Глава II. Правовая организация хозяйственного предприятия

Всякое хозяйство, планомерно осуществляющее какие-либо постоянные задачи и пользующееся наемным трудом, нуждается, как показывает опыт, в определенном порядке. Не только техническая сторона, как-то: распределение занятий, время работы и отдыха и пр., но также взаимоотношения занятых в предприятии лиц, положение и функции каждого из них, пределы вверенной им власти, вообще правовые условия совместной деятельности должны быть более или менее точно установлены. Чем сложнее и крупнее задачи данного хозяйства, тем настоятельнее потребность в твердой и наглядной организации, в ясном и устойчивом порядке.

В домашнем или небольшом сельском хозяйстве или ремесленной мастерской эта потребность удовлетворяется, в рамках закона и обычая, распоряжениями и указаниями хозяина. В предприятиях с большим количеством и различными категориями рабочих и служащих такая упрощенная организация не достигает цели. Тут невыясненность условий труда создает благоприятную почву для массового недовольства и может вызвать замешательство и расстройство производства. В существовании точно определенного, заранее установленного порядка поэтому заинтересован прежде всего сам предприниматель. Но в нем заинтересовано также государство, ибо при отсутствии такого порядка невозможен никакой надзор над условиями труда. Между тем установление такого надзора настоятельно требуется жизнью и законом по отношению к некоторым категориям предприятий. Естественно, что именно в таких предприятиях (особенно в промышленных) переход от семейно-бытового уклада отношений к правовой организации совершился раньше, достиг высшей ступени и уже создал ряд юридических институтов, с которыми науке и практике приходится считаться. Однако зародыши правового порядка содержатся в каждом хозяйстве, в котором происходит постоянное планомерное сотрудничество. Современное правосознание повсюду стремится к их укреплению и к включению хозяйского усмотрения или хозяйской власти в правовые рамки. Вопрос о правовой организации хозяйственных предприятий постепенно приобретает общее значение и настоятельно требует научного освещения. Хотя он пока практически касается преимущественно области промышленности, но его значение беспрестанно растет по мере социальной эволюции общества и роста правовой культуры.

Представление о предприятии как о правовом явлении тесно связано с возникновением и развитием капиталистического хозяйства. На первых порах оно не шло дальше принятия на себя по договору определенной хозяйственной операции, исполняемой силами и средствами предпринимателя. В этом смысле "исполнение предприятия" (антреприза) противополагалось исполнению собственными хозяйственными средствами и наемными силами*(26).

Такое словоупотребление уже более не соответствует общепринятому смыслу термина "предприятие". Им в настоящее время обыкновенно обозначается не отдельная хозяйственная операция или услуга, выполняемая или организуемая предпринимателем за вознаграждение, а организованная хозяйственная единица, рассчитанная на постоянное и планомерное обслуживание оборота посредством добывания, производства или сбыта известных предметов или отправления определенной деятельности в виде самостоятельного промысла. И такое его значение вполне усвоено, вслед за экономистами, юридической наукой и практикой и законодательством*(27).

Однако указанное понятие о предприятии, перенесенное в область права, до сих пор не нашло себе там определенного места и не признается единым правовым институтом. Причина та, что предприятие составляет сложное и многогранное явление, затрагивающее различные области права*(28) и порождающее разнородные, подчас ничем между собой не связанные, юридические последствия. Представляя собой клетку хозяйствующего общества ("экономический организм")*(29), предприятие прежде всего обнаруживает тенденцию к индивидуальному обособлению и самостоятельному участию в обороте в качестве носителя прав и обязанностей. Внешними признаками обособления служат фирма, товарный знак, торговые книги, клиентела и другие, сложившиеся на этой почве, юридические институты. Ученые, однако, не ограничились признанием юридической силы этих индивидуализирующих факторов; они пытались возвести самое предприятие на степень субъекта прав, признать его юридическим лицом. И эта конструкция, подробно обоснованная Агапетом Моммзеном*(30), нашла себе поддержку со стороны таких авторитетных юристов, как Вильгельм Эндеман*(31), Лоренц фон Штейн*(32) и др.

Для нас интересны соображения, на которых строится ими олицетворение предприятия. "Его сущность, - говорит Эндеман, - не исчерпывается понятием о совокупности имущества. Оно - звено хозяйственной жизни и, следовательно, не только объект вещных или личных правомочий. Собственник или хозяин часто является лишь главой или душой предприятия, а иногда даже этого нет. Оно имеет свой собственный характер и свой ход (Gang), отнюдь не зависящие от одного произвола собственника. Предприятию, а не личности хозяина, отдают свои силы служащие, да и он сам".

Приблизительно таким же образом аргументирует А. Моммзен. По его словам, современное правосознание видит в хозяине предприятия не dominus negotii, как римляне, а главу ("Prinzipal"), т.е. первого слугу своего дела, и, следовательно, стоит на почве подчинения его, как человека, хозяйственному целому, в котором поэтому и надлежит видеть настоящий субъект. Штейн, наконец, определяет предприятие как "соединение лиц, из коих каждое состоит в определенном отношении к фирме, как объединяющему фактору". Предприятие - продукт творческой силы оборота. Оно имеет свою специальную функцию, в силу которой соединение лиц превращается в "правовой организм", и "хозяйственные категории" занятых в нем лиц (глава, прокурист, служащие) в "юридические понятия".

Противники олицетворения предприятия большей частью, по существу, ничего не возражают против изложенных соображений. Они только указывают на несовместимость этой конструкции с положительным правом. Последнее считает владельца предприятия (а не самое предприятие), собственником имущества и субъектом завязываемых правоотношений и не проводит никакой грани между торговым состоянием купца и прочим его имуществом.

Теория олицетворения, учитывающая только одну сторону предприятия - его экономическую индивидуальность, - не оказала заметного влияния на положительное право и в настоящее время уже почти не имеет сторонников в литературе. Но тем большим вниманием и влиянием пользуется другое учение, усматривающее особенность предприятия как правового понятия в том, что оно в обороте выступает как самодовлеющая ценность, способная служить единым объектом отчуждения, залога, пользования, преемства и т.д. Обзор многочисленных попыток*(33) подведения предприятия в этом смысле под одну из цивилистических категорий не входит в нашу задачу. Для нашей цели достаточно указать, что в последнее время в литературе (особенной австрийской)*(34) взгляд на предприятие как на совокупность материальных и нематериальных благ или на обособленный имущественный комплекс (Sondervermogen) уступает место воззрению, по которому характерное свойство предприятия как целого, в отличие от суммы его составных частей, заключается в присущем ему элементе организации. Значение этого элемента определяется и оценивается далеко не одинаково*(35), но все ученые, пользующиеся им для объяснения роли и характера предприятия как оборотной величины, говорят об организации лишь в смысле известной технической приспособленности к постоянному выполнению хозяйственных задач, а не в смысле правового строя, определяющего формы внутренней жизни предприятия как социального соединения. Сторонники олицетворения исходили из биологического представления об организме, способном к активному участию в обороте. Сторонники учения о предприятии как единой оборотной ценности видят в нем только сложное техническое сооружение, объединенное единством идей и целей. Ни те, ни другие не замечают, что, будучи единым бытовым явлением, предприятие, как правовое явление, имеет три совершенно различные стороны и порождает три самостоятельные и независимые друг от друга проблемы. Оно не только социальный индивид и не только объект сделок и преемства, но еще имеет свою специфическую правовую организацию. Оно представляет собой организованное социальное образование, в недрах которого существует определенный "должный порядок" (Уст. о пром. труде 1914 г. Ст. I). Миллионы людей беспрестанно или временно подчиняются этому порядку, беспрекословно признают его обязательность. И на этой почве в современной жизни, особенно в области промышленности, создались и продолжают создаваться своеобразные правовые институты и нормы, юридическая квалификация которых представляет непреодолимые трудности ввиду невыясненности юридической сущности и оснований обязательности организации. Эти вопросы должны рассматриваться как отдельная самостоятельная проблема, не менее существенная для науки и действующего права, чем экономическая индивидуальность и оборотная ценность предприятия*(36).

Такой постановки мы в цивилистической литературе не встречаем, но было бы, конечно, ошибкой думать, что самая проблема до сих пор совершенно не привлекала внимания цивилистов. Она только ставилась не по поводу хозяйственных предприятий, а в связи с более общим вопросом о природе и юридическом значении организованных социальных единиц, не удовлетворяющих формальным условиям для их признания юридическими лицами. Научная мысль при этом коснулась также внутреннего строя этих единиц, но лишь как основания или как последствия их правовой индивидуальности, а не как самостоятельного правового явления, требующего объяснения и научного освещения.

Обширные и ценные исследования*(37), произведенные в этой области, выяснили с достаточной наглядностью тот факт, что в правовом быту, кроме людей, имеют значение и принимают деятельное участие не одни только социальные образования, официально санкционированные государством. Отсутствия такой санкции еще недостаточно для отрицания их правового бытия и возможности их правомерного участия в обороте. Раз они фактически существуют и участвуют в обороте, их причисление к противозаконным или юридически иррелевантным явлениям только тогда имеет достаточные основания, если положительный закон обусловливает их возникновение официальным признанием (легализацией)*(38) со стороны государства. Наука не может не считаться с фактом существования соединений, не наделенных юридической личностью, но терпимых государством и рассматриваемых в обороте как организованное и единое целое*(39). Вместе с легализованными социальными образованиями они составляют общую юридическую категорию, которой отдельные исследователи дают самые различные названия, как-то: reale Gesammtperson*(40), Einrichtung*(41), Anstalt*(42), realite juridique*(43), institution*(44) и др. Все они обозначают родовое понятие более широкое, чем понятие юридического лица.

Однако расширение области социальных индивидов, признаваемых положительным правом, еще не разрешает вопроса о характере их внутренней организации, а главное, об основаниях ее обязательности и о природе норм, регулирующих их внутренний порядок. Тщательным анализом природы юридического лица пока доказано лишь то, что методологически неправильно связывать вопрос о внутреннем строе социальных образований с их способностью быть субъектом правоотношений*(45), так как между ними нет ни фактической, ни логической связи. Многие именно в этой способности видят отличительное свойство юридического лица. Но от того, способен ли социальный индивид служить "пунктом приращения прав", не может зависеть юридический или фактический характер его внутреннего порядка и взаимоотношений лиц, входящих в его состав. "Юридическое лицо, - говорит проф. Ельяшевич*(46), - это общие скобки, которые обнимают различные по своей юридической сущности явления. Надо вскрыть эти общие скобки, чтобы понять каждое из стоящих за ними отношений". По словам Нейбекера*(47), "юридическое лицо только правовое понятие; юридическая личность только правовое свойство. Они ничего не говорят нам об остальных (юридических, социальных, фактических) свойствах их носителя и, в частности, об его личности. Юридическое лицо, следовательно, не может быть отождествляемо с социальным существом (soziales Lebewesen). Есть социальные существа, не являющиеся юридическими лицами: не признанные союзы. Есть юридические лица, не являющиеся социальными существами: олицетворенные товарищества. Юридическое лицо - форма. Имеет ли оно содержание и какое именно, об этом по ней судить нельзя. Форма еще не создает себе содержания; содержание (цель) может определить форму".

Независимость "социального существа" от юридической личности вызывает необходимость в критерии для разграничения юридически релевантных от юридически безразличных социальных соединений*(48). В исследованиях, посвященных союзным образованиям, мы находим если не прямой ответ, то некоторые указания по этому вопросу. Так, по учению Оттона Гирке, право, регулирующее внутреннюю жизнь союзов, составляет особую отрасль, называемую им "социальным правом" в отличие от индивидуального*(49). Лица, входящие в состав союза (в обширном смысле), учит он, находятся там в особой правовой сфере, отдельной от их индивидуальной сферы. Их правовое положение и правоотношения, как членов союза, должны быть строго отделяемы от их индивидуальных отношений. Предмет социального права составляет внутренний порядок жизни (Lebensordnung) всякого союзного образования, начиная с государства и кончая мелкими хозяйственными ячейками, т.е. как раз то, что изъято из сферы правовой нормировки, когда речь идет о человеке. По отношению к союзам, говорит Гирке*(50), "для правопорядка оказывается возможным нормативно определить построение живого целого из его частей и проявление единства во множестве, ибо внутренняя жизнь социального организма в то же время является частью внешней жизни отдельных людей. На этой почве возникает правовое понятие о строе (Verfassung). Составление общественного тела из принадлежащих к нему лиц регулируется правовыми нормами. Отсюда проистекает правовое понятие о членстве (Mitgliedschaft), которое, как юридическое положение, обнимает права и обязанности... Правовыми нормами, далее, регулируется распределение функций между членами (Giederung). Ими определяется положение каждого из них в рамках целого, устанавливаются власть и подчинение; отдельные лица объединяются внутри целого в комплексы; за отдельными членами признается главенствующее положение. Правовыми нормами, наконец, определяется организация, в силу которой эти объединенные в одно целое элементы образуют единство".

Беренд*(51) также усматривает "наиболее существенный и собственно характерный признак" установленного им общего понятия "Einrichtung" в "строе (Verfassung)". Частноправовая деятельность, направленная на "абстрактные цели, существующие безотносительно к отдельному индивиду", противополагается этим автором деятельности, направленной на установление конкретных правоотношений. Способ осуществления первой не может зависеть от произвола отдельных лиц, а "должен устанавливаться в известных пределах, независимо от него, объективным правом, должен быть юридически нормированным раз навсегда, принимать определенные однородные, твердые формы". Verfassung, с точки зрения частного права, следовательно, означает "определенным образом нормированную частноправовую деятельность для достижения особых частноправовых целей" (с. 382). Сообразно с этим под Einrichtung следует разуметь "такие явления или создания жизни и оборота, в которых особые частноправовые цели достигаются по особым началам (частноправовой деятельности), т.е. особым частноправовым поведением. Средством их специфической жизнедеятельности и ядром их юридической природы является именно строй (Verfassung)" (с. 383). Несложный смысл этих пространных определений и объяснений тот, что существенный, с точки зрения частного права, элемент социального образования, именуемый Берендом "Einrichtung", заключается в их организации, в смысле особого, объективно определенного, согласованного с их целями, обязательного порядка деятельности.

Мы уже коснулись (с. 198) учения тулузского профессора Ориу о существовании особых юридически релевантных социальных образований, которые могут быть юридическими лицами, но могут ими и не быть. Ориу пользуется для их обозначения термином "учреждение (institution)" позаимствованным из публичного права. Как мы уже знаем, он усматривает их отличительный признак в наличности "организованной группы людей", "внутреннего равновесия в силу распределения функций" и "осуществляемого в недрах этих образований правового положения" (Principes. C. 126). Ориу называет учреждение "юридической фигурой, в которой берут свое начало правовые нормы". Раз такие нормы существуют, внутренний порядок учреждения имеет юридический характер, независимо от его способности к участию в обороте, в качестве юридического лица.

Менее решительно к этому взгляду примыкает Салейль в своем превосходном исследовании о юридической личности*(52). Ассоциации, как юридические реальности, отличаются от других "коллективных образований (groupements)", не преследующих постоянной цели, тем, что им присущ элемент "учредительный (instiutionel)". Слово "учреждение" (institution), - говорит Салейль, - следует понимать не в широком смысле, обнимающем всякий комплекс правоотношений между людьми, а в более тесном и динамическом смысле правотворческого организма". Люди, входящие в состав ассоциации, тут не стоят на первом плане, как в товариществе, а составляют не более как механизм (rouages) для осуществления ее задач. Для понятия юридического лица этого объективного элемента недостаточно, а еще необходим элемент субъективный: его организация должна быть такова, чтобы данная юридическая реальность могла проявлять свою волю. Но существования "учредительной и иерархической организации", по мнению Салейля, достаточно для того, чтобы придать социальному соединению свойство "d'une realite juridique".

Изложенные учения не пользуются общим признанием, но они доказывают, какие глубокие корни в науке уже пустила мысль, что круг юридически релевантных "социальных существ" значительно шире понятия о юридическом лице в общеупотребительном смысле. Их отличительный признак - присущая им правовая организация или обязательный внутренний строй. Насколько этот признак имеется налицо в хозяйственных предприятиях, они также должны быть причислены к организованным социальным образованиям. Вопрос о природе их организации и об основаниях обязательности их внутреннего порядка должен ставиться и решаться вне зависимости от того, является ли предприятие юридическим лицом или нет. Он возникает каждый раз, когда лица, вступающие в договорные отношения с организованными предприятиями, как-то: рабочие и служащие с заводом, пассажиры с железной дорогой, абоненты с обществом освещения или телефонов и т.д., должны подчиняться установленному или даже впредь устанавливаемому без их участия порядку этого предприятия, безотносительно к тому, стоит ли во главе его физическое или юридическое лицо.

В пределах известных юридической науке понятий и форм мышления возможны только два ответа на этот вопрос: либо данный порядок составляет содержание договорного отношения и имеет своим основанием соглашение сторон, либо он черпает свою обязательность в том факте, что его источники обладают правообразующим слоем, другими словами - он составляет разновидность или часть объективного правопорядка. До последнего времени господствующее учение решительно склонялось к первому решению. Поскольку внутренний порядок не создается законом, а главой предприятия, т.е. определяется исходящими от него регламентами, правилами и т.п., в последних видели лишь заранее зафиксированные условия, составляющие содержание оферта, а по заключении договора - его содержание.

Представление о порядке как результате соглашения лиц, обязанных к его соблюдению, не подтверждается фактами жизни. В действительности он не создается индивидуальным договором и не составляет части его законных последствий, а стороны уже застают его и принимают как нечто должное. Обыкновенно одна сторона только знакомится с обязательным для нее порядком уже по вступлении в договорное отношение.

Мы уже говорили о новейших попытках объяснить эту аномалию. Соглашение в указанных случаях сводится, по мнению одних, к простому подчинению фактическому положению вещей, по мнению других - к тому, что одному или обоим контрагентам отводится определенное положение в каком-либо союзе. Однако, как мы уже указывали, эти построения оставляют открытым практически наиболее важный вопрос: чему стороны подчинились, чем определяется их правовое положение? Трудовым договором условия труда в самых редких случаях определяются исчерпывающим образом. Между тем работник отнюдь не соглашается на какие бы то ни было условия, не отдает себя или свою рабочую силу на милость работодателя. Стороны имеют в виду порядок, созданный или впредь создаваемый в определенных правовых формах и черпающий свое содержание из определенных правовых источников, словом - порядок, правомерность которого поддается объективной проверке. Конструкции "подчинения фактическому положению" и "организационного характера" трудового договора устраняют указанную выше фикцию, будто этот порядок создается соглашением сторон, но ключом к уразумению его юридической сущности и оснований его обязательности они служить не могут.

Если основанием его обязательности не является соглашение сторон, то юридическую силу этого порядка можно объяснить только тем, что его источники обладают правообразующей силой, другими словами, признать его разновидностью и частью объективного права, особым частным правопорядком хозяйственных предприятий.

Но что означает термин "частный правопорядок", откуда он черпает свою силу, какие обнимает нормы? Господствующее учение различает объективное право или объективный правопорядок, устанавливаемый в определенных формах правотворческими силами государства и народа, и субъективные права или конкретные правоотношения между отдельными индивидами, возникающие в децентрализованной сфере их частной автономии. Каждый раз, когда возбуждается вопрос об основании обязательности какой-либо правовой нормы, юрист-догматик и судебная практика ищут его либо в признанных источниках общего правопорядка, либо в автономном частном волеизъявлении, способном породить права и обязанности. От отнесения к той или другой категории зависит удельный вес данной нормы. В первом случае она координируется закону и обычаю, отменяет их, насколько она расходится с действующим правом, и сама определяет область своего применения. Во втором - она может выходить из пределов, отведенных объективным правом самоопределению отдельных индивидов, не имеет дерогаторной силы и нормирует только взаимоотношения индивидуально определенных лиц.

Правовая жизнь, однако, давно уже вышла из рамок или вернее, никогда не держалась в рамках указанной дилеммы. Она создала ряд практически чрезвычайно существенных институтов, правовая нормировка которых не укладывается без остатка ни в одну из этих категорий. Есть нормы, отличающиеся по форме, по области действия и по источникам от норм общего правопорядка, но в то же время выходящие за пределы индивидуальной правовой сферы и устанавливающие абстрактные правоположения, а не конкретные правоотношения.

Остановимся, в виде примера, на уставах акционерных компаний и других союзов. Их юридическая природа уже давно занимает юристов и причиняет судебной практике непреодолимые трудности. В немецкой литературе, особенно склонной к разработке конструктивных вопросов, спор о том, к какой юридической категории должны быть отнесены акционерные уставы, ведется уже с 18-го столетия. Тем не менее, по словам одного из новейших исследователей*(53), она "в настоящее время более далека от единогласного ответа на него, чем когда-либо. Недавно еще многие считали объективно-правовую теорию господствующей, но как раз в последние годы снова возросло количество ее противников (напр., Heinsheimer*(54) и новые издания комментариев Планка и Штаудингера). С другой стороны, к ней снова примыкают диссертации Грютерса*(55) и Лаубера*(56). Равным образом и практика до сих пор еще не заняла по этому вопросу определенной позиции"...

Сторонники договорной теории считают устав совместным волевым актом учредителей, определяющим взаимоотношения акционеров и их права и обязанности по отношению к самой компании. Его сила, говорит Леман*(57), не зиждется на авторитете государства, а имеет своим источником частную автономию членов компании. Но он тут же оговаривается, что "устав может также содержать положения объективного права, которые не утрачивают свойства норм закона от их включения в устав". Он, далее, признает, "что устав имеет косвенное значение для третьих лиц, поскольку им определяются полномочия органов компании, условия действительности принятых решений, представительства, прекращения и пр.", что многочисленные "несущественные" вопросы не предрешаются уставом, а их предоставляется решать впоследствии по большинству голосов, что, наконец, договор, лежащий в основании устава, не должен быть отождествляем с договором товарищества. Это "не обязательственный договор между акционерами, а направленный на создание корпорации совместный акт. Отдельные волеизъявления производятся не по отношению друг к другу, чтобы породить взаимные права и обязанности, а каждое само по себе составляет одностороннюю сделку".

Нетрудно видеть, что со всеми этими оговорками, повторяемыми большинством сторонников договорной теории, последняя, в сущности, сводится к указанию, что как для создания устава, так и для распространения его действия на определенных лиц необходимо соглашение, но этим отнюдь не предрешается вопрос о природе устава и содержащихся в нем правовых норм.

Более упрощенным путем к выводу о договорном характере уставов приходит Шершеневич*(58). "Каждое товарищество, какого бы рода оно ни было, - полное, на вере или акционерное, - непременно имеет свой устав, который является выражением взаимного соглашения, договором... Признавая договорный характер за акционерным уставом, мы должны eo ipso отвергнуть за ним значение специального закона. Акционерный устав имеет силу закона, как и всякий договор, для лиц, заключивших его, но не для посторонних лиц. Закон является юридическим положением, исходящим от верховной власти и выраженным в установленной форме... За верховной властью всегда сохраняется право отменять вовсе или изменить закон, когда она найдет это необходимым. Напротив, акционерные уставы не могут быть изменяемы без согласия частных лиц, которых отношения они предназначены регулировать".

Автор считает бесспорным, что раз устав создается путем соглашения и не является "положением, исходящим от верховной власти", он уже не может быть ничем иным, как договором. То, что по нашему праву для его действительности еще требуется утверждение верховной власти, по мнению Шершеневича, не колеблет его вывода, ибо 1) порядок учреждения компании не совпадает с порядком издания законов и 2) частные уставы, согласно ст. 2193. Т. Х. Ч. I, должны соответствовать общим законам.

По поводу изложенной теории Лаубер совершенно правильно замечает, что самое противопоставление сделки или договора объективному праву неверно, ибо основано на смешении правопроизводящего акта с произведенным правоположением. "Можно сказать, что устав (Satzung) создается или посредством договора или посредством правотворческого акта, ибо тем и другим обозначается действие. Можно говорить об уставе, как о совокупности прав и обязанностей (субъективном праве), или как о праве объективном. Однако неправильно утверждать, что устав есть договор, ибо тут не различаются последствия сделки и самая сделка". К этим соображениям необходимо добавить, что того, что устав возникает путем соглашения, еще не следует, что им создается комплекс индивидуальных правоотношений, а не норм объективного права. "Ныне признано, - говорит Писемский*(59), один из последователей договорного характера уставов, - что понятие о договоре независимо от его последствий, что договор имеет применение не только в обязательственном праве, но во всей области права; что отношения, порождаемые договором, могут быть не только гражданские, но и государственные и международные; что договор должен быть признан всюду там, где для произведения известного юридического действия требуется согласие воль нескольких лиц, duorum vel plurium in idem placitum consensus".

"При таком взгляде на договор, - заключает Писемский, - нет основания не считать акционерной компании договорным отношением акционеров, как скоро для учреждения ее необходимо добровольное соглашение ее участника". Однако "при таком взгляде на договор" нет также основания не признавать устава формой объективного права, ибо соглашение в таком широком смысле, как мы убедимся ниже при изучении нормативных соглашений, может служить и фактически служит формой образования норм частного права. С обычным же представлением о частноправовом договоре несовместима ни возможность изменения устава против воли меньшинства, ни, с другой стороны, невозможность его изменения по соглашению всех акционеров, без санкции верховной власти (ст. 2153, прим. 1 и ст. 2124. Ч. I. Т. Х).

Уставы, несомненно, заключают в себе не только постановления о взаимоотношениях акционеров и их отношениях к акционерной компании. Ими определяются, согл. 2158 ст. Ч. 1. Т. Х, "состав и образ действия компании и дальнейшее приложение к свойству и потребностям предприятия", другими словами, способ разрешения не предусмотренных уставом вопросов. По словам объяснительной записки*(60), в уставах наших акционерных обществ содержатся, кроме того, постановления, касающиеся "правоотношений их к правительству (надзор, отчеты, привилегии, концессии), казне (пошлины и сборы) и частным лицам (кредитные операции, договоры страхования, перевозки, поклажа и т.д.)". Отсюда редакторы записки делают вывод, что "Высочайше утвержденные уставы у нас несомненно имеют значение и законов, несмотря на возникновение их из договорных отношений".

Однако что означает выражение "имеют значение закона"? Некоторые авторы исходят из предположения, что речь идет о специальном законе*(61). Но уже Гирке указал - и его слова повторяются в большинстве монографических исследований о природе устава, - что это плод недоразумения. "На самом деле устав каждого союза создает не только правоотношения, но также правоположения (Rechtssatze), долженствующие служить объективным правом союзной сферы. В этом смысле он, - по своей природе, - союзный закон (ein Vereinsgesetz), но этим еще отнюдь не сказано, что ему должны быть также присущи свойства "закона" в техническом смысле"...*(62) Противники договорной теории, утверждающие, что устав есть закон, формально впадают в противоречие с требованием, чтобы закон издавался государством в строго определенном порядке. Называя его законом, они только хотят сказать, что устав есть норма объективного права, которая в известных пределах имеет равную с законом силу. Но таким определением вопрос о характере и значении этой нормы только ставится, а не разрешается.

Столь же бесплодные усилия подвести нормы частного правопорядка под понятия о договоре или о законе и те же оговорки, меняющие сущность предложенной конструкции, мы встречаем по отношению к целому ряду других институтов, как-то: регламентов*(63) и тарифов железных дорог*(64), полисных условий страховых обществ*(65), правил внутреннего распорядка*(66) и др. Они доказывают, что вопрос о природе этих норм не может быть удовлетворительно разрешен, если исходит из предположения, что они представляют собой разновидность или договора или закона, что tertium non dаtur.

В литературе в последнее время все чаще встречается более широкая и более правильная постановка вопроса: его пытаются разрешить путем построения особой категории объективного права, обнимающей нормы, регулирующие внутреннюю жизнь социальных образований. Некоторых попыток в этом направлении мы уже коснулись. Впервые, если мы не ошибаемся, мысль о существовании подобной юридической категории ясно и определенно формулирована в книге Бера "Der Rechtsstaat". Люди, говорит он, нуждаются для удовлетворения своих интересов в объединении с другими людьми, при котором индивидуальный интерес поглощается общим и, путем особой организации, индивидуально различное мышление и хотение приводится к единству. Такие естественные и произвольные союзы Бер называет Genossenschaften (с. 20). "Их правовое значение отнюдь не исчерпывается участием в обороте, в качестве правового субъекта (юридического лица). Внутри их создается своеобразная правовая сфера, предмет которой составляют права и обязанности их членов, как таковых... Каждый союз (Genossenschaft), таким образом, имеет свое особое право, регулирующее его внутреннюю жизнь, можно сказать, свое большее или меньшее jus publicum". Это союзное право (Genossenschaftsrecht), когда им нормируются типы повторяющихся однородных объединений, содержится в общих нормах закона или обычая, но отдельный союз может также иметь свое особое право, касающееся его одного. Относительно его источников Бер ограничивается указанием, что таковыми могут быть автономия и обыкновение (Herkommen). Но он на этом вопросе подробно не останавливается.

Более обстоятельно ту же мысль развивает Гирке в ряде исследований, посвященных союзным образованиям. "Сообразно с двойственной природой человека, являющегося одновременно самодовлеющим целым и частицей высшего целого, право должно разветвляться на две отрасли, которые мы можем называть индивидуальным и социальным правом. К типу социального права принадлежат государственное и все остальное публичное право, а также, отнесенный к частному праву, внутренний порядок жизни частных союзов. В социальном праве господствуют понятия, не имеющие образцов в праве индивидуальном, ибо здесь правовыми положениями нормируется то, что по отношению к отдельному человеку предметом нормировки быть не может"*(67) (т.е. их внутренний строй).

Социальное право имеет двойственный характер. Для государства оно представляет вид "своеобразной частноправовой власти". Союзы "пользуются автономией, создают уставы, составляющие для данной области объективное право. Но статутарные нормы в глазах государства - нормы частные; им не присвоены публично-правовые качества законов... Таким образом создается обширная область частноправового социального права, родственного, по его внутренней структуре, публичному и, в конечном итоге, государственному праву, но по его силе (nach seiner Geltung), стоящего на одном уровне с правом индивидуальным"*(68).

Это несколько расплывчатое построение повсюду связывается в изложении Гирке с корпорацией или частноправовым союзом. Однако автор определенно указывает, что "способностью быть субъектом союзной власти над отдельными членами могут также обладать организованные союзы, не наделенные юридической личностью"*(69).

Однородную с изложенными, но отличную от них по объему юридическую категорию мы находим у Нейбекера под названием "право ассоциации (Vereinigungsrecht)". Этот автор, как мы указывали выше (с. 206), признает всякое соединение людей для осуществления общей цели "правовым явлением", если ими для данной цели создана постоянная организация. Но "право ассоциации" понимается им очень узко. Он определяет его как "совокупность норм, связывающих членов ассоциации в силу их воли", как "gewollte Organisation" (с. 22). Построение Нейбекера, таким образом, обнимает только правовые нормы, созданные совместными волевыми актами членов ассоциации.

Французский ученый Ориу*(70), различает две категории норм, регулирующих внутренний строй "учреждений" (institutions): дисциплинарное и статутарное право. Первое "образуется из совокупности юридических актов и юридических положений, исходящих от установленного социального авторитета. Им либо определяются меры, принимаемые против отдельных индивидов, либо создаются соблюдаемые ими положения, либо пресекаются нежелательные уклонения в их поведении, - все это, главным образом, в интересах учреждений и под санкцией тех мер принуждения, которыми оно располагает". Статутарное право также создается самими учреждениями. Оно обнимает "как правильно созданные и принятые членами статуты, так и постепенно развившиеся (в исторически сложившихся учреждениях) из статутарных обычаев. Так же как дисциплинарное право, оно состоит из юридических положений и из актов, устанавливающих эти положения". В дальнейшем Ориу разбирает только эти акты или, как он выражается, "статутарные процедуры", составляющие, по его словам, "наиболее интересный элемент".

Сюда же, наконец, может быть отнесено изложенное нами выше (с. 199) учение Мишлени об организационном праве, в смысле совокупности норм, непосредственно регулирующих совместную деятельность людей (menschliches Zusammenwirken). Оно, по словам Мишлени, "господствует безраздельно в тех отделах гражданского права, коими непосредственно определяется социальное положение члена общества (сословие, имя, личность), а также его место в союзах, на которые расчленяется общество (брачное, семейное, трудовое право)". Оно даже выходит за эти пределы, проникает в имущественную сферу, насколько последняя непосредственно связана с организационным правом.

Мы не будем входить в разбор и оценку этих, не исчерпанных нами, попыток обнять одним понятием и обозначить каким-нибудь новым термином правовую организацию или правовой строй социальных образований. Они свидетельствуют, что то явление, которое мы называем частным правопорядком, в науке не осталось незамеченным, но что пока еще не сложились адекватное понятие и соответственный общепризнанный термин. "Организационное право" Мишлени и "социальное право" Оттона Гирке существенно отличаются по объему и содержанию от "gewollte Organisation" Нейбекера и от "статутарного права" Ориу. Тем не менее все исследователи сходятся в признании права, регулирующего внутреннюю жизнь социальных образований, особой категорией объективного права. Ее отличительные свойства они усматривают 1) в ограничении сферы его применения пределами определенных социальных соединений (союзов, ассоциаций, учреждений), 2) в том, что оно всецело или отчасти создается особыми правотворческими силами (источниками), чуждыми общему правопорядку.

В этих указаниях содержится ответ на вопрос о юридической природе норм, определяющих внутренний порядок социальных образований вообще и хозяйственных предприятий в частности. То, что мы назвали частным правопорядком этих предприятий, является разновидностью объективного права, поскольку в его основании лежат правосозидающие (нормативные) факты, способные, согласно правовым воззрениям современного общества и представлению лиц, подчиняющихся этому порядку, устанавливать обязательные правила поведения. Объективное право не тождественно с общим правопорядком. Сущность его не меняется, когда оно имеет своим предметом внутренний строй определенного организованного соединения и действует лишь в этой строго ограниченной области. Критерием, отличающим объективный правопорядок от индивидуальных правоотношений между лицами, входящими в состав данного соединения, служит то, что первый устанавливается авторитетом или властью, стоящими над этими лицами*(71). Такой властью может быть всякое организованное социальное соединение как целое, даже имеющее частноправовой характер. Подчинение может быть недобровольным (принадлежность к публично-правовому союзу) или основываться на договорном соглашении. Последнее, как мы уже указывали, в этих случаях сводится к простому согласию подчиниться порядку, обязательность которого зиждется не на договоре сторон, а на их представлении о правосозидающей силе его источников.

Из сказанного сама собой вытекает дальнейшая задача нашего исследования. За теоретическим определением природы частного правопорядка хозяйственных предприятий должен следовать догматический анализ его источников. Необходимо выяснить значение и силу каждого из нормативных фактов, лежащих в его основании, проверить, способны ли они создавать нормы объективного права. Только тогда, когда мы убедимся в такой способности, мы можем признать доказанным, что созданный ими правопорядок составляет разновидность объективного права.