Глава 8. Золотой век бихевиоризма, 1913-1950 269

В конце концов Лэшли заявил, что выбор между бихевиоризмом и традиционной психологией превратился в выбор между двумя несовместимыми мировоззрениями, научным и гуманистическим. Прежде психология настаивала, что «должно остаться место для человеческих идеалов и стремлений». Но «другие науки освободились от этого рабства», и поэтому психология также должна освободиться от «метафизики и ценностей», а также от «мистического обскурантизма», чтобы превратиться в физиологию. В физиологии можно отыскать принципы объяснения, которые сделают психологию естественной наукой, свободной от ценностей, способной обратиться к «наиболее интересным и жизненно важным проблемам, связанным с человеческим поведением». Это позволит психологии взяться за решение практических проблем, ныне лежащих в сфере педагогики или психиатрии, что было невозможно в рамках интроспективной психологии. Очевидно, что взгляды Лэшли были очень близки к механистичному, физиологическому объяснению поведения и сознания Ламетри, а также к позитивизму О. Конта. Он проповедовал власть науки, а не гуманизма и полагал, что общественные проблемы можно решать с помощью технологии. К. Лэшли, А. Вейсс, Цинь Янг Куо и Дж. Уотсон попытались дать достаточно узкое определение бихевиоризма, следуя бихевиористской версии пути через физиологию, почти уничтожая психологию как независимую дисциплину. Другие психологи и философы, занимавшиеся проблемами психологии, считали физиологически-редукционистское определение бихевиоризма слишком узким.

Философ-неореалист Р. Б. Перри (R. В. Perry, 1921) не видел в бихевиоризме ничего нового, он рассматривал его как «простое возвращение к взглядам Аристотелям, согласно которым разум и тело связаны друг с другом как деятельность и орган». Принятие бихевиоризма не означало отрицания того, что разум играет роль в поведении. Напротив, «если вы бихевиорист, вы считаете разум чем-то вмешивающимся» в определение поведения; бихевиоризм освобождает разум от бессилия параллелизма, навязанного интроспективной психологией. С другой стороны, неореалист Стивен Пеппер (S. Pepper, 1923), учившийся у Перри в Гарварде, отказывался считать идеи Уотсона бихевиоризмом. Дж. Джастроу (J. Jastrow, 1927), один из основоположников психологии в США, не видел в бихевиоризме ничего нового, называя бихевиористами У. Джеймса, Ч. Пирса и Г. Р. Холла. Джастроу утверждал, что ошибочно смешивать «радикальный» бихевиоризм Уотсона с более общим и умеренным бихевиоризмом, которого придерживались большинство американских психологов.

Когда мы сопоставляем взгляды К. Лэшли, Р. Б. Перри, Р. Пеппера и Дж. Джастроу, становится ясно, что термин «бихевиоризм» обладал почти бесконечной эластичностью. Он мог означать физиологический редукционизм или просто исследование поведения объективными средствами; он мог означать принципиальный разрыв с прошлым, а мог быть и традиционным; он мог считать разум причиной, определяющей поведение, или отрицать роль разума как причинного фактора. Р. С. Вудворт (R. S. Woodworth, 1924) был прав, когда писал, что многочисленные претенденты название бихевиористов не образуют никакого единого направления. При этом Вудворт считал бихевиоризмом изучение законов поведения и поиск средств контроля за ним, а не нейромеханистичную интерпретацию психологии,

270 Часть IV. Научная психология в XX веке

данную Уотсоном. Вудворт отмечал, что психология начиналась как неинтроспективное исследование времени ответной реакции, памяти и психофизики, но отклонилась от своего развития по пути науки из-за работ Э. Б. Титченера, О. Кюльпе и других исследователей примерно в 1900 г. Таким образом, научная психология была обречена стать бихевиористской, и Уотсон не предложил ничего кардинально нового.

Человек или робот? В нескольких статьях, защищающих бихевиоризм и связывающих бихевиорализм с прошлым — функционализмом и будущим — когни-тивистикой, вставал один и тот же вопрос — об «автоматической возлюбленной» У. Джеймса. Противопоставляя бихевиоризм гуманизму, К. Лэшли отмечал, что «возражения против бихевиоризма в конечном итоге сводятся к тому, что он не в состоянии выражать жизненно важные, личные свойства опыта»; это возражение достаточно очевидно в аргументах У. Джеймса, относящихся к «автоматической возлюбленной». На этот аргумент против бихевиоризма указывал и У. Р. Хантер (W. S. Hunter, 1923). Отвечая на подобные возражения, Лэшли заявил, что «описания опыта принадлежат искусству, а не науке», а Хантер утверждал, что рассуждения о том, можно ли любить машину, не имеют отношения к поиску научной истины. Более подробно проанализировал эту проблему с точки зрения бихевиоризма Б. Г. Боде (В. Н. Bode, 1918). Он считал, что значительной разницы между возлюбленной-человеком и механической возлюбленной не существует, поскольку между ними нет существенных поведенческих различий:

Если не существует объективно наблюдаемых различий, то, значит, наличие у живой девушки сознания никак не отражается на ее поведении — это просто побочный фактор. Все объясняется механическими причинами, и загадка вечной женственности ничем не отличается от задач высшей математики (р. 451).

Наконец, критик бихевиоризма Уильям Мак-Дугалл сформулировал эту проблему в современных терминах, использовав слово «робот», только что появившееся благодаря фантастической пьесе Карела Чапека «R.U.R.». Мак-Дугалл (W. MacDougall, 1925) считал вопрос «человек или робот?» основным для бихевиоризма. В основе бихевиоризма лежало утверждение о том, что люди являются всего лишь машинами — роботами, но это утверждение оставалось недоказанным. По мнению Р. С. Вудворта, оставалось установить, что роботы могли делать все то же самое, что и люди.

Интерес к «автоматической возлюбленной» У. Джеймса (или, как теперь стали говорить, роботу) являлся отголоском основной проблемы научной психологии XX столетия: можно ли последовательно считать людей машинами? Этот вопрос выходил за пределы всех систем психологии, поскольку был тесно связан с функционализмом, реализмом, бихевиоризмом и когнитивной психологией. С появлением компьютеров один из их создателей сформулировал вопрос Джеймса по-новому: можно ли сказать о машине, что она мыслит, если вы, разговаривая с ней, полагаете, что разговариваете с человеком? А. М. Тюринг, а вслед за ним множество когнитивных психологов дали ответ, подобный тому, который давал Б. Г. Боде: если вы в состоянии принять машину за человека, значит, между машиной и человеком нет существенной разницы. Лэшли был прав, когда отмечал, что за дискуссиями вокруг бихевиоризма стоит не только и не столько разное понимание психологии, но имеющая гораздо большее значение борьба сторонников «механи-