Развитие сети городов Сибири в конце XIX — начале XX в.

Публикация подготовлена при поддержке РГНФ (грант N01–01–00067а)

Вопросы народонаселения Сибири относятся к актуальным не только в исторической, но и в географической, демографической, социологической и других науках. Постоянно к ним обращались и обращаются сибиреведы, отметим труды Л.М. Горюшкина, Е.И. Соловьевой, В.В. Воробьева, В.И. Пронина, В.А. Зверева, Н.М. Дмитриенко и др.

Данные об общей динамике и соотношении сельского и городского населения региона хорошо известны и не раз приводились

189

во многих обобщающих и специальных работах. Можно констатировать, что лучше исследовано сельское и слабее городское население, что вполне объяснимо, учитывая аграрный характер экономики региона и преобладание сельского населения в его составе. К числу интересных, как нам представляется, относится вопрос о развитии сети городов Сибири в конце XIX — начале XX в., т.е. с 90-х гг. XIX в. — времени строительства Сибирской ж.д.

На протяжении второй половины XIX в. в регионе не было учреждено ни одного нового города и доля городского населения практически не росла, составляя в 1863 г. 7%, в 1897 г. — 7,3%, а в Тобольской и Томской губ. она даже снизилась, соответственно с 7,5 до 6,1% и с 7,0 до 6,6%. [1, c. 55]. Абсолютные показатели численности городского населения в то же время, разумеется, росли. Но сельское население росло быстрее городского.

Дальнейшее хозяйственное освоение региона было невозможно без роста старых и появления новых городов. Они были необходимы не только как центры промышленности и опорные пункты транспортного освоения, но и крайне важны для самого сельского населения. Большие аграрные районы, иногда достаточно богатые, были слабо связаны с рынком. Города были необходимы как центры скупки зерна, прочей с.-х. продукции, центры продажи с.-х. техники, опорные пункты организации переселенческого движения.

В начале XX в. (до 1917 г. включительно) статус города в Сибири получили 9 населенных пунктов — Новониколаевск, Бодайбо, Боготол, Тайга, Татарск, Славгород, Камень, Барабинск, Черемхово. Хотя в литературе начиная с дореволюционных изданий обращалось внимание на то, что Сибирская ж.д. повлияла на рост старых и возникновение новых городов, но даже в энциклопедиях даются противоречивые сведения о времени возникновения ряда городов и получении ими статуса города. Это, например, относится к Бодайбо, Тайге, Татарску, Славгороду и др. [2, c. 705–706; 3]. Конечно, разнобой в датах отчасти объясняется тем, что некоторые населенные пункты неоднократно меняли свой статус, т.е. из городов превращались в промышленные поселки и села и вновь становились городами.

Весьма противоречивы данные о численности населения ж.д. станций, промышленных поселков, новых городов, так как его учет

190

был поставлен весьма слабо. Да и само население в подобных пунктах было очень подвижно.

Строительство, а затем эксплуатация Сибирской ж.д., как известно, привели к появлению новых станционных пунктов. Старые города и отдельные села вдоль магистрали также получили новый импульс в своем развитии. Наиболее успешно развивались те центры, которые были многофункциональны, т.е. в них развивался не только транспорт, но и промышленность, торговля. Самый яркий пример, конечно, Новониколаевск, который формировался как многофункциональный центр и стремительно вошел в число крупных городов Сибири. По нашим подсчетам, как минимум 18 населенных пунктов вдоль Сибирской ж.д. со временем стали городами. Помимо Новониколаевска в дореволюционный период стали городами Боготол, Тайга, Татарск, Барабинск, Черемхово. Но многие ж.д. станции городами стали уже в советское время. Правда, в крупные города они не превратились, оставшись в группе малых городов (Макушино, Иланский, Тулун, Усолье-Сибирское и др.). Импульс будущим городам Заводоуковску и Называевску дала Омск-Тюменская ж.д., Чесноковке (ныне — Новоалтайск), Рубцовску, Черепаново — Алтайская ж.д., Славгороду — Кулундинская ж.д. и т.д.

Возникновение и рост Анжеро-Судженска, Кемерова (ранее Щегловск), Ленинск-Кузнецкого, Черемхово связаны с угольной отраслью, а Бодайбо — с золотопромышленностью. Для ряда населенных пунктов градообразующую роль сыграла и обрабатывающая промышленность — мукомольные, лесопильные, кирпичные и другие предприятия (Новониколаевск, Татарск, Усолье-Сибирское, Черемхово и т.д.). Торговая функция была также значима для формирования новых центров. В Западной Сибири — это прежде всего скупка зерна, сливочного масла и других с.-х. продуктов, продажа с.-х. техники и оборудования для маслозаводов, в Восточной Сибири — торговля лесом.

В некоторых случаях города формировались в центре аграрных районов, а в качестве будущего города выступало какое-либо село, расположенное более удобно в транспортном отношении по сравнению с десятками прочих сельских пунктов. Так, на Алтае крупные торговые центры в начале XX в. сформировались в селах Камень, Славгород, Усть-Чарышская Пристань. Камень и Усть- Чарышская были большими пристанями на Оби, а Славгород — ко-

191

нечной станцией Кулундинской ж.д. В этих центрах в значительных масштабах скупалось зерно, но одновременно развивались и другие виды торговли, открывались промышленные заведения — мукомольные, лесопильные, кирпичные, кожевенные, пивоваренные и др., в Камне и Усть-Чарышской Пристани были открыты отделения петербургских банков. Славгород был преобразован в город в 1914 г., Камень — в 1915 г. Усть-Чарышскую Пристань также планировалось преобразовать в город Александровск (в память об императоре Александре III), но это преобразование так и не произошло [4, c. 94].

Борьба каждого населенного пункта за изменение статуса, т.е. получение прав города, нередко растягивалось на годы и не всегда было результативной. Об упорной борьбе населения Новониколаевска за получение статуса города и наделение его землей написано достаточно. Также боролись за получение статуса города жители Камня, Змеиногорска, Усть-Чарышской Пристани, Тайги, Усолья- Сибирского и прочих населенных пунктов, не все из которых стали городами. При этом инициатива чаще всего шла снизу, от самих жителей, особенно, как правило, активность в данном вопросе проявляли купцы и предприниматели из других сословий.

Как известно, в дореволюционной России не было законодательно оформленного критерия статуса города. В частности, в отличие от большинства европейских стран, не играла значения численность населения. Нередко внегородские торгово-промышленные центры превосходили по числу жителей и экономическому развитию официальные города и одновременно многие официальные города не отвечали критериям города. На это обращали внимание В.И. Ленин, П.Г. Рындзюнский, Я.Е. Водарский и другие исследователи. В Сибири картина была аналогичной. По данным переписи 1897 г., из 43 городов в 14 население не превышало 2 тыс. чел. В то же время имелось 155 населенных пунктов с населением свыше 2 тыс. жителей в каждом, в их числе: Новониколаевск — 8,5; Зыряновск — 5,7; Тулун — 4,7; Боготол — 4,1 тыс. чел. и т.д. [5, c. 7–8, 100–103]. К моменту преобразования в города такие крупные поселки и села имели, как правило, значительное число жителей, больше чем отдельные старые города. В год изменения статуса Боготол имел 7 тыс. чел. (1911 г.), Татарск — 9 тыс. (1911 г.), Славгород — 10 тыс. (914 г.), Камень — 23 тыс. (1915 г.) и т.д. [6, c. 116–122].

192

События 1917 г. и гражданской войны, разумеется, замедлили рост городов, многие в тот период потеряли значительную часть населения. Некоторые старые города в советский период теряли городской статус, другие, напротив, приобретали. (Вторая группа была более многочисленна). Но решающее значение все же имели объективные закономерности. Формирование сети городов было неразрывно связано с транспортной сетью и развитием промышленности, а во многих случаях и с административным делением.

Примечания

1. Пронин В.И. Население Сибири за 50 лет (1863–1913 гг.) // История СССР. 1981. N 4.

2. Сибирская советская энциклопедия. Сиб. краевое изд-во. Б.м., б.г. Т. 1.

3. Города России: Энциклопедия. М., 1994.

4. Нижнее Причарышье: Очерки истории и культуры. Барнаул; Усть-Пристань, 1999.

5. Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. Города и поселения в уездах, имеющие 2000 и более жителей. СПб., 1905.

6. Краев Ф.М. География Томской губернии. Томск, 1916.

Н.П. Паршукова

Н.М. Ядринцев и Г.Н. Потанин о городах Сибири

Социально-экономические, политические, культурные аспекты истории сибирских городов в XVIII–XIX вв. не только глубоко и детально исследованы на страницах многочисленных научных, научно-популярных и краеведческих изданий, но и явились предметом историографического осмысления [1]. В этом обширном пространстве мнений и суждений, многие из которых и сегодня дискуссионны, заметное место занимает публицистическое наследство идеологов сибирского областничества Н.М. Ядринцева и Г.Н. Потанина, неоднократно привлекавшее внимание историков, активно использовавших материалы о социально-экономическом развитии сибирских городов и, прежде всего, статью Г.Н. Потанина «Города Сибири» [2], хотя интересные, яркие зарисовки внешнего облика городов и городского быта, социальный анализ содержатся во многих газетных и журнальных заметках и письмах областников.

В период демократического подъема 60-х гг. XIX в. образованные выходцы из Сибири активно включились в поиск всегда злободневных для русской интеллигенции вопросов о том, кто виноват и что делать. Правительственная политика превратила Сибирь в колонию, место каторги и ссылки, штрафную окраину империи, обрекая ее тем самым на ужасающую экономическую и культурную отсталость. Суровая природа и климат, малонаселенность огромной территории за Уралом, удаленность от центра страны лишь усугубляли бедственное положение. Задачи преобразования и поступательного развития Сибири, с точки зрения областников, могли быть решены лишь усилиями местного образованного общества, и важнейшей задачей, стоящей перед патриотами края, было всяческое и всемерное содействие образованию и просвещению в Сибири.

В работах областников нет определения интеллигенции, хотя сам термин встречается очень часто, но из контекста совершенно ясно, что под интеллигенцией понимался весь культурный слой общества, т.е. вся его наиболее образованная и мыслящая часть, состоящая из различных социальных слоев населения. Города Сибири, о которых писали Н.М. Ядринцев, Г.Н. Потанин и о которых они знали не понаслышке, рассматривались ими прежде всего как источник формирования и как среда обитания интеллигенции: «Города в Сибири — это точки на общественном теле Сибири, которыми она воспринимает лучи света, идущие с Запада: В Сибири, вследствие отсутствия земских учреждений, деревня живет без интеллигенции. Поэтому вся умственная и культурная жизнь в Сибири ограничивается городами, в деревнях же сплошная умственная пустыня» [3].

147

Именно с городами, общественными и культурными центрами, связывали и Ядринцев, и Потанин в будущем развитие наук, литературы, искусства, складывание общественного мнения. Настоящее же сибирских городов виделось им в более, чем мрачном свете: «Что наперед всего бросается в глаза человеку, вновь приехавшему в Сибирь? :Его прежде всего поражает отсутствие общества в Сибири; он видит перед собой население, живущее разрозненными интересами: Не встретит он здесь ни кружков, объединяющих интересами ума и чувства:, ни отдельных личностей, проникнутых любовью к краю: Общественные предприятия совершаются здесь только на бюрократической инициативе; местное общество, участвуя в них взносами, не участвует нимало нравственно. Словом, nm встретит здесь хилое, безжизненное, скучное общество» [4]. Главная причина столь плачевного состояния общественной и культурной городской жизни заключалась, по мнению Г.Н. Потанина, которое разделялось всеми областниками, в том, что интеллигенция была не только до крайности малочисленной, но и «заезжей»: «Это последствия тех ненормальных условий, в которые поставлен вопрос о сибирской интеллигенции: Сибирь крайне скудно снабжена учебными заведениями высшего разряда, а потому снабжается интеллигентскими силами из европейской России» [5].

Значительная часть этой интеллигенции состояла из русских чиновников, стремящихся, как правило, более всего к личной наживе, менее всего — к процветанию Сибири. Демократы-публицисты оставили подробную и яркую характеристику чиновничества, обратив внимание на процветавшие в их среде взяточничество, казнокрадство, беззаконие. Примечательна в этом отношении опубликованная А.И. Герценом в «Колоколе» корреспонденция Г.Н. Потанина «К характеристике Сибири», метко и зло охарактеризовавшая высшее административное звено в Сибири — власть генерал-губернаторов, подчеркнув их полный произвол и бесконтрольность [6]. Не менее убийственные характеристики нравственного и культурного уровня алтайских горных инженеров, живших в неслыханной в Сибири роскоши, содержались во многих статьях и письмах Потанина: «Инженеры имели и благородные увлечения; кто-нибудь собирал коллекции аквамаринов, другой увлекался конным спортом и рисовал портреты с конских перлов; третий набивал руку в архитектурном вкусе и т.д. В 60-х годах уже можно было встретить в гостиных Барнаула сочинения Герцена, но влияние Герцена на мозги барнаульских инженеров было так же поверхностно, как влияние Вольтера на придворных Екатерины II» [7].

Вместе с тем, резко обличая чиновничий произвол, Г.Н. Потанин сделал исключение для Иркутска: «Нигде местное богатое купечество не подвергалось такому сильному воздействию чиновничьей среды, как в столице Сибири; эти чиновники иногда с университетским образованием, наезжавшие из европейской России, поднимали в местном обществе не только запросы внешней культуры, но и приучали его интересоваться и русской литературой и вопросами общественной и государственной жизни» [8]. Иркутск занимал особое ме-

148

сто в жизни Потанина, он всегда выделял его из других сибирских городов, подчеркивал, что этот город не случайно называли сибирскими «Афинами». Заслуга в этом принадлежала не только образованным чиновникам; Иркутску здесь «повезло», но и, пожалуй, еще в большей степени политическим ссыльным — декабристам, петрашевцам, польским повстанцам. Областники неоднократно подчеркивали просветительскую деятельность ссыльных: «Многие сибирские города испытали на себе благотворное влияние интеллигентных ссыльных:» [9] Но их усилий было явно недостаточно для того, чтобы разбудить дремлющие умственные силы края. Понятно, таким образом, горячее стремление областников и их неустанная многолетняя практическая деятельность, направленная на открытие в Сибири университета, создание сибирской печати и развитие литературы, все, что обеспечило бы появление местной интеллигенции, просвещенной и патриотически настроенной: «Переворот умов (в Сибири) и пополнение пустоты в (сибирских) головах — вот роль, нам предстоящая» [10].

Во многих статьях, заметках, письмах прослеживается живой интерес к событиям в культурной жизни сибирских городов. В «Восточном обозрении», редактором которого был Н.М. Ядринцев, постоянно помещались сведения об открытии публичной библиотеки, музея, народного театра, литературных и музыкальных вечерах в том или ином городе. Г.Н. Потанин подчеркивал активную научную и просветительскую деятельность городских отделений Географического общества, положительно оценивал создание Обществ попечения о начальном образовании в Томске, Барнауле. Ни одно сколько-нибудь значительное культурное событие не оставалось незамеченным. Но с сожалением в частной переписке и Потанин, и Ядринцев отмечают, что «:все же не такое оживление, какого надо было бы» [11], все это — «чудеса личной энергии. Вся страна живет тем, что то там, то здесь завелся хороший человек» [12].

В обширной малонаселенной, бедной интеллигенцией Сибири созидательная энергия каждой образованной личности, независимо от социального происхождения, приобретала особое значение, не случайно в «Городах Сибири» Потанин привел много фактов благотворительной деятельности иркутских купцов, называя фамилии, суммы, пожертвованные на открытие школ, училищ, музеев, стипендии для студентов и курсисток. Сибиряковы, Трапезниковы, Баснины — представители замечательной буржуазии, за которыми было будущее Сибири. Но Потанин далек от идеализации сибирского купечества в целом и резко замечает, что в отличие от Иркутска «томская филантропия имеет мещанский грошовый характер». Столь разное отношение сибирских купцов к нуждам просвещения и благотворительности автор объясняет характером их торговли: иркутское, кяхтинское купечество, торговавшее мехами, золотом, чаем, совершало регулярные поездки в западную часть России, на них более сказывалось цивилизующее столичное влияние, тогда как западносибирские купцы ездили большей частью на Ирбитскую ярмарку, получая го-

149

раздо меньшую прибыль, чем их собратья в Восточной Сибири. Г.Н. Потанин с яркой выразительностью показал, как материальные факторы, в данном случае характер торговых операций, определяли отличительные социально-психологические черты: «Иркутянин негоциант, томич прасол; он ходит в фартуке. Негоциант ищет удовольствий в чтении книг, в беседе с учеными, в путешествии с просветительной целью; выскочка из просолов находит их только в удовольствии своих животных потребностей; первый видит удовольствие в употреблении своих денежных средств на просветительное предприятие; выскочка из прасолов — в сжигании сторублевых бумажек на свечке» [13].

Заметки, статьи, принадлежащие перу идеологов областничества, содержат краткие, но красочные описания внешнего облика сибирских городов, подчеркивающие те или иные способы организации городского пространства, ландшафта, численность и занятия населения, зарисовки различных социальных типов. Но наибольший интерес, на наш взгляд, представляют суждения, передающие саму суть образа жизни того или иного сибирского города, формирующегося под воздействием хозяйственных, политических, культурных факторов на протяжении длительного времени и выраженного в материальных и духовных ценностях его жителей, обычаях и традициях, или, выражаясь современным языком, городской ментальности. Логическим продолжением мысли о самобытности Сибири неизбежна должна была стать мысль о самобытности сибиряков, о самобытных чертах их жизни. «Сибиряк более спиритуалист, чем сенсуалист, в сибирской жизни нет сентиментальности, она груба и утилитарна.

Сибиряки носят на себе печать сухости, сдержанности, скрытности чувств, они как бы стыдятся показаться чувствительными. То, что другие не стесняются выражать открыто, они таят; таково их чувство даже к родине, обнаруживать которое они считают предосудительным. Сибиряк предпочитает казаться сухим, практичным, насмешливым, но не простодушным, увлекающимся и открытым. Сибирский ум склонен всего к критике, сатире, чем к лирике и поэзии. Чувство его запрятано, покрыто какой-то корой, которую надо пробить и растопить.

Словом, натура сибиряка — совершенно иное. Ее нельзя сравнивать с пылкой, одаренной воображением, страстью других племен и народностей. Великорусские свойства под влиянием исторических и социальных условий выражались здесь своеобразно. Особая впечатлительность, особая нервная система, привычка сдерживать душевные настроения обусловливает и степень восприимчивости и увлечения» [14].

«Физиономии» же сибирских городов различны и зачастую нелицеприятны: «Обозрение клубов по городам дает мне мысль предложить Вам охарактеризовать вообще наши сибирские города: Омск — с его нищими детьми в солдат[ских] тятькиных шинелях с болтающ[имися] рукавами, с военн[ыми] вестовыми на крыльцах в июньские полдни, с магазинами, наполненными лен-

150

тами, эполетами и другой мишурой, город с его барабанным боем и парадами, по поводу которого еще Паллас сказал, что Марс не покровительствует музам; Томск — с гуртовыми лавками кож, железа, с преобладанием цилиндра над каской, оттесненной на второй план, с гостиницами под суздальскими названиями: «Золотой якорь», «Венецианская ночь» и пр.; Барнаул, находящийся в постоян[ном] сношении с Петербургом, [а потому] с гаванск[ими] сигарами, с фортепьяно Вирта или теперь другого [музыкального] корифея, с последними произведениями немецкой крити[ческой] литерат[уры] на столах, с кабинетами аматеров архитектуры, коневодства, аквамаринов, с меценатством искусству и проезжим виртуозам, с изысканным обедом и последн[ей] парижской модой, город, в котором уже во времена Палласа разводили артишоки и варили пиво на пивн[ом] заводе, тогда как в остальной Сибири мужики не умели сеять даже лен:» [15]

При всей внутренней разнородности каждый сибирский город с точки зрения областников представлял собой социокультурное целое. Ментальность сибирского города и различных групп его населения — бесспорная культурологическая реальность, отмеченная Г.Н. Потаниным.

Публицистика, эпистолярное наследие Г.Н. Потанина, Н.М. Ядринцева содержат информативные и глубокие рассуждения о роли и месте городов в общественной и культурной жизни Сибири, их общих и отличительных, в сравнении с Европейской Россией, чертах. Многие оценки полемически заострены и не бесспорны, что объясняется искренней заинтересованностью в прогрессивных преобразованиях, способных ликвидировать социально-экономическую, культурную отсталость. Анализ городской темы в творчестве областников показывает широкий демократизм их воззрений. Актуальность борьбы за пробуждение местных умственных сил от вековой спячки, развитие местной литературы, печати, высшего образования и т.д. — подобные преобразования отстаивали не только сибирские патриоты, но и общественные деятели европейских провинций России.