Студенческие годы

В 1861 г. Ключевский заболел и, таким образом, к майским экзаменам не успел. Тогда ему пришлось рассчитывать на августовские испытания. На тот момент Ключевскому было уже 20 лет. В университет обычно поступали в более молодом возрасте – в 17-18 лет, поэтому откладывать было нельзя.

В 1861 г. Ключевский впервые покидает Пензу. Мать и тетушка провожали его со слезами, а в Москве будущего историка уже ждали его друзья – Александр Маршев и Василий Покровский. Он понимал, что в Москве придется экономить на каждой копейке.

22 июля он прибыл в Москву, а 26 – отдал свое прошение о переносе экзаменов в канцелярию и заплатил положенные 25 рублей (огромные для Ключевского деньги) – плату за право обучения в университете за первое полугодие, и сел за подготовку к экзаменам. Экзамены начались 8 августа. Всего Ключевскому предстояло сдать 16 экзаменов.

Первым экзаменом был русский письменный, сочинение на тему «Мое воспитание». Экзаменующихся предупредили, что одна орфографическая ошибка отнимает право на поступление в университет. Профессор попросил писать «прямо дело, без философских умствований и предисловий». Сочинение это не сохранилось в полном объеме, однако в письме своему другу детства Гвоздеву Ключевский писал, что заканчивалось оно словами: «Вечна память тебе, патриархальная, незабвенная школа! Ты больше поучала, чем учила».

На экзаменах по русской словесности спрашивали о Ломоносове и образцах отечественного эпоса. По «закону божию» Ключевский держал ответ о девятом члене символа веры, его сообщение о вселенских соборах даже удивило экзаменатора.

На другой день были экзамены по истории и географии. По географии Ключевский на тот момент, видимо, был не очень хорошо подготовлен. В письме Гвоздеву от 3 сентября 1861 г. он писал: «Чувствуя, что только сумасшедшему может прийти в голову мысль готовиться к завтрашнему дню по трем книгам Вебера, я взял Берте, прочитал его от доски до доски, повторил все цифры хронологические и все имена – весь этот исторический горох, так легко высыпающийся из головы при первом дуновении ветра, русскую историю не перечитывал, географию русскую и всеобщую и не мечтал перечитать». На экзамене по географии Ключевскому попалась, по его словам, «самая чушь» - билет «о политическом состоянии Австралии» даже пришлось перетягивать, а за ответ по второму билету – «о племенах Российской империи», Ключевский получил «удовлетворительно». Другое дело – история. «Мы с ним болтали долго» - вспоминал потом Ключевский об экзаменаторе. По всеобщей истории Ключевский держал ответ по Семилетней войне, а по отечественной – об Ольге.

В следующий день Ключевский сдал испытания по математике и физике. Их при поступлении на не математические специальности принимали довольно легко. «Но зато как же прохватили нас – филологов – по классической древности, сиречь по латыни и греческому языкам!». Письменный экзамен по-латыни состоял в переводе с русского на латинский язык. На устном экзамене Ключевский перевел Цицерона с результатом «довольно опрятно», перенес «грамматическую пытку» - назвал все формы глаголов и прочее. По-гречески писал диктант, к чему не привык, и разобрал его на устном экзамене досконально с грамматической стороны, сделав только одну ошибку в ударении. Последними были экзамены по немецкому и французскому языкам.

«Голова тупеет, теряешь смысл в самых простых вещах по милости этого лихорадочного, торопливого приготовления», - так Ключевский отозвался о пройденных экзаменах в письме к Гвоздеву. Тем не менее, экзамены в Московский университет, по его словам, были строже, чем в Петербурге. По одному только латинскому языку не были даже допущены к экзамену 20 человек из 22. Кроме того, в плане знания языков о Пензинской губернии экзаменаторы отзывались плохо.

В итоге по трем экзаменам из 16 Ключевский получил высшую отметку «весьма удовлетворительно» (по русскому языку, русской словесности и латинскому языку), по остальным – «удовлетворительно».

До начала занятий оставалось совсем немного. Ключевский все это время был очень стеснен в средствах. У него даже не было одеяла. На последние деньги он кое-как питался, купил сюртук и брюки.

Начало занятий в университете было для Ключевского долгожданным и страстно желаемым. «А ничего, довольно забавно! - отзывался Ключевский о своей студенческой жизни в письме к Василию Холмовскому, - Сколько личностей всяких и странных, и смешных, и серьезных узнаешь в самое короткое время!». Особенно подробно он описывал пятницу, день, «когда выходят на сцену все замечательные личности». В этом письме он красочно описывает знаменитых и уважаемых им преподавателей: как начинал свои лекции с занюхивания табака Федор Иванович Буслаев – «любитель родной русской старины и русского народа», «ужасного ученого», специалиста по истории древнерусской словесности. Ключевский описывает «живые» лекции Сергиевского – профессора богословия, в которых хоть и не было «варлаамовской глубины», но была связь с современной философской мыслью: «Я даже нередко после его чтения делался детски религиозен, невзирая на 20 лет». Не очень лестно Ключевский отзывался о преподавателе латинского слога Клине: «Входит седенький беззубый старик и начинает [по-латыни]: «На последнем занятии, дражайшие, мы говорили о номинативе. Теперь устремимся…» и проч. … Неблагородный немчура: лет 20 учит в Москве и не знает ни слова по-русски. … Беда, если кто не знает по-латыни или по-немецки: ничего не поймет, лучше уходи из аудитории». Восторженно Ключевский отозвался в своем письме о Ершевском – профессоре всеобщей истории. Несмотря на то, что читал тот тихо, слабым голосом, Ключевский его заслушивался. «Редко я так был поражен словом другого, как после первой его лекции, где говорил он о значении древнего мира для нас, людей XIX века». Особенно занимательным Ключевский находил подход Ершевского к вопросу о вымирании племен под влиянием европейцев. Он отрицал, что племена эти вымирают под натиском христианизации и европейской цивилизации. Напротив, «Растление вносит европеец прежде всего в общество дикарей, если не истребляет их окончательно. Вот где причина вымирания дикарей, а не в том, будто им не по нутру наука и христианство Европы. … О, когда-нибудь жестоко поплатится Европа за этих выродков своих [имеются в виду колонизаторы], которые под знаменем христианства и цивилизации приходят к бедным дикарям, чтобы внести туда свою водку и зверское корыстолюбие, а за этот товар взять с них чистое золото да свеженьких дикарок». Новым был для Ключевского курс по истории и археологии искусства профессора Герца.

В целом можно заключить, что на первых порах обучение в университете всецело захватило молодого Ключевского. Особенно впечатлили его различия с особенностями преподавания в семинаре. Он восторженно недоумевал, как любезно к ним, студентам, обращаются профессора, «ученые головы», чего в семинарии не бывало, как подробно они отвечают на все вопросы и т.д.

Ненасыщенными были и внеуниверситетские занятия Ключевского, самые интенсивные занятия протекали дома. Иногда по пять и более часов Ключевский засиживался за чтением научной книги. «Черт знает, чем я занимаюсь. И политическую экономию почитываю, и санскритский язык долблю, и по-английски кой-чего поучиваю, и чешский и болгарский язык поворачиваю – и черт знает, что еще».

Помимо занятий по учебе, Ключевскому, чтобы на что-то жить в Москве, нужно было еще давать уроки. Он преподавал и в культурных, состоятельных семьях, и в простых семьях. Добивался Ключевский и получения стипендии. Доставались стипендии лишь «благонадежным» беднякам в результате строгих «состязательных испытаний». Однако Ключевский успешно сдал шесть экзаменов на получение стипендии (пять пятерок и одна четверка по греческому) и со второго курса стал получать академическую стипендию, а затем и стипендию повышенного типа Министерства народного просвещения.

Вместе с очарованием насыщенной жизнью Ключевский чувствовал и некоторую апатию, в чем сознавался в письме к Гвоздеву от 27 сентября 1861 г. «Страшная, мучительная апатическая пустота свирепствует подчас во мне». «Отчего иногда не хочется идти в библиотеку? Отчего руки опускаются иногда перед каким-нибудь сокровищем науки, которое подает библиотекарь? Отчего бессмысленно смотришь на строки, не понимая, не чувствуя, даже без надежды понять и почувствовать? … Где же пропали, на что потратил я силы свои, свою энергию? Я даже в хорошеньких влюблялся осторожно… Пил я мало. Неужели два-три кутежа могли выбить из меня всю силу и молодость?».

Несмотря на былую обиду, семинарское время Ключевский, учась на первом курсе, вспоминал не без ностальгии. В письмах к Гвоздеву он расспрашивал, какие есть новости из семинарии, что думают теперь о «заблудшей овце» (как он сам себя назвал) его бывшие учителя. Также Ключевский отмечает, что довольно близко сошелся с теми студентами, которые вышли из той же семинарии, и отзывается о них довольно хорошо: «Народ все дельный: поставим бутылку (впрочем, редко) и философствуем на просторе. И только тебя [Гвоздева] нет. Тогда все было бы как нельзя лучше».

В результате напряженной учебы Ключевский остался несколько в стороне от социально-политических движений того времени, в частности, студенческого движения в связи с закрытием Петербургского университета. Ключевскому, бедному студенту, вышедшему из провинциальной семинарии с ее «чугунными порядками», оставалось фактически молиться на университет, который давал ему знания и стипендию. Однако нельзя сказать, что Ключевского не интересовали протестные настроения студентов. Он присутствовал на первой студенческой сходке, где слушал революционную прокламацию, но не подписал ее в целях осторожности, хотя в целом был согласен с выдвинутыми требованиями. Его пугал излишне требовательный тон прокламаций. «Кто хлопочет об изменении чего-либо, тот для успеха должен еще подчиниться существующим постановлениям». В 1862 г., будучи первокурсником, Ключевский бился над вопросом жизненного пути: принадлежать науке или общественной борьбе? «Лучше бы что-нибудь определенное скорее. Энергии, и без того небольшой, много пропадает в этих болезненных метаниях из стороны в сторону», - писал он.

Судя по всему, об организации «Земля и Воля» Ключевский пока не знал. Он никак не мог примкнуть к какому-либо лагерю, упрекал людей, отдавших себя общественной борьбе в том, что у них «пока еще все дело ограничивается словом, но это слово – жизнь, оно бросает в энергетическое одушевление и дает силы и средства к делу». В итоге Ключевский так и остался между двух огней.

Перейдя на второй курс и нуждаясь в уроках, Ключевский на лето 1862 г. получил работу репетитора в семье князя С.В. Волконского, оказавшись таким образом в среде земского либерального движения.

После событий 1862 г. кружок петербургских студентов (в связи с закрытием университета) переехал в Москву. Вскоре в него вошел Ключевский и А.И. Кирпичников. Тут Ключевский встречается с юристами А.Ф. Кони, Гизетти, Н.Н. Куликовым и др. Как вспоминает Кони, Ключевский, скромный и обычно молчаливый, овладевал всеобщим вниманием, когда брал в кружке слово по вопросам истории или искусства. Кони помнит, что уже тогда его интересовали социальные процессы, причем мысль его всегда шла вглубь, доискиваясь причин явлений.

По переписке Ключевского и сохранившимся фотографиям можно представить себе облик скромного студента Ключевского с проницательными черными глазами, гладко зачесанными назад черными волосами, темная прядь которых спадал, закрывая шрам на лбу. С первого курса Ключевский носил очки – сказалось непрерывное чтение и писание. Ко второму курсу Ключевский начал отращивать бороды и бакенбарды. Как пишет сам Ключевский, будучи студентом, курил. Был скептичен, насмешлив, считая, что в жизни нет трагедии без комедии, но в то же время клеймит «романтический хлам». Репетиторство сформировало в молодом Ключевском будущие педагогические таланты. Он умел учесть особенности ученика.

Особенно Ключевский любил музыку. Под окнами его первой наемной квартиры играла шарманка. «Я же страстно люблю слушать музыку», – писал он Гвоздеву. По собственным словам, он слушал ее «в лирическом припадке», «звуки в нем самом будят все живые струны и заставляют его забыть все, кроме настоящей минуты». Не был равнодушен он и к театру. Например, в письме к Холмовскому от 18 ноября 1861 г., он не очень лестно отзывается об итальянской опере, но восхищается балетом, рекомендует другу посетить Малый театр в Москве, особенно спектакли по Грибоедову и Гоголю: «Здесь можно и посмеяться, как смеешься только в лучшую минуту жизни; отсюда же можно выйти и с таким впечатлением, какого в церкви не всегда получишь. Не забуду я «Грозы» Островского! Кажется, лучше пьесы невозможно написать!».

Вспоминая впоследствии свои студенческие годы, Василий Осипович говорил и писал, что с великим интересом он слушал лекции П.М. Леонтьева, Г.А. Иванова, О.И. Буслаева, К.П. Победоносцева и Б.Н. Чичерина (на юридическом факультете). В первый год своего пребывания в университете Ключевский поначалу тесно сблизился с Ф. И. Буслаевым, ведущим курс русской словесности, стал часто бывать в доме профессора. Их беседы длились часами. Под его влиянием на первом курсе Ключевский стал заниматься древнегерманской мифологией, увлекся эпосом Эдды (сборники древнеисландских песен). Среди рукописного наследия Василия Осиповича сохранилось немало студенческих работ, посвященных народному быту, записей о языке древнерусских былин. Очевидно, это конспекты занятий с Буслаевым. Во втором семестре Ключевский работал под его руководством в Синодальной библиотеке. И даже в самом конце 1863 года он считал себя филологом, а не историком. Но впоследствии внимание и симпатии Ключевского привлек Сергей Михайлович Соловьев, которого он стал слушать с третьего курса. В то время 42-летний Соловьев был в полном расцвете своих физических и умственных сил. Своими лекциями он произвел на Василия Осиповича сильнейшее впечатление. «Соловьев, - писал он впоследствии в своих воспоминаниях о своем учителе, - давал слушателю удивительно цельный, стройной нитью проведенный сквозь цепь обобщенных фактов взгляд на ход русской истории, а известно, какое наслаждение для молодого ума, начинающего научное изучение, чувствовать себя в обладании цельным взглядом на научный предмет». Общая концепция русской истории, выработанная к тому времени Соловьевым, оказала Василию Осиповичу огромную помощь и в его самостоятельных научных трудах. … Уже на студенческой скамье Василий Осипович продолжал дело своего учителя. Находясь на четвертом курсе, он написал кандидатское сочинение на тему «Сказания иностранцев о Московском государстве».

В 1864-1865 гг. Ключевский завершил курс обучения в университете защитой кандидатского сочинения «Сказания иностранцев о Московском государстве». Проблема была поставлена под влиянием профессора Ф.И. Буслаева. Кандидатское сочинение получило очень высокую оценку, и Ключевский был оставлен при кафедре стипендиатом для подготовки к профессорскому званию. В течение шести лет он работал над магистерской диссертацией «Жития святых как исторический источник», проделав поистине титаническую работу по изучению древнерусской агиографии в различных рукописных списках, хранящихся в Синодальной библиотеке и в монастырских архивах.

Далее – доклад «Сказания иностранцев о Московском государстве».