Вопрос 18 Культура и культурная жизнь Англии в хvii в. - хviii вв.

Вторая половина 17 века и 18 век — это период, к которому относятся формирование и выдающиеся успехи национальной английской художественной школы. Уже к концу 17 столетия к значительным достижениям приходит английская архитектура; 18 век отмечен ярким расцветом английской живописи.Интенсивное развитие в эти полтора столетия английской культуры в целом, со всеми ее особенностями, обусловлено, в конечном счете, событиями английской буржуазной революции 1640—1660 гг. и ее итогами.

Движущей силой английской революции были городские плебейские слои и крестьянские массы, восставшие против притеснений и жестокостей «огораживания» — захвата лендлордами крестьянских наделов. Народным движением воспользовались буржуазия и новое дворянство; их союз составляет отличительную особенность английской революции 17 века. Эти классы и присвоили себе ее плоды, что ясно проявилось уже тогда, когда республика, провозглашенная после казни Карла I Стюарта (1649), сменилась в 1653 г. протекторатом, то есть военной диктатурой Кромвеля. После периода феодальной реакции (реставрация Стюартов, 1660—1688) блок буржуазии и крупных землевладельцев окончательно закрепил за собой господство с помощью государственного переворота 1688 года, именуемого в английской историографии «Славной революцией». Этот переворот заключался в установлении буржуазно-конституционной монархии с ограниченной властью короля и верховенством парламента. Экспроприация крестьянства, несмотря на революцию, не получившего земли, и завоевание все новых колоний — Ирландии, захваченной еще войсками Кромвеля, значительной территории в Северной Америке, а в 18 в. Индии — повлекли за собой приток свободных рабочих рук и огромных средств в промышленность Англии. Все это обеспечило бурный рост ее производительных сил. Ко всем завоеваниям, связанным с победой буржуазной революции, Англия пришла на столетие раньше, чем Франция, и, в то время как французская буржуазия еще только готовилась к штурму абсолютизма, Англия стояла уже перед таким следствием интенсивного развития буржуазно-капиталистических отношений, как промышленный переворот.

Культура Англии конца 17—18 столетия, отражавшая проникновение буржуазно-капиталистических отношений во все сферы общественной жизни,— английская материалистическая философия (Гоббс, Локк), успехи точных наук (Ньютон), изобретательства и политической экономии в период промышленного переворота, наконец, английская литература и искусство,— все это представляло собой как бы пролог к последующему развитию культуры в других странах, готовившихся вступить на путь капитализма.

Вместе с тем союз английской буржуазии с дворянством, которое сумело сохранить за собой ряд прежних привилегий, не мог не отразиться на английской культуре рассматриваемого периода: на многие явления этот компромисс наложил определенный отпечаток. Так, политическое учение Локка представляло собой обоснование буржуазного по существу и монархического по форме государства.

В английской литературе 18 в. очень характерна в этом смысле фигура такого поборника буржуазной этики и морали, как Сэмюэль Ричардсон, отнюдь не отличавшегося воинственностью по отношению к дворянству (и совершенно не похожего в этом отношении на идеологов французской буржуазии). Именно в первую очередь к дворянству обращался он с проповедью буржуазных добродетелей, с призывом следовать этим добродетелям в своих популярных в свое время нравоучительных романах «Памела», «Кларисса Гарло», «Грандисон».

В области живописи отметим, например, развитие в Англии на протяжении всего 18 в. картин особого рода, представляющих собой небольшие групповые портреты, где фигуры изображаются в интерьере или на фоне пейзажа и в которые введен определенный сюжетный мотив — занятия музыкой, танцами, охота, прогулка, а чаще всего семейные беседы (почему, вероятно, их и называют «conversation pieces», то есть «разговорные сцены»). В этих своеобразных композициях, отражающих специфические особенности быта высших слоев английского общества того времени, совмещаются черты, свойственные буржуазному бытовому жанру голландцев, а с другой стороны — галантным сценам французского рококо.

Во второй половине 18 в. много примеров такого сближения дворянских и буржуазных вкусов дают архитектура и декоративно-прикладное искусство.

Однако процесс умеренной демократизации социальных концепций и эстетических вкусов высших классов далеко не исчерпывал ни всех сложных и острых противоречий эпохи, ни всех ее достижений. Смелые порывы творческой мысли в Англии той поры объективно связаны с народными чаяниями, с попытками лучших умов разобраться в конкретно-исторических итогах революции 17 столетия для судеб народных, понять, что несет с собой массам промышленный переворот.

В годы революции в среде самого народа родилась высокая мечта. Это был утопический коммунизм Уинстенли — руководителя представителей наиболее радикального течения в английской революции — диггеров. Величие народной борьбы ощутил поэт и публицист революции Мильтон; в период торжества реакции после возвращения Стюартов он имел мужество воспеть эту борьбу в библейских образах грандиозной поэмы «Потерянный рай». Уродство нравов и политические противоречия Англии после 1689 г. отразила горькая сатира Джонатана Свифта — его памфлеты и бессмертная книга «Путешествия Гулливера».

Под впечатлением пауперизации крестьянина и ремесленника, сопровождавшей утверждение в Англии принципов буржуазной собственности, некоторые из деятелей английского просвещения, твердо верившие в то, что эти принципы разумны, задумываются над тем, как должно их использовать, чтобы найти путь к благосостоянию и культуре для человека труда. Мы видим такие попытки у Даниэля Дефо и у замечательного художника первой половины 18 в. Уильяма Хогарта. Правдиво изображая современный быт, они невольно выявляют не только отвратительные пережитки феодального прошлого, но и темные стороны буржуазного уклада жизни. Генри Фильдинг, крупнейший мастер реалистического романа, талантливо и убежденно связывал задачи просвещения, воспитания общества с защитой прав и достоинства простолюдина.

Как только с началом промышленного переворота стала обнаруживаться оборотная, антигуманистическая сторона буржуазного прогресса, многие деятели английской культуры начали настоящую войну против таких кумиров, как «расчет» и «польза».

Зачинатели идейного и литературного течения, получившего название сентиментализма, утверждали необходимость согласия разума с человеческим чувством и даже провозглашали первенствующее значение последнего, подчеркивали ценность личности. В отрицании справедливости законов купли-продажи заключается правота Стерна, Гольдсмита, Шеридана в их романах и комедиях.

Представления о значительном и прекрасном, воплощенные Рейнольдсом в его лучших портретах или Гейнсборо в его полных лиризма портретных и пейзажных полотнах, в сущности, также идут вразрез и с ограниченным буржуазным здравым смыслом, мещанской моралью и с кастовыми аристократическими предрассудками.

Так в 18 в. в самых ярких явлениях английской литературы и искусства наметились две передовые художественные концепции, которые разовьются в 19 в. в искусстве многих стран,— критический реализм и прогрессивный романтизм.

Вопрос 19. Хозяйственная жизнь в сословный строй Франции до начала Великой Французской буржуазной революции конца ХVII в.: общая характеристика и особенности.В научной литературе политическую систему Франции Старого порядка принято определять как абсолютизм. Абсолютизм – это такое государственное устройство, где вся полнота власти безраздельно принадлежит монарху. Французский король издавал законы, руководил текущим управлением, был высшим судьей. Все остальные государственные институты обладали лишь теми полномочиями, которыми их наделил монарх. Но власть французских королей была абсолютной лишь в теории. А на практике даже самым могущественным из них приходилось считаться с традиционными правовыми нормами и институтами.Хотя монарх был единоличным носителем государственной власти, осуществлял он ее через коллегиальный совещательный орган – Королевский совет, считавшийся, согласно обычному праву, неотъемлемым атрибутом государя.

В Королевский совет входили следующие должностные лица:

Канцлер – высшая судебная должность. Назначался патентом короля и был несменяем. В 1774 г. эту должность ликвидировали.

Первый министр – должность, введенная Генрихом III. Звание министров имели только члены Делового совета, первый же министр был главным из них. После смерти Мазарини в 1661 г. должность была ликвидирована, в 1723 г. восстановлена, а в 1726 г. упразднена окончательно.

Сюринтендант финансов – руководитель финансовой политики. При Генрихе IV герцог Сюлли, занимавший этот пост, фактически возглавлял правительство. После ареста Фуке в 1661 г. должность была ликвидирована.

Государственный секретарь – должность покупная, но король мог заставить владельца должности перепродать ее другому человеку. Обычно было четыре государственных секретаря: по иностранным делам, по военным делам, по делам королевского дома, по делам протестантов (после отмены в 1685 г. Нантского эдикта – по переписке с провинциями). Помимо основных обязанностей каждый из них курировал одну из четвертей королевства.

Генеральный контролер финансов занимался внешне– и внутри-экономическими делами, а также значительной частью административных вопросов, руководил интендантами провинций. В XVIII в. обладатель этой должности чаще всего выступал де-факто главой правительства.

Интенданты финансов подчинялись генеральному контролеру. Их число в разные периоды колебалось от 2 до 12. Менялся и порядок заполнения этой должности: в некоторые периоды король на нее назначал, в другие – ее продавал.

Государственный советник – одна из самых почетных должностей в королевстве – давалась как отличие. Таких советников обычно было чуть более 30.

Докладчик прошений (рекетмейстер) – самая многочисленная категория членов Королевского совета (от 70 до 90). Они готовили дела для рассмотрения на Совете. Из их числа также назначались интенданты в провинции. Должность можно было купить, но с разрешения короля.

Несмотря на иерархию должностей (выше они перечислены в нисходящем порядке), четкого распределения обязанностей между их обладателями не было.

Центральной власти постоянно приходилось сталкиваться с конкуренцией со стороны «суверенных судов», к числу которых относились парламенты, Большой совет, счетные палаты и палаты косвенных сборов. Отпочковавшиеся в разное время от центрального государственного аппарата (например, Парламент и счетная палата Парижа отделились от Королевского совета в XIII в., Большой совет – в XV в.), они постепенно оказались достаточно независимы от короны. Во многом эта независимость определялась тем, что с XVI в. государство продавало судейские должности, которые, таким образом, становились частной собственностью тех, кто их купил. Владельцы таких должностей – оффисье – не могли быть смещены со своих постов даже королем без выплаты им стоимости должности.

«Суверенные суды» и, прежде всего, парламенты обладали не только широкими полномочиями в сфере правосудия, но имели возможность оказывать реальное влияние и на процесс законотворчества. Любой закон получал силу только после регистрации его парламентами, что фактически давало им право вето. «Суверенным судам» подчинялись также многочисленные местные органы юстиции. Оффисье всех этих судебных учреждений составляли особый социальный слой, характеризовавшийся ярко выраженной корпоративной солидарностью и стремлением к кастовой замкнутости. Судейские даже претендовали на роль особого сословия, стоящего на страже законности. Признанным лидером всей корпорации выступал Парижский парламент.

В XVI – первой половине XVII в. наибольшим влиянием в провинциях пользовались губернаторы. они обладали почти неограниченной военной и административной властью на вверенной им территории, а также широкими полномочиями по осуществлению правосудия и налогообложения.При Людовике XIV должность губернатора утратила былое значение и превратилась в хорошо оплачиваемую синекуру. Ее носитель формально сохранял прежние полномочия, но лишался права появляться в «своей» провинции без особого на то королевского разрешения.

Другим центром власти в провинциях были местные парламенты и подчинявшиеся им суды. Они не только занимались делами юстиции, но и активно вмешивались в текущее управление. Трения между губернаторами и парламентами даже выливались в XVII в. при ослаблении центральной власти во вспышки гражданской войны.

Впрочем, и губернаторов, и парламенты объединяло негативное отношение к начавшемуся в XVII в. усилению роли интендантов – представителей центрального правительства на местах.

При Старом порядке государственного аппарата сопровождалось непрестанным ростом государственных расходов. Соответственно, правительству приходилось постоянно изыскивать средства для удовлетворения своих растущих финансовых потребностей. Доходы государства делились на обычные (ординарные) и экстраординарные.

Наиболее традиционным источником ординарных доходов был королевский домен – владения рода Капетингов. В Средние века из него покрывались практически все государственные расходы. При Старом порядке доля домена в общем объеме доходов резко снижается: в 1523 г. это – 10 % от всех поступлений в казну, в конце XVI в. – 2,5 %, в XVII в. – 1–4%. Домен как неотъемлемый атрибут короны отчуждению не подлежал, но в критических ситуациях, когда экстренно требовались большие суммы денег, короли закладывали доходы с него. При стабилизации же обстановки правительство с большим или меньшим успехом старалось их выкупить. Сюлли достаточно успешно начал соответствующую операцию, но вспыхнувшая в регентство Марии Медичи гражданская смута не позволила довести выкуп до конца. Ришелье, также планировавший подобную меру, не смог получить от собрания нотаблей, необходимых для ее осуществления средств. Больше других в этом деле преуспел Кольбер, сумевший посредством выкупа доходов увеличить поступления с домена почти в 70 раз.

Основное средство пополнения казны составляли налоги – прямые и косвенные.Прямые налоги. Главным из них была талья. Существовало два ее вида: «персональная» и «реальная». Персональная талья взималась в северных и центральных провинциях Франции с имущества, принадлежавшего представителям третьего сословия. Хотя церковь этот налог и не платила, она с XVI в. ежегодно вносила в казну «добровольный дар», представлявший собою, по сути, ту же самую талью в завуалированной форме. Дворянские владения от тальи освобождались, поскольку считалось, что дворяне платят налог королю своей кровью на полях сражений. Ежегодно правительство определяло общую сумму тальи для каждой провинции, затем королевские чиновники или провинциальные Штаты (в тех землях, где они сохранились) разверстывали эту сумму по округам, там сборщики разверстывали ее далее и т. д., пока не устанавливалась для каждого налогоплательщика та сумма, которую он, в зависимости от размеров имущества и доходов, был обязан внести в казну.

Серьезным недостатком этого, самого старого во Франции прямого налога, было то, что за долгую историю его существования корона даровала и продала слишком много освобождений от его уплаты.

При Людовике XIV появился новый поголовный и всесословный прямой налог – капитация, сначала тоже временно, а с 1701 г. постоянно. Тот же король ввел в 1710 г. к этому налогу добавку – десятину, превратившуюся позднее в двадцатину. Косвенные налоги. Самый старый из них – октруа, рыночный сбор, взимавшийся на городских заставах при ввозе продовольствия в город.Налог на соль – габель – был самым доходным из косвенных налогов. Соледобывающие области, а также Гиень и Бретань, его не платили. Остальные же области составляли зоны «большой габели» (Север) и «малой габели» (Юг и Центр), на границах которых располагались таможни для борьбы с контрабандой соли.

Из остальных косвенных налогов, носивших название эд, наиболее доходными были те, которыми облагались вино и крепкие алкогольные напитки.

Экстраординарные доходы включали в себя средства от продажи должностей, королевские ренты и займы.

После смер­ти Лю­до­ви­ка XIV прес­тол пе­ре­шел к его пя­ти­лет­не­му прав­ну­ку Лю­до­ви­ку XV (1715- 1774). Ре­ген­том при нем стал гер­цог Фи­липп Ор­ле­ан­с­кий­, пра­вив­ший 8 лет. Глав­ной за­да­чей но­во­го пра­ви­тель­с­т­ва бы­ло вы­вес­ти стра­ну из эко­но­ми­чес­ко­го кри­зи­са. Ге­не­раль­ным кон­т­ро­ле­ром был наз­на­чен шот­лан­дец Джон Лоу, ко­то­рый при­вел Фран­цию к фи­нан­со­во­му кри­зи­су, вы­пус­тив ог­ром­ное ко­ли­чес­т­во ни­чем не обес­пе­чен­ных де­неж­ных бан­к­нот. В 40-60-е го­ды XVI­II в. Фран­ция учас­т­во­ва­ла в вой­нах, ко­то­рые ос­лож­ни­ли ее и без то­го тя­же­лое эко­но­ми­чес­кое сос­то­яние. Фран­ция выс­ту­пи­ла на сто­ро­не Прус­сии в вой­не про­тив Ав­с­т­рии (1740-1748), а в Се­ми­лет­ней вой­не (1756-1763) - про­тив Ан­г­лии. В ре­зуль­та­те пос­лед­ней вой­ны она по­те­ря­ла все свои ко­ло­нии в Но­вом Све­те и в Ин­дии. Финансовый кри­зис дво­ра уси­ли­вал­ся ог­ром­ны­ми тра­та­ми на его изощ­рен­ную рос­кошь, со­дер­жа­ние па­ра­зи­ти­чес­кой прид­вор­ной арис­ток­ра­тии. Ко­роль пос­вя­щал вре­мя охо­те, фа­во­рит­кам (мар­ки­за де Пом­па­дур, гра­фи­ня Дю­бар­ри). Ес­ли Лю­до­ви­ку XIV при­пи­сы­ва­ли сло­ва: «Го­су­дар­с­т­во - это я»,- то Лю­до­ви­ку XV: «Пос­ле нас хоть по­топ».

    В се­ре­ди­не XVI­II в. ус­ко­ри­лось раз­ви­тие про­мыш­лен­нос­ти, тор­гов­ли и сель­с­ко­го хо­зяй­ст­ва. На­се­ле­ние Фран­ции воз­рос­ло, дос­тиг­нув в 1790 г. 26 млн. жи­те­лей­, из ко­то­рых 84% ос­та­ва­лись сель­с­ки­ми жи­те­ля­ми. Про­цесс внед­ре­ния ка­пи­та­лис­ти­чес­ко­го ук­ла­да в аг­рар­ные от­но­ше­ния про­те­кал бо­лее ин­тен­сив­но. Уси­ли­лась со­ци­аль­ная диф­фе­рен­ци­ация крес­ть­ян­с­т­ва. В не­ко­то­рых рай­онах Фран­ции часть дво­рян-зем­лев­ла­дель­цев пе­ре­хо­ди­ла на ка­пи­та­лис­ти­чес­кий путь ве­де­ния хо­зяй­ст­ва. Крес­ть­янам при­над­ле­жа­ло при­мер­но 40% зем­ли в фор­ме цен­зи­вы (веч­но­нас­лед­с­т­вен­но­го дер­жа­ния). Крес­ть­янин не мог уй­ти, а вла­де­лец (обыч­но сень­ор) не мог его сог­нать и ли­шить зем­ли. Око­ло 90% крес­ть­ян бы­ли лич­но сво­бод­ны­ми, но все же кое-где еще сох­ра­ня­лась и лич­ная за­ви­си­мость крес­ть­ян (т. е. сер­важ). Крес­ть­яне - и лич­но сво­бод­ные, и лич­но за­ви­си­мые - бы­ли свя­за­ны мно­жес­т­вом ста­рин­ных обы­ча­ев. Поч­ти до са­мой ре­во­лю­ции сох­ра­нял­ся обы­чай «мер­т­вой ру­ки», т. е. пла­та при пе­ре­да­че нас­лед­с­т­ва, за вы­печ­ку хле­ба и по­мол зер­на во вла­де­ни­ях сень­ора и т. д., хо­тя дав­ным-дав­но уже не бы­ло ни пе­чей­, ни мель­ни­цы, да и са­ми сень­оры уже не жи­ли в сво­их по­мес­ть­ях. Сох­ра­ня­лись не толь­ко цен­зи­ва, но и шам­пар (на­ту­раль­ный на­лог), де­ся­ти­на в поль­зу цер­к­ви, все­воз­мож­ные до­рож­ные, мос­то­вые и дру­гие пош­ли­ны.

    Хотя Фран­ция ос­та­ва­лась сель­с­ко­хо­зяй­ст­вен­ной стра­ной­, про­мыш­лен­ность иг­ра­ла уже зна­чи­тель­ную роль в ее эко­но­ми­ке. Для фран­цуз­с­кой про­мыш­лен­нос­ти бы­ло ха­рак­тер­но ши­ро­кое рас­п­рос­т­ра­не­ние руч­но­го про­из­вод­с­т­ва, но ма­ну­фак­ту­ра дос­тиг­ла вы­со­кой сте­пе­ни раз­ви­тия. Уве­ли­чи­лось чис­ло круп­ных цен­т­ра­ли­зо­ван­ных ма­ну­фак­тур, на них на­чи­на­ют при­ме­нять­ся ма­ши­ны. Ус­ко­ря­ет­ся фор­ми­ро­ва­ние об­щеф­ран­цуз­с­ко­го рын­ка, раз­ви­ва­ет­ся внут­рен­няя и внеш­няя тор­гов­ля.

    Вместе с раз­ви­ти­ем ка­пи­та­лис­ти­чес­ких от­но­ше­ний воз­рас­та­ет роль тор­го­во-про­мыш­лен­ных кру­гов, уси­ли­ва­ет­ся их эко­но­ми­чес­кая и со­ци­аль­ная зна­чи­мость. Од­на­ко даль­ней­ше­му раз­ви­тию тор­гов­ли и про­мыш­лен­нос­ти во Фран­ции ме­шал аб­со­лю­тизм. Раз­ви­тие ка­пи­та­лис­ти­чес­ких от­но­ше­ний тре­бо­ва­ло унич­то­же­ния су­щес­т­ву­юще­го строя, сох­ра­няв­ше­го­ся в сель­с­ком хо­зяй­ст­ве, а так­же це­хо­вой сис­те­мы и мо­но­поль­ных при­ви­ле­гий­, пре­дос­тав­ля­емых от­дель­ным при­ви­ле­ги­ро­ван­ным ком­па­ни­ям и вла­дель­цам «ко­ро­лев­с­ких ма­ну­фак­тур». Скла­ды­ва­нию об­щеф­ран­цуз­с­ко­го рын­ка ме­ша­ли ос­тат­ки фе­одаль­ной раз­д­роб­лен­нос­ти: от­сут­с­т­вие еди­ной сис­те­мы мер и ве­сов, внут­рен­ние та­мож­ни и т. п.

    Недовольство вы­зы­ва­ла сис­те­ма граж­дан­с­ко­го не­ра­вен­с­т­ва и сос­лов­ных при­ви­ле­гий­, ко­то­ры­ми об­ла­да­ли дво­рян­с­т­во и ду­хо­вен­с­т­во. Они, нап­ри­мер, бы­ли ос­во­бож­де­ны от уп­ла­ты ос­нов­ных на­ло­гов, мог­ли за­ни­мать выс­шие дол­ж­нос­ти в ад­ми­нис­т­ра­ции, су­де, ар­мии. Во вто­рой по­ло­ви­не XVI­II в. про­тив аб­со­лю­тиз­ма под­ни­ма­ет­ся мощ­ная вол­на оп­по­зи­ции. Про­мыш­лен­ни­ки, ко­то­рые уже не нуж­да­лись в опе­ке аб­со­лю­тиз­ма, бы­ли во гла­ве этой оп­по­зи­ции. По­тен­ци­аль­ным ее со­юз­ни­ком ста­ли на­род­ные мас­сы и преж­де все­го крес­ть­ян­с­т­во. К со­юзу с бур­жу­ази­ей скло­ня­лась и часть обур­жу­азив­ше­го­ся дво­рян­с­т­ва. В оп­по­зи­ции к аб­со­лю­тиз­му на­хо­ди­лись пар­ла­мен­ты во гла­ве с па­риж­с­ким. Они тре­бо­ва­ли ог­ра­ни­че­ния аб­со­лю­тиз­ма в поль­зу при­ви­ле­ги­ро­ван­ных сос­ло­вий. Это бы­ла арис­ток­ра­ти­чес­кая оп­по­зи­ция аб­со­лю­тиз­му.Таким об­ра­зом, к кон­цу XVI­II в. во Фран­ции на­рас­та­ет об­щес­т­вен­ное не­до­воль­с­т­во про­мыш­лен­ни­ков, ли­бе­раль­но­го дво­рян­с­т­ва, крес­ть­ян и на­ем­ных ра­бо­чих.