Великие проровки и мыслители

А.А.Гусейнов

Великие пророки и мыслители

нравственные учения от Моисея до наших дней

Москва – Вече 2008

Аннотация

Книга известного российского философа академика Российской академии наук А.А.Гусейнова посвящена этическим учениям великих духовных реформаторов, ставших подлинными учителями человечества – Конфуция, Будды, Моисея, Иисуса Христа, Мухаммеда, а также ряда философов-моралистов: Сократа, Л.Н.Толстого и др. Каждое из них рассматривается в качестве самостоятельной жизненной программы, предлагающей своё решение ключевой проблемы человеческого существования о соединении счастья и добродетели.

Работа начинается и завершается теоретическими очерками о природе морали и ее роли в современном мире. В качестве приложения даны краткие тексты самих мыслителей для широкого круга читателей.

Предисловие

Предлагаемая книга является расширенным и дополненным вариантом, по сути дела, вторым изданием книги «Великие моралисты», которая вышла в 1995 году в издательстве «Республика». Хотя эта работа и связана с моим постоянным академическим интересом к истории и теории этики, появилась благодаря одному случайному обстоятельству. В самом начале 90-х годов я получил предложение от одного вновь созданного негосударственного вуза прочитать курс лекций по этике. Я согласился, так как в то время мы, научные работники, находились в крайне стесненных материальных условиях. До этого я имел дело со студентами, для которых этика является специальным предметом, частью их профессиональной подготовки философского факультета. Теперь мне предстояло рассказать об этике тем, кто профессионально был от нее далек. Этика могла заинтересовать их только в общеобразовательном плане и в контексте их собственного нравственного развития. Так родился замысел, воплотившийся в конечном счете в данную книгу.

Замысел состоял в том, чтобы взглянуть на этику как способ жизни, рассмотреть ее в единстве теоретического содержания и нормативных выводов с особым упором на последние. Среди необъятного множества имен и этико-нормативных программ были выбраны те, которые закрепились в культуре, приобрели знаковый характер, которые доказали свою жизненность, став основой различных моделей нравственного поведения. Такой взгляд требовал также соответствующего метода исследования, который нацелен прежде всего на выявление внутренней логики анализируемого этического учения, как если бы рассуждающий о нем сам являлся его автором. При таком подходе на первом плане оказывается не философская и историческая критика рассматриваемого учения, а стремление и желание опять, самому мысленно прожить его.

Как может убедиться читатель, автор не отдает предпочтения ни одному из рассматриваемых нравственных учений. Он видит свою задачу в том, чтобы участливо рассказать о них. А предпочтения у каждого человека могут быть свои. И должны быть свои. Ведь мораль – дело сугубо внутреннее. Как никто не может за индивида переварить пищу, так и никто не может решить за него, ради чего ему жить.

Москва, 8 июня 2008 г.

О МОРАЛИ И МОРАЛИСТАХ

Желая понять, что такое мораль, мы сразу сталкиваемся со словом «этика». И не только

потому, что так называется наука, изучающая мораль. Слово «мораль» в своем

непосредственном и первоначальном значении совпадает со словом «этика» и появилось в

подражание ему.

Этимология и история терминов: этика, мораль, нравственность

Термин "этика" - древнегреческого происхождения. Он берет начало от слова этос (ethos, ήθος), означавшего в далекие времена местопребывание - человеческое жилище, звериное логово, птичье гнездо. В этом значении оно употреблялось еще Гомером. Оно имело также другой смысл, ставший со временем превалирующим – устойчивая природа какого-либо явления, в том числе характер, внутренний нрав живых существ. В данном значении оно широко используется в философии. Эмпедокл говорит об этосе первоэлементов. Гераклит говорит об этосе человека, имея в виду то, что на русский язык переводится словами "образ жизни", "характер": "Характер человека есть его демон". Вместе с новым значением слово "этос" приобретает нормативный оттенок, обозначая такую устойчивую природу явления, которая вместе с тем выступает в качестве образца.

Смещение и углубление значения слова "этос" (от местопребывания к характеру, устойчивой природе) является многозначительным: здесь можно усмотреть зависимость характера, устойчивой природы человека и животных от их совместного проживания, общежития.

Аристотель, отталкиваясь от слова "этос" в значении характера, внутренней природы, нрава, образовал прилагательное "этический" или "этосный" (ethicos, ηθίκος) - относящийся к этосу. Им он обозначил особый класс качеств, относящихся к характеру человека, описывающих его совершенное состояние - этические добродетели. При терминологическом обозначении и содержательном описании этических добродетелей Аристотель ссылается также па термин "привычка" (εθος), который от термина ήθος в значении характера отличается только одной первой буквой (эпсилон, пятая буква греческого алфавита, вместо эты - седьмой буквы). Этические добродетели (мужество, умеренность, щедрость и другие) отличаются как от природных свойств человека, аффектов, так и от качеств его ума (дианоэтических добродетелей). Уже от прилагательного "этический" Аристотель пришел к существительному "этика" (ήθίκά), являющемуся, с одной стороны, обобщением соответствующего класса добродетелей, а с

другой - обозначением той области знаний, которая изучает человеческие добродетели (произведения Аристотеля - "Никомахова этика", "Большая этика", "Эвдемова этика" - являются первыми научными сочинениями, предметная область которых обозначена словом "этика").

Добродетель, изгоняющая порок.

Термин "мораль" – и по содержанию и по истории возникновения – представляет собой латинский аналог термина "этика". В латинском языке есть слово "mos" (множественное число - "mores"), соответствующее древнегреческому этосу и обозначающее нрав, обычай, моду, устойчивый порядок. На его базе Цицерон с целью обогащения латинского языка и с прямой ссылкой на опыт Аристотеля образовал прилагательное "моральный" (moralis) для обозначения этики, назвав ее philosophia moralis. Уже позднее, предположительно в IV веке, появляется слово "мораль" (moralitas), в качестве собирательной характеристики моральных проявлений. Множественное число от него - moralia - употреблялось как обозначение и моральной философии и ее предмета.

Врусском языке есть самобытный термин "нравственность", являющийся в целом эквивалентом греческого слова "этика" и латинского слова "мораль". Насколько можно судить, он повторяет их историю. В русском словаре 1704 года (словарь Поликарпова) есть слово "нрав", но нет еще слов "нравственный" и "нравственность". В словаре 1780 года (словарь Нордстета) есть уже слово "нравственный", но нет слова "нравственность".

Итолько в словаре 1793 года (академический словарь) в добавление к двум вышеназванным появляется слово "нравственность". Многие европейские языки (английский, итальянский, французский и др.) для описания интересующего нас предмета обходятся двумя словами: этика и мораль. В немецком языке, как и в русском, существует еще и третье слово: нравственность. Интересно заметить: немецкий термин (Sittlichkeit), также воспроизводит историю и логику своих иноязычных и более древних эквивалентов. Согласно толковому словарю братьев Гримм, в XIII веке существовало слово "нрав" (Sitte), в XIV веке появляется слово "нравственный" (sittlich) и только в XVI веке возникает существительное "нравственность" (Sitllichkeit), обобщающее определенную реальность внутренней жизни человека и его отношений с другими людьми.

Таким образом, термины "этика", "мораль", "нравственность" приблизительно однотипны по своему этимологическому содержанию и истории возникновения. В ходе развития культуры они приобретали различные смысловые оттенки, самым существенным из которых является разведение этики и морали (нравственности) как науки, области систематизированного знания, и ее предмета (или объекта). Попытка эта, хотя она имеет многовековую историю, не удалась. И язык и духовный опыт сопротивляются тому, чтобы закрепить за этикой исключительно или хотя бы даже преимущественно значение науки, а мораль лишить какого-либо теоретического статуса.

Всовременном - и живом и литературном - русском языке все три термина содержательно перекрещиваются и в принципе являются взаимозаменяемыми. Сказать "этические нормы", "моральные нормы", "нравственные нормы" - значит сказать одно и то же. Складывается, конечно, определенная традиция привычного словоупотребления, но она не является жесткой. К примеру, применительно к идеалам чаще обращаются к термину "нравственный" - нравственные идеалы. Ничто, однако, не препятствует тому, чтобы то, что обозначается как "нравственные идеалы", назвать "этическими идеалами" или "моральными идеалами". Определенную область философского знания принято называть этикой или философской этикой, ее же нередко именуют нравственной философией, моральной философией. Злоупотребления моральной проповедью мы, как правило, именуем морализаторством (морализированием); этот же процесс можно обозначить и как нравоучительство, этизирование.

Рембрандт ван Рейн. Аристотель c бюстом Гомера. 1653.

Этика не является в строгом смысле слова ни наукой, ни даже областью теоретического знания, если понимать под наукой, теоретическим знанием идеальное удвоение реальности, ее более или менее адекватный субъективный образ. Знание само по себе не меняет предмет, а меняет наш взгляд на него. Одно время люди думали, что Солнце вращается вокруг Земли. Потом они узнали, что Земля вращается вокруг Солнца. Это кардинальное изменение наших представлений само по себе никак не сказалось на реальном положении Солнца и Земли. Этическое знание - совсем иного рода. Оно меняет сам предмет, формирует его. Как мы видели, и термин и понятие морали возникают в

рамках систематизированной мыслительной деятельности. Этика может считать, что мораль дана богом. А может утверждать, что она обусловлена историческими обстоятельствами. Эти два взгляда, принятые всерьез, в их прямом и обязывающем значении, дают не просто два разных понимания, но и два разных состояния морали. Этику точнее было бы определить не как науку о морали, а как самосознающий моральный опыт. И это всегда субъективный опыт, то есть опыт того субъекта, который размышляет, сознает себя.

Характеризуя эту особенность этики, Аристотель говорил, что ее целью являются не знания, а поступки. Не для того человек изучает этику, чтобы узнать, что такое добродетель, а для того, чтобы стать добродетельным. Или, говоря по-другому, мораль как та реальность, с которой имеет дело этика, не может существовать вне обращения к этике. Она нуждается в этике, в ней получает продолжение и завершение.

Человеческая природа и мораль

Существует мнение: прежде, чем и для того, чтобы ответить на вопрос, что такое мораль, надо знать, в чем заключается природа человека. Такой ход мысли на первый взгляд представляется вполне естественным и логичным, поскольку мораль является характеристикой поведения человека. Он был превалирующим в европейской этике, начиная, по крайней мере, с Аристотеля, согласно мнению которого, чтобы определить высшее благо, надо «принять во внимание назначение человека»1. При таком подходе человек рассматривается по аналогии с другими предметами, в частности, с другими живыми существами, поведенческие характеристики которых выводятся из их природы – неких устойчивых признаков, составляющих их самость, изначальную заданность. Человек, однако, как предмет познания имеет одно существенное отличие от всех других живых существ, не говоря уже о других предметах.

Человек есть тот, кто познает, он есть субъект познания. Это значит: все, что мы знаем о мире, является знанием человека и уже по одной этой причине знанием о нем. Все науки, говорил Юм, в той или иной степени имеют отношение к природе человека. Философия очень рано осознала, что человек как мера всех вещей является фокусом познания, его ограничивающим условием.

Несмотря на то, что человек находится в центре познания, мы не знаем ответа на вопрос, в чем заключается его природа. Речь идет не о бесконечности познавательного процесса, а об особой ограниченности познания человека. Хотя познание так или иначе

1 Аристотель. Никомахова этика // Соч. в 4-х томах. Т. 4. М., 1983. С. 63.

нацелено на человека, но именно о человеке мы знаем меньше, чем о многом другом, меньше, чем, например, о невообразимо далеких скоплениях звезд и исчезающе малых частицах. Сегодня о человеке мы знаем не намного больше того, чем знали две с половиной тысячи лет назад, когда философия взяла на вооружение девиз: «Познай самого себя». Расширение и углубление знаний о человеке не приближает к познанию его природы.

Науки, которые непосредственно изучают человека – физиология, медицина, психопатология, экономика, социология и другие – продвинулись далеко вперед и достигают уровня точности, вполне сопоставимого со строгостью знаний о природе. Их успехи огромны и очевидны. Свидетельство тому – поразительный прогресс в том, что касается долголетия человека, его материального благополучия, технических возможностей. Назовем для примера такие выдающиеся научные открытия как эволюционная теория и генетика в биологии, вирусология в медицине, бессознательное в психологии, учение о классах в социологии, но все эти и другие сами по себе весьма ценные знания о человеке не складываются в целое, не дают ответа на вопрос, что есть человек. Как только частные, конкретно-научные знания о человеке обобщаются в форме определяющих законченных представлений о нем, мы получаем односторонние, искаженные образы. Теоретические модели, основанные на том, что он является носителем социально-классовой функции, особым этапом биологической эволюции, психопатологическим существом и т.п., обогащают знания о человеке, но не проникают в его тайну.

Неудача попыток добраться до сущности человека поставила под сомнение саму принципиальную возможность сделать это. XX век характеризуется фрагментацией знаний о человеке, возникает множество специальных антропологий: историческая, политическая, экономическая, педагогическая, религиозная, культурная, военная и т.д. Человек стал рассматриваться главным образом в аспекте тех качеств, умений, обязанностей, которые требуются соответствующей сферой деятельности и формируются ею. Сегодня не существует синтетического представления о человеке в единстве его разнообразных проявлений, которое было бы убедительно аргументированным и скольконибудь широко распространенным.

Познание человека не приближает к его пониманию. Чтобы убедиться в том, насколько верно это парадоксальное утверждение, обратим внимание на два странных факта. Первый заключается в том, что несомненные и в целом большие успехи наук о человеке не устранили, и, быть может, даже не уменьшили роль разного рода суеверий и предрассудков в объяснении человека, его психики и поведения. Если в представлениях о

природе люди благодаря естествознанию обходятся без философского камня, флогистона, черепах, на которых стоит земля и т.д., то человекознание не изгнало из мотивации поведения фантомы вампиров, призраков, сглаза, приворота и прочей антинаучной галиматьи. Второй факт является еще более поразительным. Возможности, связанные с наукой и техникой, возросли в степени, перекрывшей все фантазии прошлого: человек (и не в лице избранных единиц, а в массовом порядке) мгновенно передает информацию в любой конец планеты и сам может обернуться вокруг нее намного быстрее, чем за 80 дней, живет в комфорте, которого каких-нибудь 100-200 лет назад не имели даже королевские особы. Несмотря на все это он не стал ни счастливее, ни увереннее в себе. Растут и разнообразятся деструкции человеческого поведения, про которые можно сказать, что если они и не стимулируются уровнем знаний, то, по крайней мере, не сдерживаются им. Превалирующим настроением человека во взгляде на самого себя стали растерянность, недоверие, пессимизм, которые уже напрямую связаны с разрушительными проявлениями его возросших технических возможностей.

Человек больше того, что он о себе может знать, чего о нем может сказать наука. И он больше тех решений и действий, которые принимаются и совершаются в соответствии со знанием, могут быть просчитаны в своих результатах.

Научное знание есть знание объективное и объективированное. Оно имеет своим предметом истину – такое содержание утверждений, которое существует само по себе. Достигается такое знание в рамках гносеологической диспозиции, предполагающей препарирование реальности на субъект и объект: субъект – тот кто мыслит, объект – то, о чем мыслит тот, кто мыслит. Научное знание существует независимо от субъекта; оно является знанием субъекта, совокупностью его утверждений, но знанием о том, что существует независимо от него. Даже тогда, когда при изучении особенно тонких объектов, для которых само изучение оказывается значимым фактором, и потому необходимо учитывать возмущающее воздействие процесса познания, субъект объективируется в наблюдателя и в этом качестве включается в объект, подобно тому как рентгеновское излучение с целью диагностирования болезненных состояний тела, оставаясь инструментом врача, становится одним из телесных факторов, провоцирующих такие состояния. Субъект и объект научного познания, конечно, взаимодействуют; однако каким бы глубоким, сложным, тонким это взаимодействие ни было, оно осуществляется в рамках их изначальной разделенности. Научное познание является объективным только в качестве объективированного, оно потому только и может состояться, что мир становится совокупностью объектов, которые предстоит исследовать (сосчитать, измерить, взвесить, отсортировать, обнажить, испытать на твердость, убойную силу и т.д. и т.п.), а человек в