Ссср в середине 1960-х - середине 1980-х гг.: вступление в полосу системного кризиса

Под системным кризисом в современной социальной науке понимают кризис, который, во-первых, охватывает все стороны жизни общества (политику, экономику, культуру, идеологию и т.д.), во-вторых, сопровождается разрушением основ этого общества, его «несущих конструкций».

Системный кризис проходит две основные стадии: латентную (скрытую), когда кризисные явления проявляются только в отдельных сторонах жизни общества и на первый взгляд носят частный характер, и открытую, когда они приобретают повсеместный, всеобщий, доступный наблюдению и фиксации характер.

Системный кризис возникает как результат такого изменения внешних условий функционирования какой-либо системы, которое превосходит адаптационные способности системы, то есть её способность существовать в новых условиях без изменения основ.

Выход из системного кризиса возможен только путём изменения основ общества, своего рода «системного переоснования», в противном случае она обречена на более или менее быстрое полное разрушение, сопровождающееся утратой государственной самостоятельности народом (или народами), населяющими данную страну.

Первые признаки надвигающегося системного кризиса обнаружились в СССР ещё в начале 1950-х гг., но предпринятые частичные реформы на время продлили существование советской общественной системы в несколько изменённом виде. Перемены, происходившие в мире, не имели в 1950-е - начале 1960-х гг. ещё таких характера и масштабов, которые превосходили бы возможности приспособления к ним Советского Союза.

Ситуация начала меняться с середины 1960-х гг., и наиболее интенсивно предпосылки системного кризиса в Советском Союзе стали накапливаться с середины 1970-х гг.

Для этого были серьёзные внутренние причины, связанные с тем, что происходила консервация существующих социально-экономической и политической систем на основе отказа от каких-либо даже поверхностных изменений (т.н. «период застоя»). Это привело к тому, что дальнейшее существование советской системы обеспечивалось исключительно за счёт экстенсивного использования внутреннего потенциала, которым обладал СССР (природные и трудовые ресурсы, военно-промышленный комплекс, отсутствие реальной оппозиции существующей власти и т.п.).

Но решающую роль в развитии кризиса сыграли внешние изменения глобального масштаба:

- переход технологических изменений в принципиально новую фазу научно-технической революции. Появление и массовое внедрение технологий, базировавшихся на научных открытиях в области получения, обработки и распространения информации, позволили значительно увеличить производительность труда, привели к переходу от экстенсивного к интенсивному типу развития экономики, повлекли за собой глубокие структурные сдвиги во всех областях жизни наиболее развитых западных стран. Это позволило говорить о переходе данных стран в т.н. постиндустриальную или информационную стадию развития;

- геополитические сдвиги, наиболее ярким проявлением которых стали формирование трёх центров силы в мировой политике (США, Западная Европа, Япония); кризис внутри советского блока, выразившийся в отходе от СССР Китая и превращении последнего в самостоятельный фактор мировой политики; повышение роли на мировой арене развивающихся стран, особенно наглядно проявившееся в ходе «нефтяного» («энергетического») кризиса 1973 г.;

- общее падение популярности социалистических идей во всём мире, спад коммунистического движения за пределами социалистического лагеря на фоне внутренних трудностей, переживаемых самими социалистическими странами.

Внешние изменения существенно ухудшали условия функционирования советской системы, резко снижали её экономическую, социальную, политическую, идеологическую конкурентоспособность.

Сочетание внутренних и внешних факторов привело в конечном итоге к тому, что примерно к середине 1970-х гг. кризисные явления, до этого наблюдавшиеся в отдельных областях жизни СССР, соединились вместе и приобрели характер системного кризиса социализма. С середины 1980-х гг. этот кризис переходит в свою открытую фазу.

Противоречия социально-экономического и внутриполитического развития СССР.

Отставка Хрущёва не привела к значительным персональным изменениям в высшем эшелоне власти. Ключевые посты оказались в руках людей и ранее игравших в партии и государстве не последнюю роль.

Но уход Хрущёва привёл к существенному изменению партийного курса. За обвинениями в «волюнтаризме», «субъективизме», «нарушении ленинских принципов коллективного руководства», щедро расточаемых пропагандой в адрес отставного лидера, скрывалось нечто большее, чем простое недовольство ближайшего окружения Хрущёва его хаотичными и мало результативными импровизациями.

Реально обладавшую властью в стране партийно-хозяйственную бюрократию перестал устраивать сам принцип единоличного руководства, неизбежно предполагавший полную зависимость руководителей всех рангов от желаний и настроений вождя. Отказавшись от террора как способа держать в подчинении бюрократический аппарат, Хрущёв, однако, воспроизвёл сам принцип вождизма, применявшийся Сталиным. Дело было не столько в том, что многие действия Хрущёва предпринимались им без предварительного согласия бюрократического аппарата, сколько в том, что бесконечные реорганизации и перемещения, производимые им исключительно по личному желанию и инициативе, дестабилизировали положение этого аппарата, расшатывая тем самым всю систему власти в стране.

Отсутствие крупных изменений в правящем слое после отставки Хрущёва как раз демонстрировало внутреннее единство партийно-хозяйственной бюрократии относительно необходимости окончательно ликвидировать систему единоличного лидерства.

Диктаторская власть партийного вождя должна была быть заменена системой олигархической власти, в которой высший руководитель превращался в силу, уравновешивающую интересы различных властных групп, обеспечивающую достижение компромисса в интересах всего правящего слоя в целом.

Поэтому не случайно, что главным лозунгом руководства с октября 1964 года становится «стабильность». Стабильность понималась как точное соблюдение негласно установившихся внутри партийно-государственной и хозяйственной элиты правил, отказ от любых управленческих новаций, влекущих за собой резкое изменение положения и роли тех или иных управленческих звеньев и конкретных персоналий.

Долголетие Брежнева в роли высшего руководителя (1966-1982 гг.) во многом объяснялось как раз тем, что при нём была окончательно создана система обеспечения стабильности положения любого члена правящего слоя, независимо от его реальной работы. Те или иные партийные, государственные, хозяйственные руководители, не справившиеся со своей работой, лишь перемещались на менее значимые посты, сохраняя все материальные и социальные привилегии принадлежности к правящему слою.

Власть в стране приняла форму своеобразной бюрократической олигархии, при которой высшие органы власти выступали в роли регулятора отношений между различными фракциями бюрократии и гаранта их общих интересов.

Однако стабильность управления предполагала отсутствие существенных перемен во всех сторонах жизни общества. Поэтому общей тенденцией времени стала линия руководства на консервацию существующего положения, осуществление только тех изменений, которые не угрожают стабильности системы и правящего слоя.

Прежде всего было отменено большинство хрущёвских новаций, касавшихся партии и идеологии: восстановлено единство партийных структур на всех уровнях; отменены статьи партийного устава, предполагавшие регулярную ротацию кадров; почти полностью свёрнута кампания десталинизации для восстановления идеологического единства общества и пошатнувшегося престижа партии как носителя высшей истины.

В области управления народным хозяйством были ликвидированы совнархозы и восстановлена прежняя отраслевая - через министерства - управленческая вертикаль.

Однако в экономической области власть не могла обойтись только возвратом к прежним управленческим решениям. Это не позволяла сделать сложная экономическая ситуация середины 1960-х гг.

Провал едва начавшегося коммунистического скачка вновь вывел на первый план всё те же проблемы советской экономики: невысокую по мировым масштабам производительность труда, низкое качество продукции, особенно в гражданских секторах, хроническую отсталость сельского хозяйства, его неспособность обеспечить продовольственные потребности страны, низким оставался и уровень жизни большинства населения.

Особую тревогу вызывало отставание от США в области ракетно-ядерных вооружений, количественное и качественное, что рассматривалось как угроза безопасности СССР.

Эти объективные реальности вынудили новое руководство начать работу по подготовке хозяйственной реформы, поручив её специалистам в области экономики, работавшим, конечно, под партийным контролем.

В самом партийном руководстве сосуществовали два подхода к возможным преобразованиям: умеренно-консервативный, поддерживаемый Брежневым и главным партийным идеологом М. Сусловым, и умеренно-реформистский, связанный с Косыгиным.

Сторонников обоих подходов объединяла уверенность в экономическом превосходстве системы, основанной на государственной собственности и централизованном плановом управлении. Расхождения касались тактических вопросов: системы приоритетов в развитии экономики на ближайшие годы и степени сочетания административных и экономических механизмов в управлении.

Сторонники умеренно-консервативного подхода отдавали предпочтение развитию тяжёлой промышленности, особенно военно-промышленного комплекса, а также считали, что экономические механизмы (обобщённо называемые хозрасчётом и материальным стимулированием) должны быть только дополнением к традиционным административным методам управления.

Косыгин и его сторонники считали, что хотя бы в ближайшие годы приоритет должен быть отдан развитию тех отраслей экономики, которые непосредственно ориентированы на рост благосостояния населения страны (лёгкая промышленность, сельское хозяйство, строительные отрасли). Именно в эти отрасли должен быть направлен основной поток капиталовложений (естественно, без ущерба для обороноспособности страны).

Что касается системы управления экономикой, то они выступали за предоставление предприятиям бóльшей самостоятельности в решении непосредственных производственных вопросов, достаточно широком использовании рыночных рычагов, включая прибыль, расширении системы материального стимулирования непосредственных производителей.

В конечном итоге экономические реформы, решение о проведении которых было принято в 1965 г., оказались компромиссом между двумя указанными подходами. В их основу были положены предложения, исходившие от Косыгина, но с существенными оговорками.

Направление и пределы этих реформ были определены двумя пленумами ЦК КПСС 1965 г.: мартовским, посвящённым сельскому хозяйству, и сентябрьским, посвящённым преобразованиям в промышленности.

В основе изменений в сельском хозяйстве лежала идея повышения материальной заинтересованности колхозов и совхозов в увеличении производства. С этой целью намечалось: снизить размеры обязательных продаж колхозами государству сельхозпродукции, а сам объём этих поставок сделать неизменным на ближайшие 5 лет; повысить закупочные государственные цены на ряд продуктов сельского хозяйства; отменить ранее введённые ограничения на личные подсобные хозяйства колхозников и работников совхозов.

Постановления, касавшиеся промышленности, носили более разносторонний характер.

Главными в них было предоставление предприятиям определённой самостоятельности в своей деятельности и создание материальных стимулов для повышения качества производимой продукции. В этих целях значительно сокращалось количество обязательных для предприятий показателей, устанавливаемых сверху (то есть через министерства): вместо 30 их оставалось 9, важнейшими среди них становились объём реализации произведённой продукции, фонд заработной платы, основная номенклатура изделий, прибыль и рентабельность.

Главным показателем работы промышленных предприятий устанавливался не общий (валовый) объём произведённой продукции, а (в стоимостном выражении) объём продукции реализованной, то есть дошедшей до потребителя.

Предприятия получали право оставлять у себя часть полученной прибыли, которая распределялась по фондам: материального стимулирования (эти средства главным образом шли на повышение зарплаты работникам в виде премий), социально-бытового развития (жилищное строительство, оплата отдыха работников предприятий и членов их семей, содержание домов отдыха, дворцов культуры, детских садов и т.п.), развития производства (непосредственно на нужды самого предприятия). Распоряжение средствами этих фондов находилось в компетенции руководства предприятий.

Все эти меры, заложенные в экономическую реформу, безусловно, расширяли сферу действия экономических рычагов по отношению к административным, повышали самостоятельность непосредственных производителей и их материальную заинтересованность.

Однако с самого начала реформы имели жёсткие ограничители, что отражало их компромиссный характер.

Во-первых, сохранялась обязательность выполнения плановых заданий по показателям, которые спускались на предприятия (не всегда обоснованно) сверху, во-вторых, оставался в силе принцип фондирования сверху сырья, электроэнергии, техники (предприятия не покупали эти необходимые для производства средства, а получали их в соответствии с устанавливаемыми министерствами фондами), в-третьих, проведение самой реформы растягивалось на несколько лет (это обосновывалось соображениями тщательной подготовки и проверки).

Осенью 1965 г. на новые условия хозяйственной деятельности были переведены всего лишь 43 предприятия лёгкой и пищевой промышленности, основная часть промышленных предприятий (более 90% по официальным данным) перешла на эти условия работы только к началу 1972 г.

При всей замедленности в проведении реформы она на первых порах дала положительные результаты. Впервые были выполнены практически все задания, поставленные в очередном пятилетнем плане (1966-1970). Символами экономических успехов этой пятилетки стали начало освоения тюменской нефти и выпуск первых массовых легковых автомобилей марки «Жигули». Наблюдались и определённая стабилизация положения на потребительском рынке, в том числе продовольственном, и рост жилищного строительства, и общий, хотя и не слишком значительный, подъём уровня жизни (преимущественно городского населения).

Однако последовательное проведение экономической реформы натолкнулось на ожесточённое, хотя и замаскированное, сопротивление со стороны управленческого аппарата всех уровней. Расширение самостоятельности предприятий делало ненужным существование значительной части этого аппарата, ограничивало его прежде почти неограниченную власть над непосредственными производителями, являвшуюся, помимо всего прочего, источником материальных благ для чиновничьего слоя всех уровней.

Против реформы работали и инерционность мышления, привычка работать по-старому. Это проявилось, например, в том, что, стремясь получить большую прибыль, руководство предприятий предпочитало выпускать не новую продукцию, а максимально увеличивать производство поставленной на поток старой, не снижать себестоимость продукции, а, наоборот, закладывать в неё такие расходные материалы, которые позволяли повысить её цену. Рост зарплаты на предприятиях никак не соответствовал росту производительности труда, что подспудно питало инфляционные процессы в финансовой системе страны, покрываемые за счёт перераспределения средств внутри госбюджета.

Сыграло свою роль в постепенном свёртывании реформ и значительное увеличение военных расходов, порождённое стремлением советского руководства любой ценой добиться паритета с США в области ракетно-ядерных вооружений. Доля расходов на военные нужды превысила в СССР к началу 70-х гг. 25% валового национального продукта. Естественно, что это сокращало инвестиции в гражданские отрасли, без которых было невозможно ни технически перевооружить производство, ни обеспечить дальнейший рост материальных стимулов труда.

Главной причиной начавшегося в 1970-е гг. свёртывания реформы стала её изолированность, ограниченность только собственно экономическими рамками.

В социально-политической жизни страны также нарастали консервативные тенденции, что рано или поздно должно было остановить преобразования в экономике, ориентированные на перемены.

Развитие этих консервативных тенденций, непосредственно повлиявшее на судьбу реформы 1965 г., особенно резко ускорилось после чехословацких событий 1968 г. Пример этой страны, где были начаты радикальные экономические преобразования рыночного характера, сопровождавшиеся демократизацией общественной жизни, полемикой внутри самой коммунистической партии, появлением в ней группы радикальных реформаторов, убедил советское руководство в потенциальной опасности повторения чего-либо подобного в СССР в случае продолжения экономической реформы с элементами рынка.

На протяжении первой половины 1970-х гг. реформа была прекращена и во многом произошло возвращение к прежней системе централизации и лишения предприятий даже относительной экономической самостоятельности.

Все три следующие пятилетки (1970-1975, 1976-1980, 1981-1985), несмотря на сравнительно небольшие планировавшиеся показатели промышленного и сельскохозяйственного роста (промышленность - 7-8 % в год, сельское хозяйство - 4 %), оказались невыполненными.

Суммарным показателем ухудшения экономической ситуации стало падение среднегодовых темпов прироста национального дохода с более чем 3% до 0,6%.

Помимо общего падения темпов развития особенно тревожный характер приняло нарастающее отставание (за исключением военно-промышленного комплекса) в области технического переоснащения экономики, внедрения новейших достижений научно-технической революции. Медленное обновление технической базы способствовало сохранению традиционного порока советской экономики - низкого качества продукции, производимой в гражданских отраслях. Значительная часть произведённой продукции оставалась невостребованной потребителями именно по причине низкого качества и в конечном итоге списывалась в убыток.

Прирост сельскохозяйственного производства, несмотря на увеличение финансовых вливаний, не поспевал за растущим спросом. За исключением Москвы, Ленинграда, столиц союзных республик в остальных больших и малых городах СССР дефицит основных продовольственных товаров (мясо и мясопродукты, масло, молоко) непрерывно увеличивался. В значительной мере, правда, это было связано со стремительной урбанизацией (за двадцать лет, с середины 1960-х до середины 1980-х гг., в города переселилось из деревни примерно 35 млн. чел.).

Сама колхозная система, в основе которой лежало отделение производителя от результатов его труда, подчинение «коллективного хозяйства» административному диктату государства, ограничение и подавление частной инициативы, с неизбежностью порождала в качестве правила слабые хозяйства и работающего спустя рукава колхозника, безразличного к результатам своего труда.

К началу 1980-х гг. продовольственная проблема в СССР превратилась едва ли не в основной фактор, способствующий росту социальной напряжённости в обществе. Страна уже не могла существовать без импорта зерна, мяса, некоторых других продуктов. Признанием кризисного состояния сельского хозяйства явилось принятие в мае 1982 г. специальной Продовольственной программы. Её выполнение к 1990 г. должно было решить проблемы снабжения населения страны основными продуктами питания. Однако предлагаемые в программе меры не вносили ничего принципиально нового. Нереальность этой программы выяснилась в первый же год её выполнения.

Сравнительно новой проблемой советской экономики в 1970-1980-е гг. стал рост своего рода параллельной, т.н. «теневой экономики». Теневой её делало то обстоятельство, что производимая в этом секторе продукция и соответственно получаемые доходы не контролировались государством. Теневая экономика являлась как бы обратной стороной государственного монополизма.

Фактическая монополия государства на все ресурсы и средства производства ликвидировала механизм частной инициативы и конкуренции. Но как только ослаб механизм террора произошло стихийное возрождение частной инициативы и предприимчивости, лежащих в природе человека. По сути, речь шла о возрождении частного предпринимательства на базе государственной собственности.

Используя лазейки в хозяйственном законодательстве, неспособность государственных предприятий быстро среагировать на возникающий на потребительском рынке спрос, запутанность системы учёта и контроля на всём протяжении производственного процесса, наконец, элементарные взятки, т.н. «теневики» (то есть де-факто частные предприниматели) ухитрялись на государственных предприятиях из принадлежащего государству сырья и на государственном оборудовании производить продукцию, которая не учитывалась государственными органами и реализовывалась таким образом, что доходы уходили не в государственный бюджет, а в карман частным лицам. Наибольший размах такая система получила в Закавказье и в Средней Азии.

Поскольку эта деятельность происходила неофициальным путём и была уголовно наказуема, то, естественно, она оказалась тесно связана с преступным миром. Само существование «теневой экономики» доказывало как неизбежность возрождения частной инициативы, так и растущую неспособность государства реально контролировать даже сферу полностью монополизированного промышленного производства, что лишний раз подтверждало кризисное состояние всего экономического механизма.

Кризис в производственной сфере с необходимостью породил кризис в социальной сфере.

Он выразился, во-первых, в углублении раскола общества на сравнительно обеспеченный слой правящей бюрократии и обслуживающей её интересы интеллигенции и всё остальное население; во-вторых, в углублении разрыва в уровнях жизни между основной частью городского и сельского населения; в-третьих, в увеличении численности прослоек населения, лишённых, как правило, жизненной перспективы.

Вопреки официальным заявлениям об усиливающейся социальной однородности советского общества на самом деле происходила его дальнейшая дифференциация, порождавшая внутренние конфликты, чувства социального дискомфорта и озлобления.

Другим показателем социального кризиса стал повсеместный и постоянный рост настроений апатии и равнодушия среди практически всех слоёв населения. Он проявлялся в непрерывном падении трудовой дисциплины, работе «спустя рукава», отказе от проявления всякой инициативы на производстве, уходе в решение чисто личных проблем.

Нельзя сказать, что возникшие проблемы полностью игнорировались руководством СССР. Однако качество их понимания тогдашним руководством оставалось на уровне 1950-х гг.: выход из положения виделся в принятии очередных чисто административных мер. Сама мысль о том, что в радикальных изменениях нуждается весь общественный механизм воспринималась как «подрыв основ социализма».

Поэтому все меры, предпринимавшиеся после затухания хозяйственной реформы 1965 г., носили «косметический» характер и не приносили желаемых результатов.

Консервативный характер экономической политики был усилен тем, что разразившийся в 1973 г. мировой нефтяной кризис, вызвавший резкий скачок цен на нефть и газ, совпал с началом массового освоения нефтяных и газовых месторождений Тюменской области. Появилась возможность за счёт массированных поставок на мировой рынок нефти и газа по ценам несколько ниже общемировых получить доходы, часть которых могла быть направлена на латание дыр в собственной экономике. В основном полученные «нефтедоллары» шли на закупку оборудования (с 1972 по 1976 г. импорт оборудования вырос в 4 раза), продовольствия (прежде всего - зерна, импорт которого в конце 1970-х - начале 1980-х гг. составлял примерно 40 млн. т в год), товаров широкого потребления. Таким образом удалось добиться временной приостановки развития кризисных явлений.

Сложившаяся выгодная мировая конъюнктура цен на нефть и газ - основные статьи советского экспорта - создала иллюзию внутренней экономической стабильности, что окончательно убедило руководство страны прекратить движение по пути, намеченному в 1965 г.

В социально-политической сфере в рамках пропаганды тезиса о переходе СССР в стадию общенародного государства была принята новая, третья по счёту Конституция СССР (7 октября 1977 г.).

При всей формальности этого документа нельзя не отметить появления в нём новой статьи (ст. 6), закреплявшей за КПСС роль «руководящей и направляющей силы советского общества», и демонстративного подчёркивания необходимости развития «социалистической демократии» путём возрастания роли общественных организаций. На деле новая конституция ни в чём не изменила олигархический характер власти. По-прежнему все решения принимались в рамках быстро стареющего Политбюро (средний возраст его членов в начале 1980-х гг. превысил 70 лет), однако эти решения в большей или меньшей степени являлись компромиссом различных групп правящей бюрократии.

При огромной численности КПСС (к середине 1980-х гг. 19 млн. чел.) роль рядовых членов партии была практически сведена к нулю. Зато принадлежность к партии была одной из основных предпосылок любой карьеры, в том числе и профессиональной. Число людей, рассматривающих своё членство в партии как дань условностям и чистую формальность, непрерывно росло.

В идеологической сфере акцент был сделан на подчёркивание преимуществ уже достигнутой стадии развития советского общества, чтобы в какой-то мере компенсировать чувство разочарования, порождённое провалом обещаний «коммунизма при жизни нынешнего поколения советских людей».

С этой целью с середины 1970-х гг. стал пропагандироваться тезис о достижении СССР стадии «развитого социализма» как промежуточной стадии между социализмом и коммунизмом.

Для поднятия престижа партии началась кампания возвеличивания Брежнева в качестве «выдающегося деятеля КПСС и международного коммунистического движения», принявшая гротескные формы (присвоение Брежневу всё новых и новых званий и наград, включая литературную Ленинскую премию за произведение, к созданию которого он не имел никакого отношения). Все эти новации встречали скептическое отношение в обществе. Доверие к партии и её руководству стремительно падало, даже среди самих членов партии.

Нарастающие экономические противоречия постепенно соединились с противоречиями социальными, политическими, идеологическими. Последние десять лет нахождения у руля страны тяжело больного и временами не совсем адекватного Брежнева оказались годами углубления всех существующих и возникновения новых проблем.

В последний год его жизни на первые роли в руководстве страны выдвинулся Ю. В. Андропов, почти 15 лет возглавлявший Комитет государственной безопасности (КГБ), основной репрессивный орган власти. В мае 1982 г. он занял пост секретаря (фактически второго) ЦК КПСС, а после смерти Брежнева возглавил партию (в этот момент Андропову было 68 лет). В отличии от многих своих коллег по руководству Андропов имел достаточно реальное представление о состоянии страны и её мировых позициях, что побудило его после прихода к власти попытаться принять чрезвычайные меры по остановке кризисных процессов и стабилизации системы.

Краткий срок пребывания Андропова у власти (он занял пост генерального секретаря уже будучи тяжелобольным человеком и умер в феврале 1984 г.) не позволяет с достаточной доказательностью судить о перспективности его подхода к решению накопившихся в обществе проблем.

Скорее всего, это была попытка относительной стабилизации системы не путём её радикального изменения, а путём освобождения её от тех явлений и элементов, которые расценивались как мешающие развитию страны «искажения социализма». В результате стабилизационные меры Андропова свелись исключительно к мерам по наведению порядка и дисциплины в обществе.

Это проявилось в двух основных акциях: ужесточении контроля за дисциплиной на производстве и вне его и начавшейся чистке высших эшелонов власти от коррумпированных элементов.

Последняя акция привела к таким перестановкам в руководстве, которых в стране давно не было (в частности, было сменено 18 союзных министров, 37 первых партийных руководителей ЦК республиканских компартий, обкомов и крайкомов). Против ряда снятых руководителей готовились судебные процессы по фактам коррупции. Эти меры вызвали определённую панику в рядах бюрократии и одновременно принесли новому руководителю рост популярности в глазах населения.

Однако практическая эффективность этих мер была невелика. Укрепление порядков на производстве вне радикальных изменений всего экономического механизма могло дать лишь временный эффект. Чистка бюрократических рядов ни в чём не изменяла само положение бюрократии в системе власти: происходила простая замена одних лиц на других при сохранении в неизменном виде их функций в системе власти.

Ещё при жизни Андропова обе начатые им кампании стали постепенно затухать..

Сменивший Андропова ещё более больной и пожилой (73 года) партийный аппаратчик К. У. Черненко, никогда не игравший в руководстве самостоятельной роли, пришёл к власти в результате временного компромисса внутри Политбюро. За год с небольшим пребывания на высшем посту он не показал стремления продолжить даже те ограниченные меры, что были предприняты его непосредственным предшественником. Пассивность Черненко была не только его личным качеством. Она отразила нарастающее понимание безрезультативности стабилизировать положение в стране путём консервативной политики.

В этой ситуации в высшем слое партийной бюрократии начала складываться группа относительно молодых руководителей, готовых ради сохранения существующей системы власти пойти на существенные реформы не только в экономике, но и в других областях жизни общества. Подобные настроения распространялись и в среде интеллигенции, особенно крупных городов. Наконец, в обществе в целом крепло во многом ещё неосознанное желание перемен, базирующееся на разочаровании во всех до сих пор предпринимавшихся партией попытках разрешить непрерывно углубляющиеся кризисы.

Нарастающее экономическое отставание СССР, особенно нетерпимое на фоне начавшегося экономического подъёма в западных странах, обострение международной ситуации, вызванное советским вмешательством в афганский конфликт, перспектива нового витка гонки вооружений, которого советская экономика уже не могла выдержать, также подталкивали к поиску радикальных путей выхода из кризиса.

Всё это создавало предпосылки для возобновления реформ, способных изменить не только лицо, но и содержание существующей в СССР системы.

Внешняя политика СССР.

В её основе все эти годы по-прежнему лежало представление о том, что на международной арене идёт борьба двух противоположных систем: социалистической во главе с СССР и капиталистической во главе с США.

Успех Советского Союза в этом противоборстве, как считали руководители страны, может быть обеспечен: во-первых, достижением военно-стратегического равенства с США, главным образом, в области ракетно-ядерных вооружений; во-вторых, объединением вокруг СССР всех антиимпериалистических сил, к которым относили другие социалистические страны, коммунистические и рабочие партии капиталистических и развивающихся стран и национально-освободительные движения колониальных и зависимых стран.

Исходя из такого общего подхода, формулировались конкретные задачи советской внешней политики:

- укрепление и усиление (по возможности и расширение) блока социалистических стран, т.н. «мировой системы социализма»;

- поддержание нормальных отношений с США и другими капиталистическими странами на основе принципа мирного сосуществования;

- поддержка всех государств, стоящих на антиамериканских позициях, оказание различных видов помощи (включая военную) национально-освободительным движениям;

- после достижения ракетно-ядерного равновесия с США (это произошло в начале 1970-х гг.) в качестве практической задачи (до этого она носила преимущественно пропагандистский характер) было выдвинуто прекращение дальнейшей гонки ядерных вооружений и последующий переход к политике ограничения этих вооружений.

Эти внешнеполитические задачи были изложены в Программе мира, провозглашённой впервые на XXIV съезде КПСС (1971), а затем дополнявшейся на последующих съездах 1976 и 1981 гг.

За словами о равноправии и суверенитете, о содружестве социалистических стран скрывался по сути имперский подход: самостоятельность отдельных государств являлась таковой лишь в пределах стратегических интересов СССР как центра «мировой системы социализма».

Уже события середины 1950-х гг. показали, что в других социалистических странах нарастает недовольство подчинённым положением. Однако своевременных выводов из этого сделано не было.

В результате в социалистической системе начали развиваться, где явно, где подспудно центробежные тенденции.

Наиболее негативный характер приняло развитие отношений со второй половины 1960-х гг. с Китаем, чей руководитель Мао Цзедун, критикуя КПСС, спровоцировал в итоге резкое ухудшение отношений, вплоть до вооружённых столкновений на советско-китайской границе в районах спорных (по мнению Китая) территорий. Китай из ближайшего союзника СССР в Азии, каковым он был в 1950-е годы, превратился в главного противника. Даже смерть в 1976 г. Мао Цзэдуна не внёсла принципиальных изменений в советско-китайские отношения

Ещё более тяжёлым ударом по прочности социалистической системы стали события весны-осени 1968 г. в Чехословакии, где реформистски настроенными руководителями компартии была предпринята при поддержке значительной части общества попытка провести глубокое реформирование существующей системы, предусматривавшее создание планово-рыночной экономики, допуск в стране реальной многопартийности и свободы слова.

В чехословацких реформах советское руководство усмотрело опасность для существования социализма вообще. В августе 1968 г. было принято решение о вводе в Чехословакию войск пяти держав Варшавского договора (СССР, ГДР, Польши, Венгрии, Болгарии). В условиях фактической военной оккупации страны на первый план вышла консервативная часть чехословацких коммунистов. Реформаторы были устранены из руководства, а затем и исключены из партии, бóльшая часть того, что они успели сделать, была отменена.

СССР заявил о своей готовности предотвратить все преобразования в социалистических странах, в том числе и с помощью военной силы, если с точки зрения советских руководителей такие преобразования будут означать «угрозу социализму». В западной прессе этот подход получил название «доктрины Брежнева» и был расценён как резкое ужесточение подхода СССР к отношениям с социалистическими странами.

Однако наиболее слабым звеном в цепи социалистических государств Восточной Европы оказалась Польша. Сначала в 1970 г., затем в начале 1980-х гг. её потрясли волнения, поводом для которых послужили экономические трудности. Однако если в 1970 г. власти удалось справиться с ситуацией путём смены руководства, то в начале 1980-х кризис принял гораздо более острый характер.

В стране возникло мощное профсоюзное объединение «Солидарность», превратившееся в центр политической оппозиции коммунистическому руководству. «Солидарность», быстро объединившая миллионы рабочих и служащих (её численность в 1981 г. превысила 9 млн. человек), стала превращаться в параллельную власть, на сторону которой в массовом порядке начали переходить и члены правящей Польской объединённой рабочей партии.

Советское руководство было готово повторить чехословацкий вариант. Пытаясь предотвратить такой оборот событий, руководитель польских коммунистов и председатель правительства В. Ярузельский в конце 1981 г. ввёл в стране военное положение. Однако это только загнало переживаемый страной кризис внутрь, но не устранило его.

Таким образом, СССР не удалось к середине 1980-х гг. восстановить то единство социалистических стран, которое существовало под руководством Кремля в 1950-е гг. Кризисные явления внутри социалистической системы усиливались, угрожая приобрести необратимый характер.

Главным содержанием отношений с Западом во второй половине 1960-х - конце 1970-х гг. стала так называемая «разрядка», то есть ослабление напряжённости во взаимных отношениях и заключение ряда договорённостей, объективно способствовавших стабилизации всей системы международных отношений.

Предпосылкой для этого стало достижение военно-стратегического паритета СССР с США в области ракетно-ядерных вооружений.

Ценой колоссальных военных расходов СССР удалось к началу 1970-х гг. по качественным и количественным показателям (ядерные заряды и средства доставки) выйти примерно на тот же уровень, что и США. Это лишило США и НАТО возможности разговаривать с СССР с позиций силы, но одновременно дало основания советскому руководству разговаривать с Западом с позиций военного равенства.

Однако разрядка ни с советской точки зрения, ни с западной не означала отказа от противоборства двух систем. Но это противоборство должно было принять теперь более цивилизованные формы отказа от силового противостояния, ослабления гонки вооружений, урегулирования спорных вопросов, осложняющих отношения между двумя системами.

12 августа 1970 г. в Москве был подписан советско-западногерманский договор, в котором ФРГ признала нерушимость своих нынешних границ. Позднее были заключены соответствующие соглашения ФРГ с ГДР, Польшей и Чехословакией.

Сдвиг в отношениях с ФРГ повлиял на позиции других капиталистических стран Западной Европы. В соединении с улучшением отношений с США в результате заключения соглашений по ядерным вооружениям это создало возможность для проведения общеевропейского совещания по безопасности в Европе, переговоры о созыве которого велись ещё с конца 1960-х гг.

Проведение такого совещания в Хельсинки (30 июля - 1 августа 1975 г.) явилось своеобразной кульминацией процесса разрядки. В совещании приняли участие 33 европейских государства, США и Канада. По его итогам был принят Заключительный акт, в котором фиксировались принципы взаимоотношений между участниками совещания. Они предусматривали неприменение силы, нерушимость границ, мирное урегулирование споров, невмешательство во внутренние дела, соблюдение прав человека, равноправие в международных отношениях и т.д.

С точки зрения советского руководства главным в Заключительном акте стало признание нерушимости границ, то есть подведение черты под второй мировой войной, поскольку границы эти были установлены в соответствии с Ялтинскими и Потсдамскими договорённостями. Тем самым западные страны как бы смирились с существованием социалистической системы в Восточной Европе. С точки же зрения западной дипломатии главным было согласие СССР соблюдать права человека, что позволяло надеяться на усиление идеологического воздействия на жителей социалистических стран (одним из главных подобных прав провозглашалось, например, право на свободное передвижение людей и информации).

Однако последующее развитие событий показало ограниченность разрядки. Рост кризисных явлений внутри социалистических стран, с одной стороны, новое наступление в условиях начавшегося экономического кризиса консервативных политических сил на Западе, с другой, привели к замедлению процесса разрядки.

Развивающиеся государства Азии, Африки и Латинской Америки рассматривались советским руководством исключительно под углом зрения противоборства на мировой арене двух систем.

Те государства, которые стояли на антизападных позициях, могли рассчитывать на всестороннюю помощь СССР, часто носившую практически безвозмездный характер. К их числу относились, например, Индия, Египет (до 1973 г.), Сирия, Алжир, Эфиопия, национально-освободительные вооружённые движения в Анголе, Мозамбике, Намибии, Никарагуа и других странах.

Стремление максимально увеличить количество таких государств зачастую вело к непродуманным, в известной мере авантюрным действиям, наиболее ярким примером которых стало вооружённое вмешательство СССР во внутренний конфликт в Афганистане на стороне сил, считавшихся в Москве прокоммунистическими.

Гражданская война в Афганистане приняла затяжной характер, позиции сил, пользовавшихся поддержкой СССР, неуклонно ослаблялись, советские войска несли потери, тратились огромные средства на содержание советских войск в Афганистане (их общая численность колебалась в пределах 100 тыс. чел.).

Своим вторжением в Афганистан СССР резко ухудшил свои международные позиции. Дело заключалось не только в ухудшении отношений с США и фактическом свёртывании разрядки. Одновременно было в значительной мере подорвано доверие к Советскому Союзу и среди развивающихся стран. С каждым годом число стран, поддерживавших афганскую авантюру СССР, в ООН уменьшалось и в конечном итоге едва достигало полтора десятка.

Пожалуй, единственные, хотя и ограниченные, успехи сопутствовали советской внешней политике в области ограничения гонки вооружений, что было связано с наличием заинтересованности в этом ограничении и руководства переживавших экономические проблемы США.

В июне 1968 г. при активном участии СССР Генеральная ассамблея ООН приняла Договор о нераспространении ядерного оружия, который за два года подписали более 100 государств, включая СССР и США. Договор запретил передачу в любой форме ядерного оружия тем странам, которые его не имеют в момент подписания договора, а сами эти страны взяли обязательство не производить такое оружие. Правда, эффект этого договора был бы больше, если его подписали бы все ядерные страны. Но две из них, Франция и Китай, от этого отказались.

26 мая 1972 г. в Москве Л. И. Брежнев и президент США Р. Никсон от имени своих стран подписали два договора, вошедшие в историю как договоры об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-1).

Первый договор касался систем противоракетной обороны (ПРО), чрезвычайно дорогостоящих проектов защиты своих стран от ракет противника. Обе стороны отказались от создания систем ПРО, охватывающих всю территорию страны, и согласились иметь только по две таких системы радиусом размещения не более 150 километров: вокруг столицы и района расположения шахтных пусковых установок межконтинентальных баллистических ракет (МБР).

По второму договору стороны взяли на себя обязательство не увеличивать число стационарных пусковых установок МБР наземного базирования сверх того количества, которым они обладают на момент подписания, а также установили пределы количества пусковых установок для подводных лодок.

ОСВ-1 позволил установить предел гонки вооружений в области ядерных вооружений. Далее начались переговоры о сокращении уже имеющегося числа средств доставки ядерного оружия. Они продвигались достаточно трудно и были завершены лишь в 1979 г. 18 июня этого года в Вене Брежнев и президент США Дж. Картер подписали договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ-2).

Этот договор устанавливал, что обе стороны после вступления договора в силу ограничат общее число своих пусковых установок количеством не превышающим 2400, а затем постепенно сократят это число до 2250. Были также установлены соотношения для пусковых установок наземного, подводного и воздушного базирования в рамках этого общего числа и некоторые другие ограничения.

ОСВ-2 впервые в истории создавал возможность приступить к уничтожению ядерных вооружений, поскольку в момент его подписания обе стороны имели более 2250 пусковых установок. Однако в условиях начала советского вторжения в Афганистан американский конгресс не ратифицировал договор, и он так и не вступил в силу. Правда, правительства СССР и США достигли устного соглашения придерживаться положений этого договора.

Подписание ОСВ-2 обозначило высшую точку в ограничении гонки вооружений.

Не только война в Афганистане спровоцировала остановку этого процесса. Не меньшую роль сыграло и непродуманное решение советского руководства (принятое под давлением военно-промышленного комплекса) начать модернизацию советских ракет средней дальности, расположенных в западной части СССР и нацеленных на объекты в Западной Европе. Размещение более совершенных ракет нарушило ядерное равновесие в Европе и привело к ответным мерам США по размещению в западноевропейских странах дополнительных ракет. Компромисса по этому вопросу достичь не удалось. Переговоры зашли в тупик ещё при жизни Брежнева.

После его смерти Андропов первоначально предпринял некоторые попытки выйти из тупика, но безуспешно. Это обострило до предела отношения СССР с НАТО и США. Практически были сведены к нулю все те положительные результаты переговоров по ограничению вооружений, которые проходили в 1970-е гг.

Нарастали кризисные явления внутри социалистической системы, был подорван престиж и влияние СССР в развивающихся странах, к временам «холодной войны» вернулись отношения с ведущими капиталистическими странами. К тому же все эти явления происходили на фоне быстрого ухудшения внутриэкономического положения СССР. Опасность нового витка гонки вооружений ставила вопрос о способности советской экономики выдержать дальнейший рост военных расходов.

Единственным реальным выходом из создающейся тупиковой ситуации становилось внесение решительных изменений во внешнеполитический курс СССР, отказ от стереотипов внешнеполитического мышления, сложившихся во второй половине 1940-х годов.