Kitay_i_okrestnosti_Mifologia_folklor_literatura

Margaret B. Wan.The Drum Ballad Cases of Judge Liu

247

fact, the critique is apt; chunks of material ranging from single poems to characters and whole scenes are shared among drum ballad texts. The question then becomes, how extensive was such borrowing? Did it occur primarily through oral transmission or written copying, or can we tell?

Although I am analyzing these drum ballads as texts for reading,				the issue
of their relationship with oral performance	and	its	conventions	requires
further study. Cases of Judge Liu occasionally	refers	to	storytelling or the sto-

rytelling house (shuchang ЩЩ), and one striking scene gives a sense of the performance milieu. As he enters Beijing, Judge Liu sees and hears the story Cases of Judge Shi being performed in a market alongside other genres of oral performance.

The upright official raised his head and saw the city of Beijing

really was different from the other provinces. Every kind of shop was there

Tea stalls and wine shops were noisy and lively. People came and went endlessly

every one of them

running and busy after fame and fortune. Then there were

Countless wandering performers (jianghu) of every kind The official carefully looked at them

the first stall was bajiaogu, the second stall

Dong Lianggong who was used to telling pinghua The third stall was Shi Gong an

this man was very famous in the capital, his surname was Huang and he was called Old Huang everyone called him "Fuchen."

He told of

Judge Shi undercover investigating Peach Blossom Temple, capturing an evil monk at Western MountainTemple.

{Liu Gong an: 23.3.361)

This clearly positions Shi Gong an among the other oral storytelling arts of Beijing and refers to the storyteller Huang Fuchen ЛсЩЁ* who was famous in the Qianlong — Jiaqing era (1726—1820).

Cases of Judge Liu consistently uses similar formulae to deal with recurring events like traveling through the streets or drinking tea. The repetition of these formulae might evoke the style of composition in performance—we cannot really know—but in a text their predictability would make reading easier. Usually not much play is made of the journey. At one point the narrator even comments on that:

248 Мифологияифольклор

Не headed straight back to Jiangning on the big roads my song doesn't have to tell of the trip.

Great Qing Tale Cfcfêfë) is different from other tales. This story (Щ) has no Peach Blossom Store

or beautiful women in Apricot Village . His Excellency Judge Liu

with nothing to say on the road traveled quickly and entered Jiangning city. (Liu Gong an 16.4.253)

The narrator refers to the story as a story (Щ) and explicitly foregrounds what it will not recount. Peach Blossom Store and Apricot Village suggest poetic places where one meets a beauty. Thus the narrator of Liu Gong an also rejects romance narratives as not belonging to this story.

Another drum ballad, Fan Tang (Rebellion against the Tang ЫШ) comments on the traveling trope in a self-referential passage.

Cao Biao received his orders and gladly went to meet

Flying, he mounted his horse

He went out from Hanyuan city

And headed straight for Tongzhou on the major roads

Traveling early and lodging at night he got there quickly

In creating the book (ШШ) it didn't taken even half a second

No fear of 18,000 miles

At the stroke of a pen it's done

If I tell him to arrive, he arrives

If he hadn't arrived, that wouldn't do

It's not that the author (ЩЩ) is boasting

If I say he's right, he can't be wrong

If I say he's bad, he can't be good

If I say he's loyal, he can't be treacherous

If I say he's treacherous,he can't be loyal.

If I say he's ugly, he can't be handsome.

If I say he's handsome,he can't be ugly

If I say it's white, it can't be black

If I say it's green, it can't be red

If I say he dies, he can't live

As soon as I tell him to die he's a goner

Who says everything is up to me?

It also takes the work of the pen. (Gugong bowuyuan 2001: 93—94)

This comment emphasizes the written composition of the drum ballad. The story is referred to as a text, the author as a compiler, and the process as the work of a pen. In addition, this passage reveals a self-conscious fictionality. Everything

Margaret B. Wan. The Drum Ballad Cases of Judge Liu

249

that happens in the story is the creation of the compiler. This contrasts with the truth claims put forward by Cases of Judge Liu. It is interesting that this celebration of fictionality should occur in a tale of the Tang dynasty. In an odd way it confirms the critique put forward by Cases of Judge Liu—that such tales are baseless—but presents that as a positive quality.

Conclusions

The present study is a preliminary attempt to uncover the context of Qing drum ballad texts and their appeal. One of the challenges in working with these texts is trying to reconstruct their context. Besides the texts themselves, few sources remain. Compared with novels, the drum ballad texts are also quite bare bones. Novels generally include a preface, which helps place them both in terms of intended audience and vis-à-vis other narratives. Most drum ballad manuscripts and woodblock editions, on the other hand, do not carry prefaces.10 However, some information about audiences and the drum ballad's sense of place in the web of narratives can be found within the drum ballads themselves. For example, although it has no preface, the self-reflexive comments in the drum ballad Cases of Judge Liu serve to position this book explicitly in relation to the narratives on which it draws and those with which it competes. The simulated repartee between the narrator and the audience within the drum ballad also reveals the expectations of the target audience for plausibility, and identifies shared or "stock" material utilized by Cases of Judge Liu. Similar clues are found in other drum ballads, including Shi an qi wen and Rebellion against the Tang. From my reading of drum ballads thus far, these self-conscious passages are not prevalent. However, when they do occur they reveal a great deal about how the authors and imagined audiences of these drum ballads viewed these tales.

From references within the drum ballads, one sees a web of connection between early court-case narratives. Cases of Judge Liu knew of Shi Gong an (in performance), and Shi Gong an knew of Longtu gong an (the precursor of Sanxia wuyi), as well as previous court-case tale collections. Such references further suggest the audience for these drum ballads was familiar with court-case fiction and other thematic genres like the military romance.11 Cases of Judge Liu pres-

10 When the drum ballads were printed in Shanghai, this changed. For example, the lithographic edition of Lu mudan guci ^fctt^lSil"] printed by Jinzhang shuju, Shanghai carries the same preface as the novel.

11 This should come as no surprise. Military romance novels were among the most popular/printed in rural Sibao, and also very prevalent in other performance genres in the Academica Sinica collection. See Cynthia Brokaw, Commerce in Culture',and the Academica Sinica index.

250	Мифология и фольклор

ents itself as a "true" account of recent events, eschewing fantastic battle or romance. It carefully positions itself among the range of available narratives, commenting on its own narrative choices and arguing for its superiority. In so doing it renders later researchers a great service.

Works Cited

Academica Sinica. Zhongyang Yanjiu Yuan lishi yuyan yanjiu suo suo cang suqu zongmu mulu ШШптШ£Ж{ШШМ В » . Harvard-Yenching Library. Photocopy.

B0rdahl, Vibeke. The Oral Tradition of Yangzhou Storytelling. Nordic Institute of Asian Studies Monograph Series,No. 73. Surrey, Great Britain: Curzon Press, 1996.

Brokaw, Cynthia. Commerce in Culture: The Sibao Book Trade in the Qing and Republican Periods. Cambridge(Mass.) and London: Harvard East Asian Monographs, 2007.

Roger Chattier, "The Literature of Roguery in the Bibliothèque bleue" in The Cultural Uses of

Print in Early Modern France. Translated by Lydia G. Cochrane. Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1987.

Chou Jiang {Л//1, "Chewangfu quben chaoben guci de tese $3Ej?ÏEffi^î£$a$If		№#1%" in Liu
Liemao, ed., Chewangfu qubenyanjiu ^^Ш^^Щ^ъ-	Guangzhou: Guangdong renmin, 2000.58—63.
Gugong bowuyuan t&SWffifä. Guci huitu Fan	Tang quanzhuan. Guci xiuxiang shi 'er guafu
zheng XL Guci xiuxiang Yang Jia Jiang ШШШЫШЗ-Ш- ШЦШШ+^ШШ<£Ш		ШШШШ

Щ.Ш- In Gugong zhenben congkan: Qingdai Nanfu yu Shengpingshu juben yu dang 'an ШЙ$£^

Ä f fJ: Ш4ШШЩЩ-^ШШЙ^ШШШ: vol. 712. Haikou Shi: Hainan chu ban she,2001.

Hongqigou ЖШЩ. Kuancheng, Hebei: Yuhetang Ш'и'Й. and Wanfutang ЩЩЩ., n.d. In the Academica Sinica collection ^^Щ%ШШ^ШЩЩ%?ШШШ^ microfilm reel 89.

Hu Hung-po. "Qingmo Minchu xiuxiang guci bai sanshi zhong zonglun Ш^^Щ^ШШШШ Н Н + Я ж 1 Е •"Chengda wenxue bao 11 (2003): 219—46.

. "Records of Thirty-Two IllustratedGuci Texts Printed in Late Qing and Early Republic Period." Chengda wenxue bao 9 (2001): 1—70.

Li Yu $ Ш . Zhongguo guci zongmu ФШШШШШ- Shanxi guji chubanshe, 2006.

Liu Gong an: Che wang fu qu ben §lj£>||: ^ З Е Я ^ Й ^ , ed. Yan Qi ШЩ- Beijing: Renmin wenxue chubanshe, 1990.

Ma, Y.W. "Kung-an Fiction: A Historical and Critical Introduction." T' oung Pao 65 (1979): 201—59.

. "The Textual Tradition of Ming Kung-an Fiction: A Study of the Lung T'uKung-an."

Harvard Journal of Asiatic Studies 35 (1975): 190—220.

. "Themes and Characterization in the Lung-t'u kung-an," T'oung Pao 59 (1973):

179—202.

McLaren, Anne E. "Folk Narratives from the Lower Yangzi Delta Region: Oral and WrittenTraditions." Presentedat the symposium on The Interplay of Oral and Written Traditions in Chinese Fiction, Drama and PerformanceLiterature, Oslo, Norway,2007.

Shi an qi wen ШЖ^Ш- In the collection of the Moscow Library. Beijing: Hongwenge ;£>£fffl,

n.d.

Zhao Jingshen ШШШGucixuan g£lf э8Shanghai:Zhonghua shuju, 1959.

252 Мифология и фольклор

процессов, общностью истории, религии и литературы. Автор анализирует элементы «государственного», династического культа, религиозные обря- дово-ритуальные формы, местный фольклор, посвященный Гуань Юю и рассматривает примеры трансформации его образа и кантоминации с героями местного фольклора.

Мысль о написании подобного исследования возникла, как пишет Ху Сяо-вэй, после знакомства с близкой его идеям работой Б.Л. Рифтина «Предварительные разыскания об изображениях Гуань Юя». Этой моей статье предшествовала подробная работа «Изображение Гуань Юя на гравюре эпохи Цзинь» о найденной П.Козловым в Хара-Хото гравюре XII в. с изображением Гуань Юя из собрания Эрмитажа.

Автор рассматривает культ Гуань Юя начиная с IX в. н.э. по начало XX в. Помимо исторических источников, надписей на каменных стелах, им используется фольклорный материал (сказания, легенды), в том числе современный, и вновь найденные храмовые надписи и пр.

В статье показано, как в результате постоянных контактов между Китаем и нападающими на него разными племенами (древние тюрки, монголы, тангуты) возникло взаимопроникновение традиций в первую очередь в зоне контактов (совр. северные, северо-западные провинции, Шаньси и др). Феномен широкого распространения культа Гуань Юя у соседних ханьцам народов служит, по мнению автора, одним из доказательств этого.

Подтверждения существования культа Гуань Юя у киданей до сих пор не обнаружены, и наиболее ранние свидетельства его наличия у окружающих некитайских народностей относятся к следующим государствам: тангутскому Ся (изображение Гуань Юя, обнаруженное в буддийской пагоде на территории Хара-хото, где находился древний город тангутов) и чжурчжэньскому Цзинь (свидетельства, имеющиеся в «Истории Цзинь», составленной в правление династии Юань).

Вопрос об обстоятельствах превращения Гуань Юя в объект поклонения и фольклоризации остается дискуссионным. Автор полагает, что на процесс «обожествления» полководца повлияла как буддийская традиция с ее грозными божествами-покровителями, так и развитие фольклорной традиции Китая.

Первоначальным этапом обожествления Гуань Юя стало его почитание как бога войны. В приграничных военных гарнизонах эпохи Тан функцию такого бога исполнял персонаж буддийского пантеона Вайшравана (хранитель одной из четырех сторон света, владыка севера; также бог богатства). В эпоху Сун его место занял Гуань Юй, частично отождествлявшийся с буддийским грозным божеством и в последующие эпохи.

Ху Сяо-вэй.Народные предания и культ Гуань Юя

253

Тангуты, заимствовавшие буддийского бога войны (по тибетскому образцу) в предшествующий период, продолжали традицию его почитания, что привело в какой-то момент к приграничному «противостоянию» двух божеств — Гуань Юя сунских военных отрядов и Вайшравана тангутов.

Последующий период стал временем постепенного развития и распространения культа Гуань Юя. Не случайным, считает автор, появление в это же время прототипа эпопеи «Троецарствие» народной книги «Пинхуа по «Истории Трех царств». В чжурчжэньской цзиньской среде в употребление входят разнообразные титулы, относящиеся к Гуань Юю — «совершенномудрый», «божественный император». Он становится объектом поклонения цзиньской знати (существуют также свидетельства о совершении жертвоприношений Гуань Юю «благочестивыми женщинами» знатного происхождения), ему посвящаются храмы (на территории современной Внутренней Монголии). Обращались к Гуань Юю с просьбами не только о мире и спокойствии (как к божеству «охраняющему границы и обеспечивающему спокойствие народа»), но и о благополучии в целом для области, удачи во всех делах, о хорошем урожае (образно о «спокойном ветре и благоприятных дождях»).

Развитие фольклорной традиции, связанной с Гуань Юем, автор видит в увеличении количества преданий и разнообразии их тематики, детализировавшей и вносившей подробности в биографию и деяния героя (сказания о рождении, взрослении Гуань Юя, отдельных его подвигах и пр.). Так появилось предание о том, что первоначально его звали не Гуань Юй, а Фэн Сянь, а после того как он убил местного тирана и в приказе о его розыске были описаны его приметы, он не только сменил имя, но и умылся в реке и его лицо стало красным.

Монголы

Полвека спустя на северных окраинах Китая появилось новое государство монголов, завоевавшее Ся (тангутов, в 1227 г.) и Цзинь (чжурчженей, в 1234 г.). Потомок Чингис-хана Хубилай принял буддизм по тибетскому образцу ив 1271 г., захватив престол Китайской империи, положил начало новой династии Юань.

Как говорится в статье, взаимосвязи Монголии и Тибета до этого уже имели свою историю. Начиная с XIII в. тибетские правители использовали монголов в своей политике, как внешней, особенно в отношениях с Китайской империей, так и внутренней. Тибетская традиция оказала сильнейшее влияние на монгольскую, в особенности через ламаизм. Взаимодействие с

254 Мифология и фольклор

китайской и тибетской традициями отразилось и на усвоении монголами культа Гуань Юя.

Заимствованный монголами культ Гуань Юя представлял собой сложное явление, вобравшее в себя элементы разных традиций, в том числе религиозных (даосизм, ламаизм, отдельные буддийские секты и пр.).

Среди пожалованных ему титулов были официальные, отражающие заслуги перед государством, так и отражающие его «божественные» свойства (в соответствующей религиозной, даосской и буддийской, стилистике): «великий полководец» 0$Зк,^Щ^ШЩ; заведующий внешними связями и канцелярией (fê^Kfâ^); управляющий Хуайнанем цзедуши {^ШШМ^Ш. i$.); Шаньдуном и Хэбэем владеющий, закрывающий четверо ворот, столицу успокаивающий чэюаотаошиприграничный воевода (М^ЬИП^еА^РЙ ЖзЁ); вездесущее наводящее порядок во всей Поднебесной божество; не

имеющий пристанища, надзирающий за всеми	сторонами света
У, канцелярию и совет дворца наставляющий в управлении
Й ^ ) ; имеющий свою канцелярию итунсаньши — высший
ранг сановника — одного из трех гунов (JfMiX^i^^)l	носящий золотую

печать и пурпурный шнур имеющий светлые заслуги дафу {^^%Ш^^:\ ведущий за собой все войска (%шЩШЩ\ бескорыстный хоу (^cifHfc); мужественный, величественный, верный и храбрый полководец, отважный спаситель князь-ван (^Ш^МЖ&^Ш^Е)', величественный защищающий отечество истинный государь ( ^ ^ Я В Ш Ш ) ; появившийся при Чингисхане из северной страны Индии подобный царю-чакравартину (в буддийской мифологии идеальный правитель, наделенный чудесными свойствами, возвращающий мир и порядок вместо хаоса — Ред.) (^рДЙтШ, М^ЬТГ^НИ» #П^$&ЗЕ); (как указывает автор этот титул был дан в подражание титулам тибетских царей и буддийским текстам). Также с Гуань

Юем соотносили титул «подчиняющий нечистую силу умиротворяющий

государство» (ШШ9Ш£Н£0).

В монгольской традиции Гуань Юй отождествлялся с другими значимыми для монгольской культуры персонажами. Это сказалось на «смешении» образов и атрибутов, функций персонажа, устной традиции и форм почитания.

Об этом свидетельствует и использование одних и тех же титулов по отношению к разным персонажам. Среди них — Вайшравана, Чингис-хан (прародитель династии; чакраватин, как назвал его Сакья-пандита), герой тибетского, затем монгольского эпоса — Гэсэр. Это отождествление во многом произошло из-за сходных черт их внешнего облика. Так, Гуань Юй и Жамсаран (ламаистское божество) часто отождествлялись и имели похожие внешние признаки — красное лицо, желто-красные брови, красное

Ху Сяо-вэй. Народные предания и культ Гуань Юя

255

одеяние. Оба они почитались в качестве военных божеств и духов— покровителей императорского рода.

В честь Гуань Юя (Гэсэра) продолжали строить храмы и пагоды, где он нередко изображался на боевом коне, в латах, с золотым драконом (золотой дракон нередко ассоциируется с Гуань Юем, этот образ присутствует в легендах о его зачатии и рождении). Гуань Юй был причислен к ста наиболее почитаемым монголами божествам. Он стал центральной фигурой чрезвычайно пышного, согласно описаниям источников («Юань ши ли чжи»), обряда, получившего впоследствии название «Обход императорского города», или «Принесение благодарственной жертвы Гуань-вану». Во время церемонии изображение Гуань Юя выносили под белым балдахином, на котором на санскрите (позднее — тибетском) был написан один из его титулов «Подавляющий нечистую силу».

Тибетцы

В тибетской и монгольской традициях культ Гуань Юя со временем слился воедино с культом эпического героя Гэсэра (Гэсара) (о его истоках писал Ц. Дамдинсурэн). Образы этих персонажей, их биографии и деяния отождествляются носителями традиции, а храмы, как пишет автор, нередко соотносятся и с тем и с другим.

Такая ситуация уже существовала в XVIII в. В цитируемом автором отрывке из статьи Б.Л. Рифтина («Сказания и культ Гуань Юя») приводится свидетельство немецкого исследователя П.С. Палласа, путешествовавшего по Сибири, о том, что он увидел в Кяхте храме Гуань Юя, который местные монголы называли храмом Гэсэра.

То же явление характерно для современной ситуации: Гуань Юй — это китайский Гэсэр, такого рода интенция выражает взаимопроникновение традиций почитания этих персонажей. Сам автор статьи увидел подобное проявление синкретизма образов двух героев в тибетской традиции в храме Гуань Юя на горе Мопань («Жернов») в 2004 г. в Лхасе.

Взаимопроникновение образов двух персонажей выражается в различных аспектах: внешний облик и атрибутика персонажей, обрядовый комплекс, нарративы.

Храмовые статуи божества, выполненные по тибетскому канону, нередко имеют «лицо Гэсэра», соответствующее традиционным иконографическим образцам, и атрибуты Гуань Юя — конь Красный Заяц, бердыш Зеленый Дракон.

256 Мифология и фольклор

И великого полководца Гуань Юя, и эпического богатыря Гэсэра почитали в качестве военного божества, распоряжающегося вопросами войны и мира, порицающего раздоры, гнев и ярость, утверждающего порядок и спокойствие. Прихрамовые надписи, на которые обратил внимание автор статьи, содержат предания о том, что с момента строительства соответствующего храма, «жертвенные воскурения» в котором не прекращаются до сих пор, мир и спокойствие на многие годы установилось в округе.

Легенды и предания, посвященные Гуань Юю и Гэсэру, представляют собой сложный феномен, вобравший разнообразные элементы фольклорной, исторической, литературной и религиозной традиций.

Так, в тибетских сказаниях присутствуют мотивы родства героя с китайским императорским родом (единоутробный брат — отпрыск китайской принцессы; в данном случае могли наложиться два исторических известия — о родстве Гуань Юя с ханьским императорским домом и о китайской принцессе — одной из супруг легендарного тибетского царя Сронцзангампо), спутниками героя выступают Лю Бэй и Чжан Фэй (исторические персонажи, также ставшие героями романа «Троецарствие»), сцена побратимства в «Персиковом саду», борьба с Чию (мифический персонаж, воевавший против Хуан-ди и превращавшийся в туман над озером) и пр., имеющие отношение к китайской традиции и истории.

На формирование комплекса сказаний о Гуань Юе также повлияла древняя тибетская фольклорная традиция и религиозная литература разных направлений. Автор отмечает и наличие тюркских параллелей. Сказания нередко начинаются с обращения народа к верховному божеству (Тянь-ди, Будде и др.) с просьбой спуститься в «суетный мир», чтобы навести в нем порядок, установить спокойствие, уничтожить чудовищ. В ответ на молитвы божество посылает своего сына (сыновей), которым и является главный герой (этот сюжет был воспринят монгольской эпической традицией). Такими посланцами божества становятся Гэсэр, Гуань Юй и его братья, усмиряющие чудовищ и устанавливающими мир и спокойствие на земле (что превращает их в культурных героев).

Противниками героев выступают разнообразные существа буддийской мифологии и местного фольклора, например, популярный герой китайского фольклора На-чжа (персонаж буддийской мифологии, обладающий волшебными предметами — золотым браслетом «неба и земли» и лентой красного шелка,), многоголовые, многорукие чудища (мангасы в монгольском фольклоре) и пр.

Так, по одной из легенд, Гуань Юй, Лю Бэй и Чжан Фэй десять лет сражались с бесчинствовавшим чудовищем Ду, имеющим три головы, шесть