Дмитрий соскочил с коня и бросился к карете, а Марфа, откинув боковой занавес, приняла его в объятья, причём оба рыдали. Чудесное спасение царевича объяснялось вмешательством какого-то доброго доктора (о существовании которого русские источники вовсе не упоминают):

При царевиче был доктор, родом итальянец. Сведав о злом умысле, он... нашел мальчика, похожего на Дмитрия, и велел ему быть безотлучно при царевиче, даже спать на одной постели. Когда же мальчик засыпал, осторожный доктор переносил Дмитрия на другую постель. В результате был убит другой мальчик, а не Дмитрий, доктор же вывез Дмитрия из Углича и бежал с ним к Ледовитому океану.

— Дневник Марины Мнишек[8]

Глава следственной комиссии, Василий Шуйский, менял показания как минимум трижды[9]. Будучи избран на русский престол в 1606 году, он заявил, что царевич «заклан бысть» от «лукаваго раба Бориса Годунова». Версия о виновности Годунова, который якобы организовал убийство царевича с целью в итоге заполучить корону, оставалась официальной и при Романовых, которые едва не были истреблены при Годунове и сохраняли заинтересованность в очернении его имени. После канонизации «невинно убиенного» царевича всякие сомнения в факте убийства стали расцениваться церковными властями как ересь.

Современные версии

Пострадавший по угличскому делу колокол

В 1819 году были преданы гласности обнаруженные в архиве материалы уголовного дела, представленного в июне 1591 года на рассмотрение Освященного собора[10][11]. Они не содержат каких-либо следов подтасовок и подчисток; не хватает только нескольких начальных листов[12]. Это дело вызвало интерес даже за пределами России; известный писатель Проспер Мериме перевёл его материалы на французский язык[13].

Н. М. Карамзин и Н. И. Костомаров, продолжая развивать традиционную точку зрения о смерти Дмитрия как об убийстве, оценивали следственное дело скептически[14]. С точки зрения Костомарова, следователями умышленно отобраны показания тех, кто считал, что царевич погиб от собственной руки, и пропущены показания Нагих, которые подозревали убийство и инициировали расправу над Битяговскими: «Вопрос о том, не зарезан ли Димитрий, не допускается; явно и умышленно обходят его, стараются закрыть благоразумным молчанием». Показания сторонников несчастного случая совершенно единообразны, создавая впечатление, что «все они плелись по одной мерке; камертон дан — все запели унисоном!»[9]

В 1829 году в защиту Годунова от «наветов» выступил М. П. Погодин, недоумевавший: зачем убийцам «вместо тихого яда действовать звонким ножом? <...> Сколько невероятностей! Сколько несообразностей!»[15] Многие современные историки (в частности, такие авторитетные исследователи Смуты, как С. Ф. Платонов и

Р. Г. Скрынников) не видят оснований сомневаться в выводах следственной комиссии XVI века о том, что смерть царевича была несчастным случаем. Эта трактовка поднимает вопрос об ответственности и мотивах взрослых, которые, зная о регулярных припадках ребёнка, дозволяли ему «баловаться» с холодным оружием. Небольшая группа исследователей развивает аргументы сторонников Лжедмитрия о том, что убит был другой ребёнок[16].

Современный юрист И. Ф. Крылов приводит заключение профессора Р. А. Харитонова (крупный специалист по детской эпилепсии) о том, что во время припадка больной всегда выпускает находящиеся в его руках предметы. Соответственно, сам себе смертельную рану царевич нанести не мог. С точки зрения Крылова, более вероятно, что причиной его смерти стал неосторожный бросок ножика кем-то из участников игры (убийство по неосторожности)[17].

Михаил Битяговский (ум. 15 мая 1591, Углич) — дьяк, один из главных фигурантов Угличского дела.

Биография

Упоминается в 1581 и 1585 годах в Казани при воеводе князе Булгакове. Несколько лет спустя он был переведён Борисом Годуновым по представлению Клешнина правителем земских дел в городе Угличе и вместе с тем для

управления хозяйством вдовствующей царицы Марии Нагой, матери царевича Дмитрия.

Большинство русских летописных сказаний о Смутном времени придают отправлению Битяговского в Углич другую цель — именно убийство царевича — и в числе убийц последнего называют и его, хотя свидетельствуют, что во время самого убийства, совершившегося 15 мая 1591 года, на дворцом дворе Михаила Битяговского не было. Явился же он на дворцовый двор после неудачной попытки остановить набатный звон, который поднял пономарь, видевший с колокольни убийство. Народ уже расправился с его сыном Даниилом, Осипом Волоховым, Никитой Качаловым, с которыми была в заговоре и мамка царевича Василиса Волохова, когда явился Михаил Битяговский и после первых же слов об успокоении был осыпан камнями. Он хотел было спастись во дворце, но, настигнутый там, был убит вместе с Даниилом Третьяковым. Некоторые сказания приписывают Михаилу Битяговскому и саму мысль о самоубийстве Дмитрия, которую он будто высказал, явившись успокаивать народ. Таковы сведения об участии Михаила Битяговского и его сына Даниила в убиении царевича Димитрия и о его кончине, по сказаниям XVI века и следственному делу.

Достоверно из всего этого, по исследованиям С. Ф. Платонова, только то, что во время убийства царевича Михаила Битяговского не было и что он убит угличанами.

Подлинный Дмитрий

Амстердам, 1606 год. рис. П. Иоде. Надпись на портрете «Действительный портрет Великого Князя Московии, убитого своими же поддаными 18 мая 1606 года» Под портретом «Дмитрий Великий Князь Московский». Лжедмитрий изображён с усами, в меховой шапке с пером и не похож на все другие свои портреты.

Версия о том, что человек, именующийся в исторических работах «Лжедмитрием» на самом деле был царевичем, спрятанным и тайно переправленным в Польшу, также существует, хотя и не пользуется популярностью. Сторонниками спасения выступали, среди прочих, историки XIX — начала XX века

А. С. Суворин[24], К. Н. Бестужев-Рюмин[25], подобную версию считал допустимой Казимир Валишевский[11] и др. Идею о том, что «легче было спасти, чем подделать Димитрия» высказывал такой крупный историк, как Н. Костомаров[26]. В настоящее время также существуют исследователи, разделяющие подобную точку зрения.

Основой этой гипотезы следует считать, видимо, слухи, начавшие ходить вскоре после смерти царевича, о том, что убит был некий мальчик Истомин[27], а подлинный Димитрий спасён и скрывается[11].

Особенно важным сторонники подобной точки зрения считают утверждения современников, что Дмитрий, по всей видимости, никогда не «играл» некую роль, но искренне считал себя царевичем. В частности, он не боялся разоблачений из Польши и после своего воцарения смело пошёл на обострение отношений с Сигизмундом, также он весьма смело и неосмотрительно помиловал Василия Шуйского, уличённого в заговоре против него, хотя имел прекрасную возможность избавиться от нежелательного свидетеля, имевшего сведения о том, что произошло в Угличе из первых рук. Серьёзным аргументом считается также то, что бывшая царица принародно узнала в самозванце своего сына[24], и наконец, то, что мать не делала, по-видимому, заупокойных вкладов о душе убитого сына (то есть знала, что он жив — служить заупокойную службу о живом человеке считалось тяжким грехом)[3].

С точки зрения сторонников гипотезы «спасения», события могли выглядеть так — Дмитрий был подменён и увезён Афанасием Нагим в Ярославль (возможно, в этом принял участие уже упомянутый Джером Горсей). В дальнейшем он постригся под именем Леонида в монастырь Железный Борк[11] или же был увезён в Польшу, где воспитывался иезуитами. На его место был приведён некий мальчик, которого наспех выучили изобразить эпилептический припадок, а «мамка» Волохова, подняв его на руки, довершила остальное.[29]

Для того, чтобы оспорить факт, что подлинный Дмитрий страдал «падучей болезнью», чего отнюдь не наблюдалось у его заместителя, выдвигаются две возможные версии. Первая состоит в том, что вся история об эпилепсии заранее была сочинена царицей и её братьями, чтобы таким образом замести следы[29] — как основание указывается, что сведения об этой болезни содержатся лишь в материалах следственного дела. Вторая ссылается на известный в медицине факт, что припадки эпилепсии могут сами собой затихать на несколько лет, при том, что у больного формируется весьма определённый склад характера «сочетание великодушия и жестокости, грусти и весёлости, недоверия с чрезмерной доверчивостью» — всё это обнаруживает у первого самозванца К. Валишевский.[11]