Осложненное предложение и его место среди других синтаксических единиц Черемисина м. И. Осложненное предложение в его отношении к сложному и простому1

В современной лингвистике можно считать признанным существование трех типов предложений: простые, осложненные (не так давно считавшиеся подтипом простых) и сложные. В первой половине XX в. предложение рассматривалось как единица речи. В настоящее время уже не остается сомнения в том, что за бесконечным множеством речевых предложений стоит относительно небольшой набор абстрактных языковых единиц, которые не даны нам в прямом наблюдении – ни в звучании, ни в графической, буквенной записи их представить нельзя. Однако мы учимся строить модели этих языковых сущностей, и определенные успехи в этом направлении уже, несомненно, есть.

Достижения лингвистов в решении этой задачи пока скромны, но я попытаюсь коротко сформулировать основные общие представления об «устройстве» синтаксического яруса языка. Я говорю «ярус» потому, что дальше выделяю в нем два уровня: уровень простых предложений и уровень сложных.

Простые предложения как единицы языка относительно немногочисленны. Они являют собою образцы, по которым строится все разнообразие фраз в устной и письменной речи.

Мы не знаем и не можем узнать, как «на самом деле» устроены эти образцы, как они хранятся в нашей языковой памяти. Но на базе тех знаний, которые у нас есть, мы можем его моделировать. Главный компонент, без которого предложение как единица языка невозможно, – предикат. Предикат может быть единственным компонентом модели. Все остальные модели предполагают участие актантов, обязательных именных компонентов, формы которых предопределяются валентностями предикатов.

Все предикаты с грамматической точки зрения глагольны. Одни выражаются непосредственно глаголами, другие – аналитическими формами именного сказуемого, в составе которых глагол представлен бытийной или другими связками. Глагольные предикаты тоже могут быть аналитическими.

Как показывает опыт эмпирической работы в этом направлении, число актантов вряд ли превосходит четыре (у глаголов перемещения объекта: кто – что – откуда – куда перемещает). Например: Япереложилпаспортизпортфелявовнутреннийкарман. Пять актантов у одного глагола можно допустить лишь условно. Фразы типаЯехалнамерседесеизКурскавМосквупоСимферопольскомушоссев текстах практически не встречаются, а если попадаются, воспринимаются как выпадающие из узуса. Их естественнее интерпретировать как объединение двух или трех моделей:Яехалоткуда-куда,ехалначем,ехалпотакойтрассе.

Актантами могут быть любые имена существительные и их эквиваленты в формах, отвечающих валентности предиката. Чаще всего это существительные и лично-предметные местоимения. Но глаголы местонахождения, движениям перемещения объекта предполагают обязательные «актанты-локализаторы», которые в одних языках выражаются формами локальных падежей, например, в алтайском – местного, дательного (и формирующегося направительного) и исходного, а в других – широким спектром именных групп со служебными словами. В этой позиции возможны и пространственные наречия, которые традиционно оценивались как обстоятельства места (рус. наверху,вниз,сбоку,сзадии др.).

Предложения, в которых содержатся только предикат и его актанты, мы называем элементарнымпростым предложением (ЭПП).

План выражения модели ЭПП мы представляем «двухэтажной» формулой, верхняя строка которой («числитель») с помощью формальных символов отражает план выражения, нижняя («знаменатель») – план содержания.

Формализация плана содержания связана с определенными трудностями, которые обусловлены общей неразработанностью и противоречивостью формального языка семантики. Но мы отображаем смыслы именных позиций с помощью вопросительно-относительных местоимений, а предикат – самым употребительным глаголом соответствующей ЛСГ. Например: кто – с кем – о чем (говорить). Разумеется, все формулы должны сопровождаться сериями примеров. В будущем, я думаю, будет создан единый формально-семантический язык, когда в одной строке с помощью разного рода дескрипторов будут определены и форма актанта, и его функция.

Актантных «падежей», а точнее, форм, выполняющих функции актантов, мы на данном этапе видим девять: 1) номинативный; 2) аккузатив (эту функцию в якутском выполняют пять падежей, в русском четыре, в алтайском три); 3) датив – падеж адресата и объекта эмоции, устремленной к объекту); 4) аблатив – падеж «отчуждения» объекта, от которого отстраняются; 5) локатив (местный падеж); 6) инструменталис – падеж орудия действия и средства; 7) комитатив, или совместный – падеж соучастника, без которого само действие невозможно. Еще два «падежа» мы вынуждены были ввести для «особых случаев»: 8) делиберативный падеж, падеж делиберативного объекта – о чем идет речь. Такой падеж представлен в хакасском, в русском это «предложный» в том значении, которое его представляет в грамматике – о чем, о ком (речь, мысль). В других тюркских языках Южной Сибири это «нулевая» форма имени в сочетании с послелогами; 9) падеж санкции – за что (кто-то наказан или поощрен). Во всех языках, с которыми мы работали, это отношение выражается с помощью служебных слов, например в русском за+N₄(наградить (кто) – кого – чем – за что). К этим девяти типам позиций надо прибавить еще три локализатора, которые могут выражаться и названными падежами, и иначе.

Исходя из того, что число именных позиций в составе одного ЭПП ограничено четырьмя, можно рассчитать теоретически возможное количество моделей этого типа – оно большое, но совсем не огромное – 402 (2 + 8 + 56 + 336). Как всегда в языке, эта «расчетная возможность» имеет очень большой «запас прочности»: в любом языке значительно больше половины клеток остается пустой. Правда, здесь учтены только глагольные модели, но именные менее разнообразны.

Я считаю, что реальное число взаимно противопоставленных структурных формул не достигает ста. Но надо иметь в виду и возможное (и вполне вероятное, ожидаемое) увеличение количества «семантических падежей», т. е. значений, отклоняющихся от базовых, а отсюда следует возможность омонимии структурных формул: за одной формулой могут стоять семантически противопоставленные типы ЭПП. Серьезные исследования по разграничению сферы варьирования одной модели и «омонимии» структурных формул разных моделей еще предстоят.

ЭПП в системе языка выполняет две функции, сопоставимые с функциями самого языка: коммуникативную и гносеологическую. Первая состоит в том, что в форме предложений выражается и передается от человека к человеку, в пространстве и времени, вся информация. Вторая функция, гносеологическая (познавательная), состоит в том, что в каждой модели закреплен, «законсервирован» важный элемент познавательного опыта, накопленного человечеством, освоенного данным конкретным этносом, носителем данного языка. Этот познавательный опыт – наш «познанный мир» – передается вместе с языком каждому новому поколению. Знания, накопленные человечеством, хранятся в двух основных формах. Одна из них – это словарный состав языка. Лексика представляет собой собрание номинаций всех мелких фрагментов «клеточек» опыта, разбитых на классы в соответствии с типами фрагментарно отображенного опыта. Единицы словаря подвержены грамматическому варьированию в соответствии с тем, как «живет», как реализуется слово, фиксирующее тот или иной фрагмент опыта, и как он соединяется с другими фрагментами в единой картине. За каждой единицей словаря стоит определенная система его грамматических форм и семантических вариантов, которые хранятся в памяти людей и позволяют им поворачивать инвариантное содержание под многими углами зрения.

Активный словарный запас отдельно рядового человека составляет от 10 тыс. (это словарь среднего выпускника школы) до 20-25 тыс. (полный словарь сочинений, писем, дневников Пушкина – 22 тыс., сочинений Шекспира – 25 тыс.). Пассивный словарь значительно, может быть, в 4–5 раз больше. Президент китайской Академии наук Го Мо Жо гордился тем, что знает 127 тыс. иероглифов. Словарный состав высокоразвитого языка достигает миллиона лексических единиц (английский, русский).

Но все-таки словарный состав – это только анатомия языка. Никакое множество фрагментов не отражает мира, каким мы видим его. Картина мира открывается только в предложении. Элементарное простое предложение – это та клеточка, которая позволяет нам увидеть, что мир дается человеку не как гора разрозненных представлений о вещах, признаках, действиях, а как конечное – и небольшое – множество типовых ситуаций, фиксированных языковыми формулами. Оно не может быть большим, потому что должно храниться в нашей «близкой памяти» в состоянии «боевой готовности». Мир для homosapiens’a, человека разумного, раскрывается через ситуации, в которых он живет и действует. Обобщенное отражение типовой ситуации в языке называется пропозицией.

Совокупность элементарных простых предложений каждого языка – это своего рода каталог обобщенных базовых пропозиций, каждая из которых определяется каким-то видом действий, состояний, движений, бытия и местонахождения и в рамках которых выделяются другие, более частные отношения, связывающие участников, необходимых для осуществления данного действия. Таких обобщенных «картинок» у нас, я думаю, всего около ста, и мы легко и естественно сводим к ним все бесконечное разнообразие мелькающих вокруг нас жизненных ситуаций.

Простое неэлементарноепредложение представляет собой распространение какого-то элементарного за счет «внемодельных» компонентов. Это могут быть определения и обстоятельства, уточняющие и ограничивающие семантический объем актантов и предиката. Ср.:Друзьяпреподнеслиюбилярурозы–Верныедрузьяторжественнопреподнеслисмущенномуюбилярувеликолепныерозы. Здесь перед нами уже не единица языка, а единица речи.