Ссср в 1929-1941 гг.
С конца 1920-х гг. в Советском Союзе стали осуществляться полномасштабные радикальные социально-экономические преобразования, традиционно определяемые как индустриализация страны и коллективизация сельского хозяйства.
Эти преобразования позволили в краткие сроки (менее чем за 10 лет) совершить мощный экономический рывок, в основе которого лежало создание тысяч новых промышленных предприятий, основанных на наиболее передовой для этого времени технической базе: в первую очередь, в отраслях тяжёлой (чёрная и цветная металлургия, нефтехимия, производство разнообразного промышленного оборудования) и военной промышленности.
В результате к концу 1930-х гг. СССР по общим объёмам промышленного производства вышел на второе место в мире после США (правда, следует учесть, что в 1929-1933 гг. западные страны пережили крупнейший в их истории экономический кризис, сопровождавшийся резким падением производства, перешедший затем в длительную депрессию).
По своему характеру эти преобразования и их результаты могут рассматриваться как осуществление в Советском Союзе форсированной модернизации, преемственной по её объективной общеисторической направленности (переход от аграрного к индустриальному обществу) по отношению к дореволюционной модернизации, но осуществлённой иными методами.
Важной стороной модернизации 1930-х гг. стали социальные сдвиги в обществе. Поскольку в ходе преобразований - прежде всего посредством коллективизации - в стране была практически полностью ликвидирована частная собственность и абсолютно доминирующие позиции заняла государственная собственность, то в социальном отношении была достигнута своего рода однородность населения. Социальный статус стал определяться местом, занимаемым в производстве: рабочий, колхозник, служащий.
Промышленный рывок резко ускорил урбанизацию страны - другой важный показатель модернизации: к началу 1940-х гг. в городах проживало уже более трети всего населения Советского Союза.
Произошли качественные перемены и в общественном строе, явившиеся логическим продолжением тех тенденций общественного переустройства, которые реализовывались большевистской партией с первых месяцев её нахождения у власти.
В стране в результате всего комплекса социально-экономических, политических, идеологических и культурных изменений окончательно оформилась своеобразная общественная система, системообразующим стержнем которой явилось подчинение государству, регулирование государством всех сфер общественной жизни: от экономической до семейной.
Государство, вся управленческая структура которого заполнялась только членами большевистской партии, обязанными беспрекословно выполнять все решения, принятые их руководством, приобрело форму монопольной диктатуры большевистской партии, внутри которой, в свою очередь, вся полнота власти сосредоточилась в руках одного руководителя, одного вождя в лице генерального секретаря ЦК И. В. Сталина.
Таким образом, на индустриальной экономико-технологической основе, созданной в процессе форсированной модернизации, в СССР сформировалось общество, качественно отличное по своим формам от современных ему индустриальных обществ Запада. Но оно также отличалось и от проекта социалистического общества, разработанного в марксистском учении, хотя последнее и продолжало официально оставаться важнейшим теоретическим основанием всей партийной доктрины большевизма.
Подобные отличия явились естественным последствием пути строительства социализма, который был избран победившей во внутрипартийной борьбе 1920-х гг. группой большевистского руководства, объединившейся вокруг Сталина, - пути создания самой современной промышленной базы как индустриальной основы социализма посредством кратковременного «большого скачка» за счёт монополизации в руках государства всех материальных и людских ресурсов.
Ключевым элементом реализации такого «большого скачка» должно было стать и стало уничтожение индивидуальных крестьянских хозяйств, а вместе с ними и крестьянства как социального класса, - массовая и максимально сжатая во времени коллективизация.
Непосредственным толчком для её подготовки и начала оказался «кризис хлебозаготовок» первых месяцев 1928 г. По инициативе Сталина в ход для преодоления кризиса были пущены нерыночные, административно-силовые средства. К крестьянам, не желающим продавать зерно и другую продукцию по невыгодным им, но выгодным государству, ценам, были применены статьи Уголовного кодекса за спекуляцию. По сути, эти меры подрывали основу нэповских отношений с крестьянством, заложенную продналогом.
Такими методами государству удалось извлечь из деревни продукцию, значительная часть которой была отправлена на экспорт для финансирования закупок новейшего промышленного оборудования в Германии, США и других западных странах.
Но, как показали последующие хлебозаготовительные кампании 1928-1929 гг., ответом на репрессии государства стало пассивное, но эффективное сопротивление крестьянства, в особенности, его зажиточной части, являвшейся главным поставщиком товарной продукции государству. Происходили, с одной стороны, сокращение крестьянами своих посевов, сворачивание других видов хозяйственной деятельности, ограничение производимой продукции уровнем только личных потребностей семьи, с другой стороны, распродажа хозяйств и имущества, часто по сильно заниженным ценам, с последующим переездом в город или вербовкой на промышленные стройки.
К осени 1929 г. руководству страны стало ясно, что падение уровня сельскохозяйственного производства вряд ли позволит получить из деревни ресурсы, способные, во-первых, обеспечить продовольствием армию, рабочих на новых промышленных стройках и городское население в целом, во-вторых, выполнить экспортные планы, рассчитанные под уже принятый весной 1929 г. и начавший выполняться первый пятилетний план - план форсированной индустриализации.
Значит, только ликвидировав свою зависимость от крестьянства, взяв полностью под контроль ресурсы сельского хозяйства, власть могла теперь сколько-нибудь определённо рассчитывать на успех её курса. Но это означало отказ от НЭПа, смешанной государственно-рыночной экономики в целом и, самое главное, разрыв прежних отношений с крестьянством, что могло, как и в годы гражданской войны, вызвать вооружённое сопротивление деревни.
В этой ситуации в партийных верхах вновь проявились разногласия. Влиятельные партийные лидеры, до сих пор поддерживавшие Сталина в его борьбе против прежних оппозиций прежде всего Н. И. Бухарин и А. И. Рыков (возглавлявший после Ленина правительство - СНК СССР), выступили против форсирования индустриализация и радикального наступления на крестьянство, предлагая попытаться ещё раз использовать экономические, а не силовые методы извлечения продукции из деревни.
Однако после закулисной борьбы в ноябре 1929 г. взгляды оппонентов Сталина были осуждены как «правый уклон» (то есть направленный на уступки буржуазным элементам в стране), они лишились своих постов в партийно-государственной иерархии. Поражение последних сторонников продолжения НЭПа окончательно развязало руки Сталину и его окружению в осуществлении коллективизации и форсированной индустриализации.
Сигнал к решительному наступлению на деревню был дан Сталиным в статье «Год великого перелома», опубликованной 7 ноября 1929 г. к 12-й годовщине Октября. Сталин заявил о том, что произошёл коренной перелом в развитии земледелия, а именно поворот основной части крестьянства (т.н. «середняков») от индивидуального к коллективному хозяйству (колхозам). В самом конце года он поставил новую задачу, означавшую коренной поворот в крестьянской политике, - перейти к политике сплошной коллективизации и ликвидации кулачества (зажиточной части крестьянства) как класса.
5 января 1930 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О темпах коллективизации». Оно предусматривало завершение коллективизации в основных зерновых районах (Северный Кавказ, Средняя и Нижняя Волга) к осени 1930 г. или в крайнем случае к весне 1931 г. В остальных зерновых районах предполагалось завершить коллективизацию осенью 1931 г. - весной 1932 г.
Основным методом коллективизации стало насилие. Развернулось т.н. «раскулачивание», то есть конфискация всего имущества у наиболее зажиточной части деревни с последующим выселением вместе с семьями, как правило, в отдалённые районы Урала, Сибири, Казахстана. За 1930-1931 гг. раскулачиванию подверглось около 400 тыс. хозяйств и было выслано около 2 млн чел. Высылка сопровождалась многочисленными жертвами, поскольку людей перевозили в места, совершенно неприспособленные для жилья, к тому же пик кампании был зимой 1929-1930 гг.
Репрессиям подвергались не только кулаки, но и так называемые «подкулачники», в разряд которых мог попасть любой крестьянин, выразивший недовольство или просто сомнение в полезности колхозов.
Такие действия встретили сопротивление деревни. Помимо активных действий (вооружённые выступления) широко применялись пассивные методы: уничтожение имущества перед вступлением в колхоз (наибольший размах принял массовый забой скота, особенно крупного рогатого), саботаж работ в колхозах. Власти широко использовали для подавления крестьянского недовольства вооружённые отряды, в отдельных случаях даже армейские части.
Такими методами к весне 1930 г. удалось увеличить численность колхозов до 58% всех крестьянских хозяйств. Однако одновременно деревня была поставлена на грань восстания. К тому же большинство созданных колхозов были маломощными, почти не имели современной техники и инвентаря, у людей отсутствовали навыки ведения хозяйства в новых размерах. Во многих колхозах обобществлялось всё имущество, вплоть до одежды и посуды, что полностью лишало крестьянство стимулов к труду. Значительная часть ресурсов сельского хозяйства была уничтожена или приведена в негодность.
Опасаясь, что в условиях наступающей весны будет сорвана посевная кампания, а летом начнутся массовые вооружённые выступления крестьянства, Сталин и партийное руководство пошли на тактический манёвр.
1 марта был поспешно принят «Примерный Устав сельскохозяйственной артели», который оговорил размеры обобществления и формы организации работы в колхозах. 2 марта Сталин опубликовал статью «Головокружение от успехов», в которой признал наличие «перегибов» в колхозном строительстве, но всю вину за них переложил на местных руководителей, нарушавших указания, идущие из центра.
Реальным ответом на все эти шаги власти стал массовый уход крестьян из колхозов: доля коллективизированных хозяйств к середине лета составила немногим более 21%.
Однако осенью численность колхозов опять стала расти. Это было связано как с политикой властей, начавших новый нажим на деревню, так и безысходностью положения крестьян, уничтоживших перед вступлением в колхоз своё имущество. Теперь перед лицом неминуемого голода зимой они вступали в колхозы, надеясь таким путём обеспечить своё выживание.
К осени 1931 г. уровень коллективизации по стране составил 61% всех крестьянских хозяйств, что было расценено властью как победа курса на коллективизацию.
Но крестьянское сопротивление не было сломлено до конца. Во вновь организованных колхозах часты были такие явления, как различные формы уничтожения колхозного имущества или его хищения, избиения и убийства колхозных активистов. Чрезвычайно низкой оставалась трудовая дисциплина и качество выполнения сельскохозяйственных работ, что тоже было своеобразной формой крестьянского протеста. Это наряду с плохой организацией работ, слабой технической базой и часто примитивной агрокультурой вело к низкой производительности колхозов, что срывало планы государственных заготовок и экспорта сельскохозяйственной продукции.
Для окончательного подавления крестьянского сопротивления власть пошла на крайние меры. 7 августа 1932 г. был принят закон об охране социалистической собственности, предусматривавший за хищение колхозной собственности высшую меру наказания - расстрел. За полгода действия закона было осуждено более 103 тыс. чел., в том числе к смертной казни приговорено около 6,5 тыс. чел.
Такими жёсткими методами удалось обеспечить снабжение населения городов (с 1929 г. проводившееся по карточной системе) и выполнение экспортных планов. Однако одновременно их последствием стал небывалый голод, охвативший практически все зерновые районы страны, но особенно Украину, Северный Кавказ, Казахстан. Голод был вызван не природными катаклизмами (наоборот, природные условия в 1932-1933 гг. выдались благоприятными), а политикой властей, частичной целью которой было подавление посредством голода крестьянского сопротивления. Жертвами непосредственно голода и сопутствующих ему болезней в масштабах всей страны стало не менее 5 млн чел.
Власть достигла своей главной цели: ликвидация частного крестьянского хозяйства и создание колхозов позволили государству взять под свой полный контроль производство и распределение сельскохозяйственной продукции. Тем самым была ликвидирована зависимость власти от крестьянства, что повысило степень управляемости общества в целом.
Однако, во-первых, оказались несоизмеримо велики не только человеческие, но и производственные потери: уровень сельскохозяйственного производства в стране лишь к концу 1930-х гг. достиг уровня 1928 г. (и это при резко увеличившейся численности городского населения).
Во-вторых, произошло общее падение трудовой этики крестьянства, были утрачены многие навыки ведения сельскохозяйственного производства.
В-третьих, колхозное производство оказалось малопроизводительным, как в силу слабой его материально-технической базы, так и того, что система организации труда была основана на принуждении и не содержала существенных материальных стимулов. За свой труд в колхозе крестьяне должны были получать натуральные выплаты по т.н. «трудодням», однако часто после выполнения обязательных госпоставок для выдачи на трудодни ничего не оставалось.
Поэтому, чтобы обеспечить колхозникам возможность физически выживать, им было разрешено иметь личные подсобные хозяйства (размеры и характер которых были определены новым Примерным уставом 1935 года), работать на которых они, однако, могли, лишь выполнив колхозные работы.
Колхозную систему часто называли «вторым крепостным правом». Она даже предусматривала своеобразную форму прикрепления людей к земле. С конца 1932 г. в стране была введена паспортная система, однако жителям деревни паспорта не выдавались. Поэтому они практически лишались права самостоятельно покинуть деревню и перебраться в город.
В конечном итоге коллективизация позволила решить тактические задачи: подвела базу под форсированную индустриализацию, содействовала укреплению партийной диктатуры. Однако в стратегическом плане, по сути, ликвидировав крестьянство как особый исторически сложившийся социальный слой, она закрепила отсталость сельского хозяйства, сделав его на все последующие годы Советской власти наиболее слабым звеном экономики.
Столь же форсированный, осуществляемый с большой долей государственного насилия характер, подобно коллективизации, приняла и индустриализация СССР.
В основном она была осуществлена в рамках реализации двух пятилетних планов: 1928-1932 и 1933-1937 гг., разработанных, согласно решениям партийного руководства, Государственной плановой комиссией СССР (Госпланом).
Первый из них предусматривал два варианта: отправной (минимальный), который разрабатывавшие его экономисты считали реальным, и оптимальный. Отправной вариант предусматривал рост промышленного производства за пятилетие более чем на 100%. Задания второго варианта были выше первого в среднем ещё на 20%.
СНК настоял на оптимальном варианте плана, где ежегодный прирост промышленного производства должен был превышать 20% и составить 136% за пять лет, при этом тяжёлая промышленность (особенно машиностроение) должна была расти более быстро, чем лёгкая. Ставка делалась на строительство новых предприятий (более 1200). К концу пятилетки удельный рост социалистического (то есть государственного) сектора в промышленности должен был подняться с 80 до 92%, а в сельском хозяйстве - с 2 до 15%.
Однако в начале 1930 г. этот план по инициативе Сталина был пересмотрен в сторону его увеличения по основным показателям почти в два раза, и далее, вплоть до середины 1932 г., происходило непрерывное увеличение цифровых показателей промышленного развития, продиктованное не какими-либо научными расчётами, а исключительно волевыми решениями партийных лидеров.
Принятие нереальных заданий вело к колоссальному распылению достаточно ограниченных ресурсов. Одновременное строительство более 1500 новых промышленных предприятий, переоборудование старых не давали быстрой отдачи. Многие объекты пускались в строй с недоделками, часто не соблюдались элементарные технологические требования, что влекло за собой преждевременный выход из строя техники, многочисленные аварии, человеческие жертвы. Чрезвычайно низким было качество производимой продукции. Из-за плохих условий труда и быта на большинстве строек была чудовищная текучесть кадров, не хватало специалистов.
В итоге темпы развития промышленности стали быстро падать. Если в 1928-1929 гг. они составляли (по официальным данным, которые сейчас подвергаются сомнению) почти 24%, то в 1933 г. уже упали до 3%. Сталин в начале 1933 г. заявив о выполнении пятилетки за 4 года и 3 месяца, одновременно отдал распоряжение перестать публиковать какие-либо статистические данные, кроме официальных.
В действительности, практически по всем показателям пятилетний план не был выполнен и за пять лет.
Это вызвало коррекцию второго пятилетнего плана в сторону реальности. Прирост промышленной продукции по этому плану должен был составлять в среднем 16,5% в год, при этом темпы развития лёгкой промышленности должны были опережать тяжёлую промышленность (это являлось косвенным признанием низкого жизненного уровня населения страны). Однако и эти сниженные показатели не были выполнены. Общий уровень выполнения второй пятилетки в действительности составил 70-77% по разным отраслям, а темпы развития тяжёлой промышленности всё равно оказались выше, чем лёгкой.
Первая и вторая пятилетка выявили множество слабых мест в экономике.
Острейшей оставалась проблема финансирования. Для её решения использовались различные средства, в первую очередь, рост экспорта. Кроме зерна и другой сельскохозяйственной продукции активно вывозились древесина, нефтепродукты, пускались в ход даже такие традиционные продукты русского экспорта, как пушнина и лён. Из внутренних источников интенсивно использовались: займы у населения (по большей части полупринудительные), искусственное занижение заработной платы, массированная продажа водки, дополнительная денежная эмиссия, не обеспеченная товарами. Все эти меры позволяли перераспределять в пользу государства и без того не очень высокие доходы населения.
Особое место заняло использование безвозмездного труда заключённых и спецпереселенцев.
Именно к годам первой пятилетки относится создание т.н. системы ГУЛАГа (ГУЛАГ - Главное управление лагерей, 1931 г.), то есть лагерной системы, в которой заключённые были заняты на разного рода тяжёлых работах (строительство каналов и дорог, новых промышленных предприятий, добыча полезных ископаемых, заготовка древесины и т.п.). К январю 1939 г. в лагерях и колониях находилось более 1,7 млн чел., примерно треть среди них составляли лица, осуждённые по политическим мотивам. С учётом спецпереселенцев (в основном из числа высланных в годы коллективизации крестьян), которых было около 900 тыс., общая численность людей, занятых принудительным трудом, составила более 2,5 млн чел.
Особую остроту кадровой проблеме на предприятиях придавала не столько нехватка рабочей силы, сколько её низкая квалификация, неизбежным последствием которой была невысокая производительность труда, зато высокая аварийность на производстве.
Поэтому в годы пятилеток большое внимание было уделено развёртыванию сети начального и среднего профессионального образования (различные формы фабрично-заводских училищ и школ), расширению системы высшего технического образования и вовлечению туда людей с производства
Другим средством повышения производительности труда стало «стахановское движение» (по фамилии шахтёра из Донбасса А. Стаханова, в конце августа 1935 г. в несколько раз превысившего установленные нормы добычи угля). Стахановцами называли рабочих, которые, благодаря собственной находчивости и смекалке, так организовывали свою работу, что им удавалось резко повысить производительность труда. Стахановское движение было попыткой опереться на трудовой энтузиазм, действительно, охвативший часть рабочего класса страны, особенно молодёжи. Однако энтузиазм, плохо подкреплённый материальными стимулами, давал результаты только какое-то время. К тому же в стахановском движении, которое в значительной мере организовывалось сверху, оказалось и немало приписок, дутых цифр.
Подводя итоги индустриализации, следует признать, что в результате двух пятилеток в народном хозяйстве страны произошёл перелом. СССР превратился в промышленную державу, способную обеспечить себя практически всеми видами собственной промышленной продукции, что позволило в конце 1930-х гг. значительно сократить импорт промышленного оборудования и машин.
В строй вступили более 6000 новых промышленных предприятий (к 1940 г. к ним добавились ещё около 3 тыс.), базировавшихся, как правило, на самой передовой для своего времени технике.
Среди них были такие промышленные гиганты как Магнитогорский (крупнейший в тот момент в мире) и Кузнецкий металлургические комбинаты, Сталинградский, Харьковский и Челябинский тракторные заводы, Уральский завод тяжёлого машиностроения, Горьковский автомобильный завод, Днепровская гидроэлектростанция, Ростовский завод сельскохозяйственных машин.
Однако при этом необходимо иметь в виду, что индустриализация в весьма значительной степени имела милитаристский характер, поскольку была ориентирована на усиление обороноспособности страны, обеспечение потребностей армии и флота в самых современных видах вооружений в масштабах, превосходящих потенциал вероятных противников из числа капиталистических государств. Большинство вновь создаваемых предприятий, не только чисто военных (производство танков, авиации, артиллерии, стрелкового вооружения, боеприпасов и т.д.), так или иначе работало на интересы военного комплекса страны, имело мобилизационные мощности, которые в случае необходимости быстро перенастраивались на выпуск военной продукции.
Создание обширной военно-промышленной базы рассматривалось властью и как средство обеспечения безопасности страны от внешней агрессии, и как необходимое основание для такой армии, которая при благоприятных обстоятельствах может быть пущена в ход для поддержки революционных выступлений в других странах и распространения в них советских порядков.
Внешне индустриализация и в целом форсированная модернизация, осуществлённые в 1930-е гг., достигли поставленных целей, и СССР в основном совершил переход из прежнего аграрного состояния в состояние индустриальное или, в официальной терминологии партийного руководства, прозвучавшей в январе 1939 г. в выступлении Сталина на XVIII съезде ВКП(б), завершил построение основ социализма.
Однако у такого пути модернизации оказалась непомерно высокая, повлиявшая на всю последующую судьбу общества, цена.
Во-первых, это цена человеческих жизней, миллионов людей заплативших в мирное время своей жизнью за «большой скачок» в социализм по-большевистски.
Во-вторых, возникшая советская индустриальная система обладала целым рядом неотъемлемых качеств, которые ограничивали потенциал её дальнейшего развития, создавали предпосылки для будущих проблем. К ним относились: доминирование экстенсивного типа развития (в основном за счёт вовлечения в народное хозяйство всё новых ресурсов); общая диспропорциональность народного хозяйства (особенно между промышленностью и сельским хозяйством, тяжёлой и лёгкой промышленностью); широкое использование методов внеэкономического принуждения к труду при слабом развитии материальных стимулов; жёсткая, предельно централизованная система управления экономикой; консервация низкого уровня жизни подавляющего большинства населения страны.
Эта система оказалась адекватной решению только одной стороны модернизации - количественной, однако она была недостаточно приспособлена к решению второй задачи - качественной. Переход к индустриальному обществу предполагает не только создание сотен и тысяч современных промышленных предприятий, но и формирование нового субъекта производства - такого непосредственного производителя, который был бы заинтересован в постоянном совершенствовании своего труда, в проявлении инициативы. Всевластие государства, напротив, развитию подобных качеств не способствовало. Это создавало внутренние ограничители в развитии такой системы, содержало в себе предпосылки для её будущего кризиса.
В политическом и идеологическом отношении власти было важно убедить население страны в том, что на самом деле такая система является свидетельством достижения поставленной цели - построения в СССР социалистического общества. Тем более, что на XVII партийном съезде в январе 1934 г. уже было заявлено о создании в стране «в основном» социалистического общества.
Решению этой скорее пропагандистской задачи была подчинена разработка и принятие новой Конституции СССР, работа над которой началась в феврале 1935 г. в Конституционной комиссии под председательством Сталина. Для участие в её работе привлекли и раскаивавшегося на этом съезде в своих ошибках Бухарина.
К весне 1936 г. проект текста Конституции был подготовлен, после чего его редактированием занялся сам Сталин. Существует мнение, что в значительной части текст Конституции был написан Бухариным, а Сталин выступал исключительно в роли редактора. Но правка Сталина оказалась весьма существенной и имела целью убрать из текста положения и формулировки, создающие некоторые формально-юридические препятствия для укрепления монопольной власти партии и лично Сталина.
В июне 1936 г., после одобрения проекта Конституции на пленуме ЦК и Президиуме ЦИК, его текст был вынесен (впервые в мировой практике) на т.н. «всенародное обсуждение», продолжавшееся несколько месяцев. По официальным данным, в нём приняли участие более 40 млн. чел., были внесены десятки тысяч дополнений и замечаний по тексту (почти все эти предложения, правда, не были учтены).
5 декабря 1936 г. VIII Чрезвычайный (внеочередной) Всесоюзный съезд Советов единогласно проголосовал за принятие новой Конституции (с некоторыми изменениями она действовала до 7 октября 1977 г.).
Вторая конституция имела более традиционные (с точки зрения мировых стандартов) формы и структуру, чем предыдущие советские конституции. Однако содержание по-прежнему фиксировало постулаты большевистской идеологии.
Экономическая основа СССР определялась как социалистическая система хозяйства, основанная на социалистической собственности, а политическая система - как система советов депутатов трудящихся. 126 статья Конституции закрепляла монопольные позиции партии. В ней говорилось, что ВКП(б) является руководящей силой советского общества, ядром всех общественных и государственных организаций.
Наряду с этими положениями в Конституции содержался ряд статей, формально носивших общедемократический характер. Так, гарантировались все основные (общепринятые в западных демократиях) политические и гражданские права: свобода слова, печати, совести, собраний, митингов, шествий, неприкосновенность личности, жилья, тайна переписки, независимость суда, право обвиняемых на защиту и т.п. Однако делалась немаловажная оговорка, что эти права гарантируются только «в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя».
В Конституцию вошли также положения о гарантии основных социальных прав, что было новым словом в мировой конституционной практике и явилось одним из наиболее эффективных средств для пропаганды преимуществ «социалистической» конституции перед «буржуазными». К таковым правам были отнесены: право на труд, отдых, получение образования, материальное обеспечение по старости и нетрудоспособности и проч.
Важным новшеством по сравнению с предыдущей Конституцией стало изменение избирательной системы. Теперь избирательное право предоставлялось всем гражданам СССР, начиная с 18-летнего возраста, независимо от их социального происхождения: избирательное право становилось действительно всеобщим, а выборы приобретали прямой и равный характер при тайном голосовании.
Значительно менялась и организация органов власти.
Высшим законодательным органом страны становился Верховный Совет СССР, избиравшийся на 4 года и состоящий из двух равноправных палат: Совета Союза и Совета Национальностей. Совет Союза избирался по избирательным округам, в которые по всей стране было включено равное количество избирателей. Совет Национальностей избирался по принципу равноправия национально-территориальных единиц, а именно: каждая союзная республика избирала (независимо от числа населения) по 32 депутата, автономная республика - по 11 депутатов, автономная область - по 5, автономный округ - по 1. Законы принимались в случае, если за них голосовали обе палаты, в случае разного голосования должна была назначаться согласительная комиссия из представителей обеих палат, которая вырабатывала бы компромиссное решение.
Верховный Совет собирался на сессии дважды в год, между сессиями его функции исполнял Президиум Верховного Совета, который избирался на первой сессии после выборов. Работой Президиума руководил Председатель Президиума.
Высшим исполнительным и распорядительным органом СССР оставался Совет народных комиссаров СССР.
Выборы в Верховный Совет СССР прошли 12 декабря 1937 г., когда в стране был достигнут пик «большого террора». Некоторые кандидаты в депутаты исчезали ещё до выборов и их срочно заменяли.
Все кандидаты представляли т.н. «единый блок коммунистов и беспартийных». В каждом округе был только один кандидат (с этих выборов и впредь альтернативность кандидатов формально Конституцией не запрещалась, но на практике полностью отсутствовала). По официальным данным в выборах приняло участие 96,8% избирателей, а за кандидатов «единого блока» проголосовало более 99% участников выборов.
На первой сессии Верховного Совета в январе 1938 г. были сформированы высшие органы. Председателем Президиума Верховного Совета СССР стал М. И. Калинин, Председателем Совета народных комиссаров СССР – В. М. Молотов, относившиеся к числу ближнего окружения Сталина. Сам он государственных постов не занял, но был избран в число депутатов Верховного Совета.
С формально-юридической точки зрения Конституция 1936 г. представляла передовой для своего времени, во многом соответствующий демократическим нормам (в их тогдашнем понимании) документ. Но в содержательном плане она включала немало юридических норм, реально закреплявших большевистскую однопартийную диктатуру и унитарный, а не федеративный, характер Советского государства.
В сущности для Сталина и правящей партийно-государственной бюрократии Конституция была исключительно пропагандистским документом, призванным замаскировать истинную сущность власти в стране.
Создание социально-экономической системы, целиком основанной на государственной собственности, фактически воспроизвело - на новом, индустриальном фундаменте - сущностные черты средневекового отечественного (московского) варианта восточной системы «власть-собственность».
Распоряжение всеми природными ресурсами страны (включая земельные), средствами производства и произведённой продукцией, промышленной и сельскохозяйственной, а - до известной степени - и интеллектуальной (наука, искусство) оказалось в результате большевистской модернизации в полном распоряжении единственного фактического собственника национального богатства России - монопартийного государства.
Но это означало, что реальное распоряжение теми или иными частями этого национального богатства становится неформальным правом партийно-государственной бюрократии, управленческого слоя, выстроенного по иерархии подчинённости в своеобразную пирамиду, на вершине которой находилась высшая партийная элита, составляющая Центральный комитет и Политическое бюро ЦК большевистской партии.
И точно так же, как и в средневековье, подобная пирамидальность распоряжения собственностью, принадлежащей не конкретным людям, а власти как таковой, для своей устойчивости с неизбежностью требует появления на вершине единственного персонифицированного воплощения этой власти.
Поэтому формирование на протяжении 1930-х гг. внутри «партии-государства» режима личной власти партийного вождя и культа его личности можно отнести не к побочным эффектам большевистской модернизации или результату субъективных усилий Сталина, а к одной из закономерностей данного типа модернизации, воссоздающего систему «власть-собственность».
Но реализация этой закономерности в конкретных условиях 1930-х гг. потребовала и новых жертв, теперь уже от самой «партии-государства», что вылилось в массовые политические репрессии, получившие название «большого террора».
Организованный террор против всех реальных и потенциальных противников стал широко применяться большевиками ещё в годы гражданской войны. В 1920-е гг. масштаб этого террора существенно сократился, хотя сама практика осталась.
Переход к форсированной модернизации, порождавший неизбежное сопротивление и недовольство, требовал ужесточения карательной политики государства, возврата к массовым репрессиям не только по прагматическим соображениям (как это было с раскулачиванием, провоцированием голода и заполнением ГУЛАГа), но и по причинам собственно политическим.
Идеологическим обоснованием возвращения государства к практике массовых преследований явился выдвинутый Сталиным в январе 1933 г. тезис об обострении классовой борьбы в стране по мере успехов социализма.
Все внутренние и внешние враги социализма, утверждал Сталин, чувствуя своё близкое окончательное поражение, будут усиливать сопротивление и прибегать к самым крайним формам борьбы против большевистской диктатуры, что потребует от социалистического государства ещё более решительных мер. В развёрнутом виде этот тезис он повторил на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 г., использовав как идейную базу для уже начавшегося в стране «большого террора».
Юридическим основанием террора послужило расширение статей Уголовного кодекса СССР, которые позволяли осуждать людей за т.н. «контрреволюционную и антисоветскую деятельность» (58-я статья).
В развитии кампании террора были свои этапы в зависимости от преследуемых властью целей.
На первом этапе (до конца 1934 г.) основным объектом репрессий являлись представители старой интеллигенции и члены прежних, ныне не существующих политических партий.
Первым из политических дел стало т.н. «шахтинское дело» 1928 г. Группа технических специалистов донбасских шахт, среди которых было и несколько бывших владельцев этих шахт, были обвинены в том, что долгие годы вели тайную вредительскую работу, всячески мешая развитию угольной промышленности Донбасса.
Шахтинское дело дало толчок аналогичным процессам в других районах страны, породив так называемое «спецеедство», поскольку главным объектом преследований стали «буржуазные» специалисты. Это было не случайно, поскольку именно с их стороны была возможна обоснованная критика нереальных планов и насильственных методов осуществления «большого скачка» в социализм.
В 1929 г. «вредительская» организация была раскрыта в Академии наук, в основном среди учёных-историков («Академическое дело»), якобы готовивших «антисоветский заговор»; в 1929-1930 гг. были арестованы многие командиры Красной Армии из числа бывших генералов и офицеров царской армии; затем разоблачены мифические буржуазные подпольные партии, готовившие реставрацию капитализма, «подпольная вредительская» организация, состоявшая из бывших меньшевиков и т.п.
Все эти разоблачения и процессы, широко освещавшиеся в печати и в партийной пропаганде, при их политической направленности отчасти тоже носили прагматический характер. Они должны были создать впечатление, что все экономические провалы пятилетки - это результат вредительской деятельности затаившихся капиталистов, помещиков и их пособников из числа буржуазной интеллигенции. Обвинения строились на фальсифицированных доказательствах, в основном на личных показаниях обвиняемых, которые они давали под различными формами давления со стороны следователей. Приговоры выносились ещё относительно мягкие: в основном разные сроки тюремного заключения или ссылки, реже - расстрел.
Однако эти политические репрессии имели одну важную особенность: они практически не затрагивали саму партийно-государственную бюрократию, реальный правящий слой, сформировавшийся под вывеской «пролетарской диктатуры».
Более того, проходивший в начале 1934 г. XVII съезд партии, торжественно названный «съездом победителей» (имелись в виду официальные успехи индустриализации и коллективизации), формально зафиксировал единство партийных рядов. Ряд прошлых оппозиционеров выступил с покаянными речами, признав полную правоту Сталина и собственные ошибки.
Однако на самом деле в партийных верхах зрело скрытое недовольство издержками, с которыми прошла коллективизация, и трудностями, сбоями в индустриализации, в той или иной мере, учитывая роль Сталина, обращавшееся и против него лично.
Органы безопасности сигнализировали верхам о росте негативных настроений населения, особенно городского и промышленных центров, недовольного условиями труда, низким уровнем жизни, плохим снабжением. Одновременно выражалось недовольство и тем, что на фоне положения рабочих и служащих партийные, советские, хозяйственные руководители, чиновники разных уровней позволяют себе гораздо более высокий уровень жизни, не было секретом и распространение в бюрократической среде взяточничества и различных других злоупотреблений.
Полнота власти Сталина в это время ещё была ограничена присутствием в высшем партийном звене (Политбюро и ЦК) представителей старой партийной элиты, поддержавшей его борьбу против оппозиций 1920-х гг., но, во-первых, воспринимавших его как первого среди равных, во-вторых, имевших собственные точки зрения на решение различных вопросов, в-третьих, часто обладавших популярностью в тех республиках и областях или учреждениях, где они работали. Сталин был вынужден в известной мере считаться с мнением этой части партийных верхов, в некоторых случаях идти на компромиссы или тратить большие усилия на то, чтобы нейтрализовать возражения и сопротивление его собственным предложениям.
В этой ситуации 1 декабря 1934 г. в Ленинграде при до сих пор полностью не выясненных обстоятельствах был убит руководитель второй по значению партийной организации страны С. М. Киров, пожалуй, тогда наиболее влиятельный после Сталина член высшего руководства.
Убийство Кирова сыграло роль своего рода «спускового крючка» для второго этапа репрессий, когда основным их объектом стали члены самой «партии-государства», но жертвами - в силу внутренней логики любой массовой кампании - сотни тысяч не имевших к ним никакого отношения жителей страны.
Основным инструментом осуществления «большого террора» стал преобразованный летом 1934 г. на основе ОГПУ Наркомат внутренних дел (НКВД). При нём был создан специальный орган - Особое совещание, получивший право выносить судебные решения, включая смертные приговоры. В разгар репрессий деятельность особых совещаний приняла форму заседаний т.н. «троек» (обычно в них входили первые лица местного партийного руководства, прокуратуры и НКВД), которые и выносили основные приговоры по политическим обвинениям.
Немедленно после убийства Кирова было принято постановление ЦИК СССР, которое предписывало заканчивать расследование дел о террористической деятельности в десятидневный срок, рассматривать их в суде без участия обвинения и защиты, смертные приговоры приводить в исполнение немедленно, без кассационного обжалования.
С конца декабря 1934 г. начались аресты членов партии: сначала тех, кто был когда-либо замешан в оппозициях, затем и тех, кто ни в каких оппозициях не участвовал. Аресты не ограничивались только членами партии: арестовывались и беспартийные, повторно осуждались по новым обвинениям и ранее арестованные. Параллельно, как подтверждение опасности реставрации прежнего строя, возобновились аресты по классовым принципам: бывших дворян, офицеров царской армии, чиновников, промышленников, купцов и т.д., объявленных «классово чуждыми элементами». Их самих и членов семей, как правило, высылали из крупных городов европейской части СССР, лишали прежней работы и имущества, часто по надуманным обвинениям отправляли в лагеря или выносили смертные приговоры.
Однако всё же главный удар на этом этапе наносился Сталиным и его самым ближним окружением именно по партийным кадрам.
В рамках репрессивной кампании наибольший резонанс имели четыре политических процесса 1936-1938 гг. в Москве, на которых главными обвиняемыми предстали бывшие виднейшие партийные лидеры, входившие в ближайшее окружение Ленина, члены «большевистской гвардии» (Зиновьев, Каменев, Бухарин и др.), и ведущие военачальники Красной Армии (Тухачевский, Якир, Уборевич и др.).
За исключением суда над военными, все остальные носили «открытый характер», на них присутствовала специально подобранная публика, но были допущены и иностранные корреспонденты.
Обвиняемые признавались практически в однотипных преступлениях: создание по заданию Троцкого (высланного в 1927 г. из СССР за границу) и иностранных разведок тайных организаций с целью свержения Советской власти, осуществление вредительской деятельности, включая подготовку покушений на жизнь Сталина и других руководителей из его окружения. Практически всем обвиняемым выносились смертные приговоры, немедленно приводившиеся в исполнение. Признания были получены в основном посредством моральных и физических пыток (применение последних было разрешено тайным постановлением Политбюро).
Одновременно с этими процессами по всей стране прошли многочисленные аресты других партийных, советских, военных, хозяйственных руководителей всех звеньев. «Тройки» десятками и сотнями штамповали смертные приговоры и заключения в лагеря на 5, 10 и более лет. Как правило, репрессиям подвергались и все совершеннолетние члены семей людей, официально объявлявшихся «врагами народа» и «изменниками родины»: они тоже попадали в лагеря или, в лучшем случае, в ссылку.
Поскольку параллельно Сталиным и ЦК были даны указания разоблачить и всех остальных, непартийных врагов народа, а на места спускались инструкции с указанием количества подлежавших такому разоблачению врагов, то под репрессивный каток ежемесячно попадали десятки тысяч человек, на месте которых мог оказаться кто угодно: от уборщицы до партийного секретаря и директора завода. Тем более, что поощрялось и процветало доносительство на «врагов народа, изменников и шпионов», часто имевшее весьма прозаические личные мотивы избавиться от того или иного человека.
Всего за 1936-1938 гг. по политическим обвинениям было осуждено более 1,3 млн человек, в том числе примерно 680 тыс. были приговорены к смертной казни (почти всегда она исполнялась в тот же день).
С осени 1938 г. размах репрессий стал уменьшаться, некоторые дела были даже пересмотрены; был смещён и позднее также расстрелян нарком внутренних дел Ежов, который выполнил для Сталина самую грязную работу и стал не нужен, его сменил Л. П. Берия.
«Большой террор» оказался в основном завершён, поскольку поставленные Сталиным перед ним цели были в основном выполнены.
Они сводились к следующим: подвести базу под единоличную власть Сталина, ликвидировав остатки его зависимости от старых большевистских кадров; произвести обновление руководящего слоя, выдвинув на первый план сравнительно молодых, более образованных и компетентных, а, главное, лично преданных Сталину, управленцев; сформировать в сознании населения страны устойчивый образ внутреннего врага, предложив тем самым объяснение всех нынешних трудностей СССР, и одновременно дав определённый выход народному недовольству против «зарвавшейся» местной бюрократии; создать в обществе атмосферу всеобщей подозрительности, страха и доносительства, содействующую предотвращению любых возможных выступлений против существующей системы и лично Сталина.
Действительно, как сами репрессии, так и оформившаяся в их ходе репрессивная система, основой которой служили НКВД и ГУЛАГ, на время парализовали волю подавляющего большинства населения страны не только к сопротивлению, но и к простому сомнению в каких-либо властных решениях или действиях.
Однако ближние и дальние негативные последствия осуществлённой «чистки сердец и умов» жителей «социалистического государства рабочих и крестьян» оказались колоссально велики.
Во-первых, среди погибших в годы репрессий или оказавшихся в лагерях и не вернувшихся оттуда осуждённых по политическим обвинениям (практически всегда фальсифицированным, как это выяснилось во второй половине 1950-х гг., когда начался пересмотр таких дел) оказалось немало талантливых и способных людей, особенно из числа гражданской научной и производственной интеллигенции, командного состава армии и флота, которых так не хватило потом стране в годы Великой Отечественной войны.
Во-вторых, репрессии во многом дезорганизовали экономику страны, был потерян целый ряд управленческих и инженерных кадров, которых некем было сразу заменить, что лишь усугубило комплекс проблем, возникавших на производстве, в том числе и военном.
В-третьих, беззаконие, ставшее нормой и критерием эффективности работы органов безопасности, сформировало в них не одно поколение работников, готовых к безропотному выполнению любого, самого жестокого и аморального приказа, идущего сверху, укрепило в органах безопасности восходящую к первым годам ВЧК традицию добиваться поставленной сверху цели любой ценой.
В-четвёртых, созданная в стране атмосфера страха и недоверия, боязни высказать своё мнение, если оно не соответствует официально одобренному властью, во многом парализовала активность людей, заставляла избегать проявления любой несанкционированной сверху инициативы, ещё более забюрократизировала систему управления и в конечном итоге затормозила развитие страны.
В-пятых, был нанесён удар по престижу СССР за рубежом среди сочувствующих идеям социализма людей, особенно из числа интеллигенции, были значительно ослаблены компартии других стран, поскольку уничтожались многие их руководители и члены, оказавшиеся в СССР.
Таким образом, укрепив большевистскую партийно-государственную диктатуру и придав ей характер режима личной власти Сталина, «большой террор» 1930-х гг. одновременно заложил предпосылки для будущего кризиса всей советской общественной системы.
Внешняя политика СССР в 1933-1939 гг.
Мировой экономический кризис 1929-1933 гг. резко обострил отношения между капиталистическими странами, вновь поставив вопрос о переделе сфер влияния, нанёс сокрушительный удар по послевоенной системе мирных договоров. На волне этого кризиса, который принял в Германии наиболее тяжёлый характер, в январе 1933 г. пришла к власти Национал-социалистическая рабочая партия во главе с А. Гитлером, открыто провозглашавшая ревизию Версальского договора и всей послевоенной договорной системы (в том числе и насильственным путём) приоритетной целью своей внешней политики.
Первоначально советское руководство надеялось, что начавшийся на Западе экономический кризис приведёт к новому туру социалистических революций. Но эти надежды не оправдались, в том числе и из-за неверной линии, проводившейся зарубежными коммунистическими партиями по указаниям Сталина, на отказ от всякого сотрудничества с другими социалистическими силами.
В такой ситуации советское руководство решило сделать шаги навстречу тем западным политикам, которые ради предотвращения нового вооружённого конфликта в Европе готовы были переступить через антисоветские предубеждения и пойти на более тесное сотрудничество с СССР. Этот новый курс получил название политики создания системы коллективной безопасности в Европе.
Инициатива создания такой системы в виде коллективного договора о взаимной помощи (Восточного пакта) исходила от французской дипломатии, так как в стране были сильны позиции политиков, считавших, что помешать новой германской агрессии может только возобновление традиционного для конца XIX - начала ХХ вв. франко-русского сотрудничества.
Другая часть западных политиков, особенно влиятельная в Англии, считала возможным избежать нового военного конфликта путём достижения компромисса с Гитлером (это курс позднее получил название «политики умиротворения»). Возможный вариант такого компромисса исходил из направления агрессии Германии не против колониальных владений Британской и Французской империй, а в восточном направлении, то есть в конечном итоге против СССР.
После сложных переговоров весной 1935 г. Советский Союз подписал два важных договора о взаимной помощи с Францией (2 мая) и её главным союзником в Центральной Европе Чехословакией (16 мая). Договоры такого содержания были впервые заключены Советским Союзом.
Первый из них устанавливал, что в случае неспровоцированной агрессии против одного из участников договора со стороны какого-либо европейского государства, другой участник договора в соответствии с 16-й статьёй Устава Лиги Наций (международной организации, созданной после первой мировой войны, куда СССР был принят в 1934 г.) окажет жертве агрессии всю возможную помощь и поддержку (последняя формулировка подразумевала и оказание военной помощи). Советско-чехословацкий договор в основном был идентичен советско-французскому, но протокол его подписания содержал одно дополнительное условие: обязательства взаимной помощи между Чехословакией и СССР должны были действовать лишь при условии, что помощь стране-жертве нападения будет оказана со стороны Франции.
Последнее условие, равно как и наличие обязательств взаимной помощи между Францией и Чехословакией по заключённому ими ещё в 1920-е гг. договору, придавали двусторонним пактам СССР с Францией и Чехословакией фактически характер трёхстороннего договора.
Однако с самого начала у этих пактов были и существенные слабости, придававшие им ограниченный характер.
Во-первых, договор о взаимопомощи, чтобы стать реальным соглашением должен был быть дополнен соответствующим соглашением генштабов двух стран (военной конвенцией), устанавливающим точный порядок его реализации в случае военного конфликта. Однако от заключения военной конвенции французская и чехословацкая стороны под разными предлогами уклонились.
Во-вторых, СССР не имел общей границы ни с Чехословакией, ни с Германией. Для конкретной реализации обоих договоров СССР должен был в какой-либо форме получить согласие на проход своих войск через территории Польши и/или Румынии. Такого согласия достигнуто не было.
Водоразделом в европейской политике, обозначившим реальный предел политики коллективной безопасности, оказалась гражданская война в Испании, начавшаяся с мятежа летом 1936 г. части военных против законной власти победивших на выборах левых сил, создавших правительство т.н. Народного фронта. Значительную помощь мятежникам оказали нацистская Германия и фашистская Италия, включая посылку в Испанию своих вооружённых сил.
Англия и Франция настояли на принятии т.н. политики невмешательства в испанские дела, что предполагало введение запрета на поставки вооружений и боеприпасов обеим сторонам испанского конфликта. Советский Союз первоначально поддержал такое решение, однако из-за нарушений Германии и Италии с осени 1937 г. перешёл к оказанию военной и экономической помощи республиканскому правительству Испании.
Расхождение позиций СССР и Англии и Франции относительно событий в Испании было не случайным. Оно продемонстрировало продолжение западными странами политики умиротворения Германии, а также их нежелание помогать тем силам, в которых они видели потенциальную коммунистическую угрозу.
Односторонние уступки, на которые шли сторонники политики умиротворения, особенно занявший в мае 1937 г. пост премьер-министра Великобритании Н. Чемберлен, привели к тому, что Англия и Франция сначала закрыли глаза на присоединение (аншлюс) к Германии Австрии в марте 1938 г., а затем дали согласие на присоединение к Германии населённых немецкими меньшинствами территорий Чехословакии и Польши, если она осуществит это мирным путём.
Кульминацией политики умиротворения стала Мюнхенская конференция (29-30 сентября 1938 г.) руководителей Англии (Чемберлен), Франции (Даладье), Германии (Гитлер) и Италии (Муссолини). На конференции было принято решение о передаче Германии западных областей Чехословакии (так называемой Судетской области), населённой преимущественно этническими немцами. Англия и Франция гарантировали новую чехословацкую границу. В обмен Гитлер пообещал отказаться от каких-либо новых претензий и в перспективе заключить широкие политические соглашения с западными странами.
Мюнхенское соглашение представляло собой попытку достичь соглашения с Гитлером за счёт третьих стран и подтолкнуть его на восток. Именно так оно и было расценено в Москве, тем более, что СССР даже не сочли нужным (несмотря на наличие союзных договоров с Францией и Чехословакией) проинформировать о конференции и её решениях.
Убедившись в фактическом отказе Запада от политики коллективной безопасности, советское руководство пришло к выводу о неизбежности в скором времени нового вооружённого конфликта в Европе и попыталось уклониться от участия в нём путём возобновления политики сотрудничества с Германией.
При этом расчёты Сталина были связаны с тем, что Германия вряд ли рискнёт воевать на два фронта, а война с СССР в силу обширности территории последнего и отсутствия у Германии запасов нефти, необходимых для войны на такой территории, представит для Гитлера в данный момент больше трудностей, чем война на Западе.
Действительно, Гитлер и военно-политическое руководство Германии склонялись к варианту начала войны на Западе. Но для этого было необходимо хотя бы на время гарантировать себя от удара с востока. Следовательно, на данном этапе интересы СССР и Германии временно совпали.
Однако после оккупации Германией в марте 1939 г. без всякого согласования с Англией и Францией всей территории Чехословакии, что явственно обозначило провал политики умиротворения, английское и французское правительства вновь заговорили о коллективной безопасности и выразили намерение установить с СССР сотрудничество на уровне военных соглашений.
Сталин не счёл возможным полностью отказаться от поиска сотрудничества с Западом и дал согласие на проведение военных переговоров. Англо-франко-советские военные переговоры в середине августа начались в Москве. Фактически они давали последний шанс предотвратить войну.
Переговоры затянулись, все стороны, включая СССР, вели двойную игру, стремясь не связывать себе руки и в то же время надавить на партнёров возможной перспективой договориться отдельно с Германией. В конечном итоге Сталин принял решение достичь широкого политического соглашения с Германией в надежде, что это развяжет руки Гитлеру в войне на Западе, в которой увязнут и ослабнут обе стороны. В перспективе этого могло создать шансы на вмешательство СССР и приход с его помощью к власти хотя бы в соседних государствах местных коммунистических партий.
В результате 23 августа 1939 г. в Москве наркомом иностранных дел Молотовым и министром иностранных дел Германии Риббентропом в присутствии Сталина был подписан советско-германский договор о ненападении, к которому прилагался секретный протокол о фактическом разделе сфер влияния двух стран в Восточной Европе.
Договор о ненападении носил вполне традиционную для таких договоров форму и предусматривал взаимные обязательства об отказе в оказании какой-либо помощи агрессору, совершившему нападение на одного из участников договора.
Секретный протокол (существование которого было признано советским руководством только в 1989 г.) устанавливал границу сфер влияния двух сторон в случае возможных территориальных изменений в Европе. Германия объявляла о своей незаинтересованности (то есть о фактическом согласии на аннексию и присоединение к СССР) в территориях Восточной Польши (иначе говоря, Галиции или Западной Украины, а также белорусских земель), Бессарабии и Северной Буковины, прибалтийских республик, Финляндии. Всё это были территории бывшей Российской империи (за исключением Галиции), утраченные после революции 1917-1921 гг.
Договор о ненападении обеспечивал Гитлеру тыл на Востоке и в силу этого неизбежно становился фактором, облегчавшим реализацию уже подготовленных планов развязывания войны - первоначально против Франции и Англии, имевших обязательства перед Польшей, которая должна была стать первой жертвой германской агрессии. Но объективно реализация этих планов вела к началу новой мировой войны. Этого не могли не понимать в Кремле, но в планы Сталина как раз и входило провоцирование подобного характера нового мирового конфликта.
В августе 1939 г. позиция Сталина и советского руководства в целом могла выглядеть уязвимой с моральной точки зрения и противоречащей тем установкам, которых придерживались большевики в 1917 г., отказываясь от тайной дипломатии и обвиняя империалистов в стремлении к аннексии чужих земель. Сомнительным договор с Германией представлялся и в силу того, что нацистская идеология имела ярко выраженную антикоммунистическую направленность и считала все славянские народы подлежащими подчинению и порабощению.
Но верх в данном случае, как и при заключении Брест-Литовского мирного договора, брали политические расчёты: подтолкнув войну на Западе, надеялись максимально ослабить и нацистскую Германию, и буржуазные демократии, создав тем самым возможности и для новых революций, и для нанесения мощного военного удара силами Красной Армии по всему капиталистическому миру.
Подтвердить или опровергнуть правильность подобных планов мог только непосредственный ход вскоре начавшейся новой мировой войны.