Чую радуницу Божью

Чую радуницу божью —

Не напрасно я живу,

Поклоняюсь придорожью,

Припадаю на траву.

Между сосен, между ёлок,

Меж берёз кудрявых бус,

Под венком, в кольце иголок,

Мне мерещится Исус.

Он зовёт меня в дубровы,

Как во царствие небес,

И горит в парче лиловой

Облаками крытый лес.

Голубиный пух от бога,

Словно огненный язык,

Завладел моей дорогой,

Заглушил мой слабый крик.

Льётся пламя в бездну зренья,

В сердце радость детских снов,

Я поверил от рожденья

В богородицын покров.

1914

Николай Клюев

Льнянокудрых тучек бег -

Перед ведреным закатом.

Детским телом пахнет снег,

Затенённый пнем горбатым.

Луч - крестильный образок -

На валежину повешен,

И ребячий голосок

За кустами безутешен.

Под березой зыбки скрип,

Ельник в маревных пелёнках...

Кто родился иль погиб

В льнянокудрых сутемёнках?

И кому, склонясь, козу

Строит зорька-повитуха?..

«Поспрошай куму-лозу», -

Шепчет пихта, как старуха.

И лоза, рядясь в кудель,

Тайну светлую открыла:

«На заранке я апрель

В снежной лужице крестила».

1916

Уже хоронится от слежки

Прыскучий заяц... Синь и стыть,

И нечем голые колешки

Березке в изморозь прикрыть.

Лесных прогалин скатеретка

В черничных пятнах, на реке

Горбуньей-девушкою лодка

Грустит и старится в тоске.

Осина смотрит староверкой,

Как четки, листья обронив,

Забыв хомут, пасется Серко

На глади сонных, сжатых нив.

В лесной избе покой часовни -

Труда и светлой скорби след...

Как Ной ковчег, готовит дровни

К веселым заморозкам дед.

И ввечеру, под дождик сыпкий,

Знать, заплутав в пустом бору,

Зайчонок-луч, прокравшись к зыбке,

Заводит с первенцем игру.

1915

Болесть да засуха, На скотину мор. Горбясь, шьет старуха Мертвецу убор. Холст ледащ на ощупь, Слепы нить, игла... Как медвежья поступь, Темень тяжела. С печи смотрят годы С карлицей-судьбой. Водят хороводы Тучи над избой. Мертвый дух несносен, Маета и чад. Помелища сосен В небеса стучат. Глухо божье ухо, Свод надземный толст. Шьет, кляня, старуха Поминальный холст.

1915

Хорошо ввечеру при лампадке

Погрустить и поплакать втишок,

Из резной низколобой укладки

Недовязанный вынуть чулок.

Ненаедою-гостем за кружкой

Усадить на лежанку кота

И следить, как лучи над опушкой

Догорают виденьем креста,

Как бредет позад дремлющих гумен,

Оступаясь, лохмотница-мгла...

Всё по-старому: дед, как игумен,

Спит лохань и притихла метла.

Лишь чулок - как на отмели верши,

И с котом раздружился клубок.

Есть примета: где милый умерший,

Там пустует кольцо иль чулок,

Там божничные сумерки строже,

Дед безмолвен, провидя судьбу,

Глубже взор и морщины... О, Боже -

Завтра год, как родная в гробу!

1915

Зима изгрызла бок у стога,

Вспорола скирды, но вдомек

Буренке пегая дорога

И грай нахохленных сорок.

Сороки хохлятся — к капели,

Дорога пега — быть теплу.

Как лещ наживку, ловят ели

Луча янтарную иглу.

И луч бежит в переполохе,

Ныряет в хвои, в зыбь ветвей...

По вечерам коровьи вздохи

Снотворней бабкиных речей:

«К весне пошло, на речке глыбко,

Буренка чует водополь...»

Изба дремлива, словно зыбка,

Где смолкли горести и боль.

Лишь в поставце, как скряга злато,

Теленье числя и удой,

Подойник с кринкою щербатой

Тревожат сумрак избяной.

1916

Петр Орешин

С обозом

Загуляли над лесом снега,

Задымила деревня морозом,

И несет снеговая пурга,

Заметая следы, за обозом.

Поседел вороной меренок,

Растрепалась кудлатая грива.

Снежный путь бесконечно далек,

А в душе и темно и тоскливо.

Без нужды опояшешь ремнем

Меренку дуговатые ноги.

По колено в снегу, и кругом

Не видать ни пути, ни дороги.

До зари хорошо бы домой.

На столе разварная картошка.

— Нно, воронушка, трогай, родной,

Занесет нас с тобой заворошка!

В поле вихрится ветер-зимач,

За бураном — вечерние зори.

Санный скрип — недоплаканный плач,

Дальний путь — безысходное горе.

1914