5. Принцип независимой проверяемости.

Результат познания только тогда может претендовать на объективность, т. е. на независимость от субъекта познания, когда он получен субъектом совершенно разными, не зависимыми друг от друга способами.

В современной методологии науки требование независимой проверяемости обычно выражается в более мягкой форме: научная гипотеза не может быть подтверждена эмпирическими данными, на основе которых была сформулирована, — она должна предсказывать иные результаты, помимо тех, для объяснения которых была выдвинута; научная гипотеза только тогда оценивается научным сообществом как достоверная, если она одновременно обоснована и экспериментально, и логически, и т. д. Предложенная более жесткая формулировка предпочтительнее, так как позволяет распутать самую страшную головоломку в истории гносеологии — показать логическую возможность сопоставления знания об объекте с самим объектом, несмотря на то, что, как отмечал еще И. Кант, «объект находится вне меня, а знание во мне» (1, с. 13-15; 150-163). Принятие двух последних принципов вместе играет исключительную роль в опирающихся на них психологических построениях. Раз любой результат психической деятельности есть результат познания (принцип 4), то он должен независимо проверяться (принцип 5). Это значит, что любой психический процесс должен совершаться несколькими разными и не зависимыми друг от друга способами. В частности, одновременно различными способами должен осуществляться процесс сличения, ибо только в случае получения одинакового результата в независимых процессах сличения можно надеяться на объективность вывода.

48.

Как Вы разъясните аналогию М.Г. Ярошевского между геоцентрическим и гелиоцентрическим мировоззрением и взглядами психологии на природу психического?

Можно ли эту аналогию представить так: в истории психологии произошел переход от донаучного знания к научному, от подобия «геоцентрического» взгляда, представлявшего весь круг психических явлений вращающимся вокруг сознания субъекта, к подобию «гелиоцентрического» взгляда, согласно которому субъективное, сознаваемое определяется системой отношений между человеком и миром (Достижения новой психологии были обусловлены не тем, что она погрузилась в «чистую» эмпирию, а тем, что на место прежних теоретических конструкций были воздвигнуты новые, более совершенные, сопряженные с опытными и количественными методами.

Конечно, эта перестройка происходила в гуще лабораторной исследовательской работы, а не в сфере умозрения. Но ее смысл, вопреки позитивизму, отнюдь не сводился к изучению фактов сознания, взятых в их мнимой незатронутое™ теоретическими воззрениями. «Самоочевидность» этих фактов подобна «самоочевидности» такого, например, феномена, как неподвижность Земли, фиксируемая нашим непосредственным опытом. Коренные преобразования в самом строе мышления, а не позитивистские

декларации обусловили переход от донаучного знания к научному, от. «геоцентрического» взгляда, представлявшего весь круг психических явлений вращающийся вокруг сознания субъекта, к «гелиоцентрическому», согласно которому субъективное, сознаваемое определяется системой отношений между человеком и миром. Этот переход совершался в острых идейно-научных коллизиях. Он потребовал упорного труда множества исследователей, определивших в конечном счете особенности нашего современного знания о психической деятельности.

Предпринимая первые попытки добыть экспериментальные данные о человеческой душе, естествоиспытатели (физиологи) сталкивались здесь с ощущениями, чувствованиями — «материей», в реальности которой сомневаться было невозможно и которая вместе с тем требовала для своего описания собственного психологического языка. Непонятной оставалась возможность перевода с этого языка на привычный язык естествознания. Действительно, как соотнести субъективные, непространственные, бестелесные порождения внутреннего мира с внешними явлениями, которые можно объективно наблюдать, варьировать путем применения экспериментальных приборов, измерять и т. д.)

Вересов:

И тем не менее, в Вашем построении (которое мне очень симпатично), все равно предполагается существование внешнего и внутреннего и связи между ними. Это именно постулат, или даже метапостулат, без которого и вне которого говорить о сознании вообще, казалось бы, не имеет смысла. Однако здесь есть один слабый пункт. А именно, вы постулируете, основываясь на эмпирическом опыте (называя его субъективной очевидностью). Иначе говоря, аксиома такова: объективно существует то, что дано человеку как внешнее (яблоко), и объективно существует то, что дано человеку как внутренее (образ яблока). И то и другое дано с очевидностью. По моему, слабый пункт здесь вот в чем. Солнце восходит и заходит, и это тоже дано с очевидностью. И эта очевидность легла в основу геоцентрической астрономии. Астрономия Коперника построена на иных постулатах, просто противоречащих эмпирическому опыту, то есть этой самой субъективной очевидности.

33.

Классическая	Неклассическая
1. объективный мир существует независимо от людей	1. объективный мир существует независимо от людей
2.объект познания предзадан познающему человеку и вполне определен.	2. объект познания не предзадан человеку, все свои характеристики он получает из взаимодействия с культурой, которые несет конкретный человек. А) познается нами не объективная реальность сама по себе, а освоенный людьми практически кусок объективной реальности, сфера взаимодействия культуры и натуры. Б) природа сама по себе не определена, только в познании она приобретает определенность. В) объект познания строится наукой путем «раскрашивания» с помощью средств данной культуры. Это воздействие организует данный объект в удобную для его познания форму. Г)научное знание относится к предметной реальности науки, а не к миру самому по себе.
3.фундамент познания – чувственное восприятие (позиция позитивизма)	3. фундамента познания просто нет потому, что все научные факты теоретически нагружены. Эмпирические факты постоянно развиваются и теоретически интерпретируются. Все формы познания взаимодействуют друг с другом -> антифундаментализм.
4.критерий истины – опытная проверка, эксперимент, а истина есть знание, соответствующее объективной реальности	4.истиность и объективность научного знания проистекают не из мира самого по себе, а из взаимодействия натуры и культуры. Объективность научного знания вытекает из объективности человеческой практики. Истинность научного знания вытекает из его соответствия практике.

25.

Два подхода к сознанию:

Научный: сознание – это естественно возникший механизм самоуправления, без которого homo не выжить. Некий эволюционный процесс, фактор эволюции.

Философский: сознание – данность мне меня самого. Данность человеку его собственного Я, его самосознание, идеальное и субъективное. (сюда и свободу воли можно приплести).

49.

Свобода воли человека находится в дополнительном отношении к закономерности и детерминации действия. Они друг другу не противоречат, каждая из них является полным описанием человека, если поочередно к человеку подключать тот или иной прибор (наука и философия).

10.

Мир природных явлений рассматривается как реально существующий и объективный. Наука является интеллектуальной деятельностью, цель которой – в точном и тщательно разработанном описании и объяснении объектов, процессов и взаимосвязей, (реально) имеющих место в природе. В основе постоянно изменяющегося мира природы лежат неизменные единообразия, которые могут быть выражены в виде универсальных и перманентных законов природы. Беспристрастные и не искаженные никакими посторонними влияниями наблюдения обеспечивают нас теми свидетельствами, на которых конструируются эти законы.

Надежность фактуальной основы научного знания может быть гарантирована с высокой степенью уверенности. Научное знание независимо от субъективных факторов, подобных личной предубеждённости, эмоциональной включенности и узко личной заинтересованности, которые могли бы исказить восприятие учеными внешнего мира. Совокупность научного знания содержит высокоабстрактные обобщения, не являющиеся законами на основе наблюдения и потому не допускающие непосредственного вывода из наблюдений или проверки с помощью последних. В отдельных случаях развитие новых методов наблюдений приводит к прямым подтверждениям подобных абстрактных рассуждений, к-е отныне перестают отлич-ся от обычных законов на основе наблюдения.

Однако не обязательно считать теоретические законы действительно представляющими реальности естественного мира (# концепция «эфира»). Поэтому необходимо проводить фундаментальные различия между законами на основе наблюдения и теоретическими законами. Тем не менее, для подтверждения или проверки теоретических законов предпринимается множество усилий.

За очевидным потоком изменяющихся научных мнений повсюду присутствует устойчивый рост знания, который и представляет собою прогресс в понимании опытных явлений. Открытие некоего закона подобно открытию Америки – в том смысле, что оба уже существовали и ожидали своего открытия.

После своего установления закон на основе наблюдения применяется универсально и требует всеобщего признания. Абсолютно преобладающая доля научного знания, имеющая непосредственные корни в эмпирических данных, является независимой от общества или той группы специалистов, которые впервые сделали его доступным. Социальное происхождение научных данных почти не связано с его содержанием, ибо последнее определено лишь природой самого физического мира.

НО! фактуальные утверждения зависят от умозрительных предпосылок, наблюдения направляются языковыми категориями, принятие новых научных утверждений включает обращение к изменяющимся и не вполне определенным критериям => описание физического мира опосредовано наличными культурными ресурсами

«Венский кружок» Витгенштейн: действительность состоит не из вещей, предметов, явлений, а из атомарных фактов, которые могут объединяться в более сложные молекулярные факты. Атомарные факты никак не связаны друг с другом, поэтому в мире нет никаких закономерных связей.

Всякое знание есть знание о том, что дано человеку в чувственном восприятии. Вне чувственных впечатлений нет никакой реальности, во всяком случае мы ничего не можем о ней сказать достоверного. То, что дано нам в чувственном восприятии, мы можем знать с абсолютной достоверностью. Все функции знания сводятся к описанию. Если знание может относиться только к чувственным впечатлениям, то оно сводится лишь к фиксации этих впечатлений.

В основе науки, по мнению логических позитивистов, лежат протокольные предложения, выражающие переживания субъекта. Истинность этих предложений абсолютно достоверна и несомненна. Совокупность истинных протокольных предложений образует твердый эмпирический базис науки. Характерно резкое разграничение эмпирических и теоретических уровней знания. Каждое научное предложение можно свести, «редуцировать» к протокольным предложениям. Деятельность ученого должна сводиться к двум процедурам: установление новых протокольных предложений и изобретение способов объединения и обобщения этих предложений. Развитие науки носит чисто кумулятивный характер. Не происходит никаких потерь или отступлений. Каждое установленное протокольное предложение навечно ложится в фундамент науки.

Трудности: Выразить в языке «чистое» чувственное переживание, не добавив к нему рационального элемента, невозможно. Самого «чистого» опыта не существует (органы чувств связаны с мышлением). Каждый субъект имеет свою собственную науку (свой собственный протокольный язык). Неясность понятия наблюдаемости. Критерием демаркации науки от ненауки является верификация. Редукция теоретических терминов к протокольным предложениям тоже оказалась невозможной, т.к. теоретические термины также обладают познавательным значением.

4.

1. В философии науки нет теоретического конструктора, и его необходимо создавать. При этом важно, чтобы он состоял из набора однотипных элементов и правил их комбинирования. 2. В качестве такого конструктора может выступать представление о социальных эстафетах и эстафетных структурах. Наука, с этой точки зрения, – это сложный социальный куматоид, который представляет собой некоторый набор связанных друг с другом элементарных куматоидов, социальных эстафет. В свете последнего только что изложенного раздела можно сформулировать и третий тезис. Наука – это система с рефлексией. Ученый постоянно осознает и описывает ту деятельность, которую он реализует или собирается реализовать. По сути дела, научное знание есть продукт вербализации образцов деятельности, реальной или потенциально возможной. Философ науки не должен дублировать эту рефлексию, он должен ее исследовать, занимая некоторую внешнюю, надрефлексивную позицию.

20.

Для возникновения культурной психологии как дисциплины требуется ряд условий [8]. Первое условие имеет отношение непосредственно к логике развития науки в целом, поскольку строительство методологического каркаса дисциплины — процесс исторический и поэтапный. Так, согласно гипотезе В.Л. Рабиновича, чтобы Р. Бойлем могли быть совершены особые интеллектуальные процедуры, повлекшие открытия в области физики и химии, эти же интеллектуальные процедуры должны были отрабатываться с веществом в алхимии. Культурная психология не может появиться, пока в истории науки не найдены адекватные для нее методологические решения [9]. Так, «психология народов» на рубеже XIX—XX вв. еще не могла стать дисциплиной, поскольку переносила на изучение «народного духа» модели и принципы индивидуальной психологии; психоаналитические и социогенетические концепции использовали культурно-исторический материал для иллюстрации собственных теоретических положений и т.д. Препятствием на пути возникновения дисциплины, изучающей взаимоотношения двух реальностей — психики и культуры, — которые сами по себе являлись предметами разных наук, соответственно психологии и культурологии, стал монизм. Для возникновения культурной психологии как дисциплины требовалось, чтобы интеллектуальные процедуры, связанные с реализацией методологического плюрализма, были отработаны в истории науки. Практическим воплощением методологического плюрализма стала психологическая антропология. Однако и здесь не удалось избежать проблем, связанных с интерпретацией и взаимосогласованностью результатов. Еще в 1872 г. К.Д. Кавелин отмечал, что психология — специфическая наука, потому что материалом для нее служат наработки «истории верований, языка, политических учений и учреждений, искусств, наук, философии, культуры» [14; 24]. Более того, качество культурно-психологических исследований связано с совершенством материала смежных наук.

Таким образом, культурная психология в качестве науки возникает лишь на определенном этапе развития гуманитарного знания. На протяжении всей истории мы видим зависимость психологии в целом от развития других наук, от накопленного ими знания и освоенных методологических процедур. Психология — наука по своей сути коммуникативная. Культурная психология возможна как поздняя, завершающая наука, и самостоятельный статус она обретает лишь во второй половине XX в., когда в гуманитарном познании вырабатывается адекватная для ее развития методология (герменевтика, неокантианство, аналитика повседневности и т.п.) [6].

Второе условие относится к социокультурному контексту развития науки. Например, историками культуры замечено, что тоталитарные режимы ориентированы на поддержку технократического знания («наук о природе»), а «науки о духе» находятся под неусыпным государственным контролем.

На наш взгляд, культурная психология именно в силу своей специфики (диалога между психологией и гуманитарным знанием) является на сегодняшний день ведущим направлением психологии в выработке постнеклассической парадигмы. Культурная психология диалогична и открыта новому опыту, в ней успешно практикуются междисциплинарный дискурс и герменевтический стиль мышления, она признает «феномен авторства» и «внутрисубъективный опыт» и начинает осмысливать свои гносеологические основания в контексте сетевой парадигмы.

38.

объективация,

атрибутивность,

трудность анализа структуры,

проблема анализа систем рефлексии и

зазеркалье (В гуманитарных науках эта иллюзия - повсеместное явление, которое очень трудно, хотя и необходимо преодолеть. В научных текстах мы чаще всего видим ту реальность, которая в них описана, но «не видим» самого текста и тех механизмов, которые обусловливают его «понимаемость».)

14.

О братим внимание на одну явно интересную деталь. Если в науках гуманитарных традиционно противопоставление объясняющего и понимающего подходов, то в естествознании мы привыкли противопоставлять друг другу подход объясняющий и феноменологический. Такая ситуация (рис. 4) делает вполне правомерным вопрос: а как соотносятся друг с другом подход понимающий и феноменологический? Более того, возникает гипотеза; что эти два подхода фактически совпадают. Попробуем это обосновать.

Итак, мы приходим к достаточно принципиальному тезису о содержательном совпадении понимания и феноменологического описания деятельности, Понимающий подход при описании деятельности, включая и деятельность семиотическую, совпадает по содержанию с ее феноменологическим описанием. Это позволяет расширить наши аналогии с естествознанием и явно подрывает веру в возможность построения непроходимых барьеров между науками естественными и гуманитарными.

30.

Дисциплины фундаментальные и таксономические

На что можно опираться при построении проекта новой науки? Вероятно, на образцы уже развитых дисциплин. Я бы сказал, что это единственный правильный путь. Конечно, таких образцов достаточно много, и выбор в конечном итоге – это дело вкуса, иными словами, он достаточно произволен. Я могу предложить только свой собственный проект, понимая в принципе, что возможны и другие, хотя, говоря откровенно, мне лично представляется, что мой самый перспективный. Впрочем, обоснованием проекта в данном случае может быть только его успешная реализация.

Первый шаг, характеризующий мой выбор, состоит в том, что я хочу опираться на опыт естественнонаучных дисциплин, забыв первоначально о традиционном противопоставлении наук о Природе и наук о Культуре. Было бы неразумно сразу отказываться от огромного опыта быстро развивающихся естественных наук. Давайте начнем с них, а уже потом будем вносить уточнения, если они понадобятся. Макс Борн писал: ««Изучая строение материи, физика всегда пользовалась методом, основанном на следующем принципе: законы, справедливые для «макроскопических» тел, т.е. для тел, имеющих привычные глазу размеры, сначала для пробы переносятся на элементарные частицы в неизменном виде; если при этом обнаруживается какое-то противоречие, то предпринимается видоизменение этих законов». Пойдем и мы аналогичным путем, попытаемся «для пробы» строить науку о познании, опираясь на образцы естествознания, пока не обнаружится противоречие.

В развитии эпистемологии в настоящее время наблюдается следующая тенденция: познание привлекает к себе внимание других социальных дисциплин со своими исследовательскими программами. Возникают такие направления, как социология познания, психология познания, экономика познания (науки), генетическая эпистемология и т.п. Это напоминает ту революцию в развитии исторической науки, о которой писал Фернан Бродель. «Эта революция в исторической науке, – писал он, – …вызвана в первую голову вторжением в открытое пространство истории много­численных наук о человеке: географии, политической экономии, демо­графии, политологии, антропологии, этнологии, социальной психо­логии, социологии и исследований культуры... Все они бросают на историю свой отблеск, все задают прошлому новые вопросы». Обратите внимание, – «новые вопросы», речь идет о новых исследовательских программах.

В некоторых естественных науках мы наблюдаем нечто подобное. Там, например, в биологии существуют таксономические дисциплины типа зоологии, ботаники, энтомологии и т.д., каждая из которых выделяет для изучения особую группу живых организмов, а исследовательские программы задают другие дисциплины, которые иногда именуют фундаментальными: анатомия, физиология, генетика, экология… Возникают такие разделы, как анатомия растений или экология птиц.

Если пойти по этому пути, то на долю эпистемологии остается только выделение особого класса явлений, которые можно именовать явлениями познания или познавательными явлениями. Перспективно ли это для эпистемологии? Думаю, что нет. Развиваясь в рамках философии, эпистемология всегда имела свои собственные проблемы, которые никогда не обсуждала ни социология, ни психология ни генетика. Это проблема объекта познания, проблема истины, анализ строения теории, соотношение теории и эмпирии, механизмы инноваций и т.д. Эту проблематику нельзя терять, ее надо сохранить, изменив при этом методы исследования. Иными словами, если речь идет о научной эпистемологии, то за образец следует брать не таксономические, а фундаментальные дисциплины.

37.

Наша смерть – это некоторый несомненный биологический факт, какое отношение к этому может иметь социальная память? Решительно никакого. Но ведь речь идет у Сенеки вовсе не о биологической смерти, не о смерти тела, и ведь вовсе не биологической смерти постоянно боится человек. Его страшит не смерть тела, а конец его внутреннего субъективного мира, который он несет в себе, конец его сознания. И вот именно здесь обнаруживается, что границы этого субъективного мира, границы нашего «Я » обусловлены знанием. В зависимости от этого наш внутренний мир либо распадается на фрагменты, плохо связанные друг с другом, либо, наоборот, может включать события, вовсе не связанные с нашим биологическим существованием. Представьте себе, что вы смотрите кинофильм и сильно переживаете происходящее на экране, временно идентифицируя себя с главным героем. Что вам мешает полностью включить события фильма в свою биографию? Только знание. Вы знаете себя как определенную личность, отличную от других индивидов, вы носите в кармане паспорт, который удостоверяет вашу пространственно-времен­ную ограниченность. Это определяет целост­ность вашего «Я » в течение определенного интервала времени, но это же порождает и страх смерти.

Здесь налицо некоторое противоречие, противоречие между ограниченностью человека как биологического индивида и его социаль­ной природой, которая делает его носителем общественного опыта, носителем, если так можно выразиться, Мирового Духа. Так не таится ли здесь и надежда на бессмертие, если не биологическое, то социальное? Мысль, несомненно не новая, если не сказать тривиальная, но нам хотелось бы проанализировать ее более детально, чем это обычно делают.

Идея приведенного выше мысленного эксперимента как раз и состоит в том, что при определенных условиях наше «Я » – это куматоид или, точнее, его можно представить как куматоид, в то время как биологическая смерть – это характеристика материала.

38.

Все гуманитарные науки в той или иной форме имеют дело с реф­лектирующими систе­мами, и это порождает немало принципиальных ме­тодологических проблем. Например, необходимо в явной или неявной форме ответить на вопрос: как мы должны описывать такие объекты, которые описывают сами себя? Мы имеем здесь дело с уникальной ситуацией, с которой никогда не сталкивалось естествознание. Ни электрон, ни горная порода не описывают своего собственного поведения. На это способен только человек. Ученый, к примеру, не только осуществляет те или иные исследовательские процедуры, но и сообщает о них в печати. Он осознает способы своей работы, пишет о предмете своей науки, о строении научной теории и т.п. Все это рефлексия. Как следует к ней относиться?

40.

В рамках изложенной концепции непосредственная жизнь – это жизнь на уровне непосредственного воспроизведения образцов социального поведения. Но и здесь все зависит от контекста, от ситуации, а содержание образцов меняется с каждым актом их воспроизведения. В противопо­лож­ность этому жизнь сознания – это нечто длящееся, нечто целостное и сохраняющее преемственность и в принципе даже выводящее нас за пределы нашего биологического бытия, но это нечто мнимое, это порождение самого сознания. Напрашивается мысль, что и здесь мы сталкиваемся с некоторой допол­нительностью: о «подлинной» жизни ничего нельзя сказать, она не имеет и не мо­жет иметь письменной или даже устной истории, а письменная история – это отсутствие не­посредственной жизни.

42.

: Информация воплощена в материальном носителе. Он выступает в качестве её кода. Информация инвариантна по отношению к материалу ее носителя. Одна и та же информация может кодироваться по-разному, иметь разные кодовые воплощения. Информация способна служить фактором управления – цель и каузальный эффект управления достигаются самой информацией, а не её кодовым носителем. Явление сознания (субъективного опыта) может интерпретироваться в качестве информации о том или ином явлении действительности. Например, зрительный образ Луны, переживаемый мною сейчас, есть информация о некотором объекте.

Следует различать два вида кодов: «естественные» и «чуждые». В отличие от «естественного» кода «чуждый» код непосредственно «непонятен» системе.

Для поддержания жизнеспособности сложного организма необходима согласованная реализация следующих интегральных функций: Отображения внутренней среды; Управления этими внутренними процессами; Отображение внешней среды организма и собственного поведения; Отображения себя как выделенной из среды целостности; Управления поведением, действиями во внешней среде; Управления собой. Эти 6 интегральных функций представляют специфические информационные процессы, которые осуществляются одновременно. Каждая из перечисленных функций уже сама по себе представляет сложные информационные процессы, но лишь их итоговый результат значим для реакции организма.

Для того чтобы информация обрела форму субъективной реальности, необходимо двухступенчатое кодовое преобразование на уровне эго-системы: 1. представляет для неё информацию как таковую, которая пребывает пока в темноте; 2. «открывает» её для самости, делает её доступной для оперирования и управления. Нейродинамическая система, которая является носителем «открытой» информации, то есть «не идущей в темноте», представляет собой «естественный код» второго порядка.

Здесь объектом информации и её преобразований служат не просто внешние и внутренние явления, а информация о них как таковая. Информация об информации.

52.

Изменение эпистемологической парадигмы является существенным признаком динамики науки. В современном познании на смену системной логике исследования приходит сетевая, позитивизм сменяется герменевтикой, а классическая и неклассическая рациональности уступают место постнеклассической рациональности. Методологические ориентиры для развития психологии зарубежные авторы попытались обрести, обратившись к философским исканиям постмодернизма. Постмодернизм принес в психологию принцип «методологического сомнения».

А.Ю. Агафонов связывает кризис отечественной психологии с нарастающей «инфляцией рационализма», которая оказывается и основным симптомом кризиса. 1) центробежная тенденция, 2) отгораживание академической психологии от постмодернистской реальности, когда академическая среда отторгает инновации; 3) научный нигилизм.

Основная идея А.Ю. Агафонова заключается «в возвращении к сознанию как предмету психологии. сознание следует изучать как идеальный объект вне зависимости от социокультурных влияний.

Но: психология, изучающая человеческое сознание, не может абстрагироваться от социальных, исторических, ситуативных и даже иногда физиологических контекстов.

Не единая теория, а сеть взаимосогласованных концепций, не одновершинная «пирамида» психологического знания, а подвижная «сеть» — таким решение этой задачи представляется нам. И здесь возникает необходимость коммуникативного пространства для возможности взаимного согласования различных психологических концепций.

В.А. Мазилов: именно тенденция к интеграции дает психологии шанс обрести искомую целостность. Средством осуществления интеграции выступает коммуникативная методология.

В.А. Мазилов: три уровня психологического кризиса. 1) (поверхностный) отражает как раз естественное развитие психологической науки. (Назовем этот уровень кризисом роста.) 2) флуктуации между естественнонаучной и герменевтической методологиями. (Это кризис статуса.) 3) с неадекватной трактовкой предмета психологии. (Кризис коммуникации.) Предмет психологии — психика как сложная саморазвивающаяся система — должен выступить в богатстве ее связей с биологическим и с культурным мирами.

65.

Работа ученого изоморфна работе инженера-проектировщика. Инженер имеет проектное задание, т.е. описание свойств той машины или здания, которое надо спроектировать. Ученый имеет дело с некоторыми явлениями, свойства которых надо объяснить. Объяснение тоже сводится к построению некоторого проекта, показывающего, как эти явления устроены, как их можно создать или как они созданы природой. Инженер при построении проекта опирается на имеющийся у него конструктор, в рамках которого он может создавать и оценивать разные возможные варианты. Ученый тоже создает, а затем работает в аналогичном конструкторе. Строго говоря, такой конструктор – это программа, которая позволяет нам создавать проекты объектов определенного типа с заранее заданными свойствами. Иногда эта программа вербализована, но чаще всего существует на уровне образцов конструирования.

62.

Можно было бы показать, как глубоко и полно все психоаналитические феномены, вплоть до, казалось бы, не поддающихся никакой регуляции сновидений и даже психосоматических симптомов, определяются в своей конституции и даже в том, что касается "законов" их жизни, — если, конечно, тут вообще еще можно говорить о "законах" в каком бы то ни было определенном смысле слова, — как они определяются психоаналитическими интерпретациями, которые коммуницировал пациенту терапевт на предыдущих шагах анализа.

А нужно заметить, что нет никакого другого способа осуществлять аналитическую психотерапевтическую работу как через передачу (прямую или косвенную) пациенту тех интерпретаций, которые выстраивает терапевт.

Стало быть, если на психоаналитика смотреть еще и как на исследователя, то необходимо признать, что исследователь и результаты его действий и тут принципиально неустранимы из ситуации исследования, причем даже в большей степени, чем в случае неклассических ситуаций внутри академических, собственно научных психологических исследований.

Обычно в этом месте указывают на параллель с некоторыми неклассическими ситуациями в естествознании, например, в квантовой механике. Указывают, как правило, не столько, для того чтобы лучше понять, с чем мы имеем дело в случае психологии, сколько с тем, чтобы попытаться изыскать возможность остаться все же внутри естествознания, пусть даже неклассического. Посмотрим, насколько позволяет это сделать апелляция к физике.

Действительно, описанная нами ситуация в психологии напоминает ту, относительно которой в квантовой механике в свое время был введен В. Гейзенбергом знаменитый "принцип неопределенности", из которого проистекала недопустимая для классического естествознания необходимость включать в описание поведения изучаемого объекта (например, элементарной частицы) в ситуации его исследования (например, измерения какого-то параметра частицы — импульса или пространственных координат) и план самих приборов, с помощью которых производится исследование.

Причем параллель простирается и дальше, и опять же в связи с чрезвычайно важным для психологии обстоятельством: по отношению к психологическим феноменам приходится формулировать и нечто вроде боровского принципа "дополнительных описаний". Подобно тому, как в квантовой механике оказывается невозможным дать единообразное, в терминах одного языка, описание плана изучаемого объекта, — частиц и их взаимодействий (микромир), — и плана приборов (макромир), так и в психологии (в частности, в случае психоанализа, но также и в целом ряде исследований в научной психологии) оказывается невозможным дать единообразное описание плана изучаемых психических феноменов и плана психотехнических действий и средств их осуществления, благодаря которым осуществляются трансформации психики человека и ее изучение. Нельзя так непрерывно продолжить описание плана трансформируемых феноменов (аналог событиям микромира в физике), чтобы в том же языке описать и план психотехнических действий и средств их осуществления (аналог макроуровню физических приборов и операций измерения), и наоборот. Иначе говоря, полное описание неклассической ситуации психологического исследования требует как собственно "психологического", так и уже — "психотехнического" описаний изучаемого "объекта", причем эти два типа описаний оказываются дополнительными, несводимыми одно к одному и невыводимыми одно из другого.

Итак, не просто аналогия, но очень глубокое и существенное сходство неклассических ситуаций в физике и в психологии налицо и бесспорно. Означает ли это, однако, что для психологии тех самым открывается возможность по образу в подобию физики удержать себя в рамках естествознания, в границах естественнонаучного метода? Даже если не обсуждать вопроса о том, насколько это удается самой физике, в чем многие современные физики и методологи науки крепко сомневаются, я рискнул бы настаивать на том, что неклассичность ситуаций исследования в целом ряде областей психологии гораздо более радикального толка и уже не оставляют никаких надежд на ассимиляцию этих ситуаций в рамках естествознания, во всяком случае естествознания традиционного типа.

66.

Итак, в «идеальных» объектах теории нет ничего метафизического. Просто их свойства «записаны» не в их сплошь и рядом случайном материале, а в некоторой внешней по отношению к ним социальной памяти. Впрочем, как мы уже говорили, если эти свойства «записаны» и в самом объекте, это ничего не меняет в сути дела. Режиссер может подобрать актера очень похожего по характеру на литературного героя, но актер остается актером, ибо он в отличие от героя все же нуждается в пьесе и вынужден действовать по ее канонам.

«Идеальные» объекты теории задаются двумя, вообще говоря, разными группами программ: во-первых, это программы конструирования, во-вторых, программы референции. Вот, например, характеристика материальной точки, в университетском курсе теоретической механики А.П. Мар­кеева. «Материальная точка в теоретической механике, – пишет автор, – представляет собой геометрическую точку, наделенную механическими свойствами. Эти свойства точки определяются законами (аксиомами) динамики...». Совершенно очевидно, что речь идет о некоторой новой роли, которую геометрическая точка призвана играть в механике, а законы Ньютона как раз и представляют собой описание этой роли, которую точка, как и любой актер, обязана «заучить». А вот определение, данное в курсе теоретической физики Л.Д. Ландау и Е.М. Лифшица: «Одним из основных понятий механики является понятие материальной точки. Под этим названием понимают тело, размерами которого можно пренебречь при описании его движения. Разумеется, возможность такого пренебрежения зависит от конкретных условий той или иной задачи. Так планеты можно считать матери­альными точками при изучении их движения вокруг Солнца, но, конечно, не при рассмотрении их суточного вращения». Нужно ли специально доказывать, что речь идет фактически о совсем другом понятии? У А.П. Мар­кеева материальная точка играет роли, заданные законами Ньютона. У Ландау и Лифшица материальная точка определяется нормами применимости теории. Разумеется, оба понятия тесно связаны, но одно возникает в рамках осознания программ теоретического конструирования, а другое – программ референции. Иными словами, материальная точка – это сложное программное образование, достаточно сложный социальный куматоид. Выше мы обсуждали идеализированные объекты в свете принципа дополнительности, сказанное там относится ко всем видам таких объектов.

Следует отметить, что идеальные объекты второго типа возникают в рамках программ референции любого общего знания и часто вообще при отсутствии какого-либо конструктора. Так, например, знание «снег бел» тоже предполагает идеализацию, так как, применяя это знание, мы вынуждены предположить, что снег существует в некоторых нормальных условиях, т.е. при отсутствии заводских труб, городской грязи и пыли, вулканических извержений и т.д. Кроме того, надо предусмотреть определенные условия освещения и многое другое. Короче, речь идет о некотором «нормальном» снеге, которого, строго говоря, реально не существует. Даже в местах удаленных от цивилизации, на снежных вершинах или в глухой тайге снег далеко не всегда бел.

12.

Логика психической деятельности до сих пор остается загадочной. Она не поддалась рациональной реконструкции путем спекулятивных философских рассуждений. Не помогло психологии и состоявшееся не многим более ста лет назад объявление ее самостоятельной наукой, заимствовавшей у великих естественных наук методы экспериментального исследования. Впрочем, и не могло помочь, потому что в естественных науках эксперимент предназначен для проверки построенных логическим путем гипотез, но в том-то и дело, что в психологии как раз путь логического конструирования покрыт сплошным туманом. В итоге с момента своего возникновения психология оказалась в состоянии кризиса, который длится уже весь XX век (1, с. 104-120). Психологи потеряли надежду, что получаемые ими данные вообще сводимы в единую теоретическую концепцию.

Парадигмой психологии стало представление, что психическая реальность столь сложна, что не может быть описана в рамках одной логической системы. У. Торнгейт формулирует для этого специальный «постулат невозможности». Г. Оллпорт объявляет эклектизм «системным качеством» психологии как науки. По 3. Коху, разные части психологического знания никогда не удастся согласовать друг с другом. Б. Ф. Ломов (вслед за Б. Г. Ананьевым) доказывает: психика настолько сложна, что даже саму ее сложность нельзя выразить на языке одной психологии, уже только для этого требуется кооперация многих наук. А В. П. Трусов утверждает: «Сложность и постоянная изменчивость живой личности превышает разрешающую возможность измерительного инструментария научной психологии».

Господствующая парадигма разрешает теоретически объяснять только отдельные фрагменты психической реальности. Если же все-таки кто-нибудь рискнет описать многообразие психического с позиции единого теоретического подхода, критики немедленно укажут ему на бессмысленность такой попытки и недопустимую «односторонность». За что критикует К. А. Абульханова-Славская концепцию А. Н. Леонтьева? Да за то, что «упрощенные и обедненные схемы» (а только таковыми и бывают теоретические конструкции) «никак не могут охватить реального многообразия и диалектики развития предмета психологии». При таком подходе обычно подразумевается, что теоретический поиск допустим (т. е. осмыслен) лишь при решении таких задач, которые не претендуют на универсальность. Любое теоретическое объяснение процессов, пронизывающих всю психическую деятельность, скорее всего, будет восприниматься как одностороннее. И все же в диссертации делается попытка сконструировать логику психической деятельности на основе исследования простых и универсальных процессов, таких как сличение и психическая интерференция. Такая постановка проблемы не просто актуальна, она входит в противоречие с существующей парадигмой, а потому в достаточной мере революционна.

9.

Придание психике только идеального статуса обессмысливает требование объективности метода ее изучения. О таком методе давно мечтают представители самых разных направлений психологии. Не только мечтают, но и ищут онтологию психического (и находят, порой в самых неожиданных местах).

Как ни странно, важным шагом онтологизации психического может оказаться иное культурологическое понимание интериоризации как формообразующего процесса (акта, актов). Прислушаемся к философу-культурологу, рассматривающему процесс интериоризации в контексте мифосемиотического совершения, если угодно, мифосемиотической деятельности человека. А.В. Михайлов выделяет в ней два процесса, Первый – это «необратимое вымывание всего как бы непосредственного данного – так что со временем все большее количество верований, мнений, суждений, данностей подвергается сомнению, критике и уже не существует как простые данности (на психологическом языке – это преодоление непосредственного отношения к природе, к людям и становление опосредствованного отношения. - В.З.). Другой такой процесс прямо затрагивает человека в его коренном взаимоотношении с миром (т.е. вообще со всем бытием, со «всем», с чем встречается человек, в том числе и сам человек) – это неуклонный процесс интериоризации, - процесс, при котором различные содержания мира обнаруживаются как принадлежащие человеку, человеческой личности, как зависящие от нее и направляемые ею, как коренящиеся в ней, как внутреннее человеческое достояние. Этот процесс интериоризации мира можно, разумеется, интерпретировать в различных терминах; с ним, заметим, взаимосвязаны и столь драматично складывающиеся отношения человека с природой, поскольку объективизация природы, противопоставление ее человеку как чего-то чуждого по своему существу одновременно означает освоение, т.е. нечто подобное присвоению ее в качестве – скажем так – периферийной собственности на границе своего и чужого» (Михайлов А.В. 1997. С. 181).

54.

Понятие смысла в равной степени относится и к сфере сознания, и к сфере бытия. «Жизнь есть требование от бытия смысла и красоты» — это максима А. А. Ухтомского. Бытие может быть оправдано только смыслом. Понятие смысла указывает на то, что индивидуальное сознание несводимо к безличному знанию, что оно в силу принадлежности живому индивиду и реальной включенности в систему его деятельностей всегда страстно; короче, что сознание есть не только знание, но и отношение. «Смысл — не вещь, а отношение вещи (называемой) и предмета (подразумеваемого» [28, с. 422]. Понятие смысла выражает укорененность индивидуального сознания в бытии человека, а рассмотренное выше понятие значения — подключенность этого сознания к сознанию общественному, к культуре. Нащупываемые пути изучения смыслов связаны с анализом процессов извлечения (вычерпывания) смыслов из ситуации или «вчитывания» их в ситуацию, что также нередко бывает.

Задача онтологизации сознания не является новой для психологии. Оно до сего времени редуцируется и, соответственно, идентифицируется с такими феноменами, как отчетливо осознаваемый образ, поле ясного внимания, содержание кратковременной памяти, очевидный результат мыслительного акта осознание собственного Я и т. п. Во всех этих случаях подлинные акты сознания, подменяются его внешними и часто убогими результатами, т.е. теми или иными известными эмпирическими и доступными самонаблюдению феноменами.

57.

Трудно переоценить роль различных видов общения в возникновении и формировании сознания. Оно находится не в индивиде, а между индивидами, хотя оно может быть и моим, и чужим, и ничьим сознанием. Конечно же, сознание — это свойство индивида, но в не меньшей, если не в большей мере оно есть свойство и характеристика коллектива, «собора со всеми», меж- и над-индивидных или трансперсональных отношений. Интериоризации сознания, прорастанию его в индивиде всегда сопутствует возникновение и развитие оппозиций: Я — другой, Я — второе Я. Это означает, что сознание отдельного индивида сохраняет свою диалогическую природу и, соответственно, к счастью, не полную социальную детерминацию. Ему трудно отказать в спонтанности, на чем особенно настаивал В. В. Налимов.

Значит, в понятии «интериоризация» содержится активный залог, не погружение извне внутрь, даже не вращивание, не похороны внешней предметной деятельности в некие ментальные глубины, а овладение вполне реальными противостоящими человеку, порой чуждыми ему природными и социальными силами, в том числе и своими собственными, выращивание в себе новых сил.

А.В. Михайлов выделяет в ней два процесса. Первый – это «необратимое вымывание всего как бы непосредственного данного – так что со временем все большее количество верований, мнений, суждений, данностей подвергается сомнению, критике и уже не существует как простые данности (на психологическом языке – это преодоление непосредственного отношения к природе, к людям и становление опосредствованного отношения. - В.З.). Другой такой процесс прямо затрагивает человека в его коренном взаимоотношении с миром (т.е. вообще со всем бытием, со «всем», с чем встречается человек, в том числе и сам человек) – это неуклонный процесс интериоризации, - процесс, при котором различные содержания мира обнаруживаются как принадлежащие человеку, человеческой личности, как зависящие от нее и направляемые ею, как коренящиеся в ней, как внутреннее человеческое достояние. Этот процесс интериоризации мира можно, разумеется, интерпретировать в различных терминах; с ним, заметим, взаимосвязаны и столь драматично складывающиеся отношения человека с природой, поскольку объективизация природы, противопоставление ее человеку как чего-то чуждого по своему существу одновременно означает освоение, т.е. нечто подобное присвоению ее в качестве – скажем так – периферийной собственности на границе своего и чужого» (Михайлов А.В. 1997. С. 181).

63.

Важно то, что «внешнее» и «внутреннее» не есть строгие научные факты в банальном смысле слова, но метафоры, метафорически они и осмысливаются. И вообще, что мешает подвергнуть сомнению простое существование внешнего и внутреннего как эмпирический факт, на котором ТОЛЬКО и можно строить теорию сознания? То, что субъективно воспринимается как «внешнее» и «внутреннее», объективное и субъективное, отражаемое и отражение — не дано изначально. Так называемое внутреннее и так называемое внешнее рождаются из одного корня. И поэтому никакой переход извне вовнутрь и обратно невозможен, ибо это одно и тоже пространство. Если хотите — это новая метафора, которая «тянет» за собой принципиально новую аксиоматику для теории сознания, которая может быть на ней построена. Только дело в том, что у этой метафоры есть одно преимущество — аксиоматика, которая из нее следует, не остается слепой к тем фундаментальным гносеологическим трудностям, которые всегда есть, когда мы говорим о сознании (об этих фундаментальных трудностях я уже упоминал). Более того, эта новая аксиоматика некоторым образом снимает эти фундаментальные трудности. И, наконец, она, эта аксиоматика, совершенно неэмпирична, но объясняет эмпирический опыт точно так же, как теория Коперника объяснила, почему эмпирически кажется, что Солнце вращается вокруг Земли, использовав при этом совершенно неэмпирические допущения.

59.

Это психологизм, в основании которого лежит научный принцип П. Тейяра де Шардена «...видеть больше и лучше — это не каприз, не любопытство»; психологизм, при котором подходить к изучению человека научно, т.е. видеть и описывать его как целостный феномен можно лишь в том случае, когда в центр анализа становится человек, изучающий человека, когда изучение осуществляется прежде всего субъективно, для самих себя.

. «Мыслю, следовательно, существую» — не метафора, а онтологический и гносеологический принцип — принцип несколько зашифрованный, но XXI в. его расшифрует и реализует. Только для ориентировки назову эти направления: «квалификационный анализ» в понимающей психологии и психоанализе (А.А. Тюков), «психосемантика» в когнитивной психологии (В.Ф. Петренко), «трансцендентальность смыслов» в психологии личности (Д.А. Леонтьев), «историография субъективности» в возрастной психологии (В.И. Слободчиков, Г.А. Цукерман), психологическое обеспечение в педагогической и клинической психологии (А.А. Вербицкий, В.С. Лазарев, С.Н. Ениколопов).

Взаимодействие психологов с другими профессионалами в целях развития сфер социума в целом уже есть, хотя и происходит с огромными трудностями, противоречиями, аномалиями. С моей точки зрения, в преодолении таких трудностей и противоречий и состоит перспектива выхода психологии, а точнее, психологов из кризиса, который я бы назвал кризисом жанра: каждому из нас совершенно необходимо понять, в какой сфере мы работаем, в каких социальных институтах этих сфер мы находимся и, вообще, остаемся ли мы психологами.

Я предлагаю собственную конструкцию категориального ядра новой психологии в целостной картезианской картине «пространства существования и развития человеческой души», задающего предмет психологии в целом как предмет комплексной науки и базовые предметы — как разделы психологической науки. Привычные и знакомые нам категории личности, сознания и деятельности вводятся как независимые и задающие отдельные базовые предметы и, соответственно, теории: личности, сознания, деятельности, а главное — возвращающие «душу» в качестве действительности психологического изучения.

В психологии будущего, где развитие души каждого человека — история его жизни — станет конкретной действительностью научного изучения, предметами станут: личность в развитии поступков, сознание в развитии рефлексии, деятельность в развитии событияґ и событий.

55.

В статье рассматривается возможная структура сознания, включающая три слоя: бытийный, рефлексивный и духовный. Бытийный слой образуют взаимодействующие биодинамическая ткань действия и чувственная ткань образа; рефлексивный — взаимодействующие значения и смыслы; духовный — взаимодействующие Я — Ты (Другой). Анализируются взаимоотношения слоев и их образующих в целом сознании. Рассматриваемые на каждом из слоев виды взаимодействий представляют собой противоположно направленные процессы субъективации объективного и объективации субъективного. Подобная трактовка дает дополнительные основания для расширения понятия объективного и включения в него субъективного. Автор считает, что давняя мечта П. Я. Гальперина о том, чтобы психология стала объективной наукой о субъективном мире человека медленно, но верно приобретает вполне реальные очертания. Развитие сознания благодаря наличию разных образующих, рассматривается не линейно, а как гетерогенез, не последовательно, а как единый синхронистический акт.

21-22. 56,58.

Онтологические проблемы:

1. Проблема реальности психики

2. Проблема идеальности психики

3. Проблема субъективности психики

Гносеологические проблемы:

1. Психология – классическая или неклассическая наука? Какой ей быть (точки произвольного выбора -> проблема предзаданности -> что познает психология: объективную реальность или предметную реальность науки)?

2. Как строится предметная реальность психологии (взаимодействие натуры и культуры -> поведение. Переход от знаний о поведении пациентов в деятельности консультанта к свойствам психики пациента, а затем распространение на генеральную совокупность).

Проблема реальности психики

Давняя проблема – различие субъективной и объективной реальностей.

Проблема поиска места психики в бытии так, чтобы психика стала элементом бытия.

Необходимость онтологически укоренить сознание и психику.

Противопоставления бытия и сознания.

Необходимость согласовать две философски традиции, явно расходящиеся друг с другом.

Данная проблема существует в двух вариантах:

1.Психика как субъективная реальность (наряду с объективной).

2.Проблема онтологической укорененности сознания и психики, которая требует признания субъективности и объективности.

Две философски традиции: противопоставление субъективной реальности (психики) и объективной (бытие), а вторая традиция: конфликт сознания и бытия, реального и субъективного. Задача укоренения сознания и психики связана с задачей материального и идеального.

«Не проще ли признать реальность, объективность психического, субъективного, в том числе и объективность переживания, независимо от того, выступает ли оно как внешнее или как внутреннее, наблюдаемо оно или нет. Конечно, психическое останется при этом субъективным, неповторимым, поскольку оно принадлежит только данному субъекту и никакому другому». – не в этом дело, мое сердце принадлежит только мне. Лучше говорить не о принадлежности, а о данности, представленности. «То есть останется и субъективным и субъектным, не утрачивая при этом своей объективности» - то есть, психика должна получить обе характеристики, хоть они и противоречат друг другу.

Зинченко считает «важным шагом онтологизации психического может оказаться иное культурологическое понимание интериоризации как формообразующего процесса (акта, актов). Прислушаемся к философу-культурологу, рассматривающему процесс интериоризации в контексте мифосемиотического совершения, если угодно, мифосемиотической деятельности человека. А.В. Михайлов выделяет в ней два процесса, Первый – это «необратимое вымывание всего как бы непосредственного данного – так что со временем все большее количество верований, мнений, суждений, данностей подвергается сомнению, критике и уже не существует как простые данности (на психологическом языке – это преодоление непосредственного отношения к природе, к людям и становление опосредствованного отношения. - В.З.). Другой такой процесс прямо затрагивает человека в его коренном взаимоотношении с миром (т.е. вообще со всем бытием, со «всем», с чем встречается человек, в том числе и сам человек) – это неуклонный процесс интериоризации, - процесс, при котором различные содержания мира обнаруживаются как принадлежащие человеку, человеческой личности, как зависящие от нее и направляемые ею, как коренящиеся в ней, как внутреннее человеческое достояние. Этот процесс интериоризации мира можно, разумеется, интерпретировать в различных терминах; с ним, заметим, взаимосвязаны и столь драматично складывающиеся отношения человека с природой, поскольку объективизация природы, противопоставление ее человеку как чего-то чуждого по своему существу одновременно означает освоение, т.е. нечто подобное присвоению ее в качестве – скажем так – периферийной собственности на границе своего и чужого» (Михайлов А.В. 1997. С. 181).»

Мы нашли ключевые слова: не внешнее - внутреннее, не видимое и невидимое, а чужое – свое. Граница между своим и чужим не менее под­вижна, чем граница между внешним и внутренним, видимым и невиди­мым, но это никак не затрагивает их объективности. Субъективированное, присвоенное чужое, например чужое слово, становится своим - чужим, а затем, если повезет, и своим словом. Это хорошо известные мотивы М.М. Бахтина. Он же говорил, что индивидуальность - это свое слово в культуре. У Гегеля - свое действие, в котором индивидуальность дей­ствительна.

И это свое, субъективированное, интериоризированное, превращенное слово (или Космос, или Вселенная) не утрачивает своей объективности. Другое дело, что оно может быть истинным или ложным, осмысленным или бессмысленным. Последние оценочные суждения неприменимы к то­му, что не прошло через горнило понятой таким образом интериоризации. Сделаем, вслед за Бахтиным, еще один шаг. Может быть психика, как и культура, не имеет своей замкнутой территории, а располагается на грани­цах между своим и чужим, интериоризированным и еще неинтериоризированным или недоиндериоризированным. Образ мира складывается из его «объективности» и моего истолкования, понимания, но то и другое уже не­разделимо и «объективность» невычленима из потока восприятия, истолкования, понимания, сознания. Так же невычленима из него чистая субъективность.

Мы нашли ключевые слова: не внешнее - внутреннее, не видимое и невидимое, а чужое – свое. Граница между своим и чужим не менее под­вижна, чем граница между внешним и внутренним, видимым и невиди­мым, но это никак не затрагивает их объективности. Субъективированное, присвоенное чужое, например чужое слово, становится своим - чужим, а затем, если повезет, и своим словом. Это хорошо известные мотивы М.М. Бахтина. Он же говорил, что индивидуальность - это свое слово в культуре. У Гегеля - свое действие, в котором индивидуальность дей­ствительна.

И это свое, субъективированное, интериоризированное, превращенное слово (или Космос, или Вселенная) не утрачивает своей объективности. Другое дело, что оно может быть истинным или ложным, осмысленным или бессмысленным. Последние оценочные суждения неприменимы к то­му, что не прошло через горнило понятой таким образом интериоризации. Сделаем, вслед за Бахтиным, еще один шаг. Может быть психика, как и культура, не имеет своей замкнутой территории, а располагается на грани­цах между своим и чужим, интериоризированным и еще неинтериоризированным или недоиндериоризированным. Образ мира складывается из его «объективности» и моего истолкования, понимания, но то и другое уже не­разделимо и «объективность» невычленима из потока восприятия, истолкования, понимания, сознания. Так же невычленима из него чистая субъективность.

Материальную или идеальную природу имеет, с точки зрения В.П. Зинченко, бытийный слой сознания? Напоминаю: его образуют биодинамическая ткань живого движения и чувственная ткань образа. Причём у живого движения есть внешняя и внутренная стороны.

Бытийный слой сознания несет на себе не только печать развитой рефлексии, но и содержит в себе ее истоки и начала. Смысловая оценка связана с составляющими биодинамической и чувственной ткани, она нередко осуществляется не только во время, но и до формирования образа или совершения действия. В терминах М. М. Бахтина такие состояния можно назвать ощущением порождающей активности. Иногда они доступны самонаблюдению.

Даже правильно выбранный образ обладает избыточным числом степеней свободы по отношению к оригиналу, которое должно быть преодолено. Аналогично этому при реализации моторной программы должно быть преодолено избыточное число степеней свободы кинематических цепей человеческого тела. Иными словами, две свободные системы в момент своего взаимодействия при осуществлении сенсомоторных координаций становятся жесткими, однозначными, — только в этом случае поведение будет адекватным ситуации, впишется в нее, решит смысловую задачу. Но для этого образ действия должен вписываться в образ мира или в образ нужной для осуществления поведения его части. Подчеркнем, что на бытийном уровне решаемые задачи практически всегда имеют смысл, на рефлексивном они могут быть и бессмысленными. Поэтому важна координация деятельности обоих уровней сознания, согласование друг с другом смысловой перспективы каждого из них.

Таким образом, бытийный слой не только испытывает на себе влияние рефлексивного, но и сам обладает зачатками или исходными формами рефлексии. Поэтому бытийный слой сознания с полным правом можно назвать со-рефлексивным. Как говорилось выше, и рефлексивный слой сознания не лишен бытийственности. Его можно назвать со-бытийным. Иначе не может быть, т. к., если бы каждый из слоев не нес на себе печать другого, они не могли бы взаимодействовать и даже узнавать друг друга.

50.

Такое первичное различение и противопоставление психических процессов всем остальным функциям телесного аппарата, относимым к категории физиологических, и всем остальным физическим явлениям действительности по самому своему смыслу покоится на выделении исходной совокупности отличительных признаков, общих для всех процессов, относящихся к категории психических.

1. Предметность.

Исходный критический признак какого-либо акта как психического эмпирически выражается прежде всего в существовании двух рядов фактов, совершенно по-разному выражающих отношение этого акта к внутренней динамике процессов, протекающих в его органе.

2. Субъектность.

Вторая специфическая особенность заключается в том, что в картине психического процесса, открывающей носителю психики свойства её объектов, остаётся совершенно скрытой, непредставленной вся внутренняя динамика тех сдвигов в состояниях органа-носителя, которые данный процесс реализует.

3. Чувственная недоступность.

Эта чрезвычайно существенная и не менее загадочная эмпирическая особенность всех психических процессов, также связанная с соотношением их механизма и итоговой предметной структуры, феноменологически характеризуется тем, что психические процессы недоступны прямому чувственному наблюдению.

4. Спонтанная активность.

Следующая характеристика психического процесса, в отличие от предшествующих, определяет не прямое отношение к объекту или к его непосредственному субстрату, а выражение в поведенческом акте, во внешнем действии, побуждении, направляемом при посредстве психического процесса.

64. Радикальный бихевиоризм об онтологической дихотомии между материальным и ментальным. Природа психической реальности по Скиннеру.

Непривычность для физиологов «поведения» ощущений - и прочертило пограничную полосу между психическим и непсихическим. Именно здесь пролегала и граница между двумя формами реальности – объективной и субъективной. Вместе с тем в рамках бихевиоризма было выработано совершенно иное отношение к этой границе. Она рассматривалась как нечто совершенно несущественное, отмечающее незначительную особенность небольшой части единой онтологии мира – единой объективной реальности: «…В отношении индивида небольшая часть вселенной является личной». Радикальный бихевиоризм Берреса Фредерика Скиннера полагает, что всё существует, включая и так называемую психическую реальность, имеет физический характер. В радикальном бихевиоризме отвергается онтологическая дихотомия на ментальное и материальное.

Скиннер пишет: «Реакция индивида на воспалённый зуб, например, не похожа на возможную реакцию любого другого человека на этот конкретный зуб, так как никто не может установить с ним контакт того же рода. События, которые имеют место в процессе эмоционального возбуждения или в состоянии депривации часто характеризуются уникальным доступом по той же причине. В этом смысле наша радость, печаль, любовь и ненависть принадлежат именно нам. Другими словами, в отношении каждого индивида небольшая часть вселенной является личной».

Не какая-то особая форма реальности, отличная от реальности объективной, никакая не субъективная реальность, а просто «личное событие», подобное больному зубу. Обычное событие в материальном физическом мире. Три свойства личных событий: 1. Личные события являются личными в плане эмпирического привилегированного доступа. 2. Личные события являются внутренними в том смысле, что происходят, как говорил Скиннер,»внутри собственной кожи организма». 3. Еще один признак личных событий – возможность сообщить о нём. Нам не нужно полагать, что личные события имеют особые свойства, требующие введения новой субстанции. Они имеют физический статус.