Две лекции(???) От Наташи Симанковой

Вячеслав Иванов.

Можно догадываться, что по замыслу строителей, платоновский пир был той высшей реальностью, элементы которой становятся частью земной жизни и укореняются в низшей реальности, которую иванов называл реалиа. Теургическая претензия: преображение земной жизни по образу высшей. В этом своего рода искус: именно искусом обернулась ивановская идея соборности при попытке воплотить ее. На башне одно время жили с Ивановыми Волошин с женой. Тогда Иванов мечтал о создании собственного журнала, который был бы средством достижения единства, соборности. Но соборность предполагает еще и расторжение уз индивидуации: преодоление индивидуации начала в непосредственном бытии личности. Брак – преодоление замкнутости собственного «я». Но когда муж и жена составляют безусловное единство, они оказываются снова замкнуты, теперь уже вдвоем. Требуется новое расторжения уз, котооре может осуществиться через включение третьего лица. Маргарита Собашникова оказывается включена как третья в союз Ивановых. Такое воплощение идеи оказалось разрушительным для реальности. Но можно извлечь еще один урок: стремление соединить искусство и жизнь, по-видимому, вообще достаточно опасно. Сфера эстетического должна быть дистанцирована от жизни, только тогда между ними возможно взаимодействие и обмен. Снятие такой дистанции – характерная черта серебряного века. Разницу с пушкинской эпохой можно показать через отношение к одному топосу -- топосу пира. В эстетике золотого века (дружеские послания) 3 уровня: эталон платоновского пира, реальный дружеский пир, поэтические тексты, где мотив реализовывался. Эти уровни были дистанцированы, не было попыток их сомкнуть. А Серебряный век стремится непосредственно соединить эти элементы (собрание на башне).

Поэзия Иванова.

Поэма «Младенчество» (12-18 гг). Поздняя поэзия, т.к. проще для восприятия и суммирует важные мотивы раннего творчества.

Аверин: «Дар Мнемозины» Пб., 2003.

Автобиографическая поэма, посвященная воспомнаниям раннего детства. Ясный язык, но несколько сложных метафор. Несмотря на простоту языка, события, формирующие сюжет – мистические. Существенно, что именно этот таинственный мир дан с такой потрясающей ясностью.

Бердяев. Очарование отраженных культур – статья. В ней пишет, что Иванов, хотя часто меняет философские убеждения, внутренне остается неизменным. Об этой неизменности свидетельствует поэма «Младенчество».

Автору как будто неведомо различие между детским и взрослым «я». Лирическая биография поэта, духовная целостность которого едина. Рассказ о собственном детстве = рассказ о себе теперешнем. Не его индивидуальный внутренний мир. Входят духовные миры, а не только образы родителей. Личность поэта оказывается шире самого себя (опыт преодоления индивидуализма).

«Вот жизни длинная минея, воспоминаний палимпсест». Минея – духовные тексты на весь год. Каждый год восприятие меняется. Так же меняется восприятие человеком его собственной прожитой жизни. Случившееся обретает новый смысл с каждым следующим событием. Т.о. биография превращается в многослойный палимпсест. С палимпсестом возможно двоякое обращения: закрытие верхним слоем предыдущего или стирание слоев до самого нижнего. В поэме реализованы обе возможности: наслаивание смыслов и очищение раннего слоя. Верхний слой – концептуально выстроенная версия биографии, первоначальный слой – неотрефлексированные детские воспоминания. Эти слои взаимодействуют, просвечивают.

С одной стороны, поэма традиционна: чуть не реалистические портреты родителей. Но погружение в конкретику жизни = накопление материала, через который происходит восхожденик к символическому смыслу. Отец – землемер. Мерить – задавать границы и пределы с помощью специальных цепей. Т.е. мировоззрение отца заковывает мир в цепи, делает его горизонтальным. Движение по вертикали невозможно, наталкивается на преграду: «и горы вольнордумных книг…». Эта ироническая картина не отменяет серьезного отношения: борьба Тайны Божьей и гордыни в душе отца. В духовном мире отца и сильная сторона: здоровый эмпиризм, унаследованный Ивановым (ученые труды).

Мать и отец противопоставлены как день и ночь (сквозные символы). От матери наследует ночное, дионисийское, иррациональное начало. Мать религиозна, видит вещие сны и видения. Но мистицизм сочет. С трезвым рациональным мышлением. Это соединение определено как качество русского национального духа: «по-русски сочетались в ней». Стих. «Русский ум» Иванова. Сочетание дионисийского и аполлонического -- голавный признак русского ума. Это же оказывается чертами матери. Другая призма, через которую увидена мать – поэма написана онегинской строфой («заветные строфы»). Тип русской женщины обнаруживает родственность Татьяне. Не ограничивается параллелью, более тонко. Краски, которыми рисует мать, часто взяты у Пушкина: «а девой русскою по праву назваться мать моя могла, похожа поступью на паву…», «недолго плел отец мой сети» (= Пушк. «Царь недолго собирался»). Много примеров подобного рода. Увенчивается рождением чудо-ребенка, которое происходит еще до рождения Иванова : «младенец вскрикнул и сильней…». «приняла знаменье она». Крик ребенка воспринят как божественный знак, судьба совершить богоугодное дело. Сюжет подобного рода – житие Сергия Радонежского. Мотив отверзения уст вообще очень важен в этом житии. Крик во чреве матери предвещает близкий к дару пророчества поэтический дар. Отсылка к другому культурному источнику и автобиографическому эпизода. Иванов писал, что как поэт родился только через Ганнибал. Связывал это со способностью открыть в чужой душе младенца и помочь ему родиться на свет. На эпизод рождения накладывается эпизод рождения как поэта.

Жизнеописание родителей = жизнеописание родового наследия, которое определяет его личность. Но преодолеть границы собственного бытия Иванов старается еще и иначе: стремится пройти до нижнего слоя, до черты рождения и даже перейти эту черту, вспомнить бывшее до рождения. Движение в высшей реальности предполагает преодоление границ личного бытия. Согласно платонической доктрине, рождаясь, душа утрачивает блаженство и оказывается изгнанницей. Младенчество – момент наибольшей близости к пограничной черте. Первый младенческие воспоминания оказываются райскими: сад, дивные звери. Объясняется это тем, что окна дома Ивановых выходили на Ботанический сад. Т.о. символ вырастает из реальности и наделяет ее высшим смыслом, не разрушая ее. Это требует от поэта необыкновенной чуткости, способности слышать неслышимое, видеть невидимое. У Брюсова – оксюморонный образ звучащей тишины становится образом мистической реальности. Харлей: «Двойственность молчания и речи заключает природу символа». «Я чтить привык слепой безмолвия язык». Ребенок, не видевший море, вспоминает морское видение: «тоскую по ночи той и парускам всю жизнь мою». Таинственный звук тишины, видение невиданного приходят из мистической сферы, к которой устремлено движение памяти. Теория физиолога, считавшего, что океан – первичная форма жизни, который теперь – кровь, т.е. заключен в каждом. Иванов считает, что ребенку дано вспомнить пра-море, нечно, что лежит за чертой его эмпирического опыта. Предбытие связано в восприятии с водой и волной. Ладья Харона, такая же есть для рождающихся. Работа духа над палимпсестом приближается к первому тексту. Расстановка родительских фигур определяет родовое наследние поэта, очерченное в верхнем слое. Но сквозь этот слой и с его помощью осуществляется движение к восстановлению первых младенческих ощущений. Т.о. образцовое произведение реалистичесекого символизма, о котором писал Иванов. Из символа, к которому стремится объективный реализм, вырастает миф – событие-воспоминание о космическом мире. Свехрхличный, но объективно пережитый, личный по внешним событиям и сверхличный по содержанию.