Поединок.

Вернувшись с плаца, подпоручик Ромашов подумал: «Сегодня не пойду: нельзя каждый день надоедать людям». Ежедневно он просиживал у Николаевых до полуночи, но вечером следующего дня вновь шёл в этот уютный дом.

«Тебе от барыни письма пришла», — доложил Гайнан, черемис, искренне привязанный к Ромашову. Письмо было от Раисы Александровны Петерсон, с которой они грязно и скучно (и уже довольно давно) обманывали её мужа. Приторный запах её духов и пошло-игривый тон письма вызвал нестерпимое отвращение. Через полчаса, стесняясь и досадуя на себя, он постучал к Николаевым. Владимир Ефимыч был занят. Вот уже два года подряд он проваливал экзамены в академию, и Александра Петровна, Шурочка, делала все, чтобы последний шанс (поступать дозволялось только до трёх раз) не был упущен. Помогая мужу готовиться, Шурочка усвоила уже всю программу (не давалась только баллистика), Володя же продвигался очень медленно.

С Ромочкой (так она звала Ромашова) Шурочка принялась обсуждать газетную статью о недавно разрешённых в армии поединках. Она видит в них суровую для российских условий необходимость. Иначе не выведутся в офицерской среде шулера вроде Арчаковского или пьяницы вроде Назанского. Ромашов не был согласен зачислять в эту компанию Назанского, говорившего о том, что способность любить даётся, как и талант, не каждому. Когда-то этого человека отвергла Шурочка, и муж её ненавидел поручика.

На этот раз Ромашов пробыл подле Шурочки, пока не заговорили, что пора спать.

На ближайшем же полковом балу Ромашов набрался храбрости сказать любовнице, что все кончено. Петерсониха поклялась отомстить. И вскоре Николаев стал получать анонимки с намёками на особые отношения подпоручика с его женой. Впрочем, недоброжелателей хватало и помимо неё. Ромашов не позволял драться унтерам и решительно возражал «дантистам» из числа офицеров, а капитану Сливе пообещал, что подаст на него рапорт, если тот позволит бить солдат.

Недовольно было Ромашовым и начальство. Кроме того, становилось все хуже с деньгами, и уже буфетчик не отпускал в долг даже сигарет. На душе было скверно из-за ощущения скуки, бессмысленности службы и одиночества.

В конце апреля Ромашов получил записку от Александры Петровны. Она напоминала об их общем дне именин (царица Александра и её верный рыцарь Георгий). Заняв денег у подполковника Рафальского, Ромашов купил духи и в пять часов был уже у Николаевых. Пикник получился шумный. Ромашов сидел рядом с Шурочкой, почти не слушал разглагольствования Осадчего, тосты и плоские шутки офицеров, испытывая странное состояние, похожее на сон. Его рука иногда касалась Шурочкиной руки, но ни он, ни она не глядели друг на друга. Николаев, похоже, был недоволен. После застолья Ромашов побрёл в рощу. Сзади послышались шаги. Это шла Шурочка. Они сели на траву. «Я в вас влюблена сегодня», — призналась она. Ромочка привиделся ей во сне, и ей ужасно захотелось видеть его. Он стал целовать её платье: «Саша... Я люблю вас...» Она призналась, что её волнует его близость, но зачем он такой жалкий. У них общие мысли, желания, но она должна отказаться от него. Шурочка встала: пойдёмте, нас хватятся. По дороге она вдруг попросила его не бывать больше у них: мужа осаждают анонимками.

В середине мая состоялся смотр. Корпусный командир объехал выстроенные на плацу роты, посмотрел, как они маршируют, как выполняют ружейные приёмы и перестраиваются для отражения неожиданных кавалерийских атак, — и остался недоволен. Только пятая рота капитана Стельковского, где не мучили шагистикой и не крали из общего котла, заслужила похвал.

Самое ужасное произошло во время церемониального марша. Ещё в начале смотра Ромашова будто подхватила какая-то радостная волна, он словно бы ощутил себя частицей некой грозной силы. И теперь, идя впереди своей полуроты, он чувствовал себя предметом общего восхищения. Крики сзади заставили его обернуться и побледнеть. Строй смешался — и именно из-за того, что он, подпоручик Ромашов, вознесясь в мечтах к поднебесью, все это время смещался от центра рядов к правому флангу. Вместо восторга на его долю пришёлся публичный позор. К этому прибавилось объяснение с Николаевым, потребовавшим сделать все, чтобы прекратить поток анонимок, и ещё — не бывать у них в доме.

Перебирая в памяти случившееся, Ромашов незаметно дошагал до железнодорожного полотна и в темноте разглядел солдата Хлебникова, предмет издевательств и насмешек в роте. «Ты хотел убить себя?» — спросил он Хлебникова, и солдат, захлёбываясь рыданиями, рассказал, что его бьют, смеются, взводный вымогает деньги, а где их взять. И учение ему не под силу: с детства мается грыжей.

Ромашову вдруг своё горе показалось таким пустячным, что он обнял Хлебникова и заговорил о необходимости терпеть. С этой поры он понял: безликие роты и полки состоят из таких вот болеющих своим горем и имеющих свою судьбу Хлебниковых.

Вынужденное отдаление от офицерского общества позволило сосредоточиться на своих мыслях и найти радость в самом процессе рождения мысли. Ромашов все яснее видел, что существует только три достойных призвания: наука, искусство и свободный физический труд.

В конце мая в роте Осадчего повесился солдат. После этого происшествия началось беспробудное пьянство. Сначала пили в собрании, потом двинулись к Шлейферше. Здесь-то и вспыхнул скандал. Бек-Агамалов бросился с шашкой на присутствующих («Все вон отсюда!»), а затем гнев его обратился на одну из барышень, обозвавшую его дураком. Ромашов перехватил кисть его руки: «Бек, ты не ударишь женщину, тебе всю жизнь будет стыдно».

Гульба в полку продолжалась. В собрании Ромашов застал Осадчего и Николаева. Последний сделал вид, что не заметил его. Вокруг пели. Когда наконец воцарилась тишина, Осадчий вдруг затянул панихиду по самоубийце, перемежая её грязными ругательствами. Ромашова охватило бешенство: «Не позволю! Молчите!» В ответ почему-то уже Николаев с исковерканным злобой лицом кричал ему: «Сами позорите полк! Вы и разные Назанские!» «А при чем же здесь Назанский?

Или у вас есть причины быть им недовольным?» Николаев замахнулся, но Ромашов успел выплеснуть ему в лицо остатки пива.

Накануне заседания офицерского суда чести Николаев попросил противника не упоминать имени его жены и анонимных писем. Как и следовало ожидать, суд определил, что ссора не может быть окончена примирением.

Ромашов провёл большую часть дня перед поединком у Назанского, который убеждал его не стреляться. Жизнь — явление удивительное и неповторимое. Неужели он так привержен военному сословию, неужели верит в высший будто бы смысл армейского порядка так, что готов поставить на карту само своё существование?

Вечером у себя дома Ромашов застал Шурочку. Она стала говорить, что потратила годы, чтобы устроить карьеру мужа. Если Ромочка откажется ради любви к ней от поединка, то все равно в этом будет что-то сомнительное и Володю почти наверное не допустят до экзамена. Они непременно должны стреляться, но ни один из них не должен быть ранен. Муж знает и согласен. Прощаясь, она закинула руки ему за шею: «Мы не увидимся больше. Так не будем ничего бояться... Один раз... возьмём наше счастье...» — и прильнула горячими губами к его рту.

В официальном рапорте полковому командиру штабс-капитан Диц сообщал подробности дуэли между поручиком Николаевым и подпоручиком Ромашовым. Когда по команде противники пошли друг другу навстречу, поручик Николаев произведённым выстрелом ранил подпоручика в правую верхнюю часть живота, и тот через семь минут скончался от внутреннего кровоизлияния. К рапорту прилагались показания младшего врача г. Знойко.

Олеся.

Молодой мужчина-повествователь, которого «судьба забросила на шесть месяцев в глухую деревушку Переброд Волынской губернии, на окраину Полесья», нестерпимо скучает, а единственными его развлечениями стали охота вместе со слугой Ярмолой и попытки обучить последнего грамоте. Однажды, во время жуткой метели, герой узнает от обычно несловоохотливого Ярмолы о том, что верстах в десяти от его дома живёт самая настоящая ведьма Мануйлиха, которая невесть откуда появилась в селе, а затем была выселена за его пределы за свои колдовские деяния. Возможность познакомиться с ней появляется быстро: как только потеплело, герой с Ярмолой отправляется на охоту и, заблудившись в лесу, натыкается на хату. Предположив, что здесь живёт местный лесник, он заходит внутрь и обнаруживает там старуху «со всеми чертами бабы-яги, как её изображает народный эпос». Мануйлиха встретила героя неприветливо, но, когда он достал серебряный четвертак и попросил старуху погадать, та заметно оживилась. А в самый разгар гадания опять стала выпроваживать незваного гостя — в дом зашла внучка ведьмы, темноволосая красавица «лет двадцати — двадцати пяти», которая показала герою дорогу домой и назвалась Олесей.

Все первые весенние дни образ Олеси не покидал мысли героя, и как только просохли лесные тропинки, он отправился в избушку колдуньи. Как и в первый раз, внучка встретила гостя куда приветливей, чем Мануйлиха. А когда гость попросил Олесю погадать ему, та призналась, что уже однажды раскинула на него карты, и главное, что она ему нагадала — что в этом году «падает вам большая любовь со стороны трефовой дамы с тёмными волосами». А тем, «кто будет вас любить, вы много горя принесёте». Ещё карты рассказали Олесе, что трефовой этой даме герой принесёт позор, такой, который хуже смерти... Когда Олеся отправилась провожать гостя, она попыталась доказать ему, что ей и её бабке принадлежит настоящий дар колдовства, и провела над ним несколько опытов. Потом герой пытается разузнать, откуда все-таки пришла Мануйлиха в Полесье, на что Олеся ответила уклончиво, что бабушка не любит говорить об этом. Тогда же герой впервые представляется — его зовут Иван Тимофеевич.

С этого дня герой стал частым гостем в избушке. Олеся всегда была рада его видеть, хоть и встречала сдержанно. А вот старуха была не особенно довольна, но Ивану удалось задобрить её подарками, сыграло свою роль и заступничество Олеси.

Ивана очаровывала не только красота Олеси. Его привлёк также её самобытный ум. Множество споров между ними разгоралось, когда Иван пытался научно обосновать Олесино «чёрное искусство». И, несмотря на разногласия, между ними возникла глубокая привязанность. Тем временем у персонажа испортились отношения с Ярмолой, который изначально не одобрил желания познакомиться с колдуньей. Не нравится ему и то, что обе ведьмы боятся церкви.

Однажды, когда Иван в очередной раз явился в избу, он застал колдунью и её внучку в расстроенных чувствах: местный урядник приказал им убираться из хаты в двадцать четыре часа и пригрозил пустить их по этапам в случае непослушания. Герой вызывается помочь, и старуха не отказывается от предложения, несмотря на Олесино недовольство. Иван пытается упросить урядника не выгонять женщин из дома, на что тот возражает со словами о том, что они — «язва здешних мест». Но, задобрив его угощениями и дорогими подарками, Иван добивается своего. Урядник Евпсихий Африканович обещает оставить в покое Мануйлиху и Олесю.

Но вот отношения Олеси и Ивана с этого времени изменились в худшую сторону, а любых объяснений Олеся старательно избегает. Тут Иван неожиданно и серьёзно заболевает — шесть дней его «била ужасная полесская лихорадка». И лишь после выздоровления ему удаётся выяснить отношения с Олесей, которая честно призналась, что избегала встреч с Иваном лишь потому, что хотела уйти от судьбы. Но, поняв, что это невозможно, призналась ему в любви. Иван ответил ей взаимностью. Но Олеся всё не могла забыть про своё гадание. Но всё-таки их любовь, несмотря на дурные предчувствия Ивана и злобу Мануйлихи, развивалась.

Тем временем служебные обязанности Ивана в Переброде были закончены, и всё чаще приходила к нему мысль жениться на Олесе, забрать её с собой. Убедив себя в правильности этого решения, он делает предложение любимой. Но Олеся отказывается, мотивируя отказ тем, что не хочет портить жизнь молодому, образованному барину. В итоге она даже предлагает Ивану просто поехать за ним, безо всякой женитьбы. У Ивана возникает подозрение, что её отказ связан с боязнью церкви, на что Олеся говорит, что ради любви к нему она готова перебороть это своё суеверие. Она назначила ему встречу в церкви на следующий день, в праздник Святой Троицы, а Ивана охватило ужасное предчувствие.

На следующий день герой не успел вовремя попасть в церковь, задержавшись по служебным делам, а когда вернулся, застал у себя местного конторщика, который рассказал ему о сегодняшней «потехе» — деревенские девки поймали на площади ведьму, которой задали встряску, хотели вымазать дёгтем, но той удалось сбежать. Действительно, Олеся пришла в церковь, отстояла обедню, после чего на неё накинулись деревенские бабы. Чудом вырвавшаяся Олеся пригрозила им, что они ещё вспомнят её и наплачутся досыта. Но все эти подробности Иван смог узнать позже. А пока же он помчался в лес, и застал в хате избитую Олесю без памяти, охваченную лихорадкой, и проклинающую его Мануйлиху. Когда Олеся пришла в себя, она рассказала Ивану о том, что нельзя им больше здесь оставаться, поэтому нужно им проститься. На прощание Олеся призналась, что жалеет, что нет у неё ребёнка от Ивана.

Этой же ночью жуткий град обрушился на Переброд. А утром Ярмола, разбудивший Ивана, посоветовал ему убираться из деревни — град, который побил жито у половины села, по мнению деревенских, был наслан колдуньями из мести. И озлобленный народ начал уже было про Ивана «кричать недоброе». Желая предупредить Олесю о грозящей ей беде, герой мчится в избу, где находит лишь следы спешного бегства и яркие красные бусы, которые остались единственной вещью на память об Олесе и её нежной, великодушной любви...