Тема 4. Культура

1. Визначення поняття “культура”

2. Особливості соціологічного аналізу культури

3. Основні елементи культури

4. Функції культури

Гидденс Э (2005) гл.4 Социальное взаимодействие и повседневная жизнь

1) Изучение повседневной жизни

2) Невербальное общение

3) Социальные правила и беседа

4) Лицо, тело и речь при общении

5) Взаимодействие во времени и пространстве

6) Заключение: непреодолимое стремление к близости

Гидденс Э (1999) гл.4 Социальное взаимодействие и повседневная жизнь

1) Изучение повседневной жизни

2) Невербальное общение

3) Социальные правила и беседа

4) Лицо, тело и речь при общении

5) Взаимодействие во времени и пространстве

6) Повседневная жизнь в культурной и исторической перспективе

7) Микрсоциология и макросоциология

8) Резюме

ТЕКСТИ ПЕРШОДЖЕРЕЛ

Уайт Л.А. Символ: фундаментальный элемент культуры // Человек и общество: Хрестоматия / Под. ред. С.А.Маке¬ева. – К., 1999. – С. 148–155.

Человеческое поведение формируется по мере использования символов. Символ – это то, что превратило нашего антропоидного предшественника в антропоида, а затем сделало из него человека. Все цивилизации возникают и самосохраняются благодаря использо¬ванию символов. Символ – это то, что способствует превращению детеныша вида Ноmо sарiеns в человека; слепоглухонемые не оперируют символами и не становятся людьми в полном смысле слова. Все человеческое поведение сводится к использованию символов или зависит от него. Поведение людей представляет собой символическое поведение; символическое поведение оказывается поведением людей. Символ – это универсум человечества...

То, что имеется множество поразительных подобий в поведе¬нии человека и человекообразых обезьян, вполне понятно и широко известно; не исключено, что шимпанзе и гориллы в зоопарке также их замечают и отдают в них отчет. Столь же несомненно и то, что поведение людей напоминает поведение и многих других животных. Практически так же очевидны и отличия в поведении человека и прочих живых созданий, но их совсем не просто определить. Я говорю “очевидны”, ибо любому совершенно ясно, что все известные животные не в состоянии приобщиться к миру людей, участвовать в нем так, как участвует в нем каждый из нас. Невозможно, чтобы собака, лошадь, птица или даже человеко¬образная обезьяна хоть в какой-нибудь мере осознали значение креста для христиан или уразумели, что черное (в Китае – белое) является цветом траура. Ни одна шимпанзе или лабораторная крыса не способна понять различие между святой и дистилли¬рованной водой, осознать значение слов “вторник”, “три”, “грех”. Ни одно животное, за исключением человека, не отличает племянника от дяди, а кросскузена от параллельного кузена. Только человек способен совершать преступления вроде инцеста или адюльтера; только он помнит о Воскресении и почитает его Святым. И как мы хорошо знаем, дело совсем не в том, что низшие животные, подобно людям, способны на то же самое, но в меньшей степени; они напрочь лишены дара понимания и различения. Как давно заметил Декарт, суть “отнюдь не в том, что животное наделено Разумом в меньшей степени, чем человек, а в том, что они его лишены вовсе...”

Символ можно было бы определить как вещь, ценность, значе¬ние которой устанавливается теми, кто ею пользуется. Я говорю “вещь”, поскольку символ может принимать любую воспринимаемую форму, он может иметь все физические признаки, такие как цвет, звук, запах, вкус.

Значение, или ценность, символа никоим образом не проис-ходит из внутренних физических свойств объекта: соответ-ствующий трауру цвет может быть желтым, зеленым или любым иным; пурпур вовсе не обязательно является цветом роялистов; в Маньчжурской империи им был желтый... Значение символа устанавливается теми, кто им пользуется; значение извлекается людьми из материальных объектов и событий и возводится в ранг символа. Символы “обретают свое значение”, обратимся к мысли Локка, “из каприза и прихоти человека”.

Все символы должны иметь физическую форму, иначе они не станут достоянием нашего опыта... Однако значение символа не обнаруживается в процессе экспериментального изучения его материальных свойств. Нельзя сказать ничего определенного о том, что обозначает “х” в алгебраическом уравнении; обращаясь только к слуху, никто не в состоянии выявить символическое значение ноты “си”; просто взвешивая свинью, нельзя сказать, сколько золота можно за нее выручить; исходя только из длины волны конкретного цвета, нельзя сказать, когда она означает отвагу или малодушие, “стоп” или “идите”; точно так же невоз-можно выявить смысл фетиша физическими или химическими исследованиями. Значение символа схватывается исключительно сверхчувственными, символическими средствами...

И потому Дарвин говорит: “То, что отличает человека от низших животных, это не способность понимать артикулирова-нную речь, ведь всем известно, собаки понимают многие слова и предложения”.

Человека отличает от собаки – и всех прочих созданий – то, что он играет активную роль в установлении значений, которые должны иметь отдаваемые голосом приказы, а собака нет. Соба¬ка не способна и не участвует в установлении значений отдаваемых приказов. Какими словами отдавать приказ наброситься на кого-то или нечто принести, будет ли приказ наброситься комбинацией тех или иных звуков – обо всем этом собаке нечего “сказать”. Ей отведена исключительно пассивная роль, и иной она быть не может. Она заучивает значение отданных голосом команд подобно тому, как ее слюнные железы учатся реагировать на звонок. Но человеку принадлежит активная роль, и он становится творцом: пусть “х” будет равен трем фунтам угля, и он действительно будет равен; пусть снятие головного убора в церкви будет знаком уважения, и так оно и будет. Подобная творческая способность, свободное, активное и прихотливое установление смысла вещей является наиболее уни-версальной, равно как и наиболее существенной характе-ристикой человека. Играя, дети легко пускают ее в ход: “Предпо-ложим, что этот камень – волк...”

Все культуры (цивилизации) символичны в своей основе. Именно способность продуцировать символы наделяет культуру бытием, именно оперирование символами позволяет культуре воспроизводить себя во времени. Без символов невозможна культура, без них человек останется просто животным, а не наделенным разумом и чувством существом.

Артикулированная речь является самой важной формой символического выражения. Устраните речь из культуры и что от нее останется? Давайте поразмыслим.

Без артикулированной речи мы будем лишены собственно человеческой социальной организации. Семья, вероятно, сохра¬нится, но эта форма организации не присуща исключительно людям; она не является человеческой реr sе. Однако у нас не будет запрещения инцеста, а также будут отсутствовать правила, предписывающие экзогамию и эндогамию, полигамию или моно¬гамию. Как без артикулированной речи может допускаться кросскузенный брак и запрещаться параллельно-кузенный брак? Как в отсутствие речи могут сложиться правила, которые запрещают многоженство и допускают наличие лишь одной супруги в каждый отдельный промежуток времени?

Без речи мы будем лишены политической, экономической, религиозной или военной организации; у нас не сложатся принципы этики и этикета; у нас не будет законов; не будет ни науки, ни теологии, ни литературы; не будет игр и музыки, разве что на самом примитивном уровне. Ритуалы и церемониальное убранство будут лишены всякого значения. И, разумеется, без артикулированной речи мы обречены существовать без орудий: мы будем пользоваться тем, что случайно попадется нам под руку, как это происходит с высшими приматами, поскольку именно речь способствовала превращению беспорядочного применения орудий приматами в их целенаправленное и систематическое использование, характерное только для человеческих существ.

Короче говоря, без символической коммуникации в той или иной форме культура не формируется. Слово есть подлинное начало культуры и залог ее сохранения во времени.

В то же время вместе со всей своей культурой человек остается существом биологическим и стремится к тому же, к чему стремится все живое: к самосохранению и самовоспроизводству. Он нуждается, если говорить конкретно, в пище, крыше над головой, защите от врагов, здоровье, в продолжении рода. Тот факт, что человек, подобно всем другим животным, действительно стремится ко всему этому, конечно же, дает основания утверждать, будто не существует “принципиальных отличий в поведении человека и других живых созданий”. Однако если человек чем-то и отличается, так не целями, а средствами. Собственно человеческие средства оказываются культурными средствами: культура представляет собой образ жизни существ, называемых людьми. И поскольку эти средства, культура обусло¬влены дарованиями, которыми обладает исключительно человек, то есть способностями применять символы, отличия в поведении человека и других созданий не просто велики, они принципиальны и фундаментальны.

Поведение человека бывает двух видов: символическое и несимволическое. Человек зевает, потягивается, кашляет, плачет от боли, почесывается, сжимается от страха, “свирепеет” от злости и т.п. Такое несимволическое поведение свойственно не одному только человеку; оно присуще как приматам, так и многим другим живым существам. Но люди общаются с себе подобными посредством речи, используют “заговоры” от несчастий, призна¬ются в грехах, создают законы, соблюдают правила этикета, толкуют свои сны, классифицируют родственников по соответствующим категориям и т.д. Это поведение является уникальным; только человек способен к нему; оно присуще человеку, ибо состоит в использовании символов и обусловлено их использо¬ванием. Несимволическое поведение существ рода Homo sapiens оказывается поведением человека как биологического существа; символическое поведение является надбиологическим, собственно человеческим. Символ – вот что превращает антропоида в чело-века в полном смысле слова...

Человеческий детеныш становится человеком в той мере, в какой овладевает навыками символической деятельности. Только посредством артикулированной речи – не обязательно произносимой вслух – он в состоянии приобщиться к миру людей и участвовать в нем. Заданный ранее вопрос здесь может быть повторен вновь. Удастся ли без символической коммуникации подрастающему ребенку узнать такие вещи, как социальная организация, этика, этикет, ритуал, наука, религия, искусство и игры, а также что-либо понять в них. Ответ, разумеется, отрицательный, без символов ему ничего не узнать и ни в чем не разобраться...

Случаи с детьми, которые многие годы были изолированы от общения с людьми вследствие слепоты или глухоты, но которые в конце концов включались в символическую коммуникацию, особе¬нно показательны в данном отношении. Пример с Элен Келлер является одним из наиболее поучительных...

Элен Келлер потеряла зрение и слух в раннем возрасте вследствие болезни. Она росла, практически не вступая ни с кем в символи¬ческие контакты. К семи годам, то есть ко времени прихода в семью ее воспитательницы мисс Салливан, в поведении Элен, по описа¬ниям очевидцев, практически не угадывались человеческие черты. Это был своевольный, недисциплинированный и неуправля¬емый зверек.

В первый же день пребывания в доме Келлер мисс Салливан научила Элен ее первому слову, написав его на ее собственной руке. Но это слово было еще только знаком, не символом. Через неделю Элен уже знала несколько слов, но, как сообщает мисс Салливан, она “понятия не имела, как их использовать, и ничего не знала о том, что у всего есть имя”. За три недели Элен выучила восемнадцать суще¬ствительных и три глагола. Но она оставалась на уровне знаков; она еще не осознавала, что “у всего есть имя”.

Элен путала слова-знаки “кружка” и “вода”, так как оба очевидно ассоциировались с питьем. Мисс Салливан предпри-няла ряд попыток развеять заблуждение, не завершившихся, однако, успехом. Однажды утром, примерно через месяц после появления мисс Салливан в доме Келлер, вдвоем с Элен она направилась к насосу в саду. О том, что произошло дальше лучше всего сказать словами мисс Салливан:

“Я подставила руку Элен с кружкой под кран и открыла его. Пока холодная вода под напором наполняла кружку, я написала “в-о-д-а” на ее свободной ладони. Слово, которое возникло практически одновременно с ощущением холодной воды, пролив¬шейся на руку, казалось, поразило ее. Она выронила кружку и замерла. Внезапно лицо ее просветлело. Несколько раз она написала слово “вода”. Затем она присела на землю и спросила, как она называется, прикоснулась к насосу и садовой ограде и поинтересовалась их именами, вдруг она обернулась ко мне и спросила мое имя... За несколько часов она пополнила свой словарный запас тридцатью новыми словами”.

Однако теперь слова стали не просто знаками, какими они остаются для собаки и какими они только что были для Элен. Они стали символами. Элен наконец ухватила и повернула ключ, который впервые ввел ее в новый универсум: мир людей. Вот как Элен сама описала это удивительное происшествие:

“Мы шли по дорожке к беседке, привлеченные благоуханием жимолости, которой она была увита. Кто-то пустил воду, и моя учительница подставила руку под струю. Когда холодный поток окатил ее, она на другой написала слово “вода”, сначала медленно, а потом быстро. Я замерла и все внимание сосредоточила на движениях ее пальцев. Внезапно пришло неясное ощущение чего-то основательно забытого – волнение возвращающейся мысли; и вдруг таинство языка открылось мне. Я теперь знала, что слово “вода” означает восхитительную прохладу, перекатыва¬ющуюся через мою руку. Что живое слово разбудило мой дух, открыло ему свет, надежду, радость, освободило его”.

Это переживание преобразило Элен. Мисс Салливан обучала Элен владеть механизмом применения символов и пускать его в ход. Элен, со своей стороны, научалась понимать внешний мир с помощью этого механизма, который бездействовал все предыду¬щие годы, погруженный в темноту и молчание глазами, не спо¬собными видеть, и ничего не слышащими ушами. Отныне она рвала путы и овладевала новыми территориями. Теперь ее продвижение вперед должно было стать быстрым.

“Я ушла от беседки, – сообщает Элен, – полная страстного желания учиться. Все вокруг имело имя, а каждое имя порождало новую мысль. Когда мы вернулись в дом, в каждом предмете, к которому я прикасалась, казалось, трепетала жизнь. Так было потому, что я все воспринимала в необычном, внезапно откры¬вшемся мне свете”.

Элен стремительно прогрессировала. “Сдвиги к лучшему прои¬сходят ежедневно, – записала мисс Салливан в своем дневнике, – практически ежечасно. Все теперь должно иметь имя... Она оставляет знаки и мимику, которыми пользовалась прежде, по мере того, как ей удается закрепить слова за предметами... Ее лицо день ото дня становится все более выразительным...”

Трудно вообразить более красноречивое и убедительное подтве¬рждение значимости символов и более недвусмысленное указание на бездну, разделяющую человеческий разум и разум, который не оперирует символами.

Естественный процесс биологической эволюции приводит к возни¬кновению у человека, причем исключительно у человека, новой и необыкновенной способности: способности пользоваться симво¬лами. Артикулированная речь представляет собой наиболее важную форму символической деятельности. Артикулированная речь озна¬чает коммуникацию посредством идей; коммуникация означает сохранение – традицию, а сохранение означает накопление и прогресс. Однажды возникнув, дар символизации воплощается в генезисе нового ряда феноменов: надсоматического, культурного ряда. Все цивилизации порождены и сохранены посредством символов. Культура, или цивилизация, оказывается особым резуль¬татом биологической, поддерживающей жизнь деятельности специ-фического животного, а именно человека.

Поведение человека – это символическое поведение; если оно не символическое, то оно и не человеческое. Детеныш рода Ноmо sарiеns становится человеком постольку, поскольку он введен и участвует в поддержании порядка, именуемого культурой. И ключ к этому миру, а также условие деятельности в нем – это символ.