9. Поэма а.С. Пушкина «Медный всадник»: проблематика, сюжет и композиция

Была ужасная пора.

Об ней свежо воспоминанье.

Об ней, друзья мои, для вас

Начну свое повествованье.

Печален будет мой рассказ…

Этими словами заканчивается знаменитое вступление к «Медному всаднику». К сюжету «петербургской повестью», как обозначил жанр произведения сам Пушкин, вступление невозможно отнести. Это не экспозиция, а мощная прелюдия, резко контрастирующая системой образов, интонацией, настроением с повествованием об «ужасной поре». Однако вступление чрезвычайно важно для понимания композиции и всего смысла поэмы Пушкина.

Что же касается сюжета, то он вполне традиционен. В экспозиции автор представляет нам Евгения, скромного чиновника, «маленького человека», приметы быта которого сведены к минимуму: «стряхнул шинель, разделся, лег». Евгений из обедневших дворян, о чем Пушкин упоминает мельком, сообщив, что предки героя значились в «Истории Карамзина». Сегодняшний же быт Евгения скромен и непритязателен: он «живет в Коломне, где-то служит», любит Парашу и мечтает о женитьбе на любимой девушке. Он остро чувствует и переживает свою бедность, «дичится знатных» и мучительно размышляет о своей не слишком счастливой судьбе.

О чем же думал он?

О том, Что был он беден, что трудом

Он должен был себе доставить

И независимость, и честь,

Что мог бы Бог ему прибавить

Ума и денег, что ведь есть

Такие праздные счастливцы,

Ума недальнего ленинцы,

Которым жизнь куда легка!

Он также думал, что река

Все прибывала, что едва ли

С Невы мостов еще не сняли

И что с Парашей будет он

Дня на два, на три разлучен.

А между тем река не просто прибывала: «Нева металась, как больной в своей постели беспокойной и Евгений вместе со всем городом ждал нового дня. И вот она, завязка печального сюжета: «Ужасный день!» Сокрушительной силы наводнение затопило город, вода заливала подвалы и нижние этажи домов, подступила к Зимнему дворцу. Стремительное, драматическое действие первой части поэмы это нарастание ужаса человека перед разбушевавшейся стихией. Люди спасаются, кто как может, и бедный Евгений оказывается сидящим верхом на льве у здания Сената, прямо за спиной памятника Петру. Прикованный к мрамору, околдованный подступающей водой, он не может сдвинуться с места.

И обращен к нему спиною,

В неколебимой вышине,

Над возмущенною Невою

Стоит с простертою рукою

Кумир на бронзовом коне.

Так в самой первой части впервые сведены вместе эти герои: бронзовый Петр (пока еще не Медный всадник) и бедный Евгений.

Действие второй части происходит сразу после окончания наводнения. Евгений нанимает лодочника и спешит к Параше, но находит только следы разрушения на месте домика своей невесты. Не выдержав потрясений, Евгений сходит с ума, не возвращается в свой бедный угол, бесцельно бродит по городу спит где-то на пристани: «И так он свой несчастный век влачил, ни зверь, ни человек, ни то ни её, ни житель света, ни призрак мертвый...»

Кульминацией поэмы становится вторая встреча Евгения с памятником. Он вдруг узнает то место, где спасался во время наводнения, «и львов, и площадь, и того, кто неподвижно возвышался во мраке медною главой, того, чьей волей роковой под морем город основался». Слова, обращенные Евгением к кумиру, едва слышны. «добро, строитель чудотворный! — шепнул он, злобно задрожав. — Ужо тебе!» И дальше, как страшное продолжение безумного бреда героя, начинается фантастическая погоня: «И во всю ночь безумец бедный, куда стоны ни обращал, за ним повсюду всадник медный с тяжелым топотом скакал». Но минуты безумия (а может быть, просветления?) проходят, Евгений больше не смеет даже глаз поднять, проходя мимо памятника, и тихо умирает. Печальная и вполне традиционная развязка.

Кто же оказывается главными фигурами в сюжете поэмы? Не Евгений и Параша, как мог предположить читатель в самом начале повести, а Евгений и Медный всадник, фантастический персонаж, который становится частью горячечного бреда героя, а одновременно — символом жестокой мощи государства, безжалостного к человеку. Но сюжет — это система событий в про изведении, а в «Медном всаднике» над сюжетом, над событиями, над стихией властвует великая философская мысль Пушкина, которая может быть хоть в малой степени понята лишь при анализе уникальной композиции поэмы. Тут-то самое время вернуться к знаменитому вступлению в поэму, которое, не являясь элементом сюжета, является незаменимой частью совершенно го архитектурного строения, каким, бесспорно, стал «Медный всадник». Прежде всего, важно обратить внимание на обширность вступления сравнительно с остальным объемом произведения. Пушкин, превыше всего ставивший «чувство соразмерности и сообразности», конечно, понимал, что объем вступления несоразмерно велик, но, с другой стороны, он хотел ясно донести до читателя, что вступление выполняет не служебную функцию, а несет огромную содержательную нагрузку.

С первых же строк вступления в поэму входит образ Петра Великого, реформатора России, полного «великих дум», которые гением Пушкина отчеканены в литые формулы истории:

Отсель грозить мы будем шведу,

Здесь будет город заложен

Назло надменному соседу.

Природой здесь нам суждено

В Европу прорубить окно,

Ногою твердой стать при море.

Сюда по новым им волнам

Все флаги в тости будут к нам,

И запируем на просторе!

«Прошло сто лет», и прекрасная мечта Петра осуществилась: город, поистине европейский, вырос «на берегу пустынных волн», стал столицей Российской империи. Поэтическая кар тина «юного града», вознесшегося «пышно, горделиво», — это лучший гимн Петербургу во всей русской литературе. Мелодия вступления к «Медному всаднику» плавно охватывает и дивные городские пейзажи («Невы державное теченье, береговой ее гранит... оград узор чугунный», прозрачность белых ночей), и радость населяющих город людей («девичьи лица ярче роз, и блеск, и шум, и говор балов, а в час пирушки холостой шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой»), и военную мощь молодой столицы перед которой «померкла старая Москва». «Люблю тебя, Петра творенье!» восклицает Пушкин, чтобы в конце вступления резко переломить эту ликующую интонацию словами: «Была ужасная пора...»

Несомненно, главным для автора становится резкий контраст между вступлением и основной, сюжетной, повествовательной частью поэмы. Зачем же нужен этот контраст? Какова его смысловая нагрузка? На этот вопрос удивительно точно ответил Д. Гранин в очерке «Два лика». Через всю поэм через весь ее образный строй проходит двоение лиц, картин, смыслов: два Петра (Петр живой, мыслящий, «мощный властелин судьбы» — и его превращение, Медный всадник, застывшее изваяние), два Евгения (мелкий чиновник, бедный, забитый, униженный властью, — и безумец, поднявший руку на «строи теля чудотворного»), две Невы (украшение города, «державное теченье» — и главная угроза городу и жизни людей), два Петербурга («Петра творенье», «юный град» — и город углов и подвалов бедноты, город-убийца). В этом двоении образ новостроя и заключена не только главная композиционная, но и главная философская мысль Пушкина — мысль о человеке, его само ценности, будь то Петр 1 или Евгений. Медный всадник противостоит и живому Петру как его трагическое превращение, и Евгению как символ бездушной государственности. Как пишет Гранин, «Пушкин с Петром против Медного всадника и с Ев гением против Медного всадника». Для усиления этой мысли поэту необходимо было гениальное вступление в поэму.

Проблематика

Поэма «Медный всадник» завершает в творчестве А. С. Пушкина тему Петра I. Величественный облик царя-преобразователя рисуется в первых же, одически торжественных, строках поэмы:

На берегу пустынных волн

Стоял он, дум великих поли,

И вдаль глядел.

Царь-преобразователь предстает перед нами в тот в момент, когда он принимает важнейшее для всей последующей российской истории решение: «Здесь будет город заложен...».

Монументальной фигуре царя автор противопоставляет образ суровой и дикой природы. Картина, па фоне которой предстает перед нами фигура царя, безотрадна (одинокий челн, мшистые и топкие берега, убогие избы «чухонцев»). Перед взором Петра широко раскинувшаяся, несущаяся вдаль река; вокруг лес, «неведомый лучам в тумане спрятанного солнца». Но взгляд правителя устремлен в будущее. Россия должна утвердиться на берегах Балтики это необходимо для процветания страны:

...Все флаги в гости будут к нам,

И запируем на просторе.

Прошло сто лет, и великая мечта Петра осуществилась:

...юный град,

Полнощных стран краса и диво,

Из тьмы лесов, из топи блат

Вознесся пышно, горделиво...

Пушкин произносит восторженный гимн творению Петра, признается в любви к «юному граду», пред блеском которого «померкла старая Москва». Однако отношение поэта к Петру было противоречивым. Если в «Стансах» Пушкин видит в деятельности царя образец государственного служения Отечеству, то позднее, в «Заметках по русской истории XVIII века», он указывает на жестокость этого монарха и па самодержавный характер власти в его царствование.

Это противоречие будет тревожить Пушкина во время его работы пал поэмой «Медный всадник». Петр-самодержец представлен не в каких-либо конкретных деяниях, а в символическом образе Медного всадника как олицетворения бесчеловечной государственности. Даже в тех строках, где Пушкин как будто славит дело Петра уже слышна интонация тревоги:

О мощный властелин судьбы!

Не так ли ты над самой бездной,

На высоте, уздой железной

Россию поднял на дыбы? Образ сияющего, оживленного, пышного города сменяется в первой части поэмы картиной страшного, разрушительного наводнения, выразительными образами бушующей стихии, над которой человек не властен. Стихия сметает все а своем пути, унося в потоках вод обломки строений и разрушенных мостов, «пожитки бледной нищеты» и даже гробы «с размытого кладбища». Образ неукротимых природных сил предстает здесь как символ «бессмысленного и беспощадного» народного бунта. Среди тех, чью жизнь разрушило наводнение, оказывается и Евгений, о мирных заботах которого автор говорит в начале первой части поэмы. Евгений «человек обыкновенный»: он не имеет ни денег, ни чинов, «где-то служит» и мечтает устроить себе «приют смиренный и простой», чтобы жениться на любимой девушке и пройти с ней жизненный путь:

И станем жить и так до гроба,

Рука с рукой дойдем мы оба...

В поэме не указаны ни фамилия героя, ни его возраст, ничего не говорится о прошлом Евгения, его внешности, чертах характера. Лишив Евгения индивидуальных примет, автор превращает его в заурядного, безликого человека из толпы. Однако в экстремальной, критической ситуации Евгений словно пробуждается ото сна и сбрасывает с себя личину «ничтожества». В мире бушующих стихий идиллия невозможна. Параша гибнет в наводнении, и герой оказывается перед лицом страшных вопросов: что есть жизнь человека? не пустой ли она сон «насмешка неба над землей»? «Смятенный ум» Евгения не выдерживает «ужасных потрясений». Он сходит с ума, покидает свой дом и бродит по городу в истрепанной и ветхой одежде, безразличный ко всему, кроме наполняющего его «шума внутренней тревоги ». Словно древний пророк, достигший неправедность мира, Евгений отгорожен от людей и презираем ими. Сходство пушкинского героя с пророком становится особенно явным, когда Евгений в своем безумии внезапно прозревает и обрушивает свой гнев на «горделивого истукана». Через всю поэму, через весь ее образный строй проходит двоение лиц, картин и смыслов: два Петра (Петр живой, мыслящий, «мощный властелин судьбы» и его превращение Медный всадник, застывшее изваяние), два Евгения (мелкий чиновник, забитый, униженный властью, и безумец, поднявший руку на «строителя чудотворного»), две Невы (украшение города, «державное теченье» и главная угроза жизни людей и городу), два Петербурга («Петра творенье», «юный град» и город углов и подвалов бедноты, город-убийца). В этом двоении образного строя и заключена не только главная композиционная, по и главная философская мысль Пушкина Мысль о человеке, его самоценности. «Медный всадник» это и героическая поэма о созидательной деятельности Петра I, и трагическая повесть о бедном петербургском чиновнике, жертве «исторической необходимости» (не случайно автор придал поэме многозначительный подзаголовок: «Петербургская повесть»).