2. "Неточных" наук быть не может

Как только что было показано, выделение из множества наук особых "точных наук" приводит к ряду серьезных недоразумений. Сторонники подобного выделения исходят из широко распространенного предположения, согласно которому существует лишь одна точность - математическая. Но это, разумеется, неверно. Каждая наука оперирует своим понятием точности, причем в пределах каждой, отдельно взятой науки подобная точность может быть максимальной даже независимо от того, одинаково или неодинаково истолковывают разные ученые основы данной науки.

Поясним сказанное. Едва ли кто-нибудь станет сомневаться в точности теории относительности, сыгравшей выдающуюся роль в физике XX столетия. Между тем философские основы этой теории до сих пор интерпретируются совершенно различно материалистами и идеалистами, на что в свое время обращал внимание В. И. Ленин в своей классической книге "Материализм и эмпириокритицизм". Едва ли кто-нибудь будет сомневаться в точности понятий частей речи и членов предложения (наименования, хорошо известные каждому со школьной скамьи), хотя эти понятия неодинаково истолковываются в различных направлениях лингвистики. Едва ли кто-нибудь усомнится в точности столь элементарных музыковедческих понятий, как гармония или мелодия, несмотря на то что в наши дни ведутся жаркие дебаты о роли и функции этих понятий в музыке композиторов разных эпох и направлений. Примеры можно легко увеличить.

О чем свидетельствует сказанное? Во-первых, о том, что каждая наука, если она действительно наука, располагает своими критериями точности и, во-вторых, что подобные критерии не "расшатываются" даже тогда, когда основы данной науки различно истолковываются в различных теоретических школах.

Для правильного понимания точности в разных сферах знания необходимо устранить еще один предрассудок, к сожалению, широко бытующий даже среди ученых. Очень часто противопоставляют "язык науки" в целом "языку художественной литературы", тоже взятому в целом, и утверждают точность первого и неточность второго. Между тем, если иметь в виду великих писателей любой национальной литературы, приведенное противопоставление должно быть признано несостоятельным.

Уже Пушкин глубоко понимал, что означает точность языка большого писателя. Отвечая одному из критиков "Евгения Онегина", который восставал против таких точных и ясных метонимий и метафор, как стакан шипит, камин дышит, ревнивое подозрение, неверный лед, Пушкин возмущался. Неужели вместо камин дышит нужно говорить пар идет из камина? Неужели обязательно нужно сказать ребятишки катаются на льду, а не мальчишек радостный народ коньками звучно режет лед? Тут мы подходим к еще одной важной разновидности точности - точности языка художественной литературы. Сравнение двух последних предложений между собой показывает, в чем специфика подобных разновидностей. В системе определенного стиля предложение мальчишек радостный народ коньками звучно режет лед выступает как максимально точное предложение. Оно не только "красиво", но и насыщено богатой информацией: читателю сообщается не только, что мальчишки катались, но и в каком настроении они находились, в каком состоянии был лед, какой шум при этом раздавался и т. д. Все это точно в пределах того художественного стиля, которым написан "Онегин". Как видим, понятие точности тоже нуждается в системном анализе. Поэтому рассуждения о том, что предложение ребятишки катаются на льду точнее, чем мальчишек радостный народ коньками звучно режет лед, должны быть признаны антифункциональными, а поэтому и антисистемными.

Понятие об "однообразно-разнообразных лицах" трудно себе представить в математической формулировке, но в "Войне и мире" Л. Толстого "однообразно-разнообразные лица" русских гусар, бесстрашно стоящих под ядрами наступающих французов (т. I, ч. 2, гл. 8), весьма точно передают обстановку перед началом сражения.

Язык художественной литературы изучается, как известно, в стилистике, определенной научной дисциплине, которая, как и всякая другая наука, располагает своим понятием точности. Язык плохого писателя или писателя, почему-либо утратившего свою былую силу, может быть неточным, а следовательно, и нехудожественным. Задача стилистики, в частности, и заключается в том, чтобы выработать критерии правильной оценки подобных явлений. Вопрос этот сложный, так как стилистическая точность языка великих писателей во многих случаях может не совпадать с точностью грамматической. И тем не менее первая сохраняет свою точность. Достаточно вспомнить в русской литературе имена Гоголя, Достоевского, Л. Толстого.

Таким образом, проблема точности, весьма непростая уже в пределах науки (точность в работах математиков, точность в работах естественников, точность в сочинениях "гуманитариев" - по меньшей мере три категории), заметно осложняется, как только речь заходит не только о точности мысли, но и о точности выражения этой мысли. Разумеется, точность выражения в науке отлична от точности выражения в искусстве. Однако в обоих случаях имеем дело со своим понятием точности. Что же касается разговорного языка (языка "бытового"), то его точность обычно ограничена чисто коммуникативными потребностями: говорящему вполне достаточно, чтобы его правильно поняли. И в пределах этой цели говорящий и стремится к точности. Более сложные цели науки и искусства осложняют точность выражения в каждой из этих областей сравнительно с точностью языка разговорного.

Чаще всего точность противопоставляют гипотетичности. При разделении наук на "точные и неточные" обычно исходят из предположения, что гипотетичность свойственна прежде всего "неточным" наукам. "Ваша наука неточна, в ней слишком много гипотез", - нередко приходится слышать из уст представителей "точных" наук по адресу наук "неточных". При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что никакая наука не может существовать без гипотез, а ученые - без воображения.

Еще в начале нашего столетия известный английский математик и философ Б. Рассел обращал внимание, что математика оперирует такими абстракциями, достоверность которых почти невозможно проверить [7]. Позднее он писал об этом же в одном из главных своих сочинений - в книге "Человеческое познание" [8]. Гораздо раньше и глубже к аналогичному вопросу подходил Ф. Энгельс, подчеркивавший, что часто "...из-за строгости математических формул легко забывается гипотетическая природа предпосылок" [9]. В совсем другой связи лингвист Е. Поливанов, стремясь объяснить свое нерасположение к математике, заявлял, что курьерские поезда или усеченные пирамиды, заполняющие арифметические и математические учебники, никогда с действительностью не соотносятся (существуют лишь в воображении составителей этих учебников), а поэтому его, как лингвиста, и не интересуют [10]. Этот элементарный пример, однако, показывает, насколько необходимо математику именно воображение, с помощью которого он может строить свои точные расчеты [11].

Точность, таким образом, не противоречит ни гипотезам, которыми оперирует любая наука, ли воображению, без которого подлинная наука вообще невозможна. Понятие точности - это строго функциональное, а поэтому и системное понятие. Оно должно рассматриваться в широком контексте каждой отдельной науки.