«Политическая культура» в публичных дискурсах постсоветской России

Как уже отмечалось, понятие «политическая культура» широко используется российскими политиками и публичными интеллектуалами. Аналогично обстоит ситуация и в англоязычных странах. По словам А.Брауна, «политическая культура – понятие, вошедшее в повседневный язык. Оно появляется в солидных газетах, иногда его используют политики (подчас смутно понимая, что именно они хотят сказать)» [Brown 2005: 182]. Вполне естественно, что категории общественных наук проникают в широкий публичный дискурс, чаще всего утрачивая при этом строгость содержания. Хотя трудно достоверно проследить каналы этого «взаимообмена», факт его существования не вызывает сомнений. С одной стороны, слово ученого обладает значимым авторитетом и за рамками научного дискурса. Авторитет «науки» встроен в культуру современного общества, и апелляция к нему является важным ресурсом, позволяющим упрочить позиции говорящего (к сожалению, часто – вне зависимости от степени его знакомства с предметом). С другой стороны, плоды трудов ученых-обществоведов в той или иной мере действительно становятся достоянием «широкой публики», отчасти – благодаря их презентации целевым аудиториям (через практические семинары и конференции, публикации в массовых изданиях и др.), но в большей степени – в обобщенном виде, через систему образования и СМИ. И в этом смысле ученые наделены определенной символической властью, ибо они принадлежат к числу групп, дающих названия вещам. Разумеется, эту власть не следует преувеличивать. К тому же обмен действительно является взаимным: ученые играют значимую (хотя, разумеется, не исключительную) роль в наполнении «резервуаров смыслов», которыми люди оперируют, интерпретируя – и конструируя – свое социальное бытие; однако при этом и сами они не менее активно (и не всегда осознанно) черпают из тех же источников.

Пожалуй, единственной (хотя и весьма существенной) российской особенностью является отсутствие жестких границ между профанным и профессиональным знанием о политике. «Знатоком» политологии считает себя едва ли не каждый выпускник советского вуза (ведь курсы «общественных наук» проходили и философы, и инженеры)24, а на статус «специалистов» претендуют люди, весьма поверхностно знакомые с состоянием этой дисциплины. К сожалению, нашему научному сообществу пока не удается ни поддерживать строгие стандарты профессиональной деятельности, ни соответствующим образом представлять производимое им знание широкой публике.

В этой части статьи мы проследим некоторые тенденции использования понятия «политическая культура» в публичном дискурсе. При этом мы не будем рассматривать многочисленные примеры его употребления в «прогрессистском» значении, указывающем на «политическую культуру» как на что-то, чего «не хватает», что должно быть «развито» в соответствии с некими стандартами (хотя было бы интересно проанализировать, как те или иные авторы видят источники таких стандартов, но это – тема для другого исследования). Объектом нашего анализа будут тексты российских политиков и публичных интеллектуалов, с разными целями обращающихся к «политической культуре» и прямо или косвенно апеллирующих к «научному» пониманию данного предмета 25.

По нашим наблюдениям, понятие «политической культуры» выполняет в публичных дискурсах две основные (и взаимосвязанные) функции: оно работает на конструирование коллективных идентичностей (граждан, членов нации, «большинства» и т.д.) и служит для обоснования тех или иных политических программ. И в том, и в другом случае имеет место конкуренция разных интерпретаций.

В публичном дискурсе термин «политическая культура» чаще всего употребляется в широком значении, в качестве синонима «национального характера», «менталитета» и вообще «национальных/цивилизационных особенностей». Впрочем, надо отметить, что подобное «нестрогое» использование термина – не редкость и в научной литературе. При этом говорящие/пишущие чаще всего воспроизводят «общепризнанные» характеристики русской политической культуры, список которых восходит еще к дискуссиям XIX века. Он включает в себя: склонность к авторитарной власти, доминирующую роль государства, слабые способности к самоорганизации, приверженность коллективизму, равенству и справедливости, правовой нигилизм и проч.26 Происхождение этих особенностей отечественной политической культуры увязывается с географией, климатом, историей, религией и типом цивилизации. К данному способу интерпретации отечественной политической культуры, как правило, прибегают политики, находящиеся в более или менее жесткой оппозиции к «Западу» и предлагающие программы, которые отстаивают «наш собственный путь» развития и независимую (от «Запада») внешнюю политику.

Конструируемая таким образом модель коллективной идентичности оспаривается политиками и интеллектуалами из либерально-западнического лагеря. В этом отношении особого внимания заслуживает деятельность Фонда «Либеральная миссия» (www.liberal.ru), который на протяжении ряда лет стремится развивать диалог между либералами-западниками и либерально настроенными «почвенниками» [Западники и националисты 2004]. Тактика организаторов этих дискуссий заключается в том, чтобы подвергнуть сомнению «монолитную» версию российской политической культуры и представить более сложную картину прошлого и настоящего. «Либеральная миссия» стремится широко освещать результаты эмпирических исследований, подвергающих проверке «константы» нашей политической культуры. В частности, можно сослаться на проект «Самоидентификация россиян в начале XXI века», авторы которого обнаружили в российском обществе существование значительного сегмента, ориентированного на нормы и принципы современной (модернистской) культуры и отвергающего как ценности, считающиеся «традиционными», так и авторитарную модель политического управления. Согласно выводу Т.И.Кутковец и И.М.Клямкина, характерной особенностью современной российской политической культуры является не столько традиционализм, сколько острый конфликт разных субкультур [Кутковец, Клямкин 2002а,б]. Таким образом, интерпретации, представляющие в качестве «настоящей» лишь авторитарно-традиционалистскую субкультуру, мягко говоря, не вполне правомерны.

Не так давно у либералов-западников появился новый соперник в лице идеологов «Единой России», активно эксплуатирующих тему политической культуры для конструирования «эклектичной» модели коллективной идентичности, которая сочетает традиционные стереотипы с более сбалансированной оценкой основных «объектов соотнесения» – «нашего прошлого» и «Запада». Этот идеологический проект призван обосновать путинскую программу модернизации «сверху». И «правильная» интерпретация русской политической культуры играет в нем важную роль. В июне 2006 г. партия «Единая Россия» и издательство «Европа» при участии Российского государственного гуманитарного университета провели в Москве месячную акцию «Дни русской политической культуры», которая широко освещалась СМИ. Согласно официальному заявлению, задача акции – «утверждение в общественном и политической сознании российского общества понимания основ русской политической культуры» [«Единая Россия» напомнит… 2006]. Следует заметить, что идея не нова: о том, что «России нужна новая политическая культура, признающая огромные достижения страны, как за последние десять лет, так и в советском прошлом», идеологи и активисты новой партии власти говорят давно [Новая общественно политическая культура… 2003]. Образ русской политической культуры, представленный политиками и публичными интеллектуалами, выступавшими в рамках июньской акции, призван способствовать, с одной стороны, легитимации действующего политического режима, а с другой – интеграции общества вокруг новой стратегии национального успеха.

Прежде всего, участники акции говорили о русской, а не российской политической культуре. Смело внедряя прежде «неполиткорректный» термин, организаторы акции преследовали двойную цель: дистанцироваться от политики ельцинского периода и «национального нигилизма» «либералов-западников», стремившихся продвигать «гражданский» вариант национальной идентичности, и «реабилитировать» традиции имперского прошлого и культуры, за которой исторически закрепилось название «русская». Впрочем, предлагая «восстановить в правах» русскую идентичность, член Президиума Генерального Совета партии «ЕР» А.Исаев пояснял, что определять ее следует в терминах языка и культуры, а не происхождения [Исаев 2006].

В рамках акции с публичными лекциями выступили известные политики, деятели культуры, представители Русской православной церкви, журналисты и др. Предложенные ими интерпретации русской политической культуры заметно варьировались. Однако можно выделить две сквозные темы, так или иначе звучавшие в большинстве выступлений: (1) «Россия не должна стесняться своей политической культуры» [о. Чаплин 2006] и (2) «культура определяет политику» [Кончаловский 2006], а значит, России нужна политика, соответствующая ее политической культуре [Исаев 2006].

Каков же образ русской политической культуры, утверждаемый «в общественном и политической сознании российского общества» единороссами? Прежде всего, он отнюдь не «монолитен». Так, губернатор Твери Д.Зеленин, ссылаясь на политологов, которые выделяют «три типа политической культуры – тоталитарную, авторитарную и демократическую»27, подчеркивал, что в России, вопреки стереотипам, все три типа «существовали в исторической взаимосвязи». Правда, «авторитарная составляющая в России обычно совпадала с историческими особенностями нашей страны, требовавшими как раз мобилизации ресурсов для того, чтобы обеспечить ее безопасность. Но, как правило, она не вытесняла народную составляющую, которая была связана с идеями свободы и самоуправления» [Зеленин 2006]. Впрочем, доминировал, по Зеленину, все же авторитарный тип властной культуры. Однако и здесь были свои противовесы, ибо «тот же самодержец не может править без посредствующих властей». Уроки русской политической культуры, таким образом, свидетельствуют о главном: «…Желанный путь эволюции российской государственной системы не в государственном ограничении и размывании президентской власти, а в обретении опыта последующими, посредствующими властями. Если станут сильными партии, если они поднимут на новый качественный уровень зрелость законодательной власти, то исторический акцент на властецентризм исправится сам собой. И эта российская традиция эволюционным путем подведет нас к полноценной российской модели демократии, которая будет хороша тем, что она выросла из отечественных традиций» [Зеленин 2006].

Впрочем, под «партиями» в данном случае понимается прежде всего сама «ЕР». Эта тема была развита в лекции А.Исаева, представившего развернутый образ русской политической культуры, черты которого идеально соответствуют политике, проводимой президентом В.Путиным и программе «ЕР». (1) Главным фактором национальной самоидентификации, по Исаеву, является государство, которое «воспринимается как абсолютная ценность». Отсюда – потребность в «суверенной демократии»: ведь в России может утвердиться любой политический режим, лишь бы он не угрожал суверенитету и «национальной идентичности, проявляющейся через государство». (2) Наша политическая культура «склонна к идеократии», «русский народ хочет идейного удовлетворения больше, чем идеального». Отсюда – задача «возрождения России как сверхдержавы». (3) «Русская политическая традиция предполагает наличие ясно обозначенного лидера». Отсюда – «ЕР» открыто объявляет себя партией Путина. (4) Важная черта русской политической культуры – соборность («наличие сильного лидера в России всегда уравновешивалось склонностью к детальному обсуждению, сопоставлению различных точек зрения, выработке соборного решения»). Отсюда – проект Общественной палаты. (5) Особое понимание ценностей справедливости (как «соответствия моральному чувству», а отнюдь не как равенства – отсюда правомерность программы социальных реформ), свободы (этот элемент «нуждается в пестовании», чем и собирается заняться «ЕР») и т.д. Вывод напрашивается сам собой: Россия находится в состоянии перехода и нуждается в «политической силе, которая возьмет на себя ответственность», и есть только одна такая сила – «ЕР», единственная «партия русской политической культуры». Пока она одна, ей и должны принадлежать власть и ответственность. Другим же партиям «нужно повзрослеть», а для этого – «соотнести себя с русской политической традицией». И как только это произойдет – «ЕР» проиграет выборы и уйдет в оппозицию [Исаев 2006].

В рамках акции активно обсуждался вопрос о «самостоятельности» русской политической культуры, о необходимости «модернизации, но с опорой на свою традицию». По мысли митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла, постулат о необходимости модернизации «сегодня должны принять и почвенники, и либералы, и западники, и патриоты». Но «ни одна политическая сила, приходя к власти, не имеет права ставить под вопрос духовную и культурную самобытность своей страны, Россия должна остаться Россией», а для этого необходимо заботиться о сохранении «базисных» ценностей. В качестве примера такого подхода митрополит Кирилл привел Декларацию о правах и достоинстве человеческой личности, принятую недавно Х Всемирным русским народным собором [Кирилл 2006].

Еще более остро поставил проблему «самостоятельности» другой представитель РПЦ – глава отдела Межхристианских связей Московского Патриархата отец Всеволод Чаплин. По его словам, «Россия не должна стесняться своей политической культуры», которая в отличие от западных культур основана на «идеале единства народа и власти». Но ведь идея «балансирования расходящихся интересов через их столкновение и через их взаимоисключающее подчеркивание» свойственна «максимум для десяти процентов населения планеты», которые уже «теряют власть – в силу того, что остальная часть этого населения начинает осознавать свои интересы, свою инаковость». Поэтому «нам не нужно бояться декларировать какие-то вещи, даже если они не совпадают с уходящей политической культурой, доминирующей из единого центра» [о. Чаплин 2006].

Образ русской политической культуры, представленный участниками акции, организованной «ЕР», отличается от ее монолитно-традиционалистского портрета, который в середине 1990-х гг. тиражировали сторонники народно-патриотической оппозиции [Зюганов 1996; Подберезкин 1998]. Проект единороссов ориентирован на поддержку программы авторитарной модернизации, он признает некоторую гетерогенность отечественной политической культуры и подчеркивает потенциал ее развития (которое, однако, должно осуществляться при умелом руководстве). Однако нетрудно заметить, что при всей «широте» подхода и стремлении учесть разные аспекты и тенденции, предложенный единороссами образ русской политической культуры репрессивен по отношению к иным интерпретациям: все, что не вписывается в представленный список, может быть объявлено чуждым отечественным традициям – с последующим зачислением сторонников иных политических курсов в ряды «не желающих», чтобы «Россия оставалась Россией». Таким образом, «политическая культура» превращается в объект идеологической борьбы, в которой шансы партии власти на победу весьма высоки.