5. Применение (Связь отрывка с твоей жизнью: Как эта история касается твоей жизни?)

*Чувствуешь ли ты, что Бог конкретно говорит тебе о чем-то? Есть ли связь в этой истории с твоей жизнью? Перекликаются ли твои переживания с переживаниями главных героев? Есть ли обещание, которому можно доверять, заповедь, которую нужно соблюдать, или пример для подражания (или может быть анти-пример)? Есть ли новое откровение о характере Бога или о твоих отношениях с Богом? Как ты будешь применять то, что Бог тебе говорит через данный отрывок?

Что такое важный вопрос?

1Петра 1:3-22

1. Ключ к успешному изучению Библии это любопытство - развивая хорошие вопросы и отвечая на них. Это помогает раскрыть истину отрывка.

2. Существует множество разных вопросов, для хорошего индуктивного изучения Библии.Но не все являются важными.

1. Например, есть интересные теоритические вопросы:

   1. Пр: 1 Петра 1:13 «Прославьте Бога...» Можно задать кучу вопросов на эту тему: Как лучше всего прославлять Бога? В одиночку? В группе? Можно ли дать волю эмоциям? Что лучше гитара и группа прославления или пианино и гимны? Нужна ли литургия? Я знаю некоторые церкви которые разделились из за этих вопросов! Эти вопросы несомнено интересны, но они не имеют отношения к тексту, и не так уж важны для понимания 1Петра 1.

2. Хорошие вопросы содержат замечания фактов о культуре. Например из 1 Петра 1 можно спросить:

   1. Где находится Вифния? Что такое «Азия» в понимании Петра?

   2. Как в те времена очищалось золото?

   3. “наследство”- каковы были римские законы о наследстве?

Эти вопросы очень интересные и полезные, ответы на них можно найти в Библейском словаре. Но они все-таки не являются самыми важными вопросами, которые помогут нам найти главный смысл того, что хотел сказать Петр в 1 Петра 1.

3. Описание важного вопроса:

   1. Они возникают из изучаемого текста.

   2. Охватывают большую часть текста.

   3. Помогает найти главную тему отрывка.

   4. Часто они возникают из грамматических связей, замеченых вами.

4. Вот несколько примеров важных вопросов из 1 Петра 1:3-22

   1. Почему в начале используются слова одинакового смысла, все они заверяют?

   2. Почему упоминается о страдании в 6 стихе в контрасте со словами «надежды и ободрения» из первых пяти стихов?

   3. Что Петр имеет в виду когда говорит о «спасении» в 9,10 стихах?

   4. Для чего стоит союз «поэтому»?

   5. Что в данном контексте для Петра значит быть святым?

      1. Почему в тексте делается особое ударение на Троицу?

Составьте как можно больше вопросов, выберите наиболее важные и работайте над ними с помощью:

Самого текста, контекста отрывка, Ветхого Завета (если вы изучаете отрывок из Нового Завета) и Библейский словарь для вопросов о культуре.

Боб Грэманн

Сентябрь 2004

История о студенте, рыбе и профессоре, рассказанная самим студентом.

Более 15 лет тому назад я поступил в университет на факультет естествознания. В первый же день я зашел в лабораторию профессора. Он задал мне несколько вопросов о цели моего поступления, ожиданиях, и о том, где я думал применять знания, которые получу в университете. Меня интересовала зоология, особенно жизнь насекомых, о чем я и сказал профессору. «Когда Вы желаете начать?» - спросил профессор. «Прямо сейчас»,- с энтузиазмом воскликнул я. Кажется, мой этот ответ ему понравился, потому что, энергично произнеся «очень хорошо», профессор тут же достал с полки большой сосуд с заспиртованной рыбой в желтоватой жидкости. «Возьмите эту рыбу, - сказал он, - и внимательно ее осмотрите. Она называется хемулон. Через некоторое время посмотрим, что Вы в ней увидели». С этими словам он вышел, но через минуту вернулся с подробными инструкциямио том, как обращаться с доверенным мне предметом. «Настоящим натуралистом может быть только тот, - произнес он, - кто знает, как обращаться с предметами исследования».

Я должен был держать рыбу перед собой на оловянном подносе и время от времени смачивать ее алкогольным раствором из сосуда, ни в коем случае не забывая каждый раз плотно его закупоривать. В те времена сосуды еще не имели элегантной формы и стеклянных крышек. Студенты тех дней вспомнят громадные бутылки без горлышек с липкими восковыми пробками, наполовину изъеденными насекомыми и покрытыми чердачной пылью. Энтомология была более "чистой" наукой, чем ихтиология, но пример профессора, который без колебаний извлек рыбу со дна бутыля своими собственными руками, возымел на меня потрясающее действие, и хотя от спиртового раствора сильно несло затхлой рыбой, я смог относиться к нему как к чистой воде. Все же я помню чувство разочарования, охватившее меня, ибо не так представлял я свою карьеру энтомолога. Мои друзья тоже начали немного сторониться меня, потому что никакое количество одеколона не могло заглушить, тянущегося за мной как шлейф рыбьего запаха.

В тот первый день я внимательно осмотрел рыбу за 10 минут и отправился на поиски профессора, который, как оказалось, уже покинул музей. Я побродил среди странных животных, хранящихся на верхнем этаже, и вернулся к своей рыбе, которая к тому времени уже совершенно высохла. Я плеснул на нее побольше жидкости, словно пытаясь вывести ее из обморока, и с волнением наблюдал как она начала приобретать свой прежний блестящий вид. Небольшое волнение отступило и мне ничего не оставалось, как вернуться к наблюдению за моим безмолвным компаньоном. Прошло полчаса, час, еще час. Рыба стала мне ненавистной. Я повернул ее несколько раз, заглянул ей в глаза, осмотрел ее живот, бока, хвост. Я был в отчаянии; и хотя время обеда еще не настало, я решил, что я голоден, и с чувством облегчения поместил рыбу обратно в сосуд. На час я был свободен.

Когда я вернулся, мне сказали, что профессор был в музее, но уже ушел и вернется только через несколько часов. Друзья мои были слишком заняты, чтобы поболтать со мной. И я вынужден был вернуться к своей "дражайшей" рыбе. С чувством обреченности я уставился на нее вновь. В комнате не было никаких приборов, даже увеличительного стекла. Мои руки, мои глаза и рыба—я был ограничен только этим. Своим пальцем я попробовал остроту рыбьих зубов, начал считать их и поймал себя на мысли, что занимаюсь ерундой. Наконец, мне в голову пришла интересная мысль нарисовать рыбу. В процессе рисования я с удивлением начал замечать новые детали. За этим занятием меня и застал профессор.

«Правильно, - сказал он, - карандаш - один из лучших глаз. Рад видеть также, что Вы сохраняете наблюдаемый объект влажным и бутыль закупоренным». После этих слов одобрения он добавил: «Ну как?» Профессор внимательно выслушал мой отчет о частях рыбы, названия которых мне были еще неизвестны: безвекие глаза, латеральная линия, позвоночный плавник, вилкообразный хвост, компрессорная форма. Когда я закончил, он помолчал, как будто ожидал большего, и затем со вздохом разочарования сказал: «Вы были не очень внимательны. Вы не заметили одну из самых отличительных черт объекта, который находиться перед самым вашим носом. Смотрите еще. Смотрите еще!» И он оставил меня в полном замешательстве.

Я был подавлен, уничтожен. В этой противной рыбе было еще что-то, чего я не заметил. И я принялся за задание с твердым намерением увидеть все. Через время я обнаружил еще несколько особенностей. Критика профессора была справедливой. Вторая половина дня прошла незаметно. В конце дня появился профессор и спросил: «Увидели уже?» «Нет, - ответил я, - еще нет, но понял, как мало я видел раньше». «Это почти самое важное, - серьезно сказал профессор, - сегодня я Вас слушать не буду. Отложите рыбу и идите домой. Может быть, утром Вы сможете дать ответ получше. Я спрошу Вас до того, как Вы продолжите свои наблюдения за рыбой». Эта идея мне не очень понравилась. Это значило, что я не только должен был думать об этой рыбе всю ночь, размышляя над тем, что же это за явная отличительная особенность, но и кроме того, наутро, не освежая в памяти моих наблюдений я должен был дать о них полный отчет. А хорошей памятью я не отличался. Поэтому я брел домой в большом расстройстве.

Сердечное приветствие профессора на следующее утро было немного утешающим. Казалось, он очень хотел, чтобы я увидел то, что видел в той рыбе он. «Может быть, Вы имели в виду то, - спросил я, - что рыба имеет симметричное строение с парными органами?» Его воодушевленное "Точно!" было наградой за бессонные часы прошлой ночи. После того, как он с энтузиазмом рассказал мне о важности этого факта, я осмелился спросить, что я должен был делать дальше. «Ну, конечно, рассматривать рыбу», - сказал он и оставил меня один на один с моим объектом изучения. Через час он вернулся, чтобы выслушать мой новый каталог. «Хорошо, очень хорошо, - повторил он, - но это еще не все. Продолжайте наблюдение». И так на протяжении трех долгих дней он ставил передо мной рыбу, запрещая смотреть на что-либо еще или использовать какие бы ни было инструменты.

Это был лучший урок энтомологии, который у меня когда-либо был – урок, который повлиял на все мои дальнейшие исследования; опыт, который я не смог бы купить и с которым я не смог расстаться. Пару лет спустя мы развлекались с друзьями, рисуя мелом на доске всевозможных морских чудовищ: схватки лягушек с морскими звездами, стоящих на хвостах рыб с гротескными глазами и открытыми ртами. Тут вошел мой профессор и с удивлением посмотрел на наши художества. Его взгляд задержался на рыбах. «Хемулоны, все эти рыбы хемулоны. И я знаю кто их нарисовал». Он был совершенно прав, рыб рисовал я. Да и до сих пор, если я пытаюсь нарисовать рыбу, у меня получается только хемулон.

На четвертый день моего первого исследования рядом с первой рыбой профессор поместил вторую рыбу той же группы. И мне было дано задание указать на сходства и различия между ними; затем к ним прибавилась еще одна и еще одна, пока все семейство не лежало передо мной, и целый легион челюстей не заполнил стол и окружающие полки. Вонь превратилась в приятный запах и даже сейчас вид старых 15-сантиметровых, наполовину сьеденых пробок вызывает приятные воспоминания.

Таким образом, я изучил все семейство хемулонов, их внутренние органы и строение костей. И во всем, даже в описании частей я помнил, что в методе наблюдения фактов, который я использовал, самое главное было не останавливаться на достигнутом и увиденном, но наблюдать еще и еще. «Факты очень нужны для того, - говаривал профессор, - чтобы вывести обобщающий закон». Восемь месяцев спустя я неохотно оставил этих друзей и начал работать с насекомыми. Но опыт, который я приобрел, был для меня более ценен, чем годы дальнейших исследований в моих любимых группах.