к семинару_7_унитарное государство

⁵⁵ См.: Лакиер А. История титула государей России // ЖМНП. 1847. Ок­тябрь — ноябрь; Бантыш-Каменский Н. Н. Обзор внешних сношений России (по 1800-й год). М., 1894. Ч. 1. С. 1.

⁵⁶ Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV- начала XVI в. М., 1958. Т. 2. С. 521.

¹⁷ Хорошкевич А. Л. Русское государство в системе международных отноше­ний конца XV - начала XVI в. М., 1980. С. 87, 116-117.

⁵⁸ Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. Т. 1 : 1487 // Сб. РИО. СПб., 1882. Т. 35. №64. С. 296-297.

⁵⁹ Хорошкевич А. Л. Из истории великокняжеской титулатуры в конце XIV — конце XV в. (на примере Московского княжества и Русского государства) // Русское централизованное государство: образование и эволюция. XV—XVIII вв. Чтения, посвященные памяти акад. Л. В. Черепнина. М., 1980. С. 27.

⁶⁰ ПДС. Т. 1. Стб. 37, 38.

⁶¹ Каштанов С. М. О титуле Московских государей XV—XVII вв. // Россия в X—XVIII вв.: Проблемы истории и источниковедения. Тез. докладов и сооб-" щений Вторых чтений, посвященных памяти А. А. Зимина. М., 1995. Ч. 1. С. 230.

⁶² Там же. С. 230-231.

⁶³ Ее обоснованию посвящена фундаментальная монография Л. В. Черепнина «Образование Русского централизованного государства в XIV—XV вв.» (М., 1960).

⁶⁴ В частности, А. Л. Хорошкевич выступила против самого понятия «цент­рализованное государство», считая его необоснованным теоретически, не напол­ненным конкретным содержанием, не внесшим ясности в историографию и не способствовавшим глубокому пониманию развития русской государственности (Хорошкевич А. Л. Опричнина и характер Русского государства в советской ис­ториографии 20-х — середины 50-х годов // История СССР. 1991. № 6).

⁶⁵ См.: Зимин А. А. Россия на пороге нового времени: (Очерки политической истории России первой трети XVI в.). М., 1972.

^ Милюков П. Я. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1898. Ч. 1.

⁶⁷ См.: Сталин И. В. Соч. М., 1947. Т. 5. С. 34.

⁶⁸ См.: Загоровский В. П. Белгородская черта. Воронеж, 1969.

"Ср.: Данилова Л. Анализ эволюции публичной власти... С. 11; Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 432.

Глава 3

РЕФОРМЫ СЕРЕДИНЫ XVI в. И ИХ СУДЬБА

Процесс формирования самодержавной власти при Василии III. — Политический кризис в период боярского правления 30—40-х годов. — Венчание на царство Ивана IV. — Реформы 50-х годов.

Вступившему на великокняжеский престол в 1505 г. Василию III удалось углубить процесс консолидации уже вошедших в состав об­разующегося унитарного государства земель. Его собственные при­обретения при этом были сравнительно невелики. В итоге трех смо­ленских войн с Великим княжеством Литовским был заключен в 1508 г. мир, закрепивший за Москвой всю Смоленскую землю. В ре­зультате из Смоленска выселелили местных бояр и купцов, а осво­бодившиеся земли раздали на поместном праве¹. В 1510 г. состоялось присоединение Пскова, а в 1521 г. — Рязани, которые давно уже пребывали в сфере влияния московского великого князя. Кроме того, Ливонский орден признал права России на Дерпт (Юрьев, Тар­ту) и выплачивал дань за владение им. Таким образом, если Иван III, став великим князем в 1462 г., унаследовал территорию, вряд ли превышавшую 430 тыс. кв. км, то к концу великого княжения Ва­силия III (1533 г.) государственная территория России достигала 2800 тыс. кв. км, т. е. возросла более чем в шесть раз.

Плотность населения, однако, была невелика. Его численность, правда, не поддается точному подсчету и, по разным оценкам, ко­леблется от 2 до 15 млн человек². По последним оценкам, на нача­ло XVI в. численность населения колеблется от 4,5 (С. М. Кашта­нов) до 9—10 млн человек (А. И. Копанев)³. Сохранялось старое самоназвание страны — Русь. Вместе с тем получило распростране­ние и новое — Русия.

Стержнем политической истории Руси в первой трети XVI в. ста­ло укрепление власти великого князя, все в большей степени приоб­ретавшей самодержавный характер, и создание зачатков централизо­ванного государственного аппарата⁴. Этому, в частности, способство­вал Иван III, распределивший в завещании уделы младших своих сыновей Юрия, Дмитрия, Семена и Андрея так, что ни один из них не получил сколько-нибудь крупной компактной территории в одном месте, да и в уделы было роздано меньшее число уездов, чем прежде. Львиную долю владений отца получил сам Василий III, причем в их состав входили столицы недавно присоединенных крупных политичес­ких единиц — Новгород, Тверь, Ярославль, Белоозеро.

Согласно завещанию, при отсутствии мужского потомства уделы младших братьев Василия III после их смерти переходили к вели­кому князю⁵. Сам Василий III фактически запретил братьям женить­_сЯ, так как опасался, из-за отсутствия у него в первом браке детей, за судьбу престола после своей смерти. Следствием этого запрета и могла стать ликвидация уделов Юрия, Семена, Дмитрия Иванови­чей и двоюродного брата Василия III Федора Борисовича как вы­морочных. И действительно, в 1513 г. прекратилось существование Волоцкого княжества, в 1518 г. — Калужского удела, в 1521 г. — Углицкого удела. Лишь Андрею Старицкому было разрешено же­ниться в 1533 г. только потому, что к этому времени у Василия III было уже два сына от второго брака — с Еленой Глинской.

Несмотря на сохранение ряда суверенных прав удельных князей на подвластных им землях, их участие в общегосударственных делах было ограничено чисто формальной процедурой «совета» великого князя с ними. Василий III осознавал опасность сепаратистских ак­ций удельных братьев (мятежей, бегства в Литву) и в случае какой-либо опасности извне (например, вражеских набегов), а также во­енных походов или поездок по монастырям стремился держать их при себе. Удельные князья были обязаны в той или иной форме (сами или посредством посылки воевод) участвовать в крупных об­щерусских военных походах.

1517 годом датируется впервые встреченный в источниках термин «дума»⁶. Впрочем, ее заседания как институированного и постоянно действующего органа не зафиксированы. Численность бояр (от 5 до 12) и окольничих (не более 12) была стабильной⁷. Безусловно, они со­ставляли наиболее влиятельную прослойку Государева двора и долж­ны были стать советом представителей феодальной аристократии при великом князе. Получение этих высших чинов княжатами Северо-Восточной Руси, а затем удельными княжатами присоединенных к Москве Рязани и Твери и, наконец, на рубеже 20—30-х годов служи­лыми князьями Юго-Западной Руси, с одной стороны, означало под­чинение аристократии московским великим князьям и тем самым преодоление пережитков удельного сепаратизма, однако, с другой, вы­теснение из состава высших чинов Государева двора старомосковско­го боярства создавало опасность и возможность появления в высшем его слое традиций, унаследованных от удельного периода. Возникшая коллизия привела к уменьшению роли бояр и решению важнейших государственных вопросов великим князем с узким кругом советни­ков. Опальный придворный Берсень-Беклемишев в беседах с выезжим монахом Максимом Греком сетовал, в частности, что якобы в отли­чие от Ивана III новый «Государь-деи упрям и въстречи против себя не любит, кто ему встречи говорит, и он на того опаляется», а «вся­кие дела делает», «запершыся, сам третей у постели»⁸.

Это означает, что в практической политике складывавшаяся чи­новная иерархия еще не пришла в соответствие с должностными функциями. Важнейшие государственные дела поручались и боярам, и окольничим, и дворецкому с его аппаратом, и казначеям. Впро­чем, уже определился круг лиц, которые специализировались на функциях, требующих особых знаний. К ним относились, в частно­сти, финансы, дипломатические сношения, ямское дело. Это при­водило к росту значения дьяков, которые образовывали аппарат су­дебных органов, в частности боярских комиссий, Казны и Дворца и постепенно прибирали в свои руки важнейшие отрасли государ­ственного управления. При этом дьяки в основном были выходца­ми из слоев с низким социальным статусом (редко из дворян, часто из поповских детей и даже холопов). Вместе с тем дьяческий аппа­рат приобретал черты корпоративной замкнутости благодаря тому, что эта профессия часто становилась наследственной. И все же про­фессионализация в среде дьяков была еще далеко не сложившейся: один дьяк мог выполнять самые различные поручения. Отчасти это объяснялось недостаточным их числом: в первой трети XVI в. изве­стен только 121 дьяк, находившийся на великокняжеской службе⁹.

Стремясь усилить военный потенциал русских городов, Василий III с 1511 г. предпринимает шаги по учреждению в них новых должно­стных лиц — городовых приказчиков, назначавшихся из числа горо­довых детей боярских, которым поручались сбор посошных людей, управление городовыми пищальниками, строительство городовых ук­реплений. Городовые приказчики становились опорой великокняже­ской власти в борьбе с удельной децентрализацией, поскольку с их помощью ограничивались прерогативы всесильных наместников и волостелей, частично назначавшихся из местных и удельных князей¹".

Формировавшаяся самодержавная власть московского великого кня­зя стремилась укрепиться и легитимизироваться, опираясь на теорию божественного своего происхождения, которая была изложена в 1510— 1511 гг. в посланиях Иосифа Волоцкого Василию III и в его же 16-м слове «Просветителя»¹¹. Внимательный наблюдатель русской жизни посол Империи Сигизмунд Герберштейн, характеризуя источники и объемы власти великого князя, опирался на сообщения придворных Василия III, которые «прямо заявляют, что воля государя есть воля божья и что бы ни сделал государь, он делает это по воле божьей», «он — свершитель божественной воли»¹². Из этой теории естественно следовал вывод о подчинении удельных князей московскому государю. Более того, по свидетельству С. Герберштейна, Василий III свою власть «применяет к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь бес­препятственно по своей воле жизнью и имуществом каждого из совет­ников, которые есть у него»¹'. Природа этой деспотической теократи­ческой власти для представителя даже могущественного императора казалась загадочной: «Трудно понять, то ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя сам народ ста­новится таким грубым, бесчувственным и жестоким»¹⁴.

Можно, таким образом, констатировать, что первый этап процес­са формирования самодержавной власти московского великого кня­зя, начатый созданием при Иване III унитарного государства, завер­шился в период правления Василия III. Его внутриполитические ус­пехи в борьбе с удельным сепаратизмом способствовали признанию равенства России с крупнейшими европейскими державами. В част­ности, общность внешнеполитических интересов привела к заключе­нию в 1514 г. союзнического договора с Империей, направленного против Польши. Титулатура Василия — «цесарь» (царь), впервые при­мененная в отношениях между этими странами, свидетельствовала и о крупном его внешнеполитическом успехе, знаменовавшем собой признание равенства между Россией и Империей.

Вместе с тем отсутствие отлаженного государственного аппарата и, как следствие, относительная обособленность удельных князей, наме­стников и волостелей, чья власть носила еще черты удельной пест­роты, приводили к тому, что на практике возможности великого князя оставались ограниченными. Поэтому Василий III вынужден был ла­вировать и опираться вначале, после женитьбы на Соломонии Сабу­ровой, на старомосковское боярство, издавна преданное великокня­жеской власти. А затем, ввиду бездетности разведясь с ней и женив­шись в 1526 г. вторым браком на княгине Елене Глинской, представлявшей княжат Юго-Западной Руси, его опорой стала могу­щественная княжеская аристократия. Кратковременные опалы, кото­рыми Василий 111 карал своих приближенных, были оружием приве­дения этой аристократической прослойки в подчинение великому князю¹⁵. К концу жизни Василия III число уделов вновь, как и у его отца, сократилось: фактически осталось всего два — Дмитровский князя Юрия Ивановича и Старицкий князя Андрея Ивановича. У са­мого Василия III, умершего в 1533 г., лишь за три года до этого ро­дился наследник — Иван, в малолетстве ставший великим князем.

Ситуация, сложившаяся после смерти Василия III, с неизбежно­стью вызвала политический кризис, носивший отчасти династический характер. Несмотря на то, что умирающий Василий III успел благо­словить Ивана на великое княжение, у него и его матери Елены Глин­ской сразу обнаружились соперники — братья Василия III. Непосред­ственное ведение государственных дел перешло в этих условиях к группе бояр и окольничих. Но среди бояр существовали различные враждующие группировки, чем умело воспользовалась Елена Глинская. Опираясь на своего фаворита И. Ф. Телепнева-Оболенского, возведен­ного ею в чин боярина и конюшего, она на несколько лет приобрела фактический статус правительницы при малолетнем великом князе. Сначала Елена избавилась от дмитровского князя Юрия Ивановича, заточенного в тюрьму сразу после похорон Василия III и там через три с половиной года умершего. В 1537 г. наступила очередь не под­чинившегося ее распоряжениям старицкого князя Андрея Иванови­ча, которого обманом сумели вызвать в Москву и сразу заточить в темницу, где он скончался уже через полгода. Устранением соперни­ков Ивана IV был завершен династический кризис, но со смертью в 1538 г. Елены Глинской политический кризис вступил в новую фазу. Боровшиеся боярские группировки Вельских и Шуйских сменяли друг друга путем дворцовых переворотов. Затем, в результате вмешатель­ства 13-летнего Ивана IV, к власти пришли Воронцовы и Кубенские, а вслед за ними вновь Глинские¹⁶. Княжеско-боярские междоусобицы расшатывали сложившуюся систему единовластия.

Однако и в этих условиях был предпринят ряд мер, в конечном счете ведших к централизации власти. В частности, в 1534—1538 гг. проводилась монетная реформа, установившая единую для всего го­сударства денежную систему, основанную на объединении двух мо­нетных систем — московской и новгородской. В результате основ­ной и наиболее крупной единицей стала серебряная «копейка» — новгородская денга (новгородка), хотя сохранялась и московская денга, которая была вдвое легче «копейки». Реформа привела к обычному в таких случаях снижению денежной стопы, что дало пра­вительству дополнительные средства.

Важнейшей реформой местного управления, начатой в конце 30-х — начале 40-х годов, стало введение должностей выборных губных ста­рост, на которых возлагалась обязанность бороться с разбоями и «лихими людьми». С этой целью дела «о ведомых лихих людях» на­чали изыматься из компетенции наместников и передаваться губным старостам, выбиравшимся, как правило, из среды дворянства. Губ­ная реформа проводилась постепенно на протяжении 40-х годов путем рассылки в уезды специальных губных грамот'⁷. Контроль за деятельностью губных старост осуществлялся боярскими комиссия­ми либо дворецким. Обычно эта реформа связывается с усилением во время боярского правления классовой борьбы крестьян, против которых якобы она была направлена¹⁸.

Однако, согласно новейшей литературе, разбои чинились отнюдь не только крестьянами, но также детьми боярскими и даже княжатами¹⁹.

Другое объяснение причин губной реформы, также обоснованное недавно, убедительно связывает ее с образованием единой государ­ственной территории, лишенной внутренних границ, в пределах ко­торых только и могли действовать наместники и волостели. Имен­но губные старосты стали той карательной структурой, замыкавшей­ся на Москву, которая имела необходимые средства. На нее же возлагалась обязанность поисков разбойников и расправы с ними. Однако длительное время губные старосты функционировали наря­ду с наместниками и волостелями, что, при слабой разграниченно­сти полномочий, порождало конфликты между одновременно суще­ствующими органами местного управления²⁰.

Таким образом, сохранение ставшего архаическим института наме­стников и волостелей в условиях проведения губной реформы вело к тому, что сама реформа из-за нерасчлененности властных функций, отсутствия иерархической системы подчиненности, коллизий между законодательной нормой и практикой, между разными органами влас­ти на местах носила незавершенный, половинчатый характер. Симпто­матично, что центральная власть начала передавать важнейшие свои прерогативы выборным органам, состоящим из местных представите­лей служилых людей. В сочетании с предписанием избирать в черно­сошных волостях «голов» из числа «лучших» (т. е. зажиточных) кресть­ян, а на посадах — в «сотские» и «десятские» «прожиточных» посад­ских людей это свидетельствует о признании центральными властями невозможности иным способом осуществлять сколько-нибудь эффек­тивное управление огромными и слабо заселенными территориями.

Учреждению новых органов местного управления, казалось бы, противоречило усиление в годы регентства Елены Глинской и бояр­ского правления роли боярской олигархии: боярами стали от 12 до 15 человек из различных княжеских группировок. Впрочем, в число окольничих попали представители знатных старомосковских фами­лий²¹. Однако именно таким способом создавалось известное равно­весие социальных сил, боровшихся за властные полномочия, чины и земли.

Очевидно, именно в период боярского правления Государев двор приобретает уже новую чиновную структуру: думные и дворцовые чины (бояре, окольничие, дворецкие, казначеи, возможно, также оружничий, постельничие, печатник, сокольничие, ловчие), стольники, стряпчие, а также князья и дворовые дети боярские из городов (дворяне). Однако эта структура носила еще следы прежнего децентрализованного строе­ния. Так, стольники, стряпчие и дети боярские из городов одновремен­но рассматривались как члены местных служилых корпораций²². Рас­пределение членов Государева двора по чинам создавало внутри него и имущественную иерархию, поскольку наделение поместьями в значи­тельной степени зависело от места в структуре Государева двора. Тем самым боярские группировки, стоявшие у власти, продолжили курс на усиление зависимости правящей элиты от великого князя и ее консо­лидацию вокруг него, хотя сам он еще не обладал всеми рычагами, которые оставались в руках боярской олигархии.

Время боярского правления характеризуется существенным расши­рением поместной системы. Особенно массовыми были поместные раздачи в сравнительно недавно присоединенной Тверской земле. Эта мера также вела к укреплению центральной власти, от которой зави­сели подобные земельные пожалования и которая, таким образом, увеличивала свое войско, необходимое для дальнейших военных ак­ций, направленных на завоевание новых земель на Востоке и Западе.

Естественно, что в годы регентства Елены Глинской и правления сменяющих друг друга боярских кланов во время малолетства Ива­на IV власть великого князя была номинальной. В 1547 г. выражен­ное им желание жениться и предшествовавшее тому венчание на царство должны были обозначить переход к великому князю всей полноты власти и укрепить авторитет государя как внутри страны, так и на международной арене²³.

Митрополит Макарий, оказывавший сильное влияние на Ивана IV, в «Поучении», обращенном к царю во время церемонии венчания на царство 16 января 1547 г., провозгласил основы теократического ха­рактера царской власти, заключающиеся в необходимости союза свет­ской власти с церковью, однако при главенстве церкви²⁴. В «Чин вен­чания на царство», написанный тем же Макарием, был включен ле­гендарный рассказ из «Сказания о князьях владимирских» о получении Владимиром Мономахом от византийского императора Константина царских регалий, которые теперь вручались самому Ива­ну IV²⁵. Тем самым идея преемственности власти русских царей от византийского императора вновь получила идеологическое обоснова­ние, а кроме того, что еще более важно, официальный статус. В «Чин венчания на царство» были включены также отрывки из «Чина по-ставления на великое княжение Дмитрия Ивановича» (1498 г.) и вы­держки из Второго послания Иосифа Волоцкого «На еретики»²⁶.

Вскоре после венчания на царство, в феврале, царь женился на Дочери окольничего Романа Юрьевича Захарьина (из старомосков­ского нетитулованного боярства) Анастасии. Однако эти торжествен­ные акты не изменили положения дел во властных структурах: груп­пировка Глинских, ставшая вместе с Макарием инициаторами вен­чания Ивана IV на царство, продолжала править. Макарий же, со­звав церковный (Освященный) собор в феврале же 1547 г., провел на нем канонизацию местных святых для общерусского почитания. Тем самым создавался общерусский пантеон, утверждавший могуще­ство церкви в общегосударственном масштабе.

Одной из вех периода царствования Ивана IV стали пожары в апреле и июне 1547 г. в Москве, когда была уничтожена большая часть города. Распространялись слухи о причастности к пожарам Глинских, якобы спаливших город при помощи колдовства. Лишив­шиеся крова жители Москвы подняли восстание. Взрыв негодования против Глинских сопровождался грабежами, погромами и убийства­ми. Все это произвело тяжелое впечатление на Ивана IV, который считал, что изменники восстанавливали народ именно против него. Результатом стало падение Глинских и выдвижение на одно из пер­вых мест Захарьиных.

Период с 1547 до 1549 г. характеризовался выходом на авансцену политической жизни ряда новых людей, что привело к изменению и пополнению состава бояр и окольничих. В отличие от 30-х годов, ког­да было всего 20 бояр, к концу 1549 г. их число увеличилось до 32. Примерно в таком же соотношении выросло и число окольничих — с двух-трех до девяти²⁷ Изменения в верхнем слое правящей элиты были обусловлены стремлением ослабить влияние тех, кто вошел в нее в период малолетства Ивана IV. Вокруг царя образовалась немногочис­ленная группа советников. Среди них первое место занимали Алексей Адашев, взявший к февралю 1549 г. в свои руки основную текущую правительственную работу, протопоп придворного Благовещенского собора Сильвестр, оказывавший огромное влияние на царя, митропо­лит Макарий, представители семей Захарьиных и Юрьевых — свой­ственники царя, Дмитрий Курлятев и другие. Этот правительственный кружок князь Андрей Курбский назвал в «Истории о великом князе Московском» (сочинении, написанном, когда автор после бегства из Москвы жил в Великом княжестве Литовском) — Избранной радой. В других источниках XVI в., однако, данный термин не встречается. Не исключено, что Андрей Курбский заменил этим термином синоними­ческие термины «Ближняя дума», «Тайная дума»²⁸. Несомненно, Ближ­няя дума в еще меньшей мере, чем Боярская дума, может быть охарак­теризована как институционализированный орган государственной вла­сти или управления. С другой стороны, в нее входили должностные лица, такие, как казначей, постельничий, дьяки. Уже в силу этого она обладала реальными рычагами властвования²⁹. Более того, постельни­чий имел печать для скрепления «скорых и тайных дел»³⁰.

Итак, несмотря на то что Иван IV как полноправный суверенный царь де-юре обладал всей полнотой власти, де-факто, однако, он ее несомненно добровольно делил со своими советниками³¹. Тем не ме­нее монархия имела все признаки самодержавной, поскольку не была ограничена никакими другими органами власти или законами. Но си­стема, при которой официальные органы управления, образованные для выполнения определенных функций (бояре, боярские комиссии, дья­ки, казна, наместники и волостели, Дворец, городовые приказчики и губные старосты), вели дела наряду с группой, также действующей от имени монарха, не могла быть эффективной. С другой стороны, совет­ники царя, используя свое влияние на него, получили возможность приступить к давно назревшим реформам, призванным привести госу­дарственную систему в соответствие с реалиями XVI в. — единовлас­тием в форме самодержавия. Для этого, однако, необходимо было со­здать благоприятный фон — понизить температуру социальных, клано­вых и личностных противоречий, существовавших в латентном виде всегда, но повысившуюся до опасною уровня во время боярского прав­ления, что проявилось во время восстания в Москве 1547 г.

Иван IV и правительственный кружок пошли на необычный шаг. 27 февраля 1549 г. был созван Освященный собор с участием в нем кроме высших церковных иерархов также бояр, окольничих, дворец­кого и казначеев. Царь прочитал демагогическую речь, полную обви­нений в адрес бояр, чинивших в годы малолетства Ивана IV насилия и обиды детям боярским и всем христианам в судебных делах о зем­лях и холопах, и предостерегающую от подобных действий впредь. Иван IV также угрожал в случае непослушания опалами и казнями. Бояре вынуждены были дать обязательство служить царю, не нанося вреда ему и его людям, а в случае жалоб на них со стороны детей боярских и всех христиан давать им «суд». Царь, со своей стороны, бояр простил, заявив, что он ни на кого опалу накладывать не будет.

В тот же день царь держал вторую речь, по-видимому в более многолюдном собрании, где присутствовали в основном дети бояр­ские, хотя были также воеводы и княжата. Им царь сообщил о ре­зультатах первого собрания. Речь, конечно, отличалась по содержа­нию от первой, поскольку данная аудитория состояла в большинстве из тех, кто претерпел ранее от бояр. Иван IV каялся и в своих гре­хах, в частности в том, что приказывал во время боярского правле­ния жестоко убивать многих людей, и предписал всем участникам обоих собраний впредь помириться³².

Второе собрание, фигурирующее в исторической литературе как «собор примирения», иногда интерпретируется как первый в исто­рии России Земский собор. Однако сам термин, как известно, воз­ник в XIX в. в славянофильской среде, стремившейся представить дело так, будто уже в XVI в. функционировало высшее представи­тельное учреждение, олицетворяющее народные силы, которые про­тивостояли царю. К данному же собранию этот термин применим с большой натяжкой, поскольку на нем не присутствовали представи­тели всех групп населения.

И все же «собор примирения» имел далеко идущие последствия: от него следует отсчитывать начало реформ, проведенных вместе с царем кружком его единомышленников в 50-е годы XVI в. Уже на следующий день после деклараций царя, 28 февраля, им совместно с митрополитом Макарием и боярами был утвержден указ об осво­бождении детей боярских от суда наместников, за исключением «ду­шегубства и татьбы и разбоя с поличным». К этому времени оказа­лись подготовленными «жаловальные» грамоты, основанные на дан­ном указе, предназначенные к рассылке «во все городы детем бояр­ским»³³.

В июне 1550 г. «царь и великий князь Иван Васильевич всеа Ру­син со своей братьею и з бояры... Судебник уложыл»³⁴ (в который, кстати, указ от 28 февраля 1549 г. вошел в качестве ст. 64, и тем са­мым была подготовлена отмена наместничьего управления). Одной из его целей стало укрепление государственного аппарата и ограничение произвола кормленщиков-наместников «посредством организации контроля над их деятельностью со стороны им подвластных черных крестьян и посадских»³⁵, чтобы судебная процедура была праведной и беспосульной. Этим новый Судебник в первую очередь отличался от старого, 1497 г., хотя последний стал его основным источником. Конечно, и переработка статей Судебника 1497 г., и введение в Су­дебник 1550 г. 33 новых статей проводились со свойственной средне­вековью опорой на «старину», окончившейся в данном случае смер­тью Василия III, после которой в годы боярского правления законы, по представлению Ивана IV, оказались порушенными.