Как Литва ослепла да друга дружку перерезала. Святое заступничество

Матушка-Богородица полюбила нас за то, что сама княгиня Ольга, какая Русь крестила, родом из Изборска была. А вот имечко княгиня в девичестве иное носила — Прекрасой звалась.

Матушка-Богородица ни раз Изборск от напастей избавляла.

Однажды становилась Литва на Митинской горе, видишь налево, теперь там Митина деревня.

Стреляла Литва из пушек по Изборску, пробила она ворота (их поныне Проломными зовут), и людей много погубила. Под валом лежат убиенные воины, и когда крестный ход — всегда останавливаются: поминовение бывает.

Когда пробила Литва ворота, стали обносить кругом города икону нашу чудотворную — Литва сама себя перерезала, а которые остались — так те разбежались в безумии.

Другой раз Литва на Изборск ходила, так потопла сослепу.

По тому разу мы своим обыкновением крепость с иконой обходили. Так заведено: брань бранью, а с молитвой всякое дело начинаем.

Литва то и видит: ворота открылись, крестный ход идет. И хлынула атакой.

И на тебе! Туман сделался, и затмение какое на Литву нашло. Бежит атака будто прямиком на крестный ход, а сама — дальше и дальше от города, за реку Смолку, в болота поганые. Так сослепу, скрежеща зубами, и потопла. Тут уж Матушка ею управила.

Матушка в Изборске — икона Корсунская. Из полону она вывезена.

Томился наш изборский в полону в неверных землях. И показалась тому полоненку Матушка-Богородица: «Возьми меня, говорит, и ступай сам из неверной земли. Тебе никто в дороге ничего не сделает. И придешь ты с моей помощью счастливо до самого своего дома — до Изборска».

А в Изборске жила вдова богомольная, около Плоской башни. Вдове и отдал полоненок ту икону. Стояла та икона у ней ровно тридцать лет, а после явилась во снах, плакала и объявилась, что она чудотворная. Тогда весь народ, сколько было, стал ходить к ней, к Матушке.

Сколько раз переносили ее во Псков, только она, Матушка, все-таки сюда объявлялась. Видят — делать нечего, ее и оставили в Изборске.

Матушка нас и от засухи, и от недугов избавляла. И от врагов нескончаемых.

Помнится, Немец под городом сорок дней стоял, да не выстоял против слез Заступницы. Другой раз Немец нападал, так тоже счастливый случай вышел.

Прятался десяток ребятишек от снарядов в Корсунской часовне, молился, чтобы обстрелы стороной миновали.

Как тут неведомая сила возьми и вытолкни их на улицу. А в часовню снаряд грохнул. Крышу проломил, да осколками в икону Богородицы выстрелил, детей ни единого не тронул. Матушка собой ребятишек от фашиста закрыла.

Немец, Литва, обстрелы... А помнится, Швед на нас ходил. Под самый печерский монастырь подступал, а взять не мог. Сам Николай Угодник днем верхом ездил вокруг монастыря, а по ночам пеший ходил, а с Угодником — сорок мучеников.

Это всё правда: в писании есть.

Чудо Николы или как изборяне башню во Псков отправляли

Николу у нас особо чтут, и есть за что. Немыслимое событие он нам представил.

Осадил враг Изборск, а князя-то нашего на месте нет. Защитить некому. Хотели помощь у Пскова просить, да как? Обложили город по четырем сторонам.

Пришлось за подмогой башню отсылать. Никола ее по молитвам изборян во Псков по небу переставил. Да не одну, а со звонарем вместе. Звонарь в сполошный колокол всю дорогу гремел, рать в Изборск требовал.

Прислали псковичи войско, отбыли беду. А башня наша так во Пскове и осталась. Ее еще Гремячей называют по тому случаю.

А станут тебе сплетничать про княжну какую, что в Гремячьей башне запрятана — не верь. То уже псковичи насочиняли от удивления. Будто башню эту лютая мачеха строила, чтобы запрятать в темнице нелюбимую падчерицу. Будто поныне несчастная красавица в башне закована в золотом гробе, и сатаны ее сторожат.

Только наша эта башня. Наша, как есть. Ее еще сам Селога на горе, какая справа, укреплял для удержу. На Киев она смотрела.

Из Киева в Изборск помощь бывало что прибегала. Ведь печорские пещеры, слыш-ко, с киевскими сходятся.

Раньше из Киева монахи завсегда к нам перемещались: от Немца пособить, и так — за живой водою.