social_policy_Russia_40_85
.pdfЦЕНТР СОЦИАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ И ГЕНДЕРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Советская социальная политика: сцены и действующие лица, 1940 – 1985
Научная монография
Под редакцией Е.Р. Ярской-Смирновой, П.В. Романова
Москва
2008
ББК 60.5 С 72
Издание подготовлено при поддержке фонда Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров
Научный консультант проекта: д.и.н., профессор Наталия Лебина
Советская социальная политика: сцены и действующие лица, 1940 – 1985 / Под редакцией Елены Ярской-Смирновой и Павла Романова (Из библиотеки Журнала исследований социаль-
ной политики). М.: ООО«Вариант», ЦСПГИ, 2008. – 376 с.
ISBN 978-5-903360-11-6
Книга продолжает цикл публикаций Центра социальной политики и гендерных исследований в рамках проекта «Социальная политика в контек- сте трансформаций российского общества: идеологии и реалии социальных реформ» и содержит статьи российских и зарубежных авторов по социаль- ной истории различных форм заботы и контроля в 1940-е – 1980-е годы. В центре внимания авторов – противоречия в создании и реформировании инфраструктуры учреждений и организаций заботы и контроля, усилия вла- стей по конструированию аномалий и девиаций, привлечению обществен- ности к возведению границ между «своими» и «чужими», нормированию и упорядочению социальных идентичностей, практик и отношений в повсе- дневности. Для ученых и специалистов в области социологии, истории, культурологии, антропологии, социальной политики, социальной работы и наук об управлении. Книга будет полезна преподавателям и студентам, ис- следователям и практикам, всем тем, кто интересуется отечественной исто- рией и задумывается о способах решения социальных проблем.
|
© Коллектив авторов, 2008 |
|
© ЦСПГИ, 2008 |
ISBN 978-5-903360-11-6 |
© ООО «Вариант», 2008 |
СОДЕРЖАНИЕ
ЕленаЯрская-Смирнова, ПавелРоманов, НаталияЛебина |
|
Советская социальная политика |
|
и повседневность, 1940 – 1985……………….……………………………… |
7 |
Раздел I. Великий террор войны и репрессий: |
|
перекраивая судьбы ………………………………………………….. |
33 |
ЕвгенийКринко, ТатьянаХлынина, ИлонаЮрчук |
|
На грани выживания: детские дома Кубани в 1941 – 1945 годы … |
35 |
ГеоргийГончаров |
|
«Мобилизовать в рабочие колонны на все время войны…»………. |
60 |
Раздел II. К мирной жизни: |
|
восстанавливая социальную идентичность…………….. |
81 |
ИринаКарпенко |
|
Социальная поддержка реэвакуантов |
|
(ленинградский опыт 1940-х годов)………………………………………….. |
83 |
ЕкатеринаЧуева |
|
«Мир после войны»: жалобы как инструмент регулирования |
|
отношений между государством и инвалидами |
|
Великой Отечественной войны…………………………………………………. |
96 |
МарияМинина-Светланова |
|
«Дверодиныестьуменя. Иобеявсердцехраню…»: воспитательно- |
|
образовательныепрактикивИвановскомИнтердоме………………….. |
121 |
РазделIII. «Забота у нас такая…» |
149 |
Реформирование и доступность социальных услуг….. |
|
ЭннЛившиц |
|
Дореволюционные по форме, советские по содержанию? |
|
Образовательные реформы в годы войны |
|
и послевоенные поиски нормы…………………………………………………. |
151 |
|
3 |
КрисБартон
Всеохватная помощь при сталинизме? Советское здравоохранение и дух государства благоденствия, 1945-1953….. 174
ОльгаЛысикова
«Каждый трудящийся имеет право на отдых» Услуги советских курортов послевоенного периода…………………. 194
Раздел IV. «Мы» и «они»
в социалистическом обществе………………………………….. 217
ШейлаФицпатрик
«Паразиты общества»: как бродяги, молодые бездельники и частные предприниматели мешали коммунизму в СССР………….. 219
НаталияЛебина
Антимиры: принципы конструирования аномалий, 1950-1960-е годы………………………………………………………………………….. 255
ЕленаЖидкова
Практики разрешения семейных конфликтов в 1950-60-е годы: обращения граждан в общественные организации и партийные ячейки…………………………………………………………………. 266
МарияАнтонова
Сатира как инструмент дисциплины тела в эпоху хрущёвских реформ: формирование идентичности советской женщины в 1950-1960-е годы (по материалам журнала «Крокодил», «Работница», «Здоровье»)…………………………………………………….….. 290
Раздел V. Общие места: потребление и власть…………. 313
ОксанаЗапорожец, ЯнаКрупец
Советский потребитель и регламентированная публичность:
новые идеологемы и повседневность общепита конца 50-х………. 315
ГалинаКарпова
«Выпьем за Родину!» Питейные практики и государственный контроль в СССР……………………………………………………………………….. 337
РостиславКононенко
Советская женщина за рулем: государственная политика и культурные коды гендерного равенства……………………………………. 358
Информация об авторах……………………………………………………….. 372
4
Soviet Social Policy in 1940-1985: Scenes and Actors / edited by Elena Iarskaia-Smirnova and Pavel Romanov. Moscow: Variant; Center for Social Policy and Gender Studies, 2008. – 376 p.
ТABLE OF CONTENTS |
|
Elena Iarskaia-Smirnova, Pavel Romanov, Natalia Lebina |
|
Soviet Social policy and Everyday Life, 1940-1985 ……….…….. |
7 |
I. The Great Terror of War and Repressions: |
|
Tailoring the Lives……………………………………………………. |
33 |
Evgeni Krinko, Tatiana Khlynina, Ilona Yurchuk |
|
At the Edge of Survival: Orphanages of Kuban’ in 1941-1945 ………….. |
35 |
Georgi Goncharov |
|
“To Mobilize in Working Units for the Whole Period of War…”.……… |
60 |
II. To the Peaceful Life: Re-building of Social Identity ……... |
81 |
Irina Karpenko |
|
Social Support of Re-evacuated Persons |
|
(Leningrad Experience of 1940s) …………………………………………………. |
83 |
Ekaterina Tchueva |
|
«World after the War»: Complaints as an Instrument of Regulating |
|
the Relationships between the State and the Disabled in the Great |
|
Patriotic War……………………………………………………………………………… |
96 |
Maria Minina-Svetlanova |
|
“I Have Got Two Motherlands and Shrine Both of Them in My |
|
Heart…” Upbringing-Educational Practices in Ivanovo Interdom ….. |
121 |
III. “We Have Such a Task to Care…” Reforms and Accessi- |
149 |
bility of Social Services…………………………………………………. |
Ann Livschiz
Pre-Revolutionary in Form, Soviet in Content? Wartime Educational Reforms and the Postwar Quest for Normality………………………………. 151
5
Christopher Burton |
|
Universality Under Stalinism? Late Stalinist Healthcare |
|
and the Ghost of the Postwar Welfare State, 1945-53…………………….. |
174 |
Olga Lysikova |
|
“Every working person has the right to rest” |
|
Soviet Resorts after the Great Patriotic War ……………………………....… |
194 |
IV. “Us” and “Them” in socialist society …………………………. |
217 |
Sheila Fitzpatrick |
|
Social Parasites: How Tramps, Idle Youth, and Busy Entrepreneurs |
|
Impeded the Soviet March to Communism…………………………………… |
219 |
Natalia Lebina |
|
Anti-Worlds: Principles of Constructing of the Anomalies, |
|
1950-1960s …………………………………………………………………………………… |
255 |
Elena Zhidkova |
|
Practices of solving of the family conflicts: appeals of the citizens to |
|
the community organizations and party ………………………..……………… |
266 |
Maria Antonova |
|
Satire as an Instrument of Disciplining the Body under Khrushchev’s |
|
Reforms: Forming Soviet Woman’s Identity in 1950s-1960s (on the |
|
Materials of the Magazines “Krokodil”, Rabotnitsa”, “Zdorovie” |
|
[‘Crocodile’, ‘Working Woman’, ‘Health’])……………….……………………. |
290 |
V. Common places: consumption and power ………………….. |
313 |
Oksana Zaporozhets, Yana Krupets |
|
Soviet Consumer and Regulated Publicity: New Ideological Con- |
|
structs and Everyday Life of Obshchepit of the Late 1950s ……………. |
315 |
Galina Karpova |
|
“Let’s drink to Motherland!” Drinking Practices and State Control |
|
in the USSR …………………………………………………………………………….. |
337 |
Rostislav Kononenko |
|
Soviet Women behind the Wheel: State Policy and Cultural Codes of |
|
Gender Equality…………………………………………………………………………. |
358 |
Information about the authors …………………………………………….. |
372 |
6
Советская социальная политика и повседневность, 1940 – 1980-е
___________________________________
Елена Ярская-Смирнова, Павел Романов, Наталия Лебина
Эта статья несет функцию предисловия и введения одновремен- но. Мы бы хотели здесь не только обозначить методологиче- ские позиции авторского коллектива и очертить тематическую
фокусировку книги, но и представить читателю краткий обзор общего контекстасоветскойсоциальнойполитикирассматриваемогопериода.
Советская повседневность и социальная политика в фокусе исторических исследований
Когда перестроечной волной сорвало все запреты и ограничения, связанные, среди прочего, с обсуждением истории страны, на людей хлынул поток яркой и разнообразной информации, вырывавшейся из традиционных рамок жанров, тематизаций и цензуры. После усыпи- тельных десятилетий пропаганды, разбавленной небольшими порция- ми самиздата, человек оказался в ситуации культурного разрыва – или перерождения – нередко в конфликте со своим прошлым и с собой. То одни, то другие запретные темы становились предметом сенсаций и ра- зоблачений [см. об этом подробнее Романов, Ярская-Смирнова, 2007]. К концу 1990-х годов, казалось, народ был пресыщен и утомлен шквалом негативной информации о недавнем и далеком прошлом, и на ее место пришли развлечения, ток-шоуи сериалы:
Новый медийный культурный истеблишмент, вовзаимодействии и контакте спредставителями власти, «разворачивает работу» над по- зитивным образом советского прошлого, возвращая кжизни такие
7
Ярская-Смирнова, Романов, Лебина
простые, невинные и человеческие вещи, как старые песни, старые фильмы и любимых героев (сначала более или менее отбирая прием- лемое для«новой» России, а потом уже и без всякого разбору, просто «наше», какое есть). Вместо понимания своего прошлого общество ус- покоилосьегокакбыневиннымистилизациями[Зоркая, 2007].
Аналитические дебаты, полемика, дискуссии стали делом частным, узкоспециальным, ушли на канал «Культура» и в Интернет, в научные кружки и круги. В то же время дискуссия о советской социальной поли- тике, об идеологиях и практиках заботы и контроля, несмотря на бес- спорную важность и актуальность этого предмета, остается практически неразвернутой. Обращение к истории советской социальной политики связано с нарастающим по своим масштабам переосмыслением россий- ского прошлого в различных отраслях знания. Научные концепции, претендующие на целостное объяснение сталинизма, эпохи Хрущева или Брежнева, нередко оставляют вне поля зрения сферу социальной политики, в том числе, в отношении детей, инвалидов, женщин, бродяг, бездомных, «лимитчиков», сельских и городских бедняков – как особую область государственных притязаний и устремлений, идей и представ- лений, утвердивших на многие десятилетия вперед облик «советского человека». Между тем, для многих миллионов людей типичным был опыт социализации, характеризующийся включенностью в отношения заботы и контроля или, напротив, исключенностью из них. Социальная политика воплощалась и в идеологии и деятельности социальных ин- ститутов, в событиях и практиках, специфических способах организации жизни, норм и ценностей мировосприятия, общения и отношений с ок- ружающими [Ромашова, 2006].
Естьмнение, чтодолжнопройтидвапоколения(неменеесорокалет),
чтобы эпоха стала предметом исторического интереса. Революци- онная эпоха актуализировалась в 1960-е гг., сталинская — в 1990-е. Все еще весьма далекие от того, чтобы стать предметом спокойного академического интереса, эти эпохи имеют по крайней мере зна- чительный нереализованный актуальный политический план. Эпоха оттепели еще находится за пределами серьезного интереса, а последовавшей за ней брежневской эпохи просто как будто ни- когда не существовало [Добренко, 2006].
И хотя советская социальная политика рассматриваемого периода (1940-е – начало 1980-х) не столь часто привлекает внимание историков, уже защищено несколько кандидатских и докторских диссертаций [Ва- щук, 1998а; Молодчик, 2004; Пелих, 2005; Хорохорина, 2005; Чайка, 2004], изданы монографии [Ващук, 1998б]. Здесь рассматриваются сис- тема социальной защиты, формы и особенности социального обеспече- ния, уровень жизни населения в тот или иной период в выбранном для исследования регионе. Как правило, эти работы написаны в объективи- стском ключе, традиционном для многих отечественных историков. Эта перспектива позволяет зафиксировать и описать исторические особен-
8
Советская социальная политика и повседневность
ности и функции тех или иных институтов социальной заботы, государ- ственных мер социальной политики. А противоречия и взаимосвязи меж- ду так называемыми фактами – событиями, статистикой, нормативным контекстом иидеологией, соднойстороны, и повседневными практиками
ибиографическими ситуациями простых людей, с другой стороны, – ос- таютсянаиболееинтересной, но наименее раскрытойобластью анализа.
Перспектива истории повседневности, микроуровень анализа соци- альной реальности советского времени постепенно привлекает все больший интерес исследователей [Зубкова, 2000; Лебина, Чистяков, 2003; Лельчук, Пивовар, 1993; Советская повседневность… 2003]. От иных историков доводится слышать, что такой подход-де, является со- циологическим. Но герменевтическая традиция изучения биографий, устных историй, нарративов, как и изучение истории повседневности не имеет дисциплинарных границ. И хотя для обозначения методологиче- ской рамки и применяется термин «социальная история» или «культур- но-антропологический подход к истории», речь идет о парадигме, а не области знания. Ведь «социальной» или «социокультурной» может быть
иистория техники! И среди социологов, и среди историков, и среди ан- тропологов есть совершенно разные методологические предпочтения. Например, то, как использовать и трактовать найденные в архивах или публикациях факты и полевые данные, зависит от перспективы, в кото- рой работает ученый. Другое дело, что именно историки вносят серьез- ный вклад в институциализацию нового направления или подхода, уч- реждая новые ежегодники, отделы в научных институтах, публикуя учебные и научные труды, переводы ключевых работ по методологии истории повседневности, микроистории [Источниковедение новейшей истории… 2004; Людтке, 1999; Пушкарева, 2008].
Кстати, методологический подход нередко определяет и основной предмет, и ракурс рассмотрения материала, и формулировку главного исследовательского вопроса. Например, сама постановка вопроса о био- графическом дискурсе советской эпохи возможна только в русле фено- менологического подхода к истории [Козлова, 1996, 2005]. Из науки о социально-экономических формациях, политических и экономических системах история трансформируется в науку о человеке в контексте ис- торического времени и пространства. Основой современного научного знания о прошлом становятся социальная история, историческая антро- пология, методологической базой – микроанализ, история повседневно- сти. Описание и анализ эпохи наделяются живым, яркими контексту- альными особенностями сквозь призму мировосприятия людей «того времени», их самоидентификации, представлений о друзьях и врагах, их каждодневных практик, воплощающих действие ключевых социальных институтов. А поскольку представления о мире, ценностные ориентации людей, населяющих то или иное время, далеко не однородны, особое значение приобретают личные документы, а там, где это возможно, и не столь традиционные для историка источники – устные свидетельства
9
Ярская-Смирнова, Романов, Лебина
очевидцев, а также символическая продукция – литература, кино, пла- каты, газетные статьи, открытки, городской фольклор и многое другое
[см. Тяжельникова; Davies, 1997].
Предметом своего интереса новый исторический подход делает практики – повседневные, рутинные, ритуализированные типы поведе- ния. Эти практики в советском обществе образовали особую область со- циального опыта, формирующуюся на стыке между, с одной стороны, пространством деятельности колоссальной и разветвленной идеологи- ческой машины, направленной на унификацию индивидуальных жиз- ненных проектов всеми доступными средствами, а с другой стороны – локальными жизненными укладами и мирами сообществ, выживающих в брутальных условиях коллективизации, репрессий, индустриализации. Повседневность и идеология, риторика и практика – эти разные по при- роде процессы формируют ту реальность, которая направлена на пони- мание, интерпретацию прошлого в большей степени, чем его нейтрали- стскоеописание, критику или восхваление[см. обэтом: Круглова, 2004].
Поэтому исследовательский интерес фокусируется на том, как трансформируется мировосприятие людей – крестьян, рабочих, студен- тов – под воздействием идеологии, адаптации к новому жизненному ук- ладу, насколько стереотипы и ценности эпохи укоренены в привычках и навыках осмысления собственной жизни [Богданов, 2001; Захаров, 1989; Козлова, 1996; Репина, 1998; Сандомирская, 2001; Цветаева, 1999], как политика и идеология оформляют повседневную жизнь и обволакива- ются ею, подвергаясь редакции, манипуляциям, осваиваются и исполь- зуются обыденными деятелями [Зубкова, 2000; Келли, 2003, 2005; de Certeau, 1984; Фицпатрик, 2001; Fitzpatrick, 1999, 2005]. В работах, по-
священных анализу «человеческих документов» и повседневности совет- ской цивилизации, представлен голос рядового участника строительства нового общества [Круглова, 2004], испытавшего на своем собственном опыте все тяготы и прелести социалистического общежития. При этом на первый план анализа выходят не только свидетельства ужаса эпохи, сколько ее многочисленные противоречия, лакуны, механизмы, при по- мощи которых люди достигали внутренней свободы, подстраивали под себя многочисленные правила и регуляции, добивались определенного уровня социальной интеграции и притирки разнообразных бюрократи- ческих и идеологических механизмов к повседневным нуждам – те про- цессы, которые А. Юрчак обозначил как драму «борьбы советского со- циализма снеминуемым самораспадом» [Yurchak, 2005].
Феноменологический подход к истории ставит вопрос о том, каким образом и от чьего лица определялись социальные проблемы, как и в чьих интересах трансформировались формы заботы и контроля, под- держивавшиеся сетью формальных и неформальных институтов, как они конструировалось государством, общественностью, взрослыми и детьми [Лебина, 1999, 2000, 2006; Ромашева, 2006]. А ракурс социаль- ной критики не дает проигнорировать «карательную» сторону государ-
10