Н. А. Заболоцкий
ПРОХОЖИЙ
Исполнен душевной тревоги, В треухе, с солдатским мешком, По шпалам железной дороги Шагает он ночью пешком.
Уж поздно. На станцию Нара Ушел предпоследний состав. Луна из-за края амбара Сияет, над кровлями встав.
Свернув в направлении к мосту, Он входит в весеннюю глушь, Где сосны, склоняясь к погосту, Стоят, словно скопища душ.
Тут летчик у края аллеи Покоится в ворохе лент, И ме-ртвый пропеллер, белея, Венчает его монумент.
Ив темном чертоге вселенной Над сонною этой листвой Встает тот нежданно мгновенный, Пронзающий душу покой.
Тот дивный покой, пред которым, Волнуясь и вечно спеша, Смолкает с опущенным взором Живая людская душа.
И в легком шуршании почек И в медленном шуме-ветвей " Невидимый юноша-летчик
О чем-то беседует с ней.
А тело бредет по дороге, Шагая сквозь тысячи бед, И горе его, и тревоги Бегут, как собаки, вослед.
Г 948
Стихотворение «Прохожий» представляет известные трудности не только для литературоведческого анализа, но и для простого читательского понимания, хотя уже первого знакомства
Н. А. Заболоцкий. Прохожий jj7
с текстом достаточно, чтобы почувствовать, что перед нами один
из поэтических шедевров позднего Заболоцкого. Читателю может показаться непонятным, как связаны между собой «прохожий» и «невидимый юноша-летчик» и почему «прохожий», представший в начале стихотворения перед нами в подчеркнуто бытовом облике («в треухе, с солдатским мешком»), в конце неожиданно противопоставлен убитому летчику как «тело»:
А тело бредет по дороге...
Предварительной работой, которая должна предшествовать анализу текста этого стихотворения, является реконструкция общих контуров модели мира по Заболоцкому. Эта система, восстанавливаемая на основании других текстов поэта, являющихся для данного стихотворения контекстом, по отношению к анализируемому стихотворению выступит в качестве языка, а стихотворение по отношению к ней -^- в качестве текста.
Заболоцкий пережил длительную и сложную эволюцию, охватывающую все его творчество и до сих пор еще далеко не полностью исследованную. Тем более заметно то, что некоторые фундаментальные представления его художественной системы оказались на редкость устойчивыми. Прежде всего, следует отметить высокую моделирующую роль оппозиции верх/низ в поэзии Заболоцкого. При этом «верх» всегда оказывается синонимом понятия «далЪ», а «низ» — синонимом понятия «близость». Поэтому всякое передвижение есть в конечном итоге передвижение вверх или вниз. Движение, по сути дела, организуется только одной — вертикальной осью. Так, в стихотворении «Сон» автор во сне оказывается «в местности безгласной». Окружающий его мир прежде всего получает характеристику далекого («Я уплывал, я странствовал вдали...») и отдаленного (очень странного). Но дальше оказывается, что этот далекий мир расположен бесконечно высоко:
Мосты в нербозримой вышине Висели над ущельями провалов.
Земля находится далеко внизу:
Мы с мальчиком на озеро пошли, Он удочку куда-то вниз закинул И нечто, долетевшее с земли, Не торопясь, рукою отодвинул.
Эта вертикальная ось одновременно организует и этическое пространство: зло у Заболоцкого неизменно расположено внизу. Так
258
Часть вторая
в «Журавлях» моральная окраска оси «верх — низ» предельно обнажена: зло приходит снизу, и спасение от него — порыв вверх:
Черное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось
И, рыданью горестному вторя, Журавли рванулись в вышину.
Только там, где движутся светила, В искупленье собственного зла Им природа снова возвратила То, что смерть с собою унесла:
Гордый дух, высокое стремленье, Волю непреклонную к борьбе...
Совмещение высокого и далекого и противоположная характеристика «низа» делают «верх» направлением расширяющегося пространства: чем выше, тем безграничнее простор — чем ниже, тем теснее. Конечная точка низа совмещает в себе все исчезнувшее пространство. Из этого вытекает, что движение возможно лишь наверху и оппозиция верх/низ становится структурным инвариантом не только антитезы добро/зло, но и движение/неподвижность. Смерть — прекращение движения, есть движение вниз:
А вожак в рубашке из металла Погружался медленно на дно... (там же).
В «Снежном человеке» привычная для искусства XX века пространственная схема: атомная бомба как смерть сверху — разрушена. Герой — «снежный человек» — вынесен вверх, и атомная смерть приходит снизу, и, погибая, герой упадет вниз.
Говорят, что в Гималаях где-то, Выше храмов и монастырей, Он живет, неведомый для света, Первобытный выкормыш зверей.
В горные упрятан катакомбы, Он и знать не знает, что под ним Громоздятся атомные бомбы, Верные хозяевам своим. Никогда их тайны не откроет Гималайский этот троглодит, Даже если, словно астероид, Весь пылая, в бездну полетит.
'■*Я$Щ??гь
H. А. Заболоцкий. Прохожий 259
Однако понятие движения у Заболоцкого часто усложняется в связи с усложнением понятия «низа». Дело в том, что для ряда стихотворений Заболоцкого «низ» как-антитеза «верху-пространству-движению» — не конечная точка опускания. Связанный со смертью уход в глубину, расположенную ниже обычного горизонта, в «поэтическом мире» Заболоцкого неожиданно характеризуется признаками, напоминающими некоторые свойства «верха». «Верху» присуще отсутствие застывших форм — движение здесь истолковывается как метаморфоза, превращение, причем возможности сочетаний здесь не предусмотрены заранее:
Я хорошо запомнил внешний вид
Всех этих тел,- плывущих из пространства:
Сплетенье ферм и выпуклости плит
И дикость первобытного убранства.
Там тонкостей не видно и следа,
Искусство форм там явно не в почете...
«Сон».
Это переразложение земных форм есть вместе с тем приобщение форм к более общей космической жизни. Но то же самое относится и к подземному, посмертному пути человеческого тела., В обращении к умершим друзьям поэт говорит:
Вы в той стране, где нет готовых форм, Где все разъято, смешано, разбито, Где вместо неба — лишь могильный холм... «Прощание с друзьями».
Таким образом, в качестве неподвижного противопоставления «верху» выступает земная поверхность — бытовое пространство обыденной жизни. Выше и ниже его возможно движение. Но движение это понимается специфически. Механическое перемещение неизменных тел в пространстве приравнивается неподвижности; подвижность — это превращение.
В связи с этим в творчестве Заболоцкого выдвигается новое существенное противопоставление: неподвижность приравнивается не только к механическому перемещению, но и к всякому однозначно-предопределенному, полностью детерминированному движению. Такое движение воспринимается как рабство, и ему противопоставляется свобода — возможность непредсказуемости (в терминах современной науки эту оппозицию текста можно было бы представить как антиномию: избыточность/информация). Отсутствие свободы, выбора — черта материального мира. п,му противостоит свободный мир мысли. Такая интерпретация этого противопоставления, характерная для всего раннего и значительной части стихотворений позднего Заболоцкого, определила причисление им природы к низшему, неподвижному и рабскому
260
Часть вторая
миру. Этот мир исполнен тоски и несвободы и противостоит миру мысли, культуры, техники и творчества, дающим выбор и свободу установления законов там, где природа диктует лишь рабское исполнение.
И уйдет мудрец, задумчив,
И живет, как нелюдим,
И природа, вмиг наскучив,
Как тюрьма, стоит над ним. «Змеи».
У животных нет названья. Кто им зваться повелел? Равномерное страданье — Их невидимый удел.
Вся природа улыбнулась, Как высокая тюрьма.
«Прогулка».
Те же образы природы сохраняются и в творчестве позднего Заболоцкого.
Культура, сознание — все виды одухотворенности сопричастны «верху», а звериное, нетворческое начало составляет «низ» мироздания. Интересно в этом отношении пространственное решение стихотворения «Шакалы». Стихотворение навеяно реальным пейзажем Южного берега Крыма и, на уровне описываемой поэтом действительности, дает заданное пространственное размещение — санаторий находится внизу, у моря, а шакалы воют наверху, в горах. Однако пространственная модель художника вступает в противоречие с этой картиной и вносит в нее коррективы. Санаторий принадлежит миру культуры — он подобен электроходу в другом стихотворении крымского цикла, о котором сказано:
Гигантский лебедь, белый гений, На рейде встал электроход.
Он встал над бездной вертикальной В тройном созвучии октав, Обрывки бури музыкальной Из окон щедро раскидав.
Он весь дрожал от этой бури, Он с морем был в одном ключе, Но тяготел к архитектуре, Подняв антенну на плече.
Он в море был явленьем смысла...
«На рейде».
Н. А. Заболоцкий. Прохожий
и нахс
Лишь там, наверху, по оврагам.. Не гаснут всю ночь огоньки.
Но, поместив шакалов в овраги гор (пространственный оксюморон!), Заболоцкий снабжает их «двойниками»—квинтэссенцией низменной животной сущности, помещенной еще глубже:
И звери по краю потока Трусливо бегут в тростники, Рде в каменных норах глубоко Беснуются их двойники.
Мышление неизменно выступает в лирике Заболоцкого как вер- ' I тикальное восхождение освобожденной природы:
И я живой скитался над полями, Входил без страха в лес, И мысли мертвецов прозрачными столбами Вокруг меня вставали до небес.
И голос Пушкина был над листвою слышен, И птицы Хлебникова пели у воды,
И все существованья, все народы Нетленное хранили бытие, И сам я был не детище природы, Но мысль ее! Но зыбкий ум ее!
«Вчера, о смерти размышляя...»
Правда, в дальнейшем у Заболоцкого имела место и известная эволюция. Поэт понял опасность негибкой, косной, полностью детерминированной мысли, которая таит в себе гораздо меньше возможностей, чем самая грубая и вещная природа. В «Противостоянии Марса» впервые появляется у Заболоцкого мысль об угрозе догмы, застывшей мысли и «разум» характеризуется без обычной для этого образа положительной эмоциональной окраски:
Дух, полный разума и воли, Лишенный сердца и души...
Не случайно в стихотворении резко меняется обычная для поэта пространственная, расстановка понятий: зло перемещается вверх,