§ 2. Доказывание и принятие решений при избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста и продлении срока содержания под стражей

Наличие процедур разрешения уголовно-правового спора между государством и личностью, содержащих гарантии надежной защиты личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод, результатом которых должны быть достоверные выводы о виновности или невиновности подсудимого, является одним из условий назначения уголовного судопроизводства, что прямо вытекает из ст. 6 УПК РФ. Назначение уголовного судопроизводства предопределяет нормативно-правовую регламентацию всех стадий уголовного процесса. Однако ограничение прав и свобод личности происходит и до итогового разрешения уголовно-правового спора о виновности, на досудебных стадиях уголовного судопроизводства, в условиях, когда презумпция невиновности еще не опровергнута. Речь идет прежде всего об одном из основных прав человека - праве на свободу и личную неприкосновенность, воплощающем в себе наиболее значимое социальное благо*(292).

Ограничение этого права, выражающееся по сути в лишении человека свободы, происходит при применении мер уголовно-процессуального принуждения, а именно избрании таких мер пресечения, как заключение под стражу или домашний арест в ходе рассмотрения и разрешения судом уголовно-процессуального спора, предметом которого является решение вопроса о необходимости и возможности ограничения этого важнейшего конституционного права путем выявления оснований для применения заключения под стражу или домашнего ареста. Инициатором данного спора является следователь или дознаватель, возбуждающий перед судом соответствующее ходатайство с согласия руководителя следственного органа и прокурора. В постановлении о возбуждении ходатайства должны быть изложены мотивы и основания, в силу которых возникла необходимость в заключении подозреваемого или обвиняемого под стражу, продлении срока его содержания под стражей или домашнем аресте.

Рассмотрение уголовно-процессуального спора происходит в состязательной процедуре с участием стороны обвинения, представленной прокурором, следователем или дознавателем, и стороны защиты в лице подозреваемого, обвиняемого и защитника. На сторону обвинения законом возложена обязанность по обоснованию заявленного ходатайства путем представления доказательств наличия оснований для избрания вышеуказанных мер пресечения. Сторона защиты вправе возражать против удовлетворения ходатайства, представлять свои доводы и доказательства об отсутствии оснований для избрания мер пресечения.

С целью недопущения произвола при применении указанных мер пресечения и их смешения с наказанием в виде лишения свободы уголовно-процессуальное законодательство должно содержать четкие основания и порядок принятия решений об избрании мер пресечения, базирующиеся в том числе на принципе уважения индивидуальной автономии личности, ее чести и достоинства и исключающие возможность незаконного и необоснованного ограничения права на свободу и личную неприкосновенность.

Как отметил Конституционный Суд РФ, уголовно-процессуальное регулирование основывается на конституционных гарантиях обеспечения права на свободу и личную неприкосновенность при применении мер пресечения, непосредственно ограничивающих это право, закрепляет общность оснований и условий для избрания мер пресечения в виде заключения под стражу и домашнего ареста и схожие по своим сущностным характеристикам (единые) гарантии судебной защиты этого конституционного права*(293).

Анализ существующего в этой сфере нормативно-правового регулирования и правоприменения приводит к выводу о необходимости корректировки как первого, так и еще в большей степени второго.

Приводимые Судебным департаментом при Верховном Суде РФ статистические данные на фоне изученных соответствующих процессуальных документов заставляют задуматься о неблагополучности положения дел в сфере рассмотрения уголовно-процессуальных споров судьей, предметом которых являются меры пресечения, допускаемые по судебным решениям. Так, количество удовлетворенных ходатайств о применении меры пресечения в виде заключения под стражу в 2013 г. составляет 90,7% от количества рассмотренных, в 2014 г. - 90,6%; количество удовлетворенных ходатайств о продлении срока содержания под стражей в 2013 г. - 98,3% от количества рассмотренных, в 2014 г. - 98%*(294).

Не менее показательным выглядит соотношение между количеством ходатайств о применении меры пресечения в виде домашнего ареста и количеством ходатайств о заключении лиц под стражу и о продлении срока содержания под стражей: в 2013 г. 2,4% от количества ходатайств о заключении под стражу и 1,7% от количества ходатайств о продлении срока содержания под стражей; в 2014 г. - 2,6% и 1,8% соответственно. Иными словами, только в среднем по двум делам из ста органы предварительного расследования считают возможным избрание в виде меры пресечения домашнего ареста. В остальных случаях они ходатайствуют перед судом об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу или о продлении срока действия этой меры, и суды в более чем 90% случаев с ними соглашаются. И только не более чем в 2% случаев в 2013-2014 гг. суды применяли домашний арест (не более 1% - залог) при замене иной меры пресечения.

Рассмотрение уголовно-процессуального спора и принятие решений в пользу избрания мер пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста или о продлении срока действия этих мер обязывает суды установить наличие двух групп оснований.

Первая группа связана с наличием обоснованного подозрения в совершении преступления. Его формула, закрепленная ЕСПЧ еще в 1990 г. по делу "Фокс, Кэмпбелл и Хартли против Соединенного Королевства", такова: существование обоснованного подозрения заранее предполагает наличие фактов или сведений, способных убедить объективного наблюдателя в том, что лицо могло совершить это правонарушение. То, что может считаться обоснованным, зависит, однако, от совокупности обстоятельств*(295). ЕСПЧ последователен в этом вопросе и применительно к Российской Федерации. Так, в постановлении от 23 октября 2012 г. по делу "Пичугин против Российской Федерации" ЕСПЧ напомнил, что "обоснованность" подозрения, на основании которого должно производиться задержание, является важной частью гарантии защиты от произвольного задержания или заключения под стражу, закрепленной в подп. "с" п. 1 ст. 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Это требует наличия определенных фактов или информации, которые убедили бы объективного наблюдателя в том, что заинтересованное лицо могло совершить преступление, хотя то, что может считаться разумным, должно зависеть от всех обстоятельств дела. Факты, вызывающие подозрение, не должны обладать той же степенью убедительности, как те, которые необходимы для обоснования обвинительного приговора или даже для предъявления обвинения, что является следующим этапом процесса расследования уголовного дела. Цели официального расследования и содержания под стражей заключаются в том, чтобы подтвердить или опровергнуть конкретное подозрение, послужившее основанием для задержания (п. 124 постановления).

Пленум Верховного Суда РФ, руководствуясь, видимо, вышеизложенными правовыми позициями ЕСПЧ, разъяснил, что избрание в качестве меры пресечения заключения под стражу допускается только после проверки судом обоснованности подозрения в причастности лица к совершенному преступлению. Обоснованное подозрение предполагает наличие достаточных данных о том, что лицо могло совершить преступление (лицо застигнуто при совершении преступления или непосредственно после его совершения; потерпевший или очевидцы указали на данное лицо как на совершившее преступление; на данном лице или его одежде, при нем или в его жилище обнаружены явные следы преступления и т.п.)*(296). По сути, высший судебный орган страны указал судам на необходимость проверки обоснованности задержания, перечислив основания данной меры процессуального принуждения, указанные в ст. 91 УПК РФ. С таким подходом можно было бы согласиться, если информация, свидетельствующая о наличии оснований для задержания, имела бы исключительно процессуальный характер, что является обязательным условием установления оснований для избрания рассматриваемых мер пресечения, о чем будет сказано ниже.

Наибольшее затруднение на практике вызывает правильное по сути разъяснение Пленума Верховного Суда РФ, содержащееся в названном пункте упомянутого постановления, о том, что, проверяя обоснованность подозрения в причастности лица к совершенному преступлению, суд не вправе входить в обсуждение вопроса о виновности лица, т.е., рассматривая уголовно-процессуальный спор, судья не должен рассматривать уголовно-правовой спор о виновности. Встречающиеся в литературе предложения обязать суд удостовериться в том, что вина лица, доставленного в суд органами предварительного расследования, доказана, вызывают обоснованную критику. П.А. Лупинская возражала таким предложениям, так как справедливо считала, что эти требования явно "завышают" возможности суда при решении вопроса о мере пресечения: "Очевидно, что такие требования преждевременны, поскольку собирание и проверка доказательств продолжаются. Негативные последствия таких рекомендаций состоят в том, что они носят определенно обвинительный уклон при принятии решения о мере пресечения и этим могут влиять на дальнейшие решения суда как по вопросам отмены, изменения меры пресечения, так и при разрешении дела по существу, тем более, когда решения о мере пресечения в ходе досудебного производства принимает тот же судья, который в дальнейшем рассматривает дело по существу"*(297).

Однако судьи не всегда различают понятия "обоснованность подозрения" и "обоснованность обвинения". Отвергая возражения защиты об отсутствии доказательств обоснованности подозрения, судьи ссылаются на невозможность на данной стадии процесса оценить обоснованность предъявленного обвинения. В качестве примера приведем выдержку из судебного акта: "...Суд апелляционной инстанции отмечает, что в ходе досудебного производства по уголовному делу суд не вправе давать оценку доказательствам, которые могут стать предметом судебной проверки при рассмотрении по уголовному делу по существу, в связи с чем доводы стороны защиты об отсутствии доказательств причастности Л. к совершению инкриминируемого ей преступления не основаны на требованиях закона"*(298).

Разумеется, обоснованность предъявленного обвинения в процедуре рассмотрения ходатайства следователя об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу или о продлении срока содержания под стражей проверена быть не может. Однако суд обязан проверить именно обоснованность подозрения в причастности лица к совершенному преступлению, т.е. установить факты, свидетельствующие о том, что подозреваемый (обвиняемый) мог совершить это преступление. Суд должен установить наличие уголовно-правовой претензии к лицу, в отношении которого решается вопрос о мере пресечения. Совершило лицо это преступление или нет, виновно оно в его совершении или нет - суд установит в приговоре по итогам рассмотрения уголовно-правового спора в ходе судебного разбирательства. На данной же стадии процесса у суда должна быть процессуальная информация, на основе которой можно прийти к заключению о возможности совершения лицом, в отношении которого решается вопрос о мере пресечения, преступления, и не более. Очевидно, что уровень знаний о фактических обстоятельствах, касающихся инкриминируемого подозреваемому (обвиняемому) преступления, необходимый для применения процессуального решения о мере пресечения, является предположительным, не требующим достоверного установления всех обстоятельств совершенного преступления, что необходимо при постановлении приговора. Но даже предположительный характер сведений должен быть подтвержден соответствующей процессуальной информацией.

При этом представление следователем вместе с ходатайством исключительно процессуальных документов (постановления о возбуждении уголовного дела, протокола задержания, постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого, постановления о создании следственной группы и др.), а также документов, характеризующих личность (медицинских документов, справки о судимости, характеристик и др.), не может само по себе свидетельствовать об обоснованности подозрения. Наряду с этими документами следователь обязан представить в суд доказательства, свидетельствующие, по его мнению, как минимум о причастности подозреваемого (обвиняемого) к совершению преступления, - протоколы допросов свидетелей, заключения экспертов, вещественные и другие доказательства. Эти доказательства будут указывать на обоснованность уголовно-правовой претензии. На такой подход ориентирует отечественного правоприменителя и ЕСПЧ, в частности в упомянутом выше постановлении по делу "Пичугин против Российской Федерации".

Проверяя обоснованность подозрения (уголовно-правовой претензии), суд должен также установить правильность первоначальной уголовно-правовой квалификации действий (бездействия) подозреваемого, обвиняемого, т.е. не только фактическую, но и правовую обоснованность подозрения. Анализ правоприменительной практики поднимает проблему избыточной правовой квалификации вменяемых лицу деяний, подведение его действий под "арестные статьи" с целью лишения его свободы. Нежелание судей вникать в суть предъявляемых уголовно-правовых претензий к лицу, в отношении которого решается вопрос о мере пресечения, узаконивает произвол со стороны правоохранительных органов и приводит к незаконному и необоснованному ограничению права лица на свободу. Следует еще раз подчеркнуть, что речь идет не об обоснованности самого обвинения, а лишь о соответствии уголовно-правовой квалификации тем действиям подозреваемого, обвиняемого, которые составляют суть обоснованного подозрения. Иное может привести к тому, что, например, действия гражданина, избившего своего обидчика, следователь квалифицирует по ст. 111 УК РФ и вынесет постановление о привлечении лица в качестве обвиняемого, причем на этом основании будет ходатайствовать перед судом об избрании в отношении него меры пресечения в виде заключения под стражу. Если в обоснование заявленного ходатайства следователь не представит доказательств, свидетельствующих о наличии в действиях обвиняемого признаков преступления, предусмотренного именно ст. 111, а не ст. 116 УК РФ, что и будет составлять правовую обоснованность подозрения в совершении умышленного причинения тяжкого вреда здоровью, то в удовлетворении этого ходатайства суд должен отказать.

Вторая группа оснований принятия процессуальных решений о рассматриваемых мерах пресечения предусмотрена ст. 97 УПК РФ.

Особенность этой группы оснований заключается в необходимости представления доказательств возможного противоправного поведения подозреваемого (обвиняемого) в будущем. В отличие от первой группы оснований, а также оснований принятия большинства иных решений, которые выносятся согласно сведениям о каких-либо фактических обстоятельствах, произошедших в прошлом, решение о мере пресечения может быть принято "при наличии достаточных оснований" полагать, что указанные участники уголовного процесса либо скроются от органов предварительного расследования или суда, либо могут продолжить заниматься преступной деятельностью, либо могут угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства либо иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу. Мера пресечения может избираться также для обеспечения исполнения приговора или возможной выдачи лица в порядке, предусмотренном ст. 466 УПК РФ.

Иными словами, практическая сложность установления этой группы оснований обусловливается двумя факторами: необходимостью предоставления информации о действиях, которые возможно произойдут в будущем (лицо либо скроется, либо может продолжить заниматься преступной деятельностью и т.д.), а также содержанием и формой соответствующей информации (какие именно сведения дают основания предполагать наступление последствий, предусмотренных ст. 97 УПК РФ, и в какой процессуальной форме они должны быть закреплены). Безусловно, есть объективные трудности в обосновании вывода о возможности, например, обвиняемого воспрепятствовать производству по делу. Но лишить человека свободы только на умозрительном предположении о возможных с его стороны препятствиях, которые он может чинить в ходе производства по уголовному делу, нельзя. Должны быть представлены объективные данные, свидетельствующие о его намерении осуществлять противоправную деятельность и мешать нормальному ходу предварительного или судебного следствия. Иное неизбежно ведет к произволу.

Анализ многочисленных процессуальных решений о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста и продлении срока содержания под стражей позволяет констатировать, что из всей совокупности принимаемых в ходе уголовного судопроизводства решений, к которым предъявляются требования об обоснованности и мотивированности, именно эти решения в наименьшей степени им соответствуют либо не соответствуют вообще. Судебный контроль в этой сфере (рассмотрение уголовно-процессуального спора) превращается в пустую формальность, ибо судьи при избрании рассматриваемых мер пресечения в подавляющем большинстве случаев ограничиваются ссылкой на тяжесть предъявленного обвинения и формальным переписыванием норм гл. 13 УПК РФ. При этом судьи оставляют без оценки доводы стороны защиты и не мотивируют в судебном решении, на каком основании эти доводы не приняты во внимание при рассмотрении уголовно-процессуального спора.

На эту же проблему обращает внимание и ЕСПЧ во многих своих постановлениях по делам против Российской Федерации, указывая на недостаточную мотивированность данных процессуальных решений, ссылку в них преимущественно на тяжесть обвинения, применение стереотипных формулировок без учета и анализа конкретной ситуации, отсутствие в них обоснования невозможности применения альтернативных мер пресечения, недостаточность оснований для продления срока содержания под стражей*(299).

Несмотря на разъяснения Пленума Верховного Суда РФ, в частности о том, что основаниями для избрания меры пресечения в виде заключения под стражу могут быть только такие фактические обстоятельства, которые свидетельствуют о реальной возможности совершения обвиняемым, подозреваемым действий, указанных в ст. 97 УПК РФ, а также приведение примерного перечня указанных обстоятельств*(300), качество процессуальных решений о мерах пресечения остается крайне низким и юридически небезупречным.

Недоказанность фактических оснований решений о заключении под стражу, продлении срока содержания под стражей и домашнем аресте свидетельствует о нарушении в целом механизма принятия процессуального решения, целью принятия которого становится исключительно применение нормы права при неустановлении фактических обстоятельств, которые должны быть подтверждены соответствующими доказательствами. Решение, в котором содержатся правовые выводы при отсутствии для них фактических оснований, само является неправовым, а значит, незаконным и необоснованным.

Исследуя этапы принятия процессуального решения, П.А. Лупинская обращала внимание на то, что каждое промежуточное решение по процессуальным вопросам также требует установления определенных фактических обстоятельств, с наличием которых закон связывает принятие решения (для решений об избрании мер пресечения значение имеют обстоятельства, указанные в ст. 97, 108 УПК РФ)*(301).

Надо признать, что призывы к правоприменителю, прозвучавшие в многочисленных публикациях в юридической литературе, на конференциях, круглых столах, посвященных анализируемой проблеме, не имеют должного эффекта. Представляется, что одним из путей изменения ситуации может стать законодательное сокращение оснований применения мер пресечения. В этой связи уместно вспомнить слова одного из дореволюционных классиков российского уголовного процесса И.Я. Фойницкого, который писал: "Для применения мер, которые по лишениям для подвергаемой им личности граничат с наказанием, нужно иметь твердые основания. Является вопрос: имеются ли на стороне мер пресечения основания юридические? Очевидно, нет; о праве применения лишений может быть речь только относительно виновных в преступлениях, меры же пресечения применяются не к виновным, а к лицам, вина которых подлежит доказыванию, о которых еще не все доказательства собраны; они могут оказаться совершенно невинными. Единственное основание мер пресечения - фактическая необходимость предупредить побег обвиняемого, уклонение от суда, в тех случаях, когда представляется опасность такого уклонения. Поэтому единственным критерием при разрешении вопроса, могут ли быть приняты против обвиняемого меры пресечения и какие именно, является наличность побега и степень опасности побега, которая представляется в данном случае..."*(302).

Предвидя возражения о том, что меры пресечения должны применяться и в тех случаях, когда обвиняемый может скрыть следы преступления, уничтожить доказательства, найти лжесвидетелей, вступить в сговор с сообщниками, И.Я. Фойницкий указывал, что эти доводы не выдерживают критики, поскольку если опасность наступления этих последствий и имеет место, то из этого может вытекать лишь "право государства учредить хорошие органы дознания и предварительного следствия; улучшить самое разбирательство, а отнюдь не право подвергать обвиняемого каким бы то ни было лишним стеснениям". При этом он обращал также внимание на то, что "избыток сил в уголовном процессе и без того находится на стороне обвинительной власти, за обвиняемым же наблюдает и общество, и полиция"*(303). Что касается вопроса о необходимости рассмотрения как основания мер пресечения опасности совершения обвиняемым новых преступлений, И.Я. Фойницкий справедливо отмечал, что лишение, составляющее суть меры пресечения, несоизмеримо с вероятным злом совершения нового преступления хотя бы потому, что последнее может и не наступить, "опасность совершения новых преступлений может служить основанием не для применения мер пресечения, а для улучшения предупредительной полицейской деятельности"*(304).

Полагаем, что совершенствование уголовно-процессуального законодательства в части мер пресечения должно идти, в частности, путем сокращения оснований их применения и оставления только двух - реальной опасности того, что лицо может скрыться от органов предварительного расследования и суда, а также для обеспечения исполнения приговора или возможной выдачи лица в порядке, предусмотренном ст. 466 УПК РФ (ч. 2 ст. 97 УПК РФ).

Нельзя не согласиться с И.Я. Фойницким в том, что возможность совершения обвиняемым новых преступлений, адресация им угроз иным участникам уголовного судопроизводства или уничтожение доказательств (т.е. то, что предусмотрено п. 2, 3 ч. 1 ст. 97 УПК РФ) являются не основаниями мер пресечения, а должны быть в поле зрения правоохранительных органов. Данный вывод полностью корреспондирует с основными направлениями деятельности и задачами, закрепленными в соответствующих федеральных законах, регламентирующих работу полиции, органов ФСБ России, Следственного комитета РФ, а также органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность*(305). К ним, в частности, относятся выявление, предупреждение и пресечение преступлений, защита прав и свобод человека, обеспечение правопорядка, государственная защита потерпевших, свидетелей, иных участников уголовного судопроизводства и др. Имеющиеся в распоряжении указанных государственных органов правомочия, силы и технические средства в полной мере способны предотвратить наступление последствий, предусмотренных п. 2, 3 ч. 1 ст. 97 УПК РФ.

Оставляя только одно основание мер пресечения - воспрепятствование подозреваемому, обвиняемому в намерении скрыться от следствия и суда, в уголовно-процессуальный закон можно включить нормы о возможности применения той или иной меры пресечения в зависимости от санкции за инкриминируемое преступление, концептуально взяв за основу подход составителей Устава уголовного судопроизводства*(306). Так, например, мера пресечения в виде заключения под стражу может избираться только в отношении лиц, обвиняемых в совершении преступлений, санкции за которые предусматривают наказание в виде лишения свободы сроком не менее 10 лет, домашний арест - не менее 3 лет. Из этого правила допустимо сделать исключение: если лицо обвиняется в совершении менее тяжкого преступления, чем то, при котором может избираться мера пресечения в виде заключения под стражу или домашнего ареста, в отношении него могут быть избраны указанные меры пресечения, если у него отсутствует место постоянного или временного пребывания.

Помимо рассмотренных выше двух групп оснований для принятия решений о заключении под стражу, продлении срока содержания под стражей и домашнего ареста судебной практикой выведено еще одно основание - "в целях охраны прав и законных интересов участников уголовного судопроизводства и надлежащего проведения судебного заседания в разумные сроки". Как правило, на этом основании выносятся решения о продлении срока содержания под стражей судами апелляционной, кассационной инстанций при отмене решений суда первой инстанции и направлении материалов в суд первой инстанции для нового рассмотрения в ином составе суда. Закон такого основания не предусматривает*(307). И уже одного этого обстоятельства достаточно для признания выносимых решений незаконными. Однако Верховный Суд РФ придерживается иной позиции*(308). Полагаем, что в этой части необходимо либо внести соответствующие изменения в уголовно-процессуальный закон, либо скорректировать правоприменительную практику.

В качестве оснований для принятия решения о мерах пресечения могут быть признаны только такие фактические обстоятельства, которые свидетельствуют о реальной возможности совершения обвиняемым, подозреваемым действий, указанных в ст. 97 УПК РФ, и невозможности беспрепятственного осуществления уголовного судопроизводства посредством применения в отношении лица иной меры пресечения*(309).

Какого рода информация может свидетельствовать о наличии или об отсутствии этих фактических обстоятельств? Должны это быть доказательства (процессуальная информация) или процессуальные решения могут быть вынесены на основе иных информационных источников (непроцессуальная информация)? Надо сказать, что законодательство и разъяснения Пленума Верховного Суда РФ по этим вопросам не являются последовательными. В УПК РФ прямо не предусмотрено, что указанные фактические обстоятельства должны устанавливаться на основе доказательств. Пленум Верховного Суда РФ разъяснил, что предусмотренные ст. 97 УПК РФ основания должны подтверждаться "достоверными сведениями и доказательствами"*(310). Каков процессуальный статус "достоверных сведений"? Что служит источником этих сведений? Каким процессуальным путем они могут быть получены? Ответы на эти вопросы, опираясь на процессуальный закон и иные разъяснения Пленума Верховного Суда РФ, дать невозможно. На основе системного анализа УПК РФ и в целом практики Верховного Суда РФ можно прийти к единственно правильному выводу: фактические обстоятельства, являющиеся основаниями процессуальных решений об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, продлении срока содержания под стражей и домашнего ареста, могут быть установлены исключительно на основе процессуальной информации, т.е. на доказательствах.

Следовательно, указанные в ст. 97 УПК РФ основания должны быть доказаны. К такому же умозаключению приводят и содержащиеся в ст. 108 УПК РФ положения о том, что к фактическим обстоятельствам, на основании которых судья принимает решение о мере пресечения в виде заключения под стражу, не могут быть отнесены данные, не проверенные в ходе судебного заседания, в частности результаты оперативно-розыскной деятельности, представленные в нарушение требований ст. 89 УПК РФ, а также о том, что судья может принять решение о продлении срока задержания до 72 часов для представления ходатайствующей о том стороной дополнительных доказательств обоснованности или необоснованности избрания меры пресечения в виде заключения под стражу. Подтверждают этот вывод и отдельные решения Верховного Суда РФ, в которых прямо указано, в частности, на то, что наличие обстоятельств, оправдывающих продление сроков содержания под стражей, должно быть подтверждено соответствующими доказательствами*(311). Поэтому следует согласиться с В.А. Лазаревой, считающей, что решение о мере пресечения в виде заключения под стражу выносится по итогам рассмотрения в состязательной процедуре представленных следствием материалов и с соблюдением "всех свойственных состязательному судопроизводству правил доказывания", включая правила об обязанности доказывания, предмете и пределах доказывания, способах собирания и проверки доказательств*(312).

Справедливо и утверждение С.А. Касаткиной о том, что вывод о будущем ненадлежащем поведении лица должен основываться не на субъективном мнении следователя, дознавателя, судьи, а на совокупности доказательств, обладающих свойствами относимости, допустимости и достоверности, вызывающих уверенность в том, что возможность совершения обвиняемым противоправных действий является реальной*(313).

Обязанность доказывания наличия обстоятельств для избрания рассматриваемых мер пресечения и их продления возлагается на сторону обвинения. ЕСПЧ подчеркивает, что переход бремени доказывания к заключенному в таких делах был бы равнозначен отмене правила ст. 5 Конвенции, признающего заключение под стражу исключительным отступлением от права на личную свободу, которое возможно в строго определенных случаях, не допускающих расширительного толкования*(314).

Более сложным является вопрос о возможности признания в ходе рассмотрения ходатайства следователя о мере пресечения представленных им доказательств недопустимыми. Верховный Суд РФ исходит из того, что, например, при продлении срока содержания под стражей вопросы допустимости либо недопустимости доказательств разрешаться не могут*(315).

Представляется, что решение вопроса о возможности признания доказательств недопустимыми зависит от того, о доказательствах наличия или отсутствия каких именно фактических обстоятельств идет речь. Если заявляется ходатайство об исключении недопустимых доказательств, на основании которых устанавливаются фактические обстоятельства первой группы оснований для принятия решения об избрании меры пресечения - обоснованности подозрения (причастности лица к инкриминируемому ему преступлению), то в удовлетворении таких ходатайств должно быть отказано, так как указанные фактические обстоятельства могут по окончании предварительного расследования составить фактическую основу обвинения, обоснованность которого может быть проверена только в процедуре судебного разбирательства уголовно-правового спора. Так, при рассмотрении вопроса о мере пресечения в виде заключения под стражу нельзя признать, например, недопустимыми показания свидетеля или протокол осмотра места происшествия, если на основе содержащихся в них сведений могут быть установлены фактические обстоятельства совершенного преступления, несмотря на то что следователь в ходатайстве об избрании меры пресечения ссылается на них как на доказательство обоснованности подозрения.

Допустимость представленных доказательств, касающихся второй группы оснований для принятия решения о мере пресечения, например возможности обвиняемого скрыться от органов следствия и суда, может быть проверена судом, рассматривающим вопрос о мере пресечения, поскольку указанные обстоятельства не составляют суть уголовно-правовой претензии государства к обвиняемому и не могут стать фактической основой предъявляемого обвинения.

Рассматривая уголовно-процессуальный спор и принимая процессуальное решение о мере пресечения, судья должен исходить из важнейших правовых презумпций. Одна из них - презумпция невиновности. Думается, очевидность действия данной презумпции исключает необходимость приведения в пользу этого вывода каких-либо аргументов. Остальные две презумпции имеют непосредственное отношение к ограничению права на свободу и личную неприкосновенность и были сформулированы ЕСПЧ. Принимая решение об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу или домашнего ареста, судья должен руководствоваться презумпцией свободы*(316), что означает обязанность судьи обосновывать и мотивировать решение ссылками на такие доказательства и установленные на их основе фактические обстоятельства, которые убеждают в необходимости избрания именно таких мер и отступления от принципа уважения личной свободы в пользу общественного интереса*(317). В дальнейшем при продлении срока действия данных мер пресечения начинает действовать презумпция освобождения лица из-под стражи*(318), если только не будут представлены доказательства наличия "существенных" и "достаточных" оснований для продления, в частности, срока содержания под стражей.

Из последних двух презумпций вытекает презумпция наименьшего государственного принуждения, суть которой заключается в следующем: если имеются основания для избрания меры пресечения, то применение наиболее строгой меры пресечения допускается лишь при невозможности применения наименее строгой. Эта презумпция нашла отражение в УПК РФ, а также в правовых позициях Верховного Суда РФ и ЕСПЧ*(319). Так, решение об избрании меры пресечения может быть принято лишь при невозможности избрания иной, более мягкой меры пресечения (например, домашнего ареста и залога). Рассматривая уголовно-процессуальный спор, инициированный ходатайством следователя о продлении срока содержания под стражей, и не найдя достаточных оснований для его удовлетворения, суд помимо домашнего ареста и залога может избрать в отношении обвиняемого меру пресечения в виде подписки о невыезде и надлежащем поведении*(320).

Проблемы, связанные с процессуальными решениями об избрании таких мер пресечения, как заключение под стражу и домашний арест, и о продлении срока их действия, существовали и, очевидно, будут существовать. Однако важно понимать, что если судьи будут рассматривать ходатайства следователей, дознавателей по существу заявленной уголовно-процессуальной претензии, посягающей на конституционное право свободы личности, действительно в рамках состязательной процедуры рассмотрения уголовно-процессуального спора, то, возможно, решения, которые они примут, не будут столь предсказуемы, будут мотивированы, а соответственно, понятны всем участникам этого спора.