Билет № 3
Символизм как направление в поэзии модернизма;
80 е годы критика реализма. Они говорили о том, что реализм плох, потому что описывает реальность. Он исключительно описывает, и больше ничего. Надо сделать реальность отчетливее. Литература не отражает, а концентрирует действительность. Пушкинский дом Андрея Битова.
Декаданс - упадок или распад. Гноссиология и этика исчезают, из- за разлома Ньютовской физики. Основа его- эстетика. Отказ от морали, просто заявление о том, что нравится, а что нет. Если нет ни этики ни гносеологии. Значит эстетика расширяется. Выход- создание нового литературного направления. Выходит символизм. Это не исконно русское течение. Оно пришло из франции.
Жан Мориас написал Манифес т Деканданса. Новаторство симвалистов слова утрачивают привычные понятия. Символы. К примеру дым- символ непонимания того, что происходит, непознаваемости. Ночь – знак тревоги и одиночества.
Изначально символизм отторгался. С одной стороны непонимающими читателями, а с другой- другими профи писатели. Но когда их метод поняли, то приняли безоговорочно. Кроме того это была поэтическая квинтесенция. Челвоек для поняития этого долен был расшифровать стих и пробраться к идее через череду символов. Таким образом читатель становился соавтором.
Для символистов была иерархия миров. Наш там был самым простым.
Старшие символисты
Мерешковский, Гипиус, Брюсов, Бальмонт, Сологоб.
Младшине Белый, Блок,Сергей Соловьев, Юрий болтушайтис, Иванов.
Символизм начал погибать. Потому что наскучил. Все. Что происходит сразу - скоротечно. Все это было уже не ново. Они пытались усложнять систему, но таким образом редели читатели. Потому что понимающие находили что-то, а непонимающие уже нет. Последнее,что добило жанр- наплыв подражателей. Они объяснли что именоо и как дхотят сказать. Это привело к тому, что хи поклонники начали писать стихи в стиле символистов. Некоторые подражатели писали стихи лучше, чем их учителя. Символическая гибудь символистов была предсказано Соловьевым. Нашим филсофом.
Утопия и антиутопия как жанр литературного произведения. Традиция Ф.М. Достоевского в повести А.П. Платонова «Котлован»;
Там и там герои творят новый мир. У Достоевского апокалипсис — внутреннее свойство его прозы. Он всегда происходит в центре, где опустошение наступает немедленно, и там, в ядре романа, все апокалиптически гибнет, гибнет там, где сильнее всего действуют связи с небом и с адом, там, где зона повышенного жара. А на периферии быдло спокойно щиплет травку. С точки зрения человека, заглянувшего в эпицентр романа, намерение Лужина жениться или стихи Ракитина («Эта ножка, эта ножка, подвернулася немножко») звучат совершенно так же, как вздохи мертвеца на кладбище. На периферии мертвецы еще не чувствуют себя мертвецами и вот, значит, сочиняют стишки, заказывают у портного модное платье, женятся.
У Платонова в «Котловане» Чернобыль уже произошел навсегда. Состояние, в котором мы застаем его героев, намного понятнее и доступнее нам, людям конца XX столетия, чем современникам писателя. Живые мертвецы населяют все пространство повести. Это Лазари, уже умершие и вдруг на короткий миг ожившие. Они сохранили привычку мертвых людей спать в гробах и не пугаться покойников.
Конармия – утопия. Все вышло, но есть погибшие.
В повести группе строителей дано задание построить так называемый «общепролетарский дом», цель которого — стать первым кирпичиком в утопическом городе будущего. Однако строительство заканчивается на котловане будущего фундамента дома, дальше дело не идёт, и к строителям приходит понимание тщетности создания чего-либо нового на обломках уничтоженного старого, а возможно, и осознание того, что цель не всегда оправдывает средства. На другом плане сюжета повести бездомная девочка Настя, являющаяся воплощением будущего, будущих жильцов дома, живущая на стройке (что символично, ввиду отсутствия кроватей строители подарили девочке два гроба, отобранных ими предварительно у бедных крестьян — один в качестве кровати, второй — в качестве коробки для игрушек) умирает, так и не дождавшись постройки общего дома для всех: светлая когда-то утопия, логически зайдя в тупик, неотвратимо превращается в жёсткую антиутопию. Повесть показывает жестокость и бессмысленность тоталитарного строя тогдашнего СССР. Текст описывает историю большевистской России времён индустриализации и коллективизации на языке той эпохи. Жёстко утончённые, до гротескного сюрреализма, реалии тех времён изображены ярко и выразительно.