4. О фильме «Дикое поле»
В качестве своеобразного продолжения “Окраины” Луцик намеревался снять фильм “Дикое поле”. Критики отмечают, что, хотя сценарист не успел реализовать этот настоящий замысел, «в принципе свой долг он уже выполнил. И перед Родиной. И перед профессией. И перед другом. А болтаться одному на окраине “новой жизни” ему было неинтересно» [2, с. 277].
Примерно через 15 лет после создания сценария «Дикое поле» он попал в руки режиссеру Михаилу Калатозишвили, который и снял фильм уже после смерти авторов сценария. «С материалом режиссер справиться не смог – сил просто не хватило. Хотя надо отдать ему должное: Калатозишвили отнесся к «Дикому полю» трепетно. Такое ощущение, что не режиссер снимал фильм по сценарию, а наоборот: сценарий ко многому обязывал… Так и получилось: часть фильма распадается на сцены, а от второй не можешь оторваться» [6].
Сценарий «Дикого поля» повествует о некоем странном, сказочном пространстве: “Здесь можно жить вечно. Здесь не умирают люди. Если захочешь, ты сможешь прожить здесь тысячу лет…” Здесь царит откровенность, честность и свобода (“Мы Москве не присягали!”). Здесь пространство победило время. Умерший человек, закопанный в эту землю, оживает. Кстати, Луцик намеревался снимать фильм в песках Египта, тем самым придав происходящему некий библейский оттенок. Но не успел. 28 октября 2000 года Петр Луцик скончался от сердечного приступа» [4].
«Посреди степи, обдуваемый всеми ветрами, стоит убогий каменный домишко. Здесь живет врач Митя. Сушит травы, кипятит свой нехитрый медицинский инструмент. Спасает местных: кого от смертного запоя, кого от ранения. По вечерам настраивает радио, регулярно ходит к почтовому ящику – ждет весточки от невесты. В общем – неустроенно, одиноко и безрадостно. Хотя нет, не одиноко: городской доктор замечает человеческую фигуру на горе. Та то исчезнет, то появится. Доктор – на гору, странный человек – на его двор. “Верно, Ангел”, – почему-то решает Митя.
Первую половину фильма пребываешь в недоумении. Картинки меняются, персонажи переходят из одной сцены в другую. Ну да – натура роскошная: степь да степь кругом. Ну да – артисты загримированы под настоящих мужиков: не отличишь. Понимать бы еще, к чему это? И вдруг все меняется. Начинается какое-то шаманство! Создается ощущение, что фильм “Дикое поле” сняли два режиссера: бездарный чуть было не запорол, а гениальный все выправил. Степь оживает: слышно, как гудит ветер. Невольно зажмуриваешься – чтобы песок не попал. При этом на глазах оживает человек, ошарашенный молнией и заботливо зарытый местными мужиками в землю.Каким-то чудом экранное время становится реальным. И даже у самого ярого скептика язык не поворачивается сказать: “Так не бывает! Это кино!” Как раз напротив:с какого-то момента начинаешь верить, что в этом диком поле возможно все. Даже перманентное воскрешение…
“Дикое поле” надо смотреть. Чтобы увидеть, как разрозненные кадры сплетаются воедино и получается даже не рассказ –притча.Миф.Вне времени и вне пространства: эта история могла произойти где угодно! <…> Здесьсвои законы: покойники оживают, вечные невесты оказываются чужими женами, а названные ангелы умело орудуют скальпелями. Здесь свои пророки:Луцики Саморядовпридумали нелепую смерть своему доктору от руки “ангела”. Через 15 лет эта история зажила собственной жизнью, воскресив создателей» [6].
Создание условного времени и пространства в сценариях Луцика и Саморядова не случайно, как и тяготение их авторов к притчевому повествованию, к созданию мифа. Эти черты художественного мышления сценаристов отражают потребность художников слова в обобщении извечных, универсальных законов человеческой жизни, стремление отстоять эти законы с помощью средств художественного изображения бытия. «В одном своем интервью Луцик говорил о своих героях так: “Фундаментальные законы жизни, они существовали, и будут существовать в любых цивилизациях, общественных строях, религиях, национальностях, они есть в христианстве, были до христианства, и будут после. Вотэти основные законы совмещения с человеком, вообще со всем остальным,мы все пытаемся осознать. Явно или неявно, подсознательно…”,– и далее: “Герой любит что-то такое, чего еще нет. Вот ходит под этими звездами, чувствует, что что-то будет, а что– не понимает”.Ведь это очень по-русски – искать то, чего нет; любить то, чего нет, и чего-то ждать… И пока за “фундаментальные законы жизни” принимаются биржевые котировки баррелей нефти,чувство, “что что-то будет”, все более доминирует…”