А.Ф. Лосев: « мне надо с греческого переводить...»

Философия Лосева — это мир живости, мудрости, простоты, известной резкости, эстетического изящества и необычайной филологической учености. Его книги, научные-пренаучные, похожи на романы. Вместе с тем они столь детальны, в них столько ссылок на отечественных и иностранных авторов, что не верится порой в способность одного человека совершить такую гигантскую работу. За свою шеститомную «Историю античной эстетики» Лосев заслуженно получил Государственную премию.

Когда Лосев умер в 1988 г., не дожив всего 5 лет до своего столетнего юбилея, то поистине «ослабла связь времен». Лосев как никто иной связывал нашу культуру с античной. Он без устали переводил с греческого, ибо считал, что это один из радикальнейших путей развития отечественной философии.

Лосев соединил в своей философии четыре составляющие: филологию, феноменологию, диалектику и символизм. Лосева интересует в первую очередь пронизанное смыслами живое бытие предмета. Понятие не «схватывает» сущность живой конкретности, это под силу только эйдосу. Однако мир состоит не из неподвижных эйдосов и их выражений в слове. В соответствии с этим истинная философия приобретает диалектический, подвижный характер. Движение эйдосов и слов приводит к связи с иным, взаимосвязанные реалии свидетельствуют друг о друге, они в этом смысле являются символами. В качестве сфер бытования эйдосов, слов, символов Лосев рассматривает язык, миф, религию, искусство, философию. Ему удалось создать весьма своеобразную философскую систему, достоинства которой изучены пока недостаточно. Ее можно назвать философией жизненности эйдосов, слов и символов.

Константин Николаевич Леонтьев и Василий Васильевич Розанов.

(Розановская энциклопедия /сост. И гл. Ред. А.Н. Николюкин.- м.: Российская политическая энциклопедия (роопэн), 2008. -1216 с. Из статьи в.М.Серова « Леонтьев Константин Николаевич»)

В.В.Розанов заинтересовался идеями и личностью Леонтьева против прочтения его работы «Анализ, стиль и веяние. О романах графа Л.Н.Толстого». Розанов был «поражен новизною лица автора…. Смелость и гордость Леонтьева больше всего меня поразили». Через Ю.Н. Говоруху-Отрока В.В.Розанов выписал его основное сочинение «Восток, Россия и Славянство». Леонтьев в свою очередь, узнав от Говорухи о новом почитателе, прислал Розанову свою книгу «Отец Климент Зедергольм, Иеромонах Оптиной Пустыни», после чего завязалась недолгая (апрель-октябрь1891), но чрезвычайно оживленная переписка, прерванная кончиной Леонтьева. По более позднему признанию Розанова, «строй тогдашних мыслей Леонтьева до такой степени совпадал с моим, что нам не надо было сговариваться, договаривать до конца своих мыслей: все было с полуслова и до конца, до глубины понятно друг в друге» В первом же письме Леонтьев сообщил, что читает статьи Розанова «постоянно»и особенно ценит в них «смелые и оригинальные укоры Гоголю», но в то же время журил его за увлечение Достоевским, призывая перерасти последнего и «поскорее вникнуть в дух реально существующего монашества и проникнуться им». В письме от 27 мая содержится отзыв Леонтьева о книге В.В.Розанова «О понимании»: «Очень хорошо и доступно!..». Воспринимая В.В.Розанова как первого «человека, который понимает мои сочинения именно так, как я хотел, чтобы их понимали, доверяя ему самые сокровенные свои размышления. К.Н.Леонтьев из письма в письмо повторял настойчивое пожелание о личной встрече, которая так и не состоялась. Ответные письма В.В.Розанова содержат впечатления от различных сочинений К.Н.Леонтьева, наблюдения за его стилем общую оценку его историософской теории. Свои философские изыскания Розанов воспринимает как развитие идей Константина Леонтьева: «Вы поняли прогресс и медленную революцию, дали теорию процесса; силу же, которая движет этот процесс, Вы лишь отвергаете, но не опровергаете: это утилитарная мечта, коя сложилась в теорию. Насколько будет моих сил достаточно смысл моей жизни будет состоять в восполнении этого недостатка.»

В первой печатной работе В.В. Розанова, посвященной творчеству Леонтьева «Европейская культура и наше отношение к ней», последний характеризовался как один «из самых глубоких исполнителей славянофильской идеи» и как наиболее проницательный аналитик кризиса европейской культуры: «Только прочитав многочисленные статьи Константина Леонтьева впервые начинаешь понимать грозный смысл всех мелких, не тревожащих никого, микроскопических явлений действительности...». Подробный анализ историософии К.Леонтьева содержится в большой работе «Эстетическое понимание истории», где Розанов полимизируя с ним по частным вопросам, в целом, принимает леонтьевское учение как наиболее верное и глубокое объяснение сути исторического процесса. В статье «Памяти дорогого друга» Розанов сравнивает Леонтьева с Макиавелли, Монтескьё, Руссо. В начале 1890-х Розанов считал себя безусловным учеником и последователем Леонтьева. В письмах к А.А. Александрову в 1892 году он призывал «Сплотиться нам нужно, бывшим друзьям его, сообщникам по убеждению, раскиданным здесь и там. Сохранился подписной лист на памятник К.Н. Леонтьеву, из которого явствует, что Розанов пожертвовал на него пять рублей. Но с 1885 года у В.В.Розанова начинается отторжение от некоторых сторон мировоззрения Леонтьева, прежде всего от его эстетического «аморализма», что прослеживается в письмах Александрову: «Это страшно; Это я думаю, не угодно Богу; против этого надо бороться. Куда же девать смирных и некрасивых? Я сам такой, и за тысячи таких же буду бороться…».

Печатно свой новый взгляд на Леонтьева Розанов изложил в статье «К.Н. Леонтьев» (написана в 1895 г.), в которой не только осуждается эстетизм и натурализм его исторической теории, но и подчеркивается ее нехристианский характер: «Церковь и особые обетования, ей данные, - вот что совершенно забыто им...» Идея о том, что Леонтьев, по сути своей язычник и антихристианин, становится с этих пор основополагающей для его характеристики в творчестве В.В. Розанова. Розанов подчеркивал, что «эстетизм был натурою его (Леонтьева), а в христианство он все-таки был только крещен; это - первозаконие и второзаконие».

В статье Розанова «Константин Леонтьев и его «попечители» (1910 г), посвященной проблемам издания наследия Леонтьева дается высокая оценка прозы философа – «его художественные рассказы, не уступающие чеховским и Короленко».

В юбилейном для Леонтьева 1911 году Розанов участвует в литературном сборнике «Памяти К.Н. Леонтьева».(статья «Неузнанный феномен» - незначительно дополненный вариант предисловия к письмам Леонтьева). В рецензии на этот сборник «К 20-летию кончины К.Н. Леонтьева» (1911) Розанов отмечал, что «как автор писем - Леонтьев стоит еще выше, чем автор статей: и мы не припомним еще ничьих писем в русской литературе, которые были бы так же увлекательны и умны, философичны и остроумны, как его письма…». В статье «Неоценимый ум» (1911), опубликованной в качестве рецензии на книгу «О романах гр. Л.Н. Толстого», пафос Леонтьева определяется как «красота действительности», а его историософия неожиданно полностью реабилитируется: «Я не могу назвать более великолепной теории. Она истинна, как сама действительность. Скажу точнее: теория Леонтьева есть сама действительность, ее описание, ее название, Леонтьев был великий мыслитель; он был и страстный мечтатель; но этот мечтатель был прежде всего реалист». В «Уединенном» Леонтьев перечислен из тех немногих людей, которых Розанов считал «сильнее», «оригинальнее» себя.

В последние годы жизни Розанов воспринимает Леонтьева вместе с Достоевским как союзника в новом бунте против христианства .

В 1917-1918 г.г. Розанов упоминает К.Леонтьева в ряду других консерваторов, пророчески предупреждавших о грядущей революционной катастрофе: «И оказались правы одни славянофилы. Один Катков. Один Константин Леонтьев».