• «В профиль и анфас»

В этом смысле очень показателен рассказ «В профиль и анфас» – один из первых, где Шукшин отметил внутреннюю тревогу обыкновенного молодого работающего парня и где наметились контуры той масштабной социально-исторической и философской проблемы, которая отныне будет занимать автора и его задумавшихся о жизни героев.

В центре рассказа – спор двух персонажей. Сидит на скамеечке у ворот старик. Рядом присаживается Иван – «длиннорукий худой парень с морщинистым лицом», просит у старика полтора рубля – похмелиться: «башка лопается по швам».

Это совхозный шофер. Его за пьянку отстранили от работы, отобрали права и посылают работать на свинарник. Парень не хочет туда идти и собирается уезжать из деревни. У него «три специальности в кармане и почти 9 классов образования». Он отслужил на флоте, «Северным морским путем прошел, слесарь пятого разряда», а его – в свинарник… И дальше происходит разговор о жизни:

«Вообще грустно, дед. Почему так? Ничего неохота… Нет счастья в жизни. Вот тебе хорошо было жить?» – Старик долго молчал.

- В твои годы я так не думал,– негромко заговорил он.– Знал работал за троих. Сколько одного хлеба вырастил! Некогда было так думать.

- А я не знаю, для чего я работаю. Ты понял? Вроде нанялся, работаю. Но спроси: «Для чего?» – не знаю. Неужели только нажраться? Ну, нажрался… А дальше что? – Иван серьезно спрашивал, ждал, что старик скажет.– Что дальше-то? Душа все одно вялая какая-то…

- Заелись, – пояснил старик.

- И ты не знаешь. У вас никакого размаха не было, поэтому вам хватало… Вы дремучие были. Как вы-то жили, я так сумею. Мне чего-то больше надо.

- Лодыри вы… Тебе полторы сотни в месяц неохота заробить, а я за такие денежки все лето горбатился.

- А мне не надо столько денег … Ты можешь это понять? Мне чего-то другого надо.

- Не надо, а полтора рубля – похмелиться – нету. Ходишь, как побирушка… Не надо ему! Мать-то высохла на работе. Черти… Лодыри. Эх…работники. Только по клубам засвистывать…

-…Вообще ты формально прав, но ведь конь тоже работает…

- Позорно ему на свинарнике работать! А мясо не позорно исть?

- Не поймешь, дед,- вздохнул Иван.

- Где нам!

- Я тебе говорю: наелся. Что дальше? Я не знаю. Но я знаю, что это меня не устраивает. Я не могу только на один желудок работать… - Иван закурил, долго молчал. И вдруг не дурашливо, а с какой-то затаенной тревогой, даже болью сказал: - А правда ведь не знаю, ЗАЧЕМ живу.

- Женись, маяться перестанешь. Не до этого будет.

- Нет, тоже не то. Я должен сгорать от любви. А где тут сгоришь!.. Не понимаю: то ли я один такой дурак, то ли все так, но помалкивают… Веришь – нет, ночью думаю-думаю – до того плохо станет, хоть кричи. Ну зачем?

Тьфу! – старик покачал головой.- Совсем испортился народишко».

В чем смысл спора?

Кто с кем спорит: трудовой человек с лодырем и пьяницей? Нет, Иван не лодырь. Он умеет и может работать, но не только для живота.

А может, быть, это столкновение поколений? Внешне это так и выглядит, но ведь «тоскуют» и мучаются тем же вопросом: «Зачем живу?» – у Шукшина и зрелые, взрослые мужики, и даже старики.

Нет, здесь не бытовое, не житейское, не социальное столкновение и не конфликт поколений. Здесь столкновение, если хотите, историческое, эпохальное. Столкновение разных представлений о смысле жизни. Ведь нет ничего устойчивее системы жизненных ценностей, складывающихся веками и ориентирующих человека в поисках счастья. А здесь именно она подвергается сомнению и пересмотру.

Казалось бы, что тут нового – в том, что говорит Иван? Разве не знали люди издавна, что «не хлебом единым жив человек»? Старик эту библейскую истину тоже наверняка знает.

Но он прожил жизнь в вечной заботе о куске хлеба и знает точно, что без этого куска человек вообще не жив. Он ориентируется в своих оценках и советах на ту систему ценностных установок, которые были выработаны и выстраданы в бесконечной борьбе с голодом и нищетой. Этим опытом и этой системой ценностей определяется его позиция в споре.

А вот этот шукшинский Иван, который хочет жить «не для живота» и никому не хочет быть обязанным: «Мы не будем кланяться в профиль и анфас!» – первое в истории нашей страны поколение, которое вырастало в сравнительно благополучные времена. Это ведь 60-е годы, времена относительного материального достатка, когда люди стали забывать голод и хлебные карточки послевоенных сороковых и еще не дошли до «перестроечных» талонов и сегодняшнего социального расслоения, обнищания громадной массы населения при наличии небольшого слоя богатых и при сверкающих изобилием магазинных витринах.

Здесь есть принципиальное различие с литературой либерально-интел­ли­гентской, «новомировской» в частности. В ней удел жить высокими духовными потребностями был прерогативой либо «небожителей», вроде Юрия Живаго, либо – если спуститься с неба на землю – так называемых «передовых людей», интеллигенции в первую очередь (вспомните дудинцевский роман «Не хлебом единым» с его философией жизни на двух этажах). Есть элита, живущая «не хлебом единым», и есть быдло, чья задача землю пахать, стоять у станков и не задавать мудреных вопросов.

Были, конечно, в литературе и раньше «правдоискатели» из простонародья, но это всегда люди особой породы, исключения в своей среде, как лесковский «очарованный странник», как горьковские босяки-философы, как Григорий Мелехов в «Тихом Доне», как Фома Пухов в «Сокровенном человеке» Платонова.