного наследия. И это также возвращает к проблеме полипарадигмальности психологии.

Не методологической беспечностью страдают авторы, отстаивающие взгляд на психологию как полипарадигмальную область знания. Это может быть вполне осознанный итог пути бытия в психологии, когда исследователь видит необходимость изменения методологических рамок изучаемых им проблем. Это не "неграмотность", которую приписала Соколова своим коллегам, апеллируя к Леонтьеву и Выготскому как тем, кто ее бы поддержал. Каждый из них своим деятельным умом и своею жизнью продемонстрировал, как рождаются и развиваются новые теории и новые типы объяснения в психологии.

Для человека, не знакомого с проблемой соотнесения в том или ином методологическом подходе объяснительных принципов и выводов, осуществляемых на основе реализации определенного теоретико-эмпирического метода при изучении психической реальности (в собственном исследовании и при осмыслении его результатов в более широком контексте - в ходе установления объяснительной силы конкурирующих теорий), проблема построения единой теории психического, возможно, предстает как путь единомыслия (что, повторюсь, противоречит идее смысловой нагруженности, заявленной самим же автором рассмат-

стр. 98

риваемой статьи). Но не додумывать проблему о том, на каких основаниях возникает позиция множественности психологических объяснений (и тем самым невозможность единой теории психического), специалисту по истории психологии нельзя. Иначе такой автор ограничивает себя (и это его личное дело) и вводит в заблуждение читателей (а это уже становится делом научного сообщества), настаивая на принципе единомыслия в психологии.

В методологии науки единомыслие необходимо в определенных аспектах - оно предполагается для пути, ограниченного четкой постановкой проблемы и установленным способом ее решения в конкретном исследовании. Но когда результаты получены, дальнейший прогресс знания состоит в переформулировке пространства проблемы (см. [14]), в критическом соотнесении собственных выводов и конкурирующих психологических объяснений [5]. Но заново сформулированная проблема может уже предполагать и изменение предмета исследования, и методологию его организации. Здесь вступает в свои права идея мультипарадигмальности как сосуществования разных объяснительных принципов применительно к разным психологическим реалиям.

Видимо, методологическими эмоциями нельзя заменять знания и анализ соответствующей проблематики, нашедшей отражение в современной методологической литературе. Именно в истории психологии идея системности оказалась наиболее трудоемкой и нерешаемой с одной (единой) методологической позиции или в рамках одной теории. Напомню здесь о ссылках О. К. Тихомирова при обсуждении основных принципов психологии на идею психологических систем у Л. С. Выготского [21] и о дискуссии 1982 г., проведенной под эгидой "Психологического журнала". Если с какой-то из этих трактовок принципа системности я и не согласна, все же понятно, что не следует продолжать обсуждение этого конструкта вне учета обоснованных в литературе позиций. И в этом свете апелляции Соколовой к термину системности абсолютно недоказательны.

И последнее замечание, связанное с введенным В. П. Зинченко и Б. М. Величковским представлением об отсутствии фиксированного центра управления, отталкиваясь от которого Соколова настаивает на невозможности отсутствия иерархичности коалиций (и управляющего центра на том или ином уровне иерархий). Однако здесь недостаточно двух фраз, которыми ограничивается автор, на тему "они все-таки должны быть" - без какого-либо теоретико-эмпирического доказательства.

В завершение поясню причины, которые побудили меня сделать в этой заключительной части статьи отступление от сугубо академического стиля. Автор так проставила акценты, что временная и содержательная связь "борьбы идей" переформулировалась ею в "борьбу людей" и уступила место какой-то вымышленной методологии, подменившей идею анализа методологического наследия А. А. Леонтьева (что задавалось названием дискутируемой статьи). За этим можно видеть уже не столько простительные эмоции, сколько вполне рациональную логику подмены одних тем обсуждения другими (не прозвучавшими в названии), а заодно и представление вместо существующей в той или иной профессиональной области совокупности идей одной, наиболее для автора приемлемой. Кроме недостаточной обоснованности и противоречивости выдвигаемых положений я увидела в этом эссе и другой настораживающий момент: прививание психологическому сообществу такого способа занятий методологией, за которым не прочитывается уважительного отношения к содержательным основаниям, выдвигаемым авторами других позиций, прямо высказанная интолерантность к инакомыслящим. С моей точки зрения, недопустима подмена эмоциональным контекстом неприятия той или иной позиции размышления на выбранную (автором же) тему. Это несовместимо с бытием в психологии (как в научном сообществе) тех авторов, которые вслед за М. Мамардашвили принимают доводы в пользу идеи возвращения уважения человеку думающему и "додумывающему" свои мысли [11].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Асмолов А. Г. По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической психологии. М.: Смысл, 2002.

2. Зиновьев А. А. Логика науки. М.: Мысль, 1971.

3. Знаков В. В. Психология понимания: проблемы и перспективы. М.: Институт психологии РАН, 2005.

4. Корнилова Т. В. Методологические проблемы психологии принятия решений // Психол. журн. 2005. Т. 26. N 1.С. 7 - 17.

5. Корнилова Т. В. Экспериментальная психология. М.: Аспект пресс, 2002.

6. Корнилова Т. В., Смирнов С. Д. Методологические основы психологии. СПб.: Питер, 2006.

7. Коул М. Комментарии к комментариям книги "Культурно-историческая психология: наука будущего" // Психол. журн. 2001. Т. 22. N 4. С. 93 - 101.

8. Лекторский В. А. Деятельностный подход: смерть или возрождение? // Методологические проблемы современной психологии / Под ред. Т. Д. Марцинковской. М.: Смысл, 2004. С. 5 - 20.

9. Леонтьев А. А. Деятельный ум. М.: Смысл, 2001.

10. Ломов Б. Ф. Об исследовании законов психики // Психол. журн. 1982. Т. 3. N 1. С. 18 - 27.

11. Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, 1992.

стр. 99

12. Марцинковская Т. Д. Междисциплинарность как системообразующий фактор современной психологии // Методологические проблемы современной психологии / Под ред. Т. Д. Марцинковской. М.: Смысл, 2004. С. 61 - 81.

13. Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983.

14. Поппер К. Объективное знание. Эволюционный подход. М., 2002.

15. Поппер К. Открытое общество и его враги. М.: Культурная инициатива. 1992. Т. 1.

16. Психология и новые идеалы научности (материалы "круглого стола") // Вопросы философии. 1993. N 5. С. 3^2.

17. Смирнов С. Д. Методологический плюрализм и предмет психологии // Вопросы психологии. 2005. N 4. С. 3 - 8.

18. Смирнов С. Д., Корнилова Т. В. Психология в поиске новых методов и подходов // Труды Ярославского методологического семинара. Т. 3. Метод психологии. Ярославль, 2005. С. 201 - 222.

19. Соколова Е. Е. К проблеме соотношения значений и смыслов в научной деятельности (опыт неравнодушного прочтения книги А. А. Леонтьева "Деятельный ум") // Психол. журн. 2006. Т. 27. N 1. С. 107 - 113.

20. Творческое наследие А. В. Брушлинского и О. К. Тихомирова и современная психология мышления / Под ред. В. В. Знакова, Т. В. Корниловой. М.: ИПРАН, 2003. С. 38 - 41.

21. Тихомиров О. К. Понятия и принципы общей психологии. М.: МГУ, 1992.

22. Щедровицкий Г. П. Методологическая организация сферы психологии // Вопросы методологии. 1997. N 1 - 2. С. 108 - 127.

23. Юревич А. В. Психология и методология // Психол. журн. 2000. Т. 21. N 5. С. 35 - 47.

24. Юревич А. В. Структура психологических теорий // Психол. журн. 2003. Т. 24. N 1. С. 5 - 13.

25. Юревич А. В. Объяснение в психологии // Психол. журн. 2006. Т. 27. N 1. С. 97 - 106.

ON THE PROBLEM OF POLYPARADIGMALITY IN PSYCHOLOGICAL EXPLANATION (OR ABOUT DUBIOUS ROLE OF REDUCTIONISM AND EMOTIONS IN PSYCHOLOGICAL METHODOLOGY)

T. V. Kornilova

Sc.D. (psychology), professor of general psychology chair, department of psychology, Moscow State University after M.V. Lomonosov, Moscow

This article is a reaction to discussion ones published in "Psychological Journal". Two main problems are discussed: the problem of plurality of explanation in psychology concerned with the idea of psychological science polyparadigmality and inadmissibility of methodological position of intolerance; and the problem of supposed gain from reductionism as a methodological principle.

Key words: polyparadigmatie science, methodological emotions, reductionism, systems approach, activity approach, intolerance.

стр. 100

ФОРМИРОВАНИЕ ПАТОЛОГИЧЕСКИХ ФОРМ ЗАВИСИМОСТИ

Автор: А. Ш. ТХОСТОВ

(ПОПЫТКА ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА РОМАНА "ГОСПОДА ГОЛОВЛЕВЫ")

А. Ш. Тхостов

Доктор психологических наук, профессор, зав. кафедрой нейро- и патопсихологии факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, Москва

На материале романа М. Е. Салтыкова-Щедрина изложена психоаналитическая интерпретация феноменов зависимости в структуре формирования пограничной личностной патологии. Показана динамика патологического развития личности в условиях гипертрофированного контроля и порочного круга взаимоисключающих требований (double bind).

Ключевые слова: развитие личности, пограничная личностная структура, зависимость, психологический анализ, социокультурная патология, double bind.

Мне кажется, что самыми интересными с точки зрения психоанализа русскими книгами являются произведения не Ф. М. Достоевского, а других писателей, менее часто выбираемых при проведении такого рода анализа: Н. В. Гоголя, А. П. Чехова, И. С. Тургенева и др. В этом смысле М. Е. Салтыкову-Щедрину совсем "не повезло": его зачислили по ведомству сатиры и обличения нравов, а после принудительного чтения в школе он и вовсе стал восприниматься скучным морализатором. Хотя, если прочитать любую страницу его текста, невозможно не признать: то, что он пишет - жутко смешно, причем эти определения лучше использовать по отдельности - жутко и смешно.

Литература XIX века удобна для психологического анализа еще и потому, что сам Михаил Евграфович явно Фрейда не читал. Что же касается постфрейдовской литературы и искусства, то они в значительной степени "кроились" по психоаналитическим лекалам. Анализировать модернистскую или постмодернистскую литературу (не говоря уже о В. Пелевине или В. Сорокине) - все равно, что пытаться интерпретировать сновидения пациента, начитавшегося Ж. Лакана!

Смысл романа "Господа Головлевы" для сегодняшней России еще более актуален, чем для эпохи, когда была написана сама книга. В чем же он? Не в том же, что Иудушка очень плохой человек. Для этого не стоило писать столь длинный текст, а можно было бы ограничиться констатацией его семейного прозвища. Совсем нет, в романе есть что-то притягивающее каждого, и каждый чувствует перед Иудушкой какой-то почти животный страх, как перед удавом. Ему невозможно противостоять, ведь в речах, которыми он всех опутывает, содержится пугающая и странная правда. Да и речи какие-то страшные, обладающие непонятным, но очевидным гипнотическим эффектом.

Напомним, что в "Господах Головлевых" Салтыков-Щедрин в значительной степени беллетризирует историю своей семьи, личной драмы, тяготившей его всю жизнь. В романе несколько пластов, отражающих историю его написания и не всегда связанных между собой; начинался он в жанре губернских очерков.

ПОКОЛЕНИЕ ПЕРВОЕ: ПРАВИЛА ИГРЫ

Остановимся на основной линии романа. Это история упадка и разрушения провинциальной дворянской семьи Головлевых, возглавляемой властной Ариной Петровной, пытающейся небезуспешно владычествовать над своим мужем и детьми, постепенно утрачивающей, в том числе и благодаря своим ошибкам, власть, состояние и кончающей жизнь приживалкой у когда-то нелюбимого сына.

Но это только внешняя канва, по которой вышит узор взаимной любви-ненависти, объединяющей всех героев. Это лишь в последнюю очередь роман о деньгах, о собственности, а в первую -о страсти. Деньги как деньги практически ни для одного из героев не имеют их прямого значения: и старшая Головлева, и Иудушка довольно неприхотливы в своих личных потребностях. Если Арина Петровна еще достаточно долго приумножает благосостояние семьи, не зная, правда, зачем это

Работа выполнена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований по проекту 05 - 06 - 80022а.

стр. 101

делает ("И для кого я всю эту прорву коплю? Для кого я припасаю! ночей не досыпаю! куска недоедаю. .. для кого?!" - все время восклицает она [3, с. 18]), то хозяйство Иудушки уже ведется по каким-то совершенно абсурдным правилам. "С утра он садился за письменный стол и принимался за занятия; во-первых, усчитывал скотницу, ключницу, приказчика, сперва на один манер, потом на другой; во-вторых, завел очень сложную отчетность, денежную и материальную: каждую копейку, каждую вещь заносил в двадцати книгах, подводил итоги, то терял полкопейки, то целую копейку лишнюю находил... Все это не только не оставляло ни одной минуты праздной, но даже имело все внешние формы усидчивого, непосильного труда" [3, с. 115]. Если целью подобного труда является благосостояние, то это довольно странно понятое благосостояние. В чем же смысл неутомимой накопительской деятельности Головлевых? За этой одержимостью скрывается совсем не потребление, а накопление, имеющее целью нечто более сложное, чем простое получение удовольствия. Более того, получение удовольствия принципиально невозможно, поскольку сами удовольствия запретны, да и это последнее, что беспокоит Иудушку и его мать. Они, конечно, получают свои маленькие удовольствия, но это не главное. Главное для Арины Петровны - власть. Власть фаллической женщины, уничтожившей своего мужа и занятой лишь упрочением этой власти. "Арина Петровна - женщина шестидесяти лет, но еще бодрая и привыкшая жить на всей своей воле. Держит она себя грозно.., а от детей требует, чтоб они были в таком у нее послушании, чтобы при каждом поступке спрашивали себя: а что-то об этом маменька скажет? Вообще имеет характер самостоятельный, непреклонный и отчасти строптивый, чему впрочем, немало способствует и то, что во всем головлевском семействе нет ни одного человека, со стороны которого она могла бы встретить себе противодействие... При этих условиях Арина Петровна рано почувствовала себя одинокою, так что, говоря по правде, даже от семейной жизни совсем отвыкла, хотя слово "семья" не сходит с ее языка и, по наружности, всеми ее действиями исключительно руководят непрестанные заботы об устройстве семейных дел" [3, с. 8].

Стремление к всевластию Арины Петровны довольно странно, поскольку не совсем понятно, что ею движет в направлении приумножения состояния, которым она мало пользуется, и почему центральной ее потребностью является потребность всемогущества. Потребность не насыщаемая, поскольку именно страх и невозможность отказаться от власти заставляют ее вкладывать свои деньги в имение уже отделившегося от нее Иудушки. Он ее, безусловно, обманывает, но она и сама уж очень хочет обмануться. Внешняя монолитность Арины Петровны довольно иллюзорна, она, на самом деле, не столь уж уверена в себе, и умножение власти служит постоянно усиливающейся скрепой, позволяющей ей сохранять внутреннюю цельность. Но если эта цельность требует столь изматывающих и постоянных усилий, не дающих Арине Петровне возможности ни на секунду расслабиться, то можно усомниться в ее прочности. Жесткий панцирь, мешающий гибкости, нужен, в первую очередь, внутренне непрочным структурам. Именно поэтому первая трещина в монолите госпожи Головлевой появляется после отмены крепостного права, лишающей ее право на власть несомненности и сакральности. "Ночью Арина Петровна боялась", боялась воров, привидений, чертей, словом всего, что составляло продукт ее воспитания" [3, с. 107]. "Первый удар властности Арины Петровны был нанесен не столько отменой крепостного права, сколько теми приготовлениями, которые предшествовали его отмене... Воображение Арины Петровны, и без того богатое творчеством, рисовало ей целые массы пустяков. То вдруг вопрос представится: как это я Агашку звать буду? Чай Агафьюшкой... А может, Агафьей Федоровной величать придется! То представится: ходит она по пустому дому, а людишки в людскую забрались и жрут! Жрать надоест - под стол бросают! То покажется, что заглянула она в погреб, а там Юлька с Фешкой так-то за обе щеки уписывают, так-то уписывают! Хотела, было, она им реприманд сделать - и поперхнулась. Как ты им что-нибудь скажешь! Теперь они вольные, на них, поди, и суда нет!" Интересен отчетливый меланж детских страхов, связанных с темами голода и утраты власти. Арину Петровну лишают одного из самых архаических орудий материнской власти - контроля за едой, делая ее субъективно беспомощной. На уровне архаического сознания это совсем не пустяк, а фундамент любой власти. "Как ни ничтожны такие пустяки, но из них постепенно созидается целая фантастическая действительность, которая втягивает в себя всего человека и совершенно парализует его деятельность. Арина Петровна как-то вдруг выпустила из рук бразды правления..." [3, с. 63].

В глазах и мужа и детей она, тем не менее, выглядит всемогущественной владычицей. К мужу относится с "полным и презрительным равнодушием", а он к ней с "искреннею ненавистью, в которую, однако, входила изрядная доза трусости". Владимир Михайлыч Головлев называл свою жену "ведьмой" и "чертом". Любому ортодоксальному психоаналитику этих определений было бы более чем достаточно для доказательства фаллического характера Арины Петровны. Степан Головлев (Степка-балбес), вынужденный вернуться домой, со страхом ждет именно встречи с матерью: "В воображении его мелькает бесконечный

стр. 102

ряд беспросветных дней, утопающих в какой-то зияющей серой пропасти, - и он невольно закрывает глаза. Отныне он будет один на один со злой старухою, и даже не злою, а только оцепеневшею в апатии властности. Эта старуха заест его не мучительством, а забвением. Не с кем молвить слова, некуда бежать - везде она, властная, цепенящая, презирающая" [2, с. 30].

Эти отношения с мужем, превращенным в бессловесного приживала, принципиальны для понимания развития их детей и внуков. Всемогущественная мать обрекла детей на невозможность прохождения Эдиповой фазы и, тем самым, на невозможность взросления. Если дети пытались привязаться к отцу, то сразу же наказывались: Степка-балбес сделался любимцем отца, что еще "более усилило нелюбовь к нему матери". "Часто во время отлучек Арины Петровны по хозяйству, отец и подросток-сын удалялись в кабинет, украшенный портретом Баркова, читали стихи вольного содержания и судачили, причем в особенности доставалось "ведьме", то есть Арине Петровне. Но "ведьма" словно чутьем угадывала их занятия; неслышно подъезжала она к крыльцу, подходила на цыпочках к кабинетной двери и подслушивала веселые речи. Затем следовало немедленное и жестокое избиение Степки-балбеса" [3, с. 10]. Нормальное взросление в такой семье невозможно, поскольку нет необходимого зазора, разрыва в бинарных отношениях мать-ребенок, как нет и фигуры третьего, через которого эти бинарные отношения распадаются, превращаясь в триангулярные, раскрытые вовне, создающие возможное место "другого".

Вместо этого в семье Головлевых царит то ли психотическая, то ли пограничная, всеприсутствующая мать, которая контролирует все, рассматривая домочадцев как некое собственное дополнение [1]. Она не то что бы не любит своих детей, скорее они являются для нее неким видом собственности, причем не самым ценным. "В ее глазах дети были одною из тех фаталистических жизненных обстановок, против совокупности которых она не считала себя в праве протестовать, но которые не затрагивали ни одной струны ее внутреннего существа, всецело отдавшегося бесчисленным подробностям жизнестроительтва... О старшем сыне и о дочери она даже говорить не любила; к младшему сыну была более или менее равнодушна и только среднего, Порфишу, не то чтоб любила, а словно побаивалась" [3, с. 10].

Арина Петровна практикует постоянное требование от своих детей доказательства заслуженности ее любви, воплощая собой самый парадоксальный (и самый травматичный) тип "матери пациента с пограничным расстройством": тотальный контроль, требование любви, симбиоз, всеприсутствие, сочетающиеся со столь же тотальным эмоциональным всеотсутствием, отвержением в случае недостаточно выраженной любви. Она не любит детей просто так, она требует от них постоянных доказательств того, что они заслуживают ее любовь. Заслужить же ее навсегда невозможно, и нужно постоянно предъявлять новые свидетельства. Создается вариант double bind -порочного круга взаимоисключающих требований при невозможности выйти из ситуации [4, 5].

""Ты что, как мышь на крупу, надулся! - рассердившись на сына Павла, кричит Арина Петровна. - Или уж с этих пор в тебе яд-то действует! Нет того, чтобы к матери подойти: маменька, мол, приласкайте меня, душенька!" Павлуша покидал свой угол и медленным шагом приближался к матери. "Маменька, мол, - повторял он каким-то неестественным для ребенка басом, - приласкайте меня, душенька!" "Пошел с моих глаз... тихоня! Ты думаешь, что забьешься в угол, так я не понимаю? Насквозь тебя понимаю, голубчик! Все твои планы-прожекты как на ладони вижу!" Павел тем же медленным шагом отправлялся назад и забивался опять в свой угол" [3, с. 16].

ПОКОЛЕНИЕ ВТОРОЕ: СТРАТЕГИИ ИГРЫ

В результате таких "качелей любви" ни один из детей не может ни обрести подлинной идентичности, ни осуществить нормальной сепарации. Они либо внешне резким, но внутренне сугубо инфантильным способом пытаются разорвать симбиотическую связь, либо уходят в область "пустопорожних мечтаний".

"Дело в том, что на Аннушку Арина Петровна имела виды, а Аннушка не только не оправдала ее надежд, но вместо того на весь уезд учинила скандал. Когда дочь вышла из института, Арина Петровна поселила ее в деревне, в чаянье сделать из нее дарового домашнего секретаря и бухгалтера, а вместо того Аннушка, в одну прекрасную ночь, бежала из Головлева с корнетом Улановым и повенчалась с ним... С дочерью Арина Петровна поступила столь же решительно, как и с постылым сыном: взяла и "выбросила ей кусок"... Года через два молодые капитал прожили, и корнет неизвестно куда бежал, оставив Анну Владимировну с двумя дочерьми близнецами: Аннинькой и Любинькой" [3, с. 13]. Внучки, воспитанные после скоропостижной смерти их матери Ариной Петровной, кормившей их из экономии кислым молоком (поразительно психоаналитичный образ М. Е. Салтыкова-Щедрина, созданный им задолго до работ 3. Фрейда!), повторяют судьбу своей матери, бежав из родового имения и став актрисами.

Второй способ выбирается преимущественно мужским потомством Арины Петровны. Часто бесплодное фантазирование дополняется какими-то лихорадочными попытками выйти из-под

стр. 103

власти матери. Но даже если это внешне выглядит как разрыв, все время сохраняется ее символическое всеприсутствие: все эти эскапады имеют цель доказать ей свою свободу, сделать ей назло. Степка-балбес, так и не получив материнской любви, "остановился на легкой роли приживальщика и нахлебника". "Во-первых, мать давала ему денег ровно столько, сколько требовалось, чтоб не пропасть с голоду; во-вторых, в нем не оказывалось ни малейшего позыва к труду, а взамен того гнездилось проклятая талантливость, выражавшаяся преимущественно в способности к поддразниванию; в-третьих, он постоянно страдал потребностью общества и ни на минуту не мог оставаться наедине с собой" [3, с. 11]. Отметим точность анализа пограничной, склонной к формированию зависимостей личности, созданного более чем за 100 лет до классических психопатологических описаний: непрочность идентификации, неустойчивость в своих привязанностях, мучительный страх быть покинутым, приводящий к непереносимости одиночества.

Степан Головлев начисто лишен чувства ответственности и реальности, раз за разом проматывая "выброшенные" матерью куски. Именно с его возвращения после разорения в родной дом и начинается роман. Арина Петровна больше всего негодует не столько из-за денег (хотя и их жалко), сколько из-за очередного доказательства недостаточной покорности, понимаемой как единственно возможная форма любви: неуважения к родительскому благословению. Запертый по своему возвращению в доме и почти буквально повторяющий судьбу отца-приживала, он окончательно регрессирует. Сначала Степан пытается каким-то странным образом идентифицироваться с матерью, принимая живейшее участие в ее делах по хозяйству, не имеющих к нему прямого отношения. "Степан Владимирович удивительно освоился со своим положением... Теперь он был ежеминутно занят, ибо принимал живое и суетливое участие в процессе припасания, бескорыстно радуясь и печалясь удачам и неудачам головлевского скопидомства. В каком-то азарте пробирался он от конторы к погребам, в одном халате, без шапки, хоронясь от матери... и там с лихорадочным нетерпением следил, как разгружались подводы, приносились с усадьбы банки-бочонки, кадушки, как все это сортировалось и, наконец, исчезало в зияющей бездне погребов и кладовых... "Сегодня рыжиков из Дубровина привезли две телеги... мать карасей в пруду наловить велела..."" [3, с. 47 - 48]. Чем это не описание "стокгольмского синдрома"? И чем не вариант "идентификации с агрессором", описанной чуть ли не столетием позже Анной Фрейд [6]? Правда, идентификации с одной, но принципиально важной архаической функцией праматери: контролем пищи.

Функция контроля в жизнестроительстве Арины Петровны приобретает разнообразные формы: запасания, распределения, учета и пр. В том, что это именно контроль, а не вариант экономического ведения хозяйства можно убедиться по результатам: припасы гниют, тогда как все едят несвежую солонину. Арина Петровна буквально олицетворяет метафору М. Кляйн о парциальном образе матери как "плохой груди" [7], почти каждый герой вспоминает о ее "экономии" на еде, жестко связанной в романе с отношением к детям (и, напомним, ее собственный распад начинается с утраты именно этой функции). Это не противоречит ее пониманию как фаллической женщины. На раннем этапе развития фаллическая мать может восприниматься как "плохая грудь": какую еще грудь она может предложить ребенку? Арина Петровна постоянно держит своих детей и внуков впроголодь, экономя на них: внучек поила кислым молоком, а вернувшегося Степку-балбеса содержала так, чтобы только не умер от голода. "Добрая-то добрая! - говорит Степан Иудушке про мать. - Только вот солониной протухлой кормит!" Как скептически ни относись ко многим спекулятивным конструкциям психоанализа, невозможно отрицать, что психоаналитики правы, говоря, что эмоциональная скупость коррелирует с обычной, особенно, если она касается пищи.

Регресс, на зыбкую почву которого вступает Степан Головлев, постепенно усиливается, оформляясь в клиническую картину нарастающего аутизма. "Сначала он ругал мать, потом словно забыл о ней; сначала он что-то припоминал, потом перестал и припоминать. Даже свет свечей, зажженных в конторе, и тот опостылел ему, и он затворялся в своей комнате, чтоб остаться один на один с темнотою. Впереди у него был только один ресурс, которого он покуда еще боялся, но который с неудержимой силой тянул его к себе. Этот ресурс - напиться и забыться... Ни одной мысли ни одного желания" [3, с. 51 - 53]. Арина Петровна не замечала постылого сына, покуда он не исчез однажды ночью из дома и не попытался повеситься. Только после этого ей стало неловко, в каком запустении и грязи живет ее сын, да и то неловкость эта была обусловлена беспокойством о том, что скажут соседи. Она пытается как-то установить с ним контакт, "но напрасны были все льстивые слова: Степан Владимирович не только не расчувствовался... и не обнаружил раскаяния, но даже как будто ничего не слыхал.

С тех пор он безусловно замолчал. По целым дням ходил по комнате, наморщив угрюмо лоб, шевеля губами и не чувствуя усталости... По-видимому, он не утратил способности мыслить; но впечатления так слабо задерживались в его мозгу, что он тотчас же забывал их... Казалось, он весь погрузился в беспросветную мглу, в которой нет места не только для действительности, но и

стр. 104

для фантазии. Мозг его вырабатывал нечто, но это нечто не имело отношения ни к прошедшему, ни к настоящему, ни к будущему. Словно черное облако окутало его с головы до ног, и он всматривался в него, в него одного, следил за его воображаемыми колебаниями и по временам вздрагивал и словно оборонялся от него. В этом загадочном облаке потонул для него весь физический и умственный мир..." [3, с. 52 - 53]. Умственное вырождение заканчивается быстрой смертью.

Несколько иной вариант аутистического фантазирования демонстрирует другой сын Арины Петровны - Павел Владимирович. Тот самый, которого маменька подвергала невыполнимому испытанию: доказать свою любовь так, чтобы она в это поверила. Невозможность решения этой задачи производит совершенно особый тип фантазера. "Это было полнейшее олицетворение человека, лишенного каких бы то ни было поступков (И какие, собственно, поступки возможны, если тебя помещают в ситуацию, когда любой из них неверен? - А. Т.). Еще мальчиком, он не выказывал ни малейшей склонности к учению, ни к играм, ни к общительности, но любил жить особняком, в отчуждении от людей. Забьется, бывало в угол, надуется и начнет фантазировать. Представляется ему, что он толокна наелся, что от этого ноги сделались у него тоненькие и он не учится. Или - что он не Павел-дворянский сын, а Давыдка-пастух, что на лбу у него выросла болона, как у Давыдки, что он арапником щелкает и не учится... Шли годы, и из Павла Владимирыча постепенно образовалась та апатичная и загадочно-угрюмая личность, из которой, в конечном результате, получается человек, лишенный поступков. Может быть, он был добр, но никому добра не сделал; может, был и не глуп, но во всю жизнь ни одного умного поступка не совершил. Он был гостеприимен, но никто не льстился на его гостеприимство; он охотно тратил деньги, но ни полезного, ни приятного результата от этих трат ни для кого никогда не происходило; он никого не обидел, но никто этого не вменял ему в достоинство; он был честен, но не слыхали, чтоб кто-нибудь сказал: "Как честно поступил в таком-то случае Павел Головлев!" В довершение всего он нередко огрызался против матери и в то же время боялся ее как огня" [3, с. 15 - 16].

На все обращения матери Павел отзывался "редко и кратко, а иногда даже загадочно", тем не менее, именно к нему в Дубровино переезжает Арина Петровна, поссорившись с Иудушкой и совершив очередной акт double bind, ранее опробованный королем Лиром: отказываясь от власти, он рассчитывает ее сохранить. Не выказывавший же особых доказательств любви Павел, к которому она уходит в конце жить, превращается в своеобразную реинкарнацию дочери Лира, Корделии.

Довольно загадочна ситуация смерти Павла. Неизлечимо больной, ненавидящий Иудушку, он, тем не менее, отказывается подписать духовную в пользу Арины Петровны и племянниц. Напрасно Арина Петровна доказывает ему, что если он этого не сделает, все перейдет ненавистному ему Иудушке. Он не любит Иудушку, но это какая-то простая нелюбовь-недоброжелательность, лишенная подлинной страсти. По-настоящему он ненавидит именно мать, и его пассивно-агрессивное поведение есть не что иное, как тайная месть не любившей его никогда матери. Лишь внешне это выглядит как пассивность: не имея смелости отказать Арине Петровне, он своим избегающим поведением помещает ее в ситуацию, в которой она, и он это прекрасно знает, станет жертвой Иудушки. Пусть и из гроба, но он отомстит мучившей его матери.

Еще более страшным крахом заканчивает победитель Иудушка. Он лучше всех научился играть в странные игры своей матери, кажется, он почти сумел ускользнуть от ситуации double bind, его письма были самыми любезными, его уверения в любви - самыми убедительными. Но даже они для Арины Петровны недостаточны, она постоянно и не без оснований подозревает его в неискренности. Это для меня самый интересный момент романа: Салтыков-Щедрин с помощью непостижимой интуиции понимает глубинную связь смысла речи Иудушки и его невозможности любить.

Чтобы победить дружочка-маменьку, ему пришлось освоить какой-то совершенно фантастический вид речи, в котором вязла и которого боялась сама Арина Петровна: психотической речи, которая не предполагает никакого ответа, и функция которой состоит совсем не в том, чтобы сообщить нечто другому. Ее функция в том, чтобы обездвижить противника (не зря его речь все сравнивают с паутиной), обессмыслив саму языковую игру как диалога, предполагающего наличие дифференцированного другого. Речь Иудушки - классический вариант шизофазии, монологической речи, создающей псевдопространство для псевдодиалога. Это гипнотическая процедура, омертвляющая все окружающее, - именно в этом цель опутывающих, бессмысленных речей, парализующих его жертвы. Все "собеседники" Иудушки хорошо чувствуют странность такой речи ("текущий гной"), лишенной смысла и размывающей ощущение миропорядка. "Порфирий Владимирыч разглагольствовал долго, не переставая. Слова бесконечно тянулись одно за другим, как густая слюна. Аннинька с безотчетным страхом глядела на него и думала: как это он не захлебнется!" [3, с. 180]. "Эти разговоры имели то преимущество, что текли как вода, и без труда забывались; следовательно, их можно было возобновлять без конца..." [3, с. 117].

стр. 105

Так же, как "анестезирующая" речь создает для собеседника страшную западню, заманивая его в ловушку "отсутствующего места" другого, омертвляющую форму принимает и любовь Иудушки, больше всего не переносящего чужой свободы воли. В своей любви он тоже не допускает "места другого", это тоже не диалог, а нарциссический монолог. Но как нормальная речь возможна только при условии существования другого и для другого как объекта коммуникации, так и "нормальная" любовь предполагает существование другого как объекта желания. Другого во всех смыслах этого слова, отделенного от меня, обладающего собственной волей, которую я уважаю и признаю, и необходимость в общении с которым я испытываю. Ни один из героев "Господ Головлевых", в особенности Иудушка и Арина Петровна, не способен к настоящему общению. Вместо этого применяются другие формы контакта: симбиоз, овладение, обладание, управление, подчинение и пр.

Для Иудушки невозможно главное: допустить свободу существования другого - значит допустить возможность диалога, а значит и возможность проигрыша в игре double bind. Из любимой игры Арины Петровны можно выйти только ценой отмены самой игры, перенесения ее в иной, "психотический" регистр (например, в случае шахмат - если начать играть по правилам поддавков). Вернуться в нее страшно, и он делает выбор ценой перехода в психотическую вселенную [1].

Дистанция, существующая у Арины Петровны, у Иудушки совсем пропадает. У Арины Петровны это скорее гипертрофированная, трудно переходимая дистанция, ее холодность проистекает от слишком прочных оборонительных рубежей, возведенных ею между собой и другими. У Иудушки же это рубежи, возведенные на краях его вселенной: другой либо поглощен во внутреннем контуре, либо не существует вовсе. Но это принципиально разное качество контакта: трудное у Арины Петровны и невозможное у Иудушки. Хотя у них с Иудушкой и достаточно сходные "моральные ценности", она не выдерживает его отказа в помощи Петеньке и проклинает его. Здесь проходит водораздел между их личностными структурами: Арина Петровна может замучить до смерти небрежением, но не способна отказать на пороге смерти. Иудушка даже не испытывает угрызений совести. В его вселенной все развивается нормально.

Омертвление не противоречит странному, но тем не менее в каком-то смысле искреннему желанию любви. Другая любовь Иудушке недоступна, ибо отношение с живым предполагает выход за границы его психотической вселенной: допустить невозможное - свободу воли и реальный диалог с другим. Но это сделает бессмысленной его хитрую придумку, благодаря, которой ему удалось победить мать. Уж лучше любить мертвое, смерть ведь означает не только утрату объекта, но и его самую надежную фиксацию! С определенной точки зрения самым лучшим объектом любви является мертвый объект: он не может быть утрачен, не может сбежать, изменить, он навсегда тебе принадлежит. Пусть и неподвижный, пусть в виде урны, могилы или памятника, но зато и лишенный возможности отвергнуть или изменить: около меня будет стоять урна с прахом, и я буду над ней плакать, может быть даже всю оставшуюся жизнь. И ты тоже всегда будешь мой.

Поэтому Иудушка, самым страшным образом воплотивший идеал своей матери, ставший ее палачом, совершенно лишен нормальных отцовских чувств и возвращается к еще более архаичному, чем Арина Петровна, образу: Кроноса, поедающего своих детей, или Лая из начала мифа об Эдипе, Лая, повелевающего убить своего сына. Петенька понимает, что его не ожидает у отца ничего, кроме отказа, он "поехал в Головлево с полной уверенностью получить камень вместо хлеба". Но у него еще остаются какие-то полудетские и совершенно фантастические надежды: "А может быть, что-нибудь и будет?! Ведь случается же... Вдруг нынешнее Головлево исчезнет, и на месте его очутится новое Головлево, с новой обстановкой, в которой он..." [3, стр. 134]. Никакого чуда не происходит, и Иудушка отказывает Петеньке в помощи, хотя этот отказ приведет к гибели сына, так же как раньше он отказал в помощи покончившему собой Володеньке. Он делает это не из простой скупости, а не перенося своеволия другого, его выхода из-под контроля. На обвинение Петеньки в убийстве Володи Иудушка возражает:

""Стало быть, по-твоему, я убил Володеньку?" - "А кто Володю без копейки оставил? Кто ему жалование прекратил? " - "Те-те-те! Так зачем он женился против желания отца?"

"- Да ведь вы же позволили?" - "Никогда я не позволял! Он мне в то время написал: "Хочу, папа, жениться на Лидочке". Понимаешь: "хочу", а не "прошу позволения". Ну, и я ему ответил: коли хочешь жениться, так женись, я препятствовать не могу!"" [3, с. 146 - 147].

Если старших детей Иудушка доводит до смерти, занимая морально оправданную позицию, то своего последнего внебрачного сына, которого сам воспринимает как утешение за утраченных детей ("Бог одного Володьку взял, другого дал"), сам же и отправляет в приютский дом.

Внутренним двигателем действий Иудушки является странная смесь уязвленной любви и невысказанной ненависти, он в еще большей степени, чем Павел, жаждет мести. "Он мстил мысленно

стр. 106

своим бывшим сослуживцам по департаменту... мстил однокашникам по школе... мстил соседям по имению... мстил слугам... мстил маменьке Арине Петровне... Мстил живым, мстил мертвым" [3, с. 242].

Такая неукротимая жажда мести может питаться лишь столь же неутолимой уязвленностью. Она не может быть насыщена никакими реальными достижениями. Иудушка получает то, что он хочет, но эта победа оборачивается началом его краха, реально его может утешить лишь аутистическое фантазирование, начинающееся фантазиями всемогущества, но приходящее к окончательному отрыву от реальности. "Фантазируя таким образом, он незаметно доходил до опьянения; земля исчезала у него из-под ног, за спиной словно вырастали крылья... Существование его получило такую полноту и независимость, что ему ничего не оставалось желать. Весь мир был у его ног, разумеется, тот немудреный мир, который был доступен его скудному миросозерцанию... Все обычные жизненные отправления, которые прямо не соприкасались с миром его фантазии, он делал на скорую руку, почти с отвращением" [3, с. 242 - 243].

"В короткое время Порфирий Петрович совсем одичал... Казалось, всякое общение с действительной жизнью прекратилось для него. Ничего не слышать, никого не видеть - вот чего он желал..." [3, с. 240 - 241].

Что же стоит за этой уязвленностью, и почему столь навязчиво все герои возвращаются к теме еды? Утешая Анниньку, Иудушка предлагает ей нехитрый набор: "Ну, говори! Хочется чего-нибудь? Закусочки? Чайку, кофейку? Требуй! Сама распорядись!"

Анниньке вдруг вспомнилось, как в первый приезд ее в Головлево дяденька спрашивал: "Телятинки хочется? Поросеночка? Картофельцу?"

- и она поняла, что никакого другого утешения ей здесь не сыскать" [3, с. 260]. В романе нет иного пространства любви, кроме как архаичной любви праматери, реализуемой исключительно в рамках пищевого поведения. Только нужно понимать, что в архаическом бессознательном героев речь идет не просто о пище, а о "хлебе насущном"

- проблеме жизни и смерти: отсутствие такого рода любви есть синоним голодной смерти. Салтыков-Щедрин здесь фантастическим образом угадывает саму структуру архаических отношений мать-ребенок.

К запою праздномыслия присоединяется и простой запой, которому Иудушка предается с приехавшей в постылое Головлево, после краха всех иллюзий и неудачного самоубийства, Аннинькой. Здесь начинается последняя, самая странная часть романа. Оставшись абсолютно одинокими, запертые в Головлеве Иудушка и Аннинька, начинают нечто вроде взаимных ежедневных алкогольно-аналитических сеансов. "Оба сидели, не торопясь выпивали и между рюмками припоминали и беседовали. Разговор, сначала безразличный и вялый, по мере того как головы разгорячались, становился живее и живее и, наконец, неизменно переходил в беспорядочную ссору, основу которой составляли воспоминания о головлевских умертвиях и увечиях... Всякий эпизод, всякое воспоминание прошлого растравляли какую-нибудь язву, и всякая язва напоминала о новой свите головлевских увечий... Ничего кроме жалкого скопидомства, с одной стороны, и бессмысленного пустоутробия - с другой. Вместо хлеба - камень, вместо поучения - колотушка. И, в качестве варианта, паскудное напоминание о дармоедстве, хлебогадстве, о милостыне, об утаенных кусках..." [3, с. 285 - 286].

Эти воспоминания, тем не менее, производят эффект вскрывшегося гнойника, порождая у монстра Иудушки первые нормальные чувства. "Естественным следствием этого был не то испуг, не то пробуждение совести, скорее даже последнее, нежели первое. К удивлению, оказалось, что совесть не вовсе отсутствовала, а только была загнана и как бы позабыта... Иудушка в течение долгой пустоутробной {совершенно фантастическое по психоаналитической точности определение! -А. Т.) жизни никогда даже в мыслях не допускал, что тут же, о бок с его существованием, происходит процесс умертвия... Вот он состарился, одичал, одной ногой в могиле стоит, а нет на свете существа, которое приблизилось бы к нему, "пожалело" бы его. Зачем он один? Зачем он видит кругом не только равнодушие, но и ненависть?" [3, с. 287 - 288]. И он приходит к озарению, чего же он на самом деле хочет, что может стать выходом из тупика абсолютной пустоты и одиночества. Это озарение настигает его в конце страстной недели: он решает съездить на могилу матери. Потом понимает, что нужно не съездить, а пойти пешком. Заканчивается тем, что он уходит среди ночи из дома, а "на другой день, рано утром, из деревни, ближайшей к погосту, на котором была схоронена Арина Петровна, прискакал верховой с известием, что в нескольких шагах от дороги найден закоченевший труп головлевского барина" [3, с. 293 - 294]. Такое вот возвращение в утробу матери!

ПОКОЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ: ПОПЫТКИ ПОБЕГА

В "слоистом" романе М. Е. Салтыкова-Щедрина есть еще один пласт, очень интересный для современного читателя. По сути дела, в нем дан психологический анализ следствий последовательного воплощения либеральной идеи, подразумева-

стр. 107

ющей безусловную ответственность человека за свои поступки и равенства всех людей перед богом. Идеи, слишком буквально понимаемой во всех вариантах либерализма, не учитывающих одно простое соображение: как бы это ни противоречило всем существующим манифестам, человек не рождается свободным и ответственным, а лишь может им стать (или не стать). Для того, чтобы стать, он должен иметь возможность и сделать некоторые усилия. Эта идея вполне справедлива, но она превращается в невыносимую тяжесть для следующего поколения семьи Головлевых.

Третье поколение избежало всего ужаса игры Арины Петровны. Она была уже старовата, Иудушка мало занимался своими детьми. Но вакуум любви и требование безусловной покорности создали и для них свой вариант игры double bind. От них требовалось одновременно и быть покорными и самостоятельными: ты должен отвечать за все, но ты не имеешь права ничего делать сам.

Непротиворечиво решить эту проблему невозможно. Что, собственно, можно возразить Иудушке, отказывающему в помощи своим сыновьям? Разве он не прав, когда говорит о Володиньке: "Захотел жениться - женись! Ну, а насчет последствий - не прогневайся! Сам должен был предусматривать - на то тебе и ум от бога дан. А я, брат, в чужие дела не вмешиваюсь" [3, с. 147 - 148]? Что может возразить ему Петенька на отказ помочь возместить растраченные им же казенные деньги: "Во-первых, у меня нет денег для покрытия твоих дрянных дел, а во-вторых... это меня не касается. Сам напутал - сам и выпутывайся" [3, с. 142]? Только напомнить, что он у него последний сын? Или сказать правду, что Иудушка -убийца собственного сына? Да, Аннинька и Любинька плохо кончают, но ведь это был их выбор. Не Иудушка и не Арина Петровна заставили их стать провинциальными актрисами.

Это правда, но не вся. Либеральная идея неуязвима с моральной точки зрения, и то, что можно ей возразить, относится к другому регистру человеческих отношений. Долг - прекрасная вещь, но долг - это не все. Люди слабы, несовершенны, и мир, основанный только на голой идее ответственности, представляет собой какую-то пустыню одиночества. Муравей, отказывающий Стрекозе в сочувствии, безусловно, прав, но все же жесток. Если не считать, что ответственность и свобода могут появиться сразу в своей полноте, как Афина из головы Зевса, мы оказываемся в мире, в котором разумная либеральная идея индивидуальной ответственности не подкреплена любовью, сопереживанием, поддержкой и сочувствием.

Да, в течение "нескольких поколений три характерологические черты проходили через историю этого семейства: праздность, непригодность к какому бы то ни было делу и запой" [3, с. 283]. Но какими иными могли стать представители этой семьи, помещенные в жесткие бинарные отношения: если ты ребенок, ты должен быть полностью покорным, но одновременно ты не несешь ответственности, а если ты человек взрослый - ты свободен, но тогда за все отвечаешь сам?

Между этими точками не было задано промежутка, в котором человек должен освоить самостоятельную жизнь, когда он не может сделать это зараз. Свобода без ответственности - это просто своеволие, дурной характер, действие ребенка в отсутствие наказующего взрослого. Она не имеет ничего общего с подлинной свободой, сопряженной с ответственностью и утратой защищенности. Ты свободен, но ты и отвечаешь за следствия этой свободы. Отсутствие безопасности и защищенности - это минимальная плата за свободу. Слабый, беззащитный и зависимый ребенок не может сразу стать свободным, ибо тогда он утратит защиту взрослого. Он может стать им лишь постепенно, вместе с взрослым, у которого он постепенно забирает часть своей свободы и который обеспечивает ему "страховку". Это возможно лишь в результате совместной деятельности в стиле Л. С. Выготского: освобождение и ответственность идеально вписываются в модель "интерпсихической" деятельности. Свобода как бы получается из рук взрослого, отказывающегося от патерналистской функции управления и создающего в буквальном смысле зону совместной "ограниченной свободы", сочетающей самостоятельную активность ребенка с "нормированным контролем" [2]. Мать должна быть "достаточно хорошей матерью", действующей вместе, а не вместо ребенка, задающей ему зону ближайшего развития чувства свободы и ответственности, а не блокирующей его в темнице послушания, из которой можно только бежать [8]. Мне кажется, что ключевое значение идеи Л. С. Выготского о зоне ближайшего развития не в том, что ребенок еще недостаточно умел и взрослый компенсирует дефицитарность его навыков, а в том, что в этой зоне осуществляется переход от подчинения (копирования) к саморегуляции. Помощь взрослого в данной ситуации - некий протез, который должен быть потом отброшен. Пространство совместной деятельности создается взрослым, как ни странно, именно для того, чтобы он был из него затем исключен: в этом и состоит жертвенность родительской любви. Часть детей хочет сохранить в этом пространстве взрослого как можно дольше, а часть взрослых не хочет из него уходить вообще никогда. И то и другое - источник патологии: в таких условиях порождаются нико-

стр. 108

гда не вырастающие дети и вечно руководящие ими родители.

В семействе Головлевых такого пространства не было предусмотрено совсем. Арина Петровна помещала детей в структуру опасной игры double bind, а Иудушка не мог выйти за границы собственной психотической вселенной: нужно либо демонстрировать безусловную покорность, либо не ждать никакой помощи. Но как можно стать взрослым, если тебе не давали возможности сделать эти промежуточные шаги? Сепарация предполагает мягкую травматизацию, а в семье Головлевых отношения устроены по принципу "все или ничего". Здесь нет никакой зоны ближайшего развития свободы и ответственности: можно либо оставаться навсегда покорным, либо тебе "выбросят кусок", ты станешь "постылым" и тобой больше никто никогда не будет заниматься. Либо устроить побег, такой, какой когда-то совершила дочь Арины Петровны. Это, безусловно, инфантильный выход, поскольку в нем предполагается обретение свободы "бесплатно", без сопряженной с ней ответственности. Может быть, внуки Арины Петровны и не столь деформированы психологически, как ее дети, но к жизни они приспособлены не больше, а свобода для них - синоним безответственности, отсутствия контроля.

Салтыков-Щедрин почти как профессиональный психоаналитик показывает источник тотального инфантилизма третьего поколения семейства Головлевых: невозможность нормального взросления в условиях отсутствия любви, поддержки и базового доверия. Героям романа не хватает малого, но самого принципиального - бескорыстной любви, "любви, обреченной на расставание". Герои жаждут любви, но любви поглощающей, уничтожающей, хотят навсегда обладать объектом любви. Double bind - это такая игра, в которой нельзя выиграть, не выйдя за ее рамки. Плата за свободу - утрата любви! В этих условиях трудно повзрослеть, поскольку необходимо совершить невозможный выбор.

Трудно и тогда, когда обретение свободы не требует никакого выбора, никакого специального усилия, платы в виде утраты чувства безопасности. Это случай воспитания в атмосфере избытка "бескорыстной" любви, всепрощения и гиперопеки. Свободу очень трудно вырвать ценой страха расплаты за нее и практически невозможно получить совсем бесплатно. Полученная таким образом, она превращается в каприз, своеволие. В одном случае дети не взрослеют, потому что им это не нужно, любовь им и так обеспечена, ее невозможно потерять, а во втором - потому, что это слишком страшно, вечно недоступная любовь не страхует от возможных рисков получения свободы.

* * *

Психологический анализ литературных текстов когда-то был довольно традиционным жанром. С развитием экспериментального подхода он стал восприниматься не соответствующим требованием объективизма. Однако, постепенно выяснилось, что лабораторно контролируемые исследования при всей их надежности довольно бессмысленны для понимания сложных психологических образований. Конечно, литературный текст - не реальная история болезни, он в значительной степени основан на фантазии. Но фантазия гениальных писателей интуитивно поразительно точна в отношении "правды жизни", что обеспечивает психологической интерпретации своеобразную "экологическую валидность". Кроме того, такие интерпретации имеют неоценимое дидактическое значение, снабжая удобными иллюстрациями сложные теоретические конструкты.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бержере Ж. Психоаналитическая патопсихология. М.: МГУ, 2001

2. Выготский Л. С. Развитие высших психических функций. М.: Прогресс, 1960.

3. Салтыков-Щедрин М. Е. Господа Головлевы // Собрание сочинений в десяти томах. Т. 6. М.: Издательство "Правда", 1988.

4. Энфилд Р. Двойная связь (double bind) // Психологическая энциклопедия / Ред. Р. Корсини, А. Ауэрбах. СПб.: Питер, 2003.

5. CaillotJ. -P. Double lien//Dictionaire international de la psychanalyse / Alain de Mijolla. V. 1. Paris: Calmann-Levy, 2002.

6. Freud A. Das Ich und die Abwehrmechanismen. L.: Imago publishing Co Ltd., 1949.

7. Klein M. Contribution to psychoanalysis, 1920 - 1940. L.: Hogarth Press, 1948.

8. Winnicot D.W. The maturation processes and the facul-tating environement. London: Hogarth Press, 1954.

стр. 109

DEPENDENCY PATHOLOGICAL FORMS FORMATION (ATTEMPT OF "GOSPODA GOLOVLIOVY" NOVEL PSYCHOLOGICAL ANALYSIS)

A. Sh. Thostov

Sc.D. (psychology), professor, head of nemo- and pathopsychology chair, department of psychology, Moscow State University after M. V. Lomonosov

Based on the material of M. E. Saltikov-Schedrin's novel, a psychoanalytic interpretation for the dependency phenomena in formation of the borderline personality disorder is presented. The dynamic of pathological personality development under conditions of maximum control and self-perpetuating circle of double-bind requirements is shown.

Key words: personality development, borderline personality organization, dependence, psychoanalysis, socio-cultural pathology, double bind.

стр. 110

ИТОГОВАЯ НАУЧНАЯ СЕССИЯ ИНСТИТУТА ПСИХОЛОГИИ РАН

Автор: Т. Н. АРТЕМЬЕВА

1 - 2 февраля 2006 г. в Институте психологии РАН (Москва) состоялась Итоговая научная сессия. Были проведены три заседания, общим правилом на которых стало рецензирование всех заслушанных докладов, а также "круглый стол".

Первое заседание (сопредседатели: В. А. Кольцова, А. В. Юревич) открыл директор ИП РАН член-корреспондент РАО А. Л. Журавлев. В его итоговом докладе были представлены наиболее значимые результаты научно-исследовательской, научно-организационной и научно-практической деятельности ИП РАН за 2005 год. Акцент был сделан на участии института в реализации междисциплинарных научных программ, свидетельствующих о реальной востребованности данных психологических исследований другими науками при решении современных комплексных научных и научно-практических проблем.

Лаборатория психологии посттравматического стресса участвовала в реализации научной программы Президиума РАН "Фундаментальные науки - медицине". Выполнено оригинальное исследование роли психосоциальных стрессоров в динамике угрожающих жизни болезней (на примере рака молочной железы). Показано, что у четверти пациенток имеются признаки переживания стресса, соответствующего клинической картине посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). На достоверном уровне установлены связи признаков ПТСР и психопатологических симптомов депрессии, глубокой тревожности и психотизма.

Лаборатории ИП РАН продолжили разработку трехлетней общей программы Отделения общественных наук РАН "Россия в глобализирующемся мире" по следующим научным направлениям: "Качества личности как субъекта в условиях социальных изменений" (лаборатория психологии личности), "Психология современного человека: историко-культурные детерминанты" (лаборатория истории психологии и исторической психологии), "Современные тенденции в психологии профессионализма и формирования профессионала" (лаборатория психологии труда), "Структура и динамика самоопределения личности и группы в экономической среде" (лаборатория социальной и экономической психологии).

В результате выполнения лабораторией истории психологии и исторической психологии государственной научно-практической программы, посвященной патриотическому воспитанию граждан РФ, сформулированы концептуальные представления и исследованы проявления феномена патриотизма на уровнях личности и социума. Проанализирована роль патриотизма как фактора обеспечения социально-психологической целостности и нормального функционирования различных социальных групп - этноса, нации, общества в целом. Выделены основные составляющие патриотического воспитания, обозначены проблемы и трудности его практической реализации, вызванные современными тенденциями общественного развития.

В 2005 г. продолжалась научно-практическая работа Н. В. Тарабриной в качестве участника экспертной группы НАТО-Россия по социальным и психологическим последствиям терроризма. Разрабатывались рекомендации правительствам стран мира по оптимизации превентивных и контртеррористических мер, обсуждались проблемы социальных, культурных и психологических корней международного терроризма, психологического воздействия на гражданское общество, роли СМИ в оценке угрозы террористических актов и т.д.

В сентябре 2005 г. Президиум РАН присудил Премию имени С. Л. Рубинштейна в области психологии выдвинутым Институтом психологии исследователям: Л. И. Анцыферовой, А. Л. Журавлеву и В. А. Пономаренко за серию научных работ по единой тематике развития личности профессионала в индивидуальной и совместной деятельности.

Высоким государственным признанием научных достижений ИП РАН являются гранты Президента РФ по поддержке ведущих научных школ: "Системная психофизиология", развиваемая коллективом лаборатории нейрофизиологических основ психики имени В. Б. Швыркова (руководитель - Ю. И. Александров), и "Психология высших когнитивных процессов" - школа Е. И. Бойко, традиции которой развиваются в лаборатории психологии и психофизиологии творчества (руководитель - Т. Н. Ушакова).

К наиболее важным результатам исследований в научной школе "Системная психофизиология" относится обнаруженная положительная связь между количеством стадий обучения сложному инструментальному поведению и числом нейронов, специализированных относительно вновь сформированного поведения. В школе Е. И. Бойко разработана принципиально новая семантико-структурная модель речепорождения, а

стр. 111

также описаны принципы оценки творческих актов в речи и др.

Основные результаты научной деятельности сотрудников ИП РАН представлены в 16 индивидуальных монографиях и сборниках научных трудов, в успешно защищенных докторской (М. И. Воловикова) и кандидатских (О. Н. Манолова, Л. М. Соснина) диссертациях. Всего в 2005 г. на диссертационных советах ИП РАН были защищены 3 докторские и 12 кандидатских диссертаций.

Важнейшими научно-организационными итогами деятельности являются проведенные в ИП РАН в 2005 г. Международная конференция "Творчество: взгляд с разных сторон", посвященная 85-летию профессора Я. А. Пономарева (лаборатория психологии и психофизиологии творчества); Всероссийская научная конференция "Психология способностей: современное состояние и перспективы исследований", посвященная 50-летию профессора В. Н. Дружинина (лаборатория психологии способностей им. В. Н. Дружинина); общеинститутская научная конференция, посвященная 60-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 гг. (лаборатория истории психологии и исторической психологии).

Наряду с подведением итогов за 2005 г. в докладе А. Л. Журавлева были обозначены некоторые перспективные направления развития и сформулированы главные задачи научной деятельности ИП РАН на 2006 год.

На первом заседании заслушано три доклада. В докладе А. Н. Костина и Ю. Я. Голикова "Психология высоких технологий как новая область психологических исследований" рассмотрены некоторые проблемы, связанные с развитием "высоких технологий" ("high-tech") на современном этапе мирового развития. Показано, что высокие технологии не только пронизывают все сферы общества, но и формируют, новые условия жизни человека. В частности, возникает глобальная информационно-коммуникационная среда, создаются предпосылки для сосуществования с робототехническими устройствами и появления симбиоза человека и компьютера, что существенно влияет на изменение биологической и психической природы человека. В теоретико-методологическом плане происходит принципиальное изменение не только объективной реальности (технических объектов, систем управления, вооружений, среды обитания человека), но и самого субъекта. Резко возрастают неопределенность, неконтролируемость использования новых технологий и потенциальная опасность их развития, увеличиваются масштабы и глубина последствий от их непредвиденного функционирования.

Вместе с тем возникающие психологические проблемы во многом имеют познавательный, смысловой, мировоззренческий и социальный аспекты, связанные прежде всего с определением места и роли человека в высоких технологиях, с его ответственностью как при их создании, так и при использовании, а также вытекающими отсюда психологическими последствиями.

В докладе сделан вывод о необходимости становления новой комплексной дисциплины, исследующей многообразные особенности и психологические эффекты, возникающие в связи с развитием высоких технологий, в состав которой должна войти и психология, т.е. должна быть создана психология высоких технологий.

В докладе М. Е. Зеленовой "Активность индивида в структуре факторов преодоления последствий военной травмы у ветеранов боевых действий в Афганистане" представлены результаты исследования посттравматической стрессовой адаптации ветеранов боевых действий, направленного на выделение факторов, способствующих преодолению последствий военной травмы. Была выявлена неоднозначная роль такого важного показателя, как "субъективное восприятие собственной активности". Как показало исследование, субъективное восприятие себя как "активного" не всегда однозначно и положительно характеризует успешность адаптационного процесса: между успешностью постстрессовой адаптации участников боевых действий и уровнем субъективно переживаемой ими активности существует сложная взаимосвязь, не характеризующаяся прямой линейной зависимостью. Переживание активности у ветеранов военных действий сопряжено не только с целенаправленностью, высоким уровнем смысложизненных ориентации, общительностью и широтой интересов, но и с повышенной тревожностью, конфликтностью, склонностью к правонарушениям, переживанием проблем, связанных со здоровьем и высоким уровнем посттравматической симптоматики. Сравнение двух групп, "активных" и "пассивных", ветеранов позволило предположить, что за субъективным переживанием собственной активности у ветеранов военных действий зачастую скрывается невротический комплекс, состояние психической напряженности, отражающей внутреннюю работу, направленную на борьбу с навязчивыми посттравматическими вторжениями (мыслями, снами, воспоминаниями и т.д.), связанными с их боевым опытом.

Т. В. Дробышева в докладе "Динамика ценностных ориентации личности младших школьников в условиях раннего экономического образования" определяет раннее экономическое образование как один из "внешних" факторов развития личности, влияние которого осу-

стр. 112

ществляется посредством различных институтов социализации, в первую очередь семьи и школы. Результаты экспериментального исследования, проведенного с использованием квазиэкспериментальных и экспериментальных групп ("план Соломона") младших школьников, позволили автору высказать ряд предположений. Так, в качестве психологических критериев экономической социализации школьников выделены (как следствие обучения в школе основам экономических знаний) динамика ценностей волевого контроля (решительность, самостоятельность, инициативность и т.д.) и ценности социальной активности личности. На изменение значимости данных ценностей могут оказывать влияние также установки родителей на экономическое воспитание, их экономико-психологический и образовательный статус. В процессе исследования была обнаружена устойчивая ориентация младших школьников на группу ценностей, значимость которых обусловлена влиянием родителей: ценности здоровья и любви как наиболее важные в жизни и "приятное времяпрепровождение, удовольствия, отдых" как наименее предпочитаемые ценности в данном возрасте. Показано, что возрастание в результате обучения значимости ценности "высокая социальная активность" не связано с уровнем социальной активности детей, характеризующим их реальное поведение в школе. Это свидетельствует о том, что в младшем школьном возрасте ценностные ориентации личности не всегда являются внутренними регуляторами поведения.

На втором заседании (сопредседатели: Ю. И. Александров, Л. Г. Дикая, Н. Д. Павлова) заслушано пять докладов. А. Н. Поддьяков в докладе "Содействие и противодействие творчеству и интеллектуальной деятельности" подчеркнул, что на развитие цивилизаций, обществ, социальных групп и личностей оказывают влияние два противоположных и взаимосвязанных направления социальных воздействий: с одной стороны, стимулирование интеллекта и творчества, с другой - противодействие им. При диагностике уровня интеллекта и творческих способностей как сложных систем из-за множественных связей - положительных и отрицательных - любой метод, раскрывающий одни характеристики, неизбежно скрывает, подавляет и деформирует другие, не менее существенные. Обучение также неизбежно сопровождается непреднамеренным и преднамеренным стимулированием и подавлением части способностей. Понимание ключевой роли знаний и обучаемости ведет как к созданию методов обучения, развивающих интеллектуальный и творческий потенциал различных субъектов, так и к конкуренции (скрытому противодействию при обучении соперников, а также их "троянскому" обучению). Соответственно проблематика преднамеренного создания трудностей заслуживает не меньшего внимания, чем проблематика совладания с трудностями: в ряде случаев нельзя понять особенности преодоления трудностей без понимания деятельности других субъектов по их преднамеренному созданию. Средства борьбы с противодействием развитию интеллекта и творчества включают: активное самостоятельное исследовательское поведение, учет целей участников социального процесса, критическую и осмысленную работу с транслируемым или навязываемым содержанием.

В. Б. Рябовым в докладе "Качество трудовой жизни в структуре качества жизни" анализировались основные подходы зарубежных исследователей к изучению качества трудовой жизни (КТЖ). Структурная модель содержит три основных блока: природные условия жизни человека, социальные условия и субъективное качество жизни. Критериями последнего являются удовлетворенность жизнью и ощущение счастья. Определение психологических оснований для выявления условий формирования уровней удовлетворенности и счастья - важная, нерешенная до сих пор задача. Автором предложена модель для решения этой задачи на основе понятия "жизненная стратегия", которая формируется в процессе воспитания и становления человека и определяет способы его поведения, приводящие в случае успешного ее осуществления к позитивным, значимым эмоциональным состояниям. Такие состояния выражают индивидуализированное состояние счастья. Рациональное оценивание значимых условий жизни связано с критерием удовлетворенности жизнью.

Для определения специфики и содержания понятия качества трудовой жизни (quality of work life, QWL - КТЖ) были проанализированы различные подходы, сложившиеся в этой предметной области.

Структурная модель КТЖ получена на основе совместного анализа содержания понятия качества в парадигме "всеобщего управления качеством" (TQM - total quality management) и системы критериев, которые при этом используются. Такая модель содержит блоки субъективной оценки: качества системы формального менеджмента, качества корпоративной культуры и качества условий работы. Сопоставление этой модели с моделью качества жизни позволяет, в частности, предположить необходимость включения в последнюю блока "качества культурной среды".

В докладе Н. А. Алмаева, Г. Ю. Малковой "Изучение личностных особенностей методом контент-анализа" предметом обсуждения была проблема взаимоотношения опросниковых и контент-аналитических методов. Рассмотрено, насколько могут быть согласованными результаты, полученные на основе этих подходов, а также

стр. 113

изучен вопрос об их взаимодополнительности и взаимозаменяемости. Для решения данной проблемы предложена оригинальная методика сопряжения результатов изучения личности с помощью опросниковых тестов и контент-анализа автобиографических рассказов. Ее суть заключается в разработке параллельных версий контент-аналитических и опросниковых шкал, сближенных насколько это возможно по содержанию регистрируемых ими феноменов. По этой методике выделились психические феномены, которые проявляются в автобиографических рассказах и в ответах на вопросы теста.

Обсуждалась также относительная эффективность инструкций для написания автобиографических текстов. Выделены причины рассогласования результатов, полученных на основе указанных методов. В качестве примера рассмотрены случаи высокой и низкой согласованности результатов контент-анализа и тестирования. Выдвинуто предположение о влиянии неких системных детерминант, организующих результаты по отдельным шкалам опросника Клонинджера в "типы личности", на степень согласованности результатов тестирования и контент-анализа автобиографических рассказов.

В докладе А. М. Крылова "Предъявление стимулов или погружение в среду: модельное исследование" отмечалось, что в соответствии с парадигмой реактивности принято использовать методику предъявления стимулов. При этом сами стимулы и порядок их предъявления определяются экспериментатором. Для тестирования рефлекторного агента в ситуации свободного поведения в исследовании, проведенном автором, модельный агент был погружен в тестовую среду. На основе современных представлений рефлекторной теории о механизме принятия решения была обоснована и построена компьютерная модель рефлекторного агента. В компьютерном эксперименте в процессе научения модельного агента в тестовой поведенческой задаче фуражирования регистрировались ситуации, в которых оказывается агент в зависимости от его собственных действий и предшествующей ситуации. Это позволило описать тестовую задачу с точки зрения агента.

Полученные данные показывают, что характеристики задачи различны для одного и того же агента на разных стадиях обучения. Погружение в среду позволило выявить вариативность сложности подзадач, с которыми сталкивается агент, порождаемую его собственными действиями (захват пищевых объектов приводит к реструктуризации распределения объектов в среде). Кроме того, модель демонстрирует подобие целенаправленного поведения и феномен "превентивного поведения", основанные на способности агента, погруженного в среду, влиять своими действиями на ситуации, с которыми он может столкнуться в будущем. Результаты исследования показали, что методика погружения в среду позволяет учесть более широкий класс феноменов и зависимостей, чем методика предъявления стимулов.

В докладе С. С. Бубновой "Система ценностных ориентации молодежи центральных регионов России: структура и иерархия ценностей-идеалов и ценностных свойств личности" представлена ранее адаптированная автором (1998, 2001) на основе синергетических принципов нелинейности, многомерности и др. трехуровневая модель субъективных представлений о системе ценностных ориентации личности. Она включает три уровня анализа: систему идеальных ценностей, систему ценностных свойств личности, систему ценностных способов поведения, закрепленных в реальных ценностных ориентациях. Для каждого уровня анализа разработаны оригинальные методики диагностики (1999, 2002, 2005 гг.).

Задачи настоящего исследования решались путем сопоставления структуры идеальных ценностей и ценностных свойств по критерию сравнения средних рангов значимых и отвергаемых ценностей и меры выраженности личностных свойств по - критерию Спирмена. В ходе исследования выявлен ряд эмпирических закономерностей. Выделены ценности-идеалы, отнесенные к неосознаваемым: ценность любви и ценность помощи другим людям, которые могут быть реализованы или не реализованы в поведении. В случаях реализации ценностей-идеалов они закрепляются в ценностных свойствах личности через

1) симптомокомплекс ценностных свойств и

2) отдельно взятое свойство личности.

Третье заседание (сопредседатели: А. А. Обознов, Т. Н. Ушакова, М. А. Холодная), на котором было заслушано пять докладов, открыла Т. А. Ребеко, выступившая на тему: "Имплицитная модель фемининности и представления о коже". Изучалась тендерная идентичность женщин, формирующаяся в ходе онтогенеза и предполагающая интериоризацию черт, свойств, состояний, присущих своему и противоположному полу. Обзор литературы по проблеме показал, что многие свойства, определяющие тендерную идентичность, являются неосознанными. Цель исследования состояла в разработке методики, позволяющей реконструировать имплицитную модель фемининности. Данная модель рассматривается как структура, в которой "свернута" программа поведения: прагматика и семантика, тип отношений и параметры границ между собой и значимыми другими, основные проблемные темы, профиль защит, копинговые стратегии и доминирующие эмоциональные состояния. Имплицитная модель фемининности затрагивает не только развитие

стр. 114

ментальных моделей эго-сознания, но и структуры защит, репертуар социальных взаимодействий, профиль актуальных проблем и способов их разрешения.

Исходное теоретическое допущение состояло в том, что тело человека представляет собой источник личностной и тендерной идентичности, является границей внешнего и внутреннего, символически выражает интрапсихические конфликты и потребности человека. Опыт тела (кинестетический, тактильный, проприоцептивный) задает границу внешнего и внутреннего, предопределяет структуру пространственных репрезентаций (топологию и метрику пространства). Он определяет также специфику формирования высших когнитивных функций, а появление новых когнитивных структур реорганизует эмоциональную жизнь и в свою очередь предопределяет переживание себя как субъекта и агента действия.

Было высказано предположение, что имплицитная модель фемининности включает, в частности, представления о коже, очерчивающей границу тела и определяющей тип взаимоотношений с окружением. Понимание кожи как символа взаимоотношений эго с миром позволяет рассматривать кожу как его границу, выполняющую функции целостности, защиты, питания, привязанности, контакта, самоопределения, самоидентификации, позиционирования себя для других в целях установления социальных контактов (например, татуировки, макияж). В связи с этим определенный научный интерес представляет отношение человека к своей коже, воплощенное в таком общественно значимом феномене, как использование косметических средств.

В данном исследовании выявлялись связи между отношением к коже и защитными механизмами, копинговыми стратегиями, стратегиями выхода из конфликтных ситуаций с самооценкой, идентичностью. На первом этапе эмпирического исследования выявлено 39 характеристик кремов, которые были распределены по шести категориям, имеющим наибольшую частотность и конгруэнтность. В основном эмпирическом исследовании стимульным материалом были 39 карточек с предикатами, шесть карточек с названиями категорий.

Результаты показали наличие связи между репрезентацией Я женщин и способом категоризации характеристик кремов (предпочтением в выборе кремов). Таким образом, в ходе эксперимента обнаружилось, что отношение к коже репрезентирует структуру Я.

В докладе Е. Л. Лупенко "О психологической природе интермодальной общности ощущений" подчеркивалось, что процесс восприятия в реальной жизни является чаще всего результатом взаимодействия органов чувств. Это происходит благодаря функционированию механизма синестезии. Природа разных видов проявлений этого феномена различна. Психологическая сущность специфической синестезии (соощущения, или вторичного ощущения другой модальности) и синестезии неспецифической (переживание интермодального сходства, или идентичности) существенно различаются.

Теоретической предпосылкой проведенного исследования являются работы ряда зарубежных и отечественных авторов (Т. Карвоски, Л. Маркса, Ч. Осгуда, Г. Вернера, Е. Смита, Т. Бэвера и П. Розебаума, А. Коллинза; Е. Ю. Артемьевой, В. Ф. Петренко, Н. А. Русиной, Р. Г. Натадзе, О. И. Табидзе, Б. М. Галеева, и др.), которые в той или иной мере и с разных сторон обращаются к явлению синестезии, понимаемой в более широком смысле.

Данные, полученные в исследованиях Е. Ю. Артемьевой, говорят о том, что при восприятии любого сложного изображения субъект работает не с фиксированным визуальным образом (не только с визуальным компонентом образа), а "с некоторым интермодальным образованием, не со свойством, а с пучком свойств, с неким полем объекта". То есть объект несет в себе поле свойств, не только имеющее общую структуру внутри соответствующей модальности, но и носящее модально-неспецифический характер. Таким образом, модально-неспецифические или амодальные способы кодирования не сводятся к чисто перцептивной переработке информации и связаны, по мнению многих авторов, с семантическими структурами.

В докладе представлено несколько циклов исследований, проведенных автором на материале разной степени сложности: изучались сочетания цвета и геометрической формы, цветомузыкальные соответствия, соответствия музыкальных отрывков и графических рисунков. Показано, что в основе переживания интермодального сходства лежит механизм неспецифической синестезии, а объекты, оцениваемые как субъективно эквивалентные, характеризуются общностью семантических оценок.

Установлено, что имеется связь между основными эмоциональными оппозициями, зафиксированными в семантическом дифференциале (приятно-неприятно, сильно-слабо, активно-пассивно), и интермодальными характеристиками, присущими всем ощущениям (качество и интенсивность), с помощью которых, видимо, прежде всего осуществляется однозначное эмоциональное опосредование и возникает субъективное ощущение сходства.

Доклад М. А. Гагариной, Е. С. Калмыковой "Связь психологических особенностей матери с

стр. 115

успешностью реабилитации наркозависимого пациента (по материалам "Интервью о привязанности у взрослых")" посвящен рассмотрению проблемы генеза аддиктивного поведения с позиции теории привязанности, предложенной Дж. Боулби. Основная гипотеза исследования состояла в том, что ненадежная привязанность матери, проявляясь в ее взаимодействии с ребенком с самых первых дней его жизни, ведет к недостаточному развитию у ребенка ряда психических функций (регуляции и обозначения аффектов, поддержания самооценки, способности к заботе о себе) и, следовательно, является фактором предрасположенности к формированию зависимости от психоактивных веществ. Было обследовано 60 человек: 30 матерей (от 42 до 57 лет), чьи дети проходили реабилитацию в наркологическом центре, и 30 матерей, соответствующих им по социально-демографическим характеристикам, дети которых не страдают наркотической зависимостью (контрольная группа). По итогам реабилитации группа матерей наркоманов (экспериментальная) была разделена на две подгруппы: "Ремиссия" и "Употребление". Обследование проводилось при помощи опросниковых методов, а также полуструктурированного "Интервью о привязанности у взрослых". Полученные результаты свидетельствуют о существенной роли материнской привязанности в генезе наркомании и динамике реабилитации наркоманов.

В докладе О. Е. Серовой "Генезис представлений о психологии народа в отечественной общественно-философской мысли России середины XIX века: классическое славянофильство" отражены результаты проведенной научной реконструкции психологических аспектов учения классического славянофильства, которое, по ее мнению, приобретает особую значимость в связи с осознанием научным сообществом роли духовно-нравственных факторов в практике поиска позитивного разрешения вопросов психологии реальной жизни. Было показано, что славянофилы, в первую очередь А. Хомяков и И. Киреевский, создали концептуальную модель понимания психологии народа. Результаты проведенной психолого-исторической реконструкции учения славянофилов позволили внести существенные коррективы в установление их авторских приоритетов при разработке данного направления, традиционно связываемых ранее с именами Х. Штейнталя, М. Лацаруса и В. Вундта. Доказано, что ретроспективный ракурс исследования, базируясь на научно-теоретической реконструкции материала психологического знания, дает возможность выявлять исторические аналогии в процессе научного поиска и вводить в практику современной науки более широкий спектр стратегий научного исследования; служит основанием для определения реальной научно-практической значимости конкретных теорий и объективной оценки творческого вклада их создателей в сокровищницу мировой психологической науки.

В докладе А. М.. Лебедева "Дистинктивное поведение в социодинамических системах: феноменология и социально-психологические механизмы" отмечалось, что культурные традиции в обществе крайне разнообразны, при этом механизм возникновения культурных различий в социальной психологии пока не описан. Автор подчеркнул, что можно говорить о специальном научном направлении - социальной психологии культуры. Изменение культуры всегда связано с изменением социальных норм. Исследования М. Шерифа, Д. Кемпбелла, С. Аша, С. Милграмма и др. раскрывают механизм влияния социальных норм на поведение людей и утверждают, что люди консервативны и конформны. В связи с этим возникает вопрос о том, как может развиваться культура, если люди подчиняются социальным нормам и редко создают новые.

Термином "дистинктивное поведение" обозначается форма социальной активности, в основе которой лежит стремление человека выделиться и привлечь к себе внимание окружающих. В результате такого поведения могут возникать новые социальные нормы, которым будут следовать другие люди. Дистинктивное поведение может иметь различную природу и мотивацию, например, определяется психическими девиациями или экономическим расчетом. Но может быть выделена и собственно дистинктивное поведение, определяемое самостоятельным мотивом.

А. Моль рассматривает современную культуру как "мозаичную". В ней ценным для человека оказывается не то, что способствует развитию общества или человека, а все, что может рассматриваться как нечто оригинальное по отношению к банальному, что перестает удивлять окружающих и лишает человека возможности выделиться.

Высказывается предположение, что на развитие культуры влияет дистинктивное поведение как вид ненормативного поведения социально ориентированных людей особого склада - лидеров, которые становятся в своей области законодателями некоей социальной моды. В результате их желания выделиться или привлечь внимание существующие социальные нормы могут разрушиться и появятся новые нормы, объекты, традиции, начинания, социодинамические системы, на основе которых возникают замкнутые локальные культуры.

В заключение состоялся "круглый стол" "Состояние и перспективы научных исследований в Институте психологии РАН". В общей дискуссии приняли участие Е. О. Лазебная, Т. А. Ребеко, Н. В. Тарабрина, Д. В. Ушаков, А. Н. Лебедев, С. С. Бубнова, В. М. Русалов, Ю. И. Александров,

стр. 116

А. В. Юревич, В. А. Кольцова, А. Н. Костин, А. Л. Журавлев. Обсуждался ряд актуальных проблем, касающихся надежности инструментария, используемого в исследовании; организации проведения эксперимента; критериев актуальности научных проблем; увеличения количества исследований по клинической психологии; соотношения модели и теории; методов выявления личностных свойств; необходимости разработки показателей психического здоровья населения; программ взаимодействия различных научных направлений и лабораторий ИП РАН, а также развития научных школ института; реализации методологического и системного подходов в психологических исследованиях; соотношения методологического, теоретического и эмпирического уровней исследования.

Оценивая работу научной сессии, А. Л. Журавлев выразил удовлетворение ее результатами, отметил разноплановость и поисковый характер ряда выполненных исследований, обратив особое внимание на их результативность, проявляющуюся в получении нового знания, представляющего закономерный итог научной деятельности.

Рассматривая вопрос о перспективах дальнейших научных разработок в институте, он подчеркнул, что, продолжая разрабатывать такие проблемы, как нравственные основания и ценностные смыслы жизнедеятельности человека; влияние социокультурных факторов на психические процессы конкретного человека и его зависимость от социальной реальности, необходимо исследовать также проблемы макросоциальных воздействий на психический мир человека.

Т. Н. Артемьева, кандидат психол. наук, старший научный сотрудник, ИП РАН

стр. 117

НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ПО ПРОБЛЕМАМ ПОНИМАНИЯ ЧЕЛОВЕКА И СОЦИУМА В ИЗМЕНЯЮЩЕЙСЯ РОССИИ

Автор: В. М. ЛЬВОВ, С. М. ЛЕНЬКОВ

Весной 2006 г. в Твери прошла конференция по психологическим проблемам развития современной России, посвященная 60-летию ЮНЕСКО. Ее организаторами выступили Международная академия проблем человеческого фактора, Межрегиональный центр эргономических исследований и разработок (Эргоцентр), Департамент образования Тверской области, Тверской госуниверситет, Тверской институт усовершенствования учителей.

Президент Международной академии проблем человеческого фактора В. М. Львов в своем вступительном слове подчеркнул, что ее целью является консолидация и интеграция научной деятельности отечественных и зарубежных ученых по изучению новой психической реальности, формирующейся в России, а также поиск научно обоснованных путей управления этим процессом. Это актуализирует постановку принципиально новых задач перед теорией и практикой психологической науки.

Открывая научную часть конференции, С. Л. Леньков (Тверь) в докладе "Новая психическая реальность России: "Terra incognita" или "Tabula rasa?" отметил произошедшие за последние 15 - 20 лет в России существенные изменения. Они привели к появлению новых психологических феноменов, приобретших экзистенциальный и даже витальный смыслы. Объективный и достоверный анализ данных изменений, трактуемых как "непознанная территория", возможен лишь при взгляде извне и выходе в метасистему. Он позволяет увидеть, что одним из источников формирования психической реальности современной России является Россия "старая", и о "чистой доске" в данном отношении говорить вряд ли правомерно. В целом же диалектика взаимодействия прошлого и будущего, соединяющихся по тонкой грани настоящего, не является ни полностью непознанной, ни абсолютно чистой.

М. М. Решетников (Санкт-Петербург) в докладе "Паранойя в эпоху массмедиа (клинический метод в изучении и разрешении межнациональных конфликтов)" подчеркнул, что межнациональные конфликты во многом производны от социальных травм прошлого, и их разрешение достижимо, когда ненависть на этнической почве будет лишена исторических корней.

Э. Р. Тагиров (Казань) в докладе ""Война карикатур" или "Война цивилизаций"? (конфликтологический подход к проблеме)" подчеркнул, что на пороге XXI века человечество обнаружило серьезное отставание темпов осмысления психологической реальности от динамично изменяющегося мира, в связи с чем предстоит совершить очередной интеллектуальный прорыв через смену систем ценностей, мировоззренческих ориентиров и идеологических стереотипов. Докладчик отметил инициативу "Психологического журнала" (Т. 26, 2005 г., N 3), обратившего внимание на феномен политической карикатуры и ее социально-психологические функции.

стр. 117

С. А. Чернышев (Хабаровск) в докладе "Изучение социально-психологических отклонений и проблемы безопасности личности" отметил, что подавляющее число пропадающих без вести людей не имеют никаких социальных и иных контактов с окружающими. Они живут как бы сами по себе, поэтому внезапное их исчезновение почти никогда не вызывает беспокойства или тревоги. Только в России в 1996 г. разыскивали 53116, в 1997 г. - 76292, в 1998 г. - 78784 человек. Находятся - живыми или мертвыми - лишь две трети из них. Статистика может беспристрастно показать положение дел в этой проблеме, решать же ее надо при обязательном участии психологов.

Г. М. Зараковский (Москва) в докладе "Психологическое измерение качества жизни россиян" рассмотрел его объективные показатели на примере такой сферы, как труд. В комплексный показатель "Самореализация граждан в трудовой деятельности" вошло восемь единичных: коэффициент занятости трудоспособного населения, производительность труда на одного работающего, оплата труда, мобильность рабочей силы, уровень образования экономически активного населения, уровень инновационной активности организаций промышленности, удовлетворенность работой, субъективный показатель самореализации. Данные показатели были оценены за период 2001 - 2004 гг. по принятой во ВНИИТЭ методике; из результатов следует, что уровень образованности экономически активного населения и его мотивация позволяют обеспечить высокий уровень самореализации россиян, но по ряду условий этого пока не происходит. Исследование дало возможность уточнить трактовку категории "качество жизни", определить структуру его психологического компонента.

Н. И. Леонов (Ижевск), характеризуя современный этап развития как постиндустриальный, где развитие событий носит нелинейный характер, а влияние причин невозможно спрогнозировать с полной достоверностью, подчеркнул необходимость исследования новых социально-психологических явлений. Изменяющаяся психологическая реальность бросает вызов обществу и человеку, происходит смена парадигмы жизни: от мира стабильного и бесконфликтного к миру, где изменения и динамизм становятся устойчивыми характеристиками общества, а конфликты рассматриваются как неотъемлемое явление социальной жизни, которыми необходимо эффективно управлять. Внутриличностные конфликты проявляются в неконструктивных формах адаптивного поведения, они могут быть в полной мере эксплицированы и оптимально разрешены только при создании благоприятных условий деятельности.

В. Е. Лепский (Москва) в своем докладе наметил контуры модели рефлексивного предприятия. Если под рефлексией понимать способность некоторых систем строить модели себя и других систем, одновременно видя себя строящими их, то рефлексивность предприятия проявляется в том, что вся система в целом вместе с отдельным сотрудником могут быть отображены в сознании человека, и характер этого отображения определяюще влияет на успешное функционирование предприятия.

В. А. Бодров (Москва) в докладе "Формирование профессиональной зрелости субъекта труда" подчеркнул, что процесс профессионализации субъекта труда, становления личности профессионала включает в себя поиск и создание способов овладения операционной стороной деятельности, усвоения содержания и взаимосвязи компонентов психологической системы деятельности. Одним из основных механизмов регуляции этого процесса является формирование представления о себе как личности, т.е. Я-концепции, образа Я профессионала и эталонной модели профессионала, а также соотношение этих представлений и анализ противоречий между ними. Было подчеркнуто, что у профессионально зрелых личностей когнитивный компонент самооценки усиливается, а ее эмоциональное сопровождение становится более сдержанным.

С. Н. Федотов (Москва) изложил результаты исследования профессиональной социализации сотрудников органов внутренних дел в современных условиях. Полученные результаты оценки уровня развития их профессионально важных качеств могут найти широкое применение в практике работы ОВД. При этом в качестве факторов эффективной профессиональной социализации выступают доминирующие мотивы профессионального самосовершенствования и уровень развития профессионально важных качеств сотрудника ОВД.

В. М. Львов и О. В. Нагиева (Тверь) обосновывая новые подходы к определению организационной культуры в развивающейся России, подчеркнули, что современная организационная культура может быть сбалансированной и продуктивной лишь при четкой ориентации на гуманистические и нравственные ценности и при мощной интеллектуальной поддержке. На ее уровень оказывают позитивное влияние, в первую очередь, такие свойства, как гибкость, сплоченность, защищенность и компетентность.

А. К. Зиньковский (Тверь) рассмотрел роль нейроиммуноэндокринной и психосоциальной регуляции гомеостаза в обеспечении психического здоровья, характеризуемого, помимо прочего, такими параметрами как субстанциональность (что?), пространство (где?) и время (когда?). С их учетом можно строить математические модели поддержки психического здоровья. Они позволя-

стр. 118

ют совершенствовать практическую направленность психогигиенических и психопрофилактических программ, ориентированных на сохранение соматического и психического здоровья. Данные программы - ответы на призыв Всемирной организации здравоохранения начала нового века: психическому здоровью - новое понимание, новые надежды.

В. П. Стрельцова (Москва) осветила в своем докладе проблемы психического здоровья современных россиян. Было отмечено, что психоэмоциональные перегрузки увеличивают число людей с психогенными расстройствами, снижая энергетический потенциал личности в целом. В этом плане резко возрастает востребованность медицинской психологии (отличной по своим средствам лечения от клинической психологии и тем более психиатрии), которая еще по давним замыслам И. М. Сеченова должна венчать здание науки о психике в целом. Было подчеркнуто, что сегодня в указанном подходе далеко не в полной мере задействован потенциал психологии отношений, разработанной классиком отечественной науки В. Н. Мясищевым и применяемый в практике лечения многих психосоматических болезней его учениками и последователями.

В. В. Спасенников (Брянск) в докладе о профессиональной идентичности в процессе подготовки будущих специалистов выделил три основных этапа ее формирования в процессе вузовского обучения. Первый этап - осмысление (первый, второй курсы), когда на основе вхождения в новую социальную среду студенческая идентичность переходит во внутренне принятую, осознанную, эмоционально окрашенную характеристику. Второй -период приобретенной идентичности (третий курс), когда происходит осознание достижений, которые сделаны благодаря собственными усилиям, а конструктивные схемы саморазвития находятся в стабильном состоянии. Третий этап -новая дестабилизация (четвертый, пятый курсы), когда на основе осознания спектра ролей, усвоенных в ходе профессионализации, происходит осознание новых целей и перспектив, а также тех требований, которым необходимо следовать в соответствии с этими целями. Все этапы связаны с необходимостью диагностики и анализа связей между компонентами образа Я в динамике обучения, а также изменения потребностно-мотивационной сферы.

В. В. Спасенников представил также доклад "Экономическая психология как основа современного маркетинга и бизнес-менеджмента", подготовленный к данной конференции скоропостижно скончавшимся чл. -корр. РАО В. Д. Симоненко и призвал почтить его память.

С. А. Багрецов (Санкт-Петербург) и О. Лонес (Германия) в совместном докладе "Трансперсональная парадигма существования и проявления активности человека в динамично изменяющейся энергоинформационной среде" отметили, что данная среда рассматривается как динамично реализуемая во времени и пространстве и неразрывно связывающая между собой материальные, энергетические и информационные составляющие тех био-, социо- и техносфер, в которых осуществляется жизнедеятельность человека.

Ю. Пленкович (Хорватия) в своем выступлении подчеркнул важность выявления потенциала эргономики для безболезненного разрешения межнациональных конфликтов.

В ходе конференции были организованы "круглые столы", тренинги, консультации. Рекомендации конференции отмечались точечной направленностью, что является дополнительным аргументом в пользу растущей востребованности психологических знаний в целом, и эргономики в частности, для решения многих задач практического характера.

В. М. Львов, доктор психол. наук, С. Л. Леньков, доктор психол. наук, г. Тверь

стр. 119

ВЯЧЕСЛАВУ АЛЕКСЕЕВИЧУ БОДРОВУ - 75 ЛЕТ

Октябрь 2006 г. - время славного юбилея Вячеслава Алексеевича Бодрова, доктора медицинских наук, профессора, заслуженного деятеля науки и техники РФ, главного научного сотрудника Института психологии РАН. Полвека своей жизни в науке Вячеслав Алексеевич посвятил изучению фундаментальных и прикладных проблем психологии и психофизиологии профессиональной деятельности.

Научный интерес к исследованиям функционирования человека в экстремальных условиях определился в период обучения в Ленинградской военно-морской медицинской академии; там он освоил теоретические основы и получил практические навыки медицинского обеспечения длительных подводных плаваний и водолазных погружений. После окончания академии в 1956 г. В. А. Бодров читает курс физиологии легководолазного дела и ведет практические занятия в Краснознаменном учебном отряде подводного плавания.

Свою научную работу Вячеслав Алексеевич продолжает в стенах академии. Он участвует в проводившихся на подводных лодках исследованиях роли индивидуальных различий в формировании профессиональной пригодности специалистов, работающих в экстремальных условиях, а также особенностей развития у них состояния стресса. Эти исследования приобретают важное значение в связи со строительством атомного флота, увеличением длительности автономного плавания и глубины погружений, появлением нового вооружения и сложной техники. Возникают вопросы профессионального отбора и подготовки операторов, формирования инженерно-психологических требований к совершенствованию систем управления.

В. А. Бодров обращается за консультацией к заведующему лабораторией инженерной психологии ЛГУ Б. Ф. Ломову. Эта встреча, а затем беседы с Б. М. Тепловым и В. Д. Небылицыным, участие в конференциях и симпозиумах обусловили дальнейший научный путь Вячеслава Алексеевича.

Итогом плодотворной работы В. А. Бодрова в Ленинграде стала успешная защита в 1965 г. кандидатской диссертации, а в 1970 г. - докторской, послужившей основой для ряда методических руководств по отбору военных специалистов.

В 1970 г. В. А. Бодров переезжает в Москву и возглавляет одно из подразделений Государственного научно-исследовательского института авиационной и космической медицины Министерства обороны СССР. Здесь под его руководством проводились исследования в области психологии и физиологии труда авиационных специалистов, инженерно-психологического и эргономического обеспечения создания новой техники. Совместно с сотрудниками института он продолжает работу над проблемой формирования и оценки профессиональной пригодности, результатом которой явилась коллективная монография "Психологический отбор летчиков и космонавтов" (1984). В. А. Бодров руководит и непосредственно участвует в постановке и решении комплекса научных проблем, связанных с изучением механизмов психической регуляции летной деятельности, развития личности профессионала, роли "человеческого фактора" в аварийности, совмещенной операторской деятельности и др.

Признанием научных заслуг В. А. Бодрова в тот период стало присвоение ему ученого звания профессора (1980) и присуждения премии Совета Министров СССР за разработку методов и средств психофизиологического контроля функционального состояния человека (1986).

В 1988 г. после демобилизации В. А. Бодров по приглашению Б. Ф. Ломова переходит в Институт психологии АН СССР. В должности заместителя директора по научной работе, заведующего лабораторией инженерной психологии и эргономики,

стр. 120

главного научного сотрудника он ведет интенсивную научную, организационную и педагогическую деятельность. Главной задачей становится теоретико-экспериментальное исследование интегральных свойств человека как субъекта труда: работоспособности, профессиональной пригодности, функциональных состояний, надежности, стрессоустойчивости. Разрабатываются методологические принципы, теоретические положения и методические приемы изучения субъектных свойств на разных этапах профессионализации человека; предлагаются практические рекомендации по формированию и оценке этих свойств.

Результаты многолетних исследований В. А. Бодрова представлены в 13 монографиях, в числе которых "Психология и надежность" (1998), "Информационный стресс" (2000), "Психология профессиональной пригодности" (2001), "Психологический стресс: развитие и преодоление" (2006).

Работа В. А. Бодрова получила высокую оценку: в 1993 г. ему присвоено звание заслуженного деятеля науки и техники РФ, в 2003 г. присуждена премия РАН в области психологии им. Л. С. Рубинштейна.

Вячеслав Алексеевич отдает много сил и времени преподаванию в ведущих вузах Москвы, им подготовлены научно-методические и учебные пособия. Под его руководством успешно защищены более 30 кандидатских и докторских диссертаций по медицинским и психологическим наукам. Он является членом научных и специализированных советов.

В. А. Бодров полон энергии и творческих замыслов, работает над новой монографией, щедро передает свой богатейший профессиональный опыт коллегам и ученикам.

Мы желаем Вячеславу Алексеевичу крепкого здоровья, новых научных достижений и продолжения активной плодотворной деятельности.

стр. 121

БОРИСУ АНДРЕЕВИЧУ ДУШКОВУ - 75 ЛЕТ

Борис Андреевич Душков - действительный член РАЕН, доктор психологических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, автор психологических концепций, известный педагог-методист. Своей многогранной научно-педагогической деятельностью он внес значительный вклад в психологическую и педагогическую науку. Им предложены оригинальные подходы к обучению, новые школьные и вузовские учебники и методические пособия. Особый интерес представляют исследования Б. А. Душкова в области этнической и социальной типологии людей, информационно-коммуникативной, социологической и логической психологии. Б. А. Душковым разработана системная классификация личности, раскрыты многочисленные зависимости формирования ее индивидуально-психологических различий от объективных периодов развития. В основу данной классификации положены виды психогенеза, которые сформировались в ходе развития личности, межличностных отношений, обусловленных особенностями социализации в различных культурах и общественно-экономических формациях. Он впервые (совместно с В. В. Лариным и Ф. П. Космолинским) подготовил и опубликовал учебно-методическое пособие по космической биологии и психологии (1970, 1975). Им создан оригинальный курс для студентов педагогических вузов "Индустриально-педагогическая психология" (1981). Совместно с Б. Ф. Ломовым и Б. А. Смирновым он разработал комплекс работ по инженерной психологии. Результаты его теоретических, методологических и экспериментальных изысканий нашли отражение в многочисленных статьях и книгах (более 250). Известны его монографии: "География и психология" (1981), "Психология типов личности народов и эпох" (2001), учебник "Основы этнопсихологии и ноопсихосоциологии" (2001). Новаторский подход Б. А. Душкова нашел отражение в монографиях: "Психосоциология менталитета и нооменталитета" (2002), "Психосоциология человекознания" (2003), "Информационно-коммуникативная психосоциология" (2004), "Социологическая психология" (2005), "Логическая психология" (2006) и другие. В этих работах психические явления трактуются в системе трех координат: предметно-логической, научно-социальной и личностно-психологической.

Б. А. Душков почти 50 лет занимается педагогической деятельностью. Им созданы кафедры педагогики и психологии в Университете дружбы народов, социальной психологии и производственной педагогики в Академии труда и социальных отношений. Научную работу Б. А. Душков неизменно сочетает с общественной. Многие годы входит в специализированный Совет по защите докторских диссертаций Российской академии государственной службы, Государственного университета управления и др. Он член президиума секции "Российской энциклопедии" РАЕН, член Академии космонавтики Российской Федерации.

Борис Андреевич Душков обладает замечательными личными качествами - доброжелательностью и тактом, вниманием и принципиальностью, увлеченностью научными идеями и педагогическими замыслами, скромностью и простотой в общении с людьми.

Ученики, коллеги по работе, товарищи и друзья сердечно поздравляют Бориса Андреевича с юбилеем, желают ему крепкого здоровья и дальнейших творческих успехов на благо развития отечественной психологии.

стр. 122

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ В. А. БОДРОВА "ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ СТРЕСС: РАЗВИТИЕ И ПРЕОДОЛЕНИЕ"

Автор: Г. М. ЗАРАКОВСКИЙ

М.: ПЕР СЭ, 2006

Монография В. А. Бодрова может быть отнесена к фундаментальным трудам по ряду причин. Во-первых, в ней обобщены многочисленные исследования, проведенные во всем мире в области психологического (когнитивного, информационного) стресса. Во-вторых, она охватывает обширную проблематику исследований и их прикладных выходов в данной области: от теоретических основ до путей преодоления гиперстрессовых состояний. В-третьих, монография является развитием, обобщением и продолжением написанных автором книг по отдельным аспектам психологического стресса.

Издание рецензируемого труда в настоящее время особенно актуально потому, что российское общество находится в процессе адаптации к новым социальным условиям, и частота стрессовых явлений психогенного происхождения значительно увеличилась. Соответственно, возросла и потребность в оказании психологической помощи людям, в разработке мероприятий по снижению рисков развития неблагоприятных психических состояний у различных групп населения. Книга В. А. Бодрова, помимо ее научной ценности, может послужить хорошим учебно-методическим пособием для практикующих психологов.

Работа имеет строгую, логичную структуру. Она состоит из трех разделов - "Развитие психологического стресса", "Преодоление психологического стресса", "Приемы профилактики и коррекции состояния психологического стресса", - каждый из которых включает ряд глав, разбитых, в свою очередь на параграфы. Такая организация материала весьма подробно отражает его содержание, что облегчает работу читателя.

Первый раздел книги открывается кратким, но достаточно информативным изложением истории учения о стрессе, начиная с исследований Г. Селье. Далее рассматриваются различные толкования определения понятия "стресс", а также близких к нему понятий "психическая напряженность", "фрустрация", "эмоциональный стресс", "тревога". В итоге В. А. Бодров выходит на собственное определение психологического стресса: "психологический стресс рассматривается как функциональное состояние организма и психики, которое характеризуется существенными нарушениями психического статуса человека и его поведения в результате воздействия экстремальных факторов психогенной природы (угроза, опасность, сложность или вредность условий жизни и деятельности)" (с. 23). Заметим, что состояние позитивной мобилизации психических и физиологических функций, нередко возникающее у людей в экстремальных ситуациях, автор не включает в психологический стресс. Стресс это только "нарушения".

Далее раскрывается методология исследований, существующие теории и модели развития психологического стресса. Изложены подходы к изучению стресса, разработанные отечественными психологами: системный, деятельностный, динамический, субъектно-деятельностный. Подробно описаны теории Г. Селье, Р. Лазаруса, Р. Сломона и М. Марьяма, классификации стрессоров, разработанные В. Небылициным и Р. Уонгом. В виде таблиц и схем представлена информация о психофизиологических и электрофизиологических показателях, характерных не только для стресса, но и для других психических состояний, а также соотношение различных факторов повседневной жизни с внутриличностным и межличностным стрессом. Приведены данные о роли в развитии стресса информационных, энергетических и нейрогуморальных процессов. Особое внимание уделено взаимодействию эмоциональных реакций, когнитивных процессов и личностных детерминант. Большой интерес представляют сведения о работах в этой области Р. Лазаруса (три типа оценок человеком различных угроз), А. Бандуры (самоэффективность личности и устойчивость к стрессу), М. Селигмена (роль когнитивно-мотивационного дефицита личности).

Завершается первый раздел большой главой, в которой психологический стресс рассмотрен в контексте адаптации и развития личности. Здесь автор выходит за рамки собственно психологии и психофизиологии, анализируя связь психологического стресса с экономическими и социальными условиями, с состоянием здоровья людей. Приводятся конкретные данные, которые, к сожалению, из зарубежных источников, хотя эта проблема сейчас очень актуальна и в России, при этом в литературе имеются отдельные материалы. В параграфе "Стресс как фактор развития личности" представлены интересные результаты

стр. 123

эмпирических исследовании, из которых следует вывод, что "не только умеренный, но и сильный стресс может послужить стимулом для личностного развития" (с. 112).

Второй раздел монографии посвящен проблемам преодоления стресса. Он является центральным в книге, поскольку содержит много информации, имеющей исключительно большое значение для понимания сущности разнообразных "психопрактик", которые сейчас распространены на рынке психологических услуг. В. А. Бодрову удалось достаточно лаконично и одновременно содержательно сделать аналитический обзор исследований в этой области.

Начинается изложение с формулировки личной позиции автора по рассматриваемой проблеме. На наглядных примерах показана социальная значимость этой темы: разнообразие имеющих место стрессогенных жизненных ситуаций и резко возросшая востребованность психологической поддержки людей.

В параграфе "Социальные аспекты преодоления стресса" рассмотрены различные факторы, провоцирующие стрессы - изменение социальных ролей женщин, структуры ценностных ориентации людей и способов решения ими жизненных проблем. Определена связь между социальной поддержкой определенных групп населения и индивидуальными способами предупреждения или преодоления стрессов. Вводится понятие "психосоциальная адаптация".

Большое внимание уделено описанию способов преодоления стресса и их классификации. Автор приводит различные трактовки понятия "преодоление", иллюстрируя некоторые из них схемами и таблицами. Интересно обоснованное Н. Хаан деление психологических механизмов преодоления на собственно преодоление, защиту и избегание. Раскрыто содержание этих механизмов, рассмотрены различия между социально-психологической адаптацией человека, преодолением и эмоциональными реакциями.

В главе "Стратегии и стили преодоления стресса" представлены их классификации с последующим содержательным описанием наиболее значимых и используемых в практике (например, типология индивидуальной саморегуляции Л. Дикой и В. Щедрова). Автор на основе результатов собственных и проведенных под его руководством исследований, а также данных литературы разработал и подробно изложил свою классификацию стратегий преодоления стресса. Она включает шесть основных типов: преобразующую, приспособления к трудным ситуациям, контроля за стрессом, "самораскрытия и катарсиса", избегания трудных ситуаций и "самопораженческую". Отдельно рассмотрены психические процессы, лежащие в основе преодоления. Представления автора о них в значительной степени опираются на исследования отечественных специалистов в области психической регуляции функциональных состояний. Показана роль взаимодействия личностного и социального факторов.

Большой интерес представляет глава "Роль личности в развитии и преодолении стресса". Здесь проанализированы типологии личности К. Юнга, К. Сперлинга, Дж. Роттера, Г. Айзенка, Л. Анцыферовой и др., с точки зрения связи определенных психологических типов со стрессоустойчивостью человека. Приводятся результаты исследований некоторых отечественных психологов в области изучения эмоциональной устойчивости и возможностей развития способностей по преодолению стресса.

Третий раздел книги имеет четкую практическую направленность: в нем описаны разнообразные приемы профилактики и коррекции состояний психологического стресса, при этом важно, что этим приемам даны теоретические обоснования. Позитивно следует оценить и логику построения раздела. Вначале излагается авторская базовая теоретическая позиция - это основательно разработанная отечественными психологами и физиологами концепция функциональных состояний человека. Затем анализируются предлагаемые различными авторами (В. Медведевым, А. Леоновой и А. Кузнецовой, В. Марищуком и В. Евдокимовым, Л. Дикой и др.) приемы управления такими состояниями. В результате В. А. Бодров обосновывает и приводит в виде блок-схемы собственную классификацию методов профилактики и коррекции состояния стресса, которые затем последовательно раскрываются и интерпретируются. Так, например, приемы профилактики подразделяются на групповую и индивидуальную профилактику стресса, а коррекции - на внешнюю регуляцию и психическую саморегуляцию стресса.

К групповой профилактике стресса отнесены эргономическое проектирование профессиональной деятельности и формирование профессиональной пригодности субъекта труда. Автор весьма квалифицированно раскрывает сущность эргономики, приводит статистические данные об ошибках специалистов, работающих в системах "человек-машина", обусловленные разными причинами, в том числе связанными со стрессовыми состояниями. Следует отметить хорошую формулировку автором широко используемого, но произвольно трактуемого понятия "человеческий фактор": "человеческий фактор - это индивидуальные характеристики человека (профессиональные, психологические, физиологические, физические и др.), проявляющиеся в конкретных условиях взаимодействия с объектами управления" (с. 341). Далее это понятие анализируется с

стр. 124

позиций профилактики стрессовых состояний, которые могут быть вызваны эргономическими недостатками техники, рабочих мест, производства в целом. Кратко описаны основные эргономические рекомендации.

Специальные параграфы посвящены обеспечению личностной стрессоустойчивости человека в аспекте профессиональной ориентации, профессионального психологического отбора и адаптации к условиям труда. Они написаны очень лаконично, однако содержат ссылки на ранее изданную в издательстве "ПЕР СЭ" монографию В. А. Бодрова "Психология профессиональной пригодности" (2001).

В главе, посвященной индивидуальной профилактике стресса, основательно описаны сущность здорового образа жизни, роль физической подготовки и активного отдыха, правила рационального питания. При этом достаточно известные рекомендации представлены в систематизированном виде и научно обоснованы применительно к стрессовой проблематике. Физиотерапевтические и фармакологические способы воздействия, массаж, "эстеторегуляция" иллюстрируют выделенные автором приемы индивидуальной внешней регуляции (коррекции) стресса.

В главе, повествующей о психической саморегуляции, представлен широкий спектр приемов, основанных на использовании биологической обратной связи, аутогенной тренировки, медитации и др. Конечно, их описания не являются подробными методическими рекомендациями, но они хорошо ориентируют читателя и показывают возможности их использования для решения специальной задачи - преодоления стресса, уменьшения силы стрессовых воздействий на человека. Читателей, которые хотят получить более подробную, прагматически значимую информацию, автор вполне корректно отсылает к соответствующим литературным источникам.

Завершает книгу солидное, отнюдь не формальное заключение. В нем В. А. Бодров содержательно характеризует состояние научной проблемы психологического стресса и намечает перспективы ее дальнейшей разработки. Представляет интерес выдвинутая им гипотеза о двух уровнях психологических ресурсов.

Впечатления от содержания книги не снижает и то, что ряд вопросов в ней изложены очень подробно, а отдельные - излишне кратко, "пунктирно". С сожалением можно отметить также малое количество фактических данных в работе, выраженных в количественной форме и представленных в виде графиков, диаграмм или таблиц.

Вячеславу Алексеевичу Бодрову удалось написать труд междисциплинарного характера. В нем проблема психологического стресса раскрыта не только с позиций психологии, но и физиологии, социологии, медицины, эргономики. Книга имеет еще одну важную особенность: она одновременно является научной монографией, учебником и методическим руководством. Более того, в силу значительной социальной актуальности проблемы и высокого лингвистического качества текста, книга может заинтересовать не только специалистов, но и любого думающего человека.

Г. М. Зараковский, доктор психол. наук, Москва

стр. 125

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ "ПОЗНАНИЕ ЧЕЛОВЕКА ЧЕЛОВЕКОМ: ВОЗРАСТНОЙ, ГЕНДЕРНЫЙ, ЭТНИЧЕСКИЙ И ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТЫ" ПОД РЕДАКЦИЕЙ А. А. БОДАЛЕВА, Н. В. ВАСИНОЙ

Автор: Е. А. КЛИМОВ, Т. П. СКРИПКИНА

СПб.: Речь, 2005

Материалы, включенные в коллективный труд, отражают сложившиеся на сегодня теоретические, эмпирические и практические тенденции известной отечественной психологической школы, получившей название "познание человека человеком", создателем которой является доктор психологических наук, профессор, академик РАО А. А. Бодалев. На сегодняшний день под руководством его учеников созданы и успешно развиваются различные направления социальной психологии общения и познания людьми друг друга во многих регионах России, Украины, Белоруссии и Казахстана.

Эффективность любой совместной деятельности во многом определяется взаимоотношениями людей, в основе которых всегда лежит межличностное познание и межличностное общение. Рецензируемая работа посвящена анализу основных составляющих процесса познания людьми друг друга в общении, изучению наиболее значимых факторов, влияющих на его протекание и последствия. За многие годы развития этого направления в отечественной психологии под руководством А. А. Бодалева и его последователей проведено большое количество исследований, посвященных возрастным, гендерным, этническим и профессиональным аспектам общения и познания людьми

стр. 125

друг друга в разных социокультурных условиях. Это своего рода энциклопедия, освещающая основные составляющие процесса познания людьми друг друга в общении. Только простое перечисление исследований, проведенных в русле данного направления, заняло бы множество страниц. Поэтому остановимся на кратком анализе наиболее актуальных для сегодняшней реформируемой России тем, поднятых исследователями.

Монография начинается с анализа общих особенностей познания людьми друг друга. Подчеркивается, что в общении всегда реализуются своеобразные субъектно-субъективные отношения, в которых каждый из взаимодействующих людей одновременно является и "субъектом воздействия на других, и объектом воздействия с их стороны" (с. 16). С этой точки зрения социальную перцепцию можно интерпретировать как частный случай специфической формы психического отражения, имеющий два аспекта изучения: атрибутивный и фактологический. Показано, что теоретико-методологическим основанием социально-перцептивного подхода, единицей анализа является образ другого, понимаемый как целостный психический акт и обладающий всеми свойствами результата отражения: пространственно-временной локализацией, предметностью, целостностью, константностью, обобщенностью, структурностью. Своеобразием здесь выступает то, что в психический образ включается характеристика психологических качеств личности, которая не дана воспринимающему субъекту в той же непосредственности, как, например, физические свойства объекта. Однако именно эти качества следует рассматривать как главный предмет познания людьми друг друга (с. 24). Таким образом, познание людьми друг друга является процессом актуализации психологического содержания личности, которое закрепляется признаками внешности, поведения и деятельности человека в общественно-трудовой практике.

Однако, как показано многими авторами, зависимость между наличием социально-перцептивных способностей и тем, как они проявляются в деятельности, не носит линейного характера. В этой связи необходимо выясненить психологические факторы, опосредствующие эти связи. К ним авторы относят, прежде всего, особенности восприятия, мышления, способности к эмпатии в процессе познания людьми друг друга. В этом направлении исследований были выявлены общие и отличительные особенности так называемого гуманитарно-психологического мышления и мышления, изучаемого в классической психологии. Значительное внимание было уделено анализу условий и закономерностей развития вербального гуманитарно-психологического мышления, представляющего собой высшую генетическую ступень в отражении человека как личности и как субъекта познания, общения и труда. Эмпирически доказана взаимосвязь между эмпатией и некоторыми свойствами мышления и воображения, что подтверждает положение о том, что когнитивные и эмоциональные аспекты - мало обособленные и качественно определенные стороны в процессах социальной перцепции.

В настоящее время известны многие детерминанты и закономерности формирования первого впечатления о другом человеке. Показано, что первое впечатление - это сложный психологический феномен, включающий в себя чувственный, логический и эмоциональный компоненты, где наибольшее значение имеют особенности внешнего облика и поведения. Были изучены возрастные, профессиональные и половые факторы, которые определяют ход и результаты этого процесса. Но это только часть переменных, более или менее сильно влияющих на характер формирующихся у людей впечатлений о человеке. В проявлениях личности, отраженных в первом впечатлении, находит выражение ее сущность, она может быть раскрыта лишь в ее главных связях с действительностью: в труде, познании и общении.

Исследования показали, что межличностное познание определяется характеристиками социально-ориентированной деятельности субъекта, в контексте которой оно осуществляется и носит активно-деятельностную природу. Блестящим подтверждением этой позиции стал цикл работ, выполненных в рамках акмеологического подхода, где изучались профессиональные особенности межличностного познания.

Исследование основных инвариантов профессионализма началось с изучения социально-перцептивных особенностей педагогов еще в 70-е гг. в Гродненском и Кубанском университетах. Проникновение в закономерности социально-перцептивной регуляции педагогической деятельности и общения требовало усиленного внимания к анализу формирующихся у учителя представлений и понятий об ученике как основном предмете педагогической деятельности. Разными авторами в различные периоды были выявлены и изучены уровни и типы социальной перцепции учителя, зависимость ее содержания от типа организации деятельности, от особенностей личности учителя; виды рефлексивных действий в структуре социальной перцепции учителя; содержание и функции социально-перцептивного эталона школьника; взаимозависимость содержательной, операциональной и мотивационной сторон социальной перцепции; творческие аспекты познания учителем личности ученика; формирование социально-перцептивных умений студентов педвузов; акмеологические аспекты становления перцептивно-рефлексивной сферы студентов и учителей; социально-перцептивные и рефлексивные аспекты конфликта; формирование способности к эмпатии и многое другое.

стр. 126

При изучении деятельности педагога высшей школы было обнаружено, что ее эффективность предполагает осознание им того, как его понимают и оценивают студенты, какие требования к нему предъявляют и насколько он сам удовлетворяет этим требованиям. Другой аспект этой проблемы - понимание студентами своих педагогов, умение с ними взаимодействовать - выполняет важную роль в профессиональной подготовке учителей. Проведенные исследования дают материал о возрастных, половых, профессиональных особенностях восприятия и понимания студентами своих преподавателей.

Важнейшее значение для современной теории и практики имеет цикл работ, посвященных изучению социально-перцептивной компетентности руководителя, а также социально-перцептивных эталонов в связи с личностными качествами госслужащих как факторов эффективности их труда; взаимосвязи возрастных, гендерных, личностных характеристик госслужащих и познания ими себя и других людей. На основе выявленных закономерностей разрабатываются современные и эффективные психотехнологии, направленные на развитие творческого потенциала госслужащих.

В рамках данного подхода сформировалось направление, получившее название теории затрудненного общения. Под ситуацией затрудненного взаимодействия понимаются обстоятельства, в которых один или оба партнера фрустрируют социальные потребности другого или друг друга, в результате чего испытывают острые эмоциональные переживания. Все это приводит к трениям, сбоям в интеракции, к нарушениям в развитии личности. На сегодняшний день накоплено достаточное количество сведений и фактов, описывающих интегральные характеристики личности, которые могут выступать как условия затрудненного общения и взаимодействия.

Существенную роль в системе поведенческих параметров играет выразительное поведение человека и его интерпретация другими людьми. Изучены многие аспекты, характеристики, закономерности функционирования мимики и пантомимики, позы, двигательной активности, речи. Разработаны теоретико-методологические положения, которые необходимо учитывать при разработке проблемы диагностики эмоциональных состояний по экспрессии.

В рамках данного направления выполнена серия работ, посвященных проблеме опознания эмоций другого человека. Показано, что опознание эмоций - сложный процесс, включающий как когнитивный, так и аффективный компоненты. Основными же его составляющими являются формирование перцептивного образа и сличение этого образа с хранящейся в памяти системой эталонов.

Значительное место в рецензируемой работе отведено обзору исследований социально-перцептивных особенностей речи. Отмечено, что в Ленинграде в 70-е гг. были проведены первые симпозиумы "Речь и эмоции", "Речь, эмоции и личность". Сегодня в рамках "речевых исследований", изучают особенности голоса для опознания говорящего, эмоционально обусловленные изменения голоса, отражение в голосе и речи различных свойств индивидуальности и многое другое. Авторами установлено, что познание человека по его речи - явление многоаспектное, многомерное, сочетающее различные уровни, виды, задачи, критерии познавательных процессов. Оно выполняет функцию индикации свойств и состояний говорящего, взаимосвязано с другими планами общения, другими функциями речи, прежде всего, семантической, имеет определенную специфику и особый механизм осуществления.

В целях изучения возрастных и гендерных факторов восприятия и понимания людьми друг друга раскрыта специфика познания других людей детьми дошкольного и школьного возраста, воспитывающихся в семье и различных детских учреждениях. Определено, что невербальное поведение взрослых с первых дней жизни младенца выступает в роли средства социального контакта, подготавливая само общение, и к первому году жизни ребенок усваивает образцы невербального поведения различных людей. Нарушения общения приводят к задержке формирования способности понимать и правильно интерпретировать невербальное поведение незнакомых людей, их эмоциональные состояния и отношение к себе.

С возникновением речи невербальное поведение начинает выступать выразителем некоторых психологических явлений, субъектных свойств человека, приобретает статус семантических актов. Складываются первые, еще элементарные обобщенные представления о других людях, которые в старшем дошкольном возрасте конкретизируются и обобщаются. Образ другого человека приобретает точность, дифференцированность, константность.

Другим направлением психологии восприятия и понимания людьми друг друга является изучение гендерных особенностей кодирования и интерпретации экспрессии в педагогическом общении. Результаты исследований показали, что кодирование экспрессии является коммуникативным феноменом, успешность которого зависит от ряда социально-психологических переменных, среди которых не только принадлежность к той или иной социальной группе, но и тип гендерной идентичности, представленный в совокупности черт и качеств личности.

Важным аспектом проблемы познания и понимания людьми друг друга выступают межэтническое восприятие и понимание. А. П. Оконешнико-

стр. 127

вой - пионером в этой области - были раскрыты механизмы и динамика межэтнического восприятия и понимания людьми друг друга. Она впервые в отечественной психологии выявила авто- и гетеростереотипные свойства, присущие людям из двух этнических групп: русской и якутской. Было показано, что эти свойства имеют сложную динамическую социальную природу формирования и функционирования, играют важную роль в самооценке, межэтническом восприятии и понимании людьми друг друга, а также зависят от половой и этнической принадлежности.

В целом, как видно из проведенного анализа основных направлений исследований, психология общения, познания и понимания людьми друг друга в настоящее время бурно развивается. Расширяется ее предметное поле, а постоянно увеличивающиеся проблемные области являются востребованными как теорией, так и практикой. В связи с этим, можно выделить ряд самостоятельных направлений и центров исследований. Так, в Санкт-Петербургском университете под руководством доктора психологических наук, профессора В. Н. Куницыной изучаются гендерные и возрастные проблемы межличностных отношений, а также взаимозависимость социального интеллекта и эффективности познания другого человека. В Ростовском государственном университете группой ученых, возглавляемых доктором психологических наук, профессором В. А. Лабунской проводятся масштабные исследования по изучению феноменов, механизмов, детерминант экспрессивного невербального поведения, а также затрудненного общения личности. Более тридцати лет назад в Белоруссии, в городе Гродно возник научный центр по изучению особенностей и закономерностей познания людьми друг друга в образовательном пространстве. Под руководством профессора СВ. Кондратьевой изучается процесс педагогической рефлексии как один из видов социальной перцепции. Молодое для нашей страны, но уже теоретически обоснованное и практически востребованное направление исследований, связанное с изучением роли имиджа представителей различных сфер профессиональной деятельности - политиков, предпринимателей, ученых и др. - представляет профессор Е. А. Петрова, глава Международной академии имиджеологии. Следует отметить, что это направление исследований возникло в ответ на запросы социальной практики в области познания людьми друг друга, но здесь имеется множество этико-психологических вопросов, связанных не только с изучением, но и с созданием имиджа -образа политического лидера, политического деятеля, депутата и др.

Ждет своих исследователей и проблема психологических аспектов общения на макроуровне, а появление новейших средств коммуникации актуализирует задачу изучения сетевого общения. Но исследований, посвященных изучению внедрения сети Интернет в различные сферы общественной жизни, еще очень мало.

Практически не изучен вопрос, связанный с виртуальными формами воздействия на психику человека. Выступая виртуальной реальностью, Интернет для многих заменяет реальность подлинную. Однако степень этого влияния, особенно на молодежь, остается пока неисследованной.

Особую актуальность приобретают исследования, связанные с социокультурными реалиями нашей жизни. Постижение особенностей межэтнического и межнационального общения; восприятия и понимания представителей иной культуры, иной этнической и расовой принадлежности, а также создание психологических технологий, направленных на формирование установок толерантного сознания по отношению к ним, стали задачами государственной важности.

Подводя итог сказанному, можно смело утверждать, что самобытная, оригинальная научная школа, изучающая фундаментальные закономерности познания, общения и понимания людьми друг друга востребована практикой общественной жизни, а потому имеет большое будущее.

Е. А. Климов, академик РАО, доктор психол. наук, Москва

Т. П. Скрипкина, доктор психол. наук, Ростов-на-Дону

стр. 128