2. Содержание и философское значение «Человека бунтующего» для философии XX века
Ранняя философия Камю – это история идеи бунта – метафизического и политического – против несправедливости человеческого удела. Если первым вопросом “Мифа о Сизифе” был вопрос о допустимости самоубийства, то эта работа начинается с вопроса об оправданности убийства. Люди во все времена убивали друг друга, - это истина факта. Тот, кто убивает в порыве страсти, предстает перед судом, иногда отправляется на гильотину. Но сегодня подлинную угрозу представляют не эти преступные одиночки, а государственные чиновники, хладнокровно отправляющие на смерть миллионы людей, оправдывающие массовые убийства интересами нации, государственной безопасности, прогресса человечества, логикой истории.
Человек ХХ века оказался перед лицом тоталитарных идеологий, служащих оправданием убийства. Еще Паскаль в “Провинциальных письмах” возмущался казуистикой иезуитов, разрешавших убийство вопреки христианской заповеди. Безусловно, все церкви благословляли войны, казнили еретиков, но каждый христианин все-таки знал, что на скрижалях начертано “не убий”, что убийство – тягчайший грех. На скрижалях нашего века написано: “Убивай”. Камю в “Бунтующем человеке” прослеживает генеалогию этой максимы современных идеологий. Проблема заключается в том, что сами эти идеологии родились из идеи бунта, преобразившейся в нигилистическое “все дозволено”.
Камю считал, что исходный пункт его философии остался прежним – это абсурд, ставящий под сомнение все ценности. Абсурд, по его мнению, запрещает не только самоубийство, но и убийство, поскольку уничтожение себе подобного означает покушение на уникальный источник смысла, каковым является жизнь каждого человека. Однако из абсурдной установки “Мифа о Сизифе” не вытекает бунт, утверждающий самоценность другого. Бунт там придавал цену индивидуальной жизни – это “борьба интеллекта с превосходящей реальностью”, “зрелище человеческой гордыни”, “отказ от примирения”. Борьба с “чумой” тогда ничуть не более обоснована, чем донжуанство или кровавое своеволие Калигулы.
«Конечно, человек не сводится к восстанию. Но сегодняшняя история с ее распрями, вынуждает нас признать, что бунт – это одно из существенных измерений человека. Он является нашей исторической реальностью. И нам надо не бежать от нее, а найти в ней наши ценности». Тот бунт, который тождественен самой жизни, не совпадает со стремлением ко всеобщему разрушению: ведь вырастает он из стремления к порядку и гармонии, которых в мире нет. Следовательно, «бунт является силой жизни, а не смерти. Его глубочайшая логика – логика не разрушения, а созидания». По Камю бунт – это способ бытия человека, способ борьбы против абсурда.
После выхода в свет «Бунтующего человека» пути Камю и французских левых интеллектуалов разошлись окончательно. В этой книге, главном произведение Альбера Камю, рассматривается история европейского нигилизма, начиная с маркиза де Сада и якобинцев и заканчивая нацизмом и сталинизмом. Начинается книга с «теоремы бунта». Бунт начинается, когда раб говорит господину «нет». Но это «нет» одновременно означает «да». Раб доказывает, «что в нем есть нечто стоящее и нуждающееся в защите». В бунте рождается сознание: «внезапное яркое чувство того, что в человеке есть нечто, с чем он может отождествить себя хотя бы на время». Это «нечто» превосходит самого индивида и объединяет его с остальными людьми. Уже в первой главе Камю выступает противником экзистенциализма сартровского толка: «…Эта предсуществующая ценность, данная до всякого действия, вступает в противоречие с чисто историческими философскими учениями, согласно которым ценность завоевывается (если она вообще может быть завоевана) лишь в результате действия. Анализ бунта приводит по меньшей мере к догадке, что человеческая природа действительно существует, согласно представлениям древних греков и вопреки постулатам современной философии». Человеческая природа есть то, что объединяет бунтаря со всеми угнетенными и со всем человечеством, включая предавшего солидарность угнетателя. «Я бунтую, следовательно, мы существуем», - говорит Камю.
Но всегда существует искушение предать равновесие бунта и выбрать либо тотальное согласие, либо тотальное отрицание. Камю рассматривает искушения метафизического, исторического и литературного бунта.
Метафизический бунт есть преступление против меры. Это – не восстание раба против господина, а восстание человека против уготованного ему удела. «Все говорят: «Нет правды на земле». Но правды нет и выше». Архетип метафизического бунта – Прометей. Но герой греческой мифологии восстает не против всесильного Бога христианства, а против Зевса. Зевс – всего лишь один из богов, и дни его сочтены. Для греков любой бунт – это бунт против несправедливости во имя природы. Метафизические бунтари – дети Каина, а не Прометея. Их враг – безжалостный Бог Ветхого Завета. Истоки метафизического бунта те же, что и бунта вообще. «…Сад и романтики, Карамазов и Ницше вошли в царство смерти только потому, что хотели подлинной жизни». Они сражались с абстракциями и во имя абстракций. Анархо-индивидуалист Штирнер отвергает любые абстракции, любые идеалы во имя свободной личности, Единственного. Но Единственный Штирнера сам оказывается в этом случае голой абстракцией. Ницше отрицает христианскую «мораль рабов» и говорит «да» всему земному. Но сказать «да» всему, значит сказать «да» и убийству, и несправедливостям. Абсолютный бунт заканчивается абсолютным конформизмом. Ученики Ницше во имя царства сверхчеловека создадут кровавый режим недочеловеков. Прометей превратится в Цезаря. Метафизический бунт в литературе, начиная с маркиза де Сада и заканчивая сюрреалистами, вырождается в пустое позерство и, опять же, примирение с диктатурой и несправедливостью.
Порожденный Великой французской революцией исторический бунт – логическое продолжение бунта метафизического. Якобинцы убивали людей во имя абстракции, именуемой ими добродетелью. Большевики не признают добродетели, а признают лишь историческую эффективность. Настоящее приносится в жертву будущему.
Он превращается в отрицание всех ценностей и выливается в зверское своеволие, когда бунтарь сам делается “человекобогом”, унаследовавшим у отринутого им божества все то, что так ненавидел – абсолютизм, претензии на последнюю и окончательную истину (“истина одна, заблуждений много”), провиденциализм, всезнание, слова “заставьте их войти”. В земной рай этот выродившийся Прометей готов загонять силою, а при малейшем сопротивлении устраивает такой террор, в сравнении с которым костры инквизиции кажутся детской забавой.
Метафизический бунт де Сада, денди, романтиков, проклятых поэтов, сюрреалистов, Штирнера, Ницше и т.д. – таковы этапы европейского нигилизма, эволюция “человекобожества”. Вместе с космическим вседержителем богоубийцы отрицают и всякий нравственный миропорядок. Метафизический бунт постепенно сливается с бунтом историческим. Людовика XVI казнят еще во имя торжества “всеобщей воли” и добродетели, но вместе с принцепсом убиты и все прежние принципы. “От гуманитарных идиллий ХУШ века и кровавым эшафотам пролегает прямой путь, - писал Камю в “Размышлении о гильотине”, - и как всем известно, сегодняшние палачи – это гуманисты”. Еще один шаг – и восставшими массами руководят полностью освободившиеся от человеческой морали человекобоги, настает время “шигалевщины”, а она в свою очередь возводит на трон новых цезарей.