А. К. Тдлстой
Сидит под балдахином Китаец Цу-Кин-Цын И молвит мандаринам: «Я главный мандарин!
Велел владыко края Мне ваш спросить совет: Зачем у нас в Китае Досель порядка нет?»
Китайцы все присели, Задами потрясли, Гласят: «Затем доселе Порядка нет в земли,
Что мы ведь очень млады, Нам тысяч пять лишь лет; Затем у нас нет складу, Затем порядку нет!
Клянемся разным чаем, И желтым и простым, Мы много обещаем И много совершим!»
«Мне ваши речи милы,, — Ответил Цу-Кин-Цын, — Я убеждаюсь силой Столь явственных причин.
Подумаешь: пять тысяч, Пять тысяч только лет». И приказал он высечь Немедля весь совет.
Сатира А. К. Толстого, написанная в конце шестидесятых го-~дов прошлого века (1869), может быть прокомментирована несколькими способами. Прежде всего здесь следует указать на те возможности смыслового истолкования, которые таятся во вне-"текстовых сопоставлениях. Так, например, возможны соотнесения ^анализируемого текста с внетекстовой политической реальностью эпохи шА. К. Толстого, а также соотнесения его с другими текстами;
216 Часть вторая
1. Нехудожественными — здесь возможны различные аспекты исследования:
а. Сопоставления с историко-философскими идеями, распро страненными, начиная с Белинского и Герцена, в русской публи цистике, философии и исторической науке 1840—1860-х годов. Имеются в виду представления, согласно которым крепостное пра во и самодержавная бюрократия представляют в русской государ ственной жизни «восточное» начало, начало неподвижности, про тивоположное идее прогресса. Можно было бы привлечь цитаты из Белинского и других публицистов о Китае, как стране, в которой стояние на месте заменило и историю, и обществен ную жизнь, стране, противоположной историческому динамизму Европы.
б. Сопоставления с исторической концепцией самого А. К. Тол стого, сближавшего Киевскую Русь с рыцарской романской Европой, а в последующей русской истории усматривавшего черты «азиатчины» и «китаизма», нанесенные владычеством монголов.
в. Сближение А. К. Толстого со славянофильской мыслью в разных ее проявлениях и отталкивания от нее.
г. Многие аспекты историко-философской концепции А. К. Тол стого удивительно близки к мыслям А. В: Сухово-Кобылина. Со поставление текстов дало бы здесь ощутимые результаты.
д. Установление исторических корней концепций А. К. Тол стого (здесь в первую очередь напрашивается тема «Н. М. Карам зин и А- К. Толстой») и \их последующей судьбы (А. К. Толстой и Вл. Соловьев, сатирическая традиция поэзии XX века и др.).
2. Художественными:
а. Сопрставление текста с другими сатирическими произведе ниями А. К. Толстого.
б. Сопоставление с несатирическими произведениями А. К. Тол стого, написанными приблизительно в то же время («Змей Тугарин», «Песня о Гаральде и Ярославне», «Три по боища» и др.).
в. Сопоставление текста с сатирической и исторической поэ зией 1860-х годов.
Все эти методы анализа можно назвать контекстными: произведение включается в различные контексты, сопоставления, противопоставления; построения инвариантных схем позволяют раскрыть специфику структуры данного текста.
Однако мы ставим перед собой значительно более узкую задачу, ограничиваясь анализом внутритекстовых связей. Мы будем рассматривать только те структурные отношения, которые могут быть выявлены анализом данного текста. Однако и эта задача еще очень широка. Сужая ее, мы ограничимся суперлексическими уровнями: теми поэтическими сверхзначениями, которые
А. К. Толстой. Сидит под балдахином... 217
возникают в данном тексте на тех уровнях, для которых слово будет выступать в качестве элементарной единицы.
Сформулированная таким образом задача может быть иначе определена как анализ лексико-стилистического механизма сатиры. При этом следует подчеркнуть, что сатира создается здесь внутренней структурой данного текста и не определена, например, жанром, как это бывает в басне'.
Семантическая структура анализируемого текста построена на несоответствиях. Именно смысловые несоответствия становятся главным носителем значений, основным принципом художественно-смысловой конструкции. В интересующем нас стихотворении мы сталкиваемся с несколькими стилистическими и смысловыми конструкциями, совмещение которых в пределах одного произведения оказывается читателю неожиданным.
Первый пласт значений может быть условно назван «китайским».-Он сознательно ориентирован на «Китай» не как на некоторую географическую и историческую реальность, а имеет в виду комплекс определенных, подчеркнуто тривиальных представлений, являющихся сигналами средних литературных представлений о Китае, распространенных в эпоху А. К. Толстого. Однако, несмотря на всю условность характеристик, адрес читателю дан вполне определенный. Приведем список слов, которые могут быть связаны в тексте только с темой Китая:
балдахин
китаец (китайцы) Китай
мандарин (мандарины) . чай
Если прибавить два описания «обычаев»: «все присели» и «задами потрясли» и имя собственное Цу-Кин-Цын, то список «ки-таизмов» окажется исчерпанным. На 95 слов стихотворения их приходится 8. Причем, как это очевидно из списка, все они принадлежат одновременно и к наиболее тривиальным, и к наиболее отмеченным признакам того условно-литературного мира, который А. К. Толстой стремится вызвать в сознании читателей. Интерес-
1 Отсутствие сатирического момента в басне («Сокол и голубка» Жуковского) воспринимается как некоторая неполнота, нарушение ожидания, которое само может быть источником значений. Сообщение же о наличии в басне сатирического элемента вряд ли кого-либо поразит — оно содержится в самом определении жанра. Между тем анализируемое нами произведение А. К. Толстого, взятое с чисто жанровой точки зрения (неозаглавленное стихотворение песенного типа, катрены трехстопного ямба), абсолютно в этом отношении нейтрально: оно с равной степенью вероятности может быть или не быть сатирой.