§ 12. Договор в буржуазном праве

1. Договор имеет большое значение в буржуазном праве. Буржуазное обязательственное право — прежде всего договорное право. Однако там значение договора имеет совсем другие классовые корни, а потому и совсем иной смысл, чем в советскою праве.

В период промышленного капитализма роль договора предопределялась тем, что капиталистическое хозяйство строилось на принципе конкуренции отдельных хозяйств. Капиталистическое хозяйство характеризуется анархией производства. Это сделало договор наиболее подходящей формой, в которой отображается конкурентная борьба между самими товаровладельцами.

Истинная природа отношений, которые в капиталистическом обществе отражаются в обязательственных договорах, вскрыта Марксом: «Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоряжается этими вещами: таким образом, один товаровладелец лишь по воле другого, следовательно каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта, может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный»⁵⁷.

С другой стороны, договором оформляется и продажа трудящимися своей рабочей силы; на почве этих договорных отношений трудящиеся оказываются в кабале у капиталиста. Буржуазная теория провозглашает пресловутую «свободу договора», скрывающую эксплоатацию одною стороною в договоре другой стороны.

В буржуазном праве периода промышленного капитализма выделяется в качестве одного из основных, общеизвестных принципов, что стороны вольны (в общих рамках закона) своим «свободным» соглашением вложить в договор любое содержание.

Буржуазные юристы, лакеи своего владыки-капитала, умалчивают о том, что эта «формально-юридическая свобода» на самом деле сопровождается тяжелым экономическим гнетом, которым один контрагент давит другого. Они не вскрывают того факта, что голод заставляет неимущего идти на любые условия, диктуемые капиталистом. Эта подоплека договорной «свободы» не вскрывается буржуазными авторами. Ибо раскрытие этой подоплеки спутало бы все их карты: пришлось бы волей-неволей внести какие-то омрачающие краски в розовую картину благополучия жизни буржуазного общества, на изображение которой буржуазный автор имеет социальный заказ. Действительное же положение в буржуазном обществе таково, что правильнее говорить не о свободе договора, а о свободе эксплоатации человека человеком.

В условиях эксплоататорского общества можно говорить лишь о так называемой «свободе договора», ибо только с формальной стороны контрагенты свободно решают там вопрос, заключать ли им договор, и если заключать, то какое вложить в него содержание. Фактически, ввиду экономической зависимости одного контрагента от другого, дело обстоит совершенно иначе.

2. В период монополистического капитализма (империализма) договор с внешней стороны сохраняет первое место среди всех оснований возникновения обязательства, но по существу он во многих отношениях хозяйственной жизни уступает место одностороннему выражению волн монополиста, отнимающего у своих контрагентов даже возможность участвовать в выработке условий договора и как-то влиять на его содержание. Эксплоатация,. достигавшая огромных размеров при промышленном капитализме, еще более усилилась в период империализма, когда в практике монополистических предприятий, получили исключительно широкое распространение так называемые «договоры присоединения» или «договоры посредством присоединения». Это— исключительно удобное для капиталистов средство безудержной, эксплоатации трудящихся; это — форма легального выжимания соков капиталистами из слабых и зависимых людей. В этих договорах неравенство сторон доводится до такой крайней степени, что одна сторона (монополистическое предприятие) изготовляет заранее бланк, в котором односторонне устанавливает все условия заключаемого «договора». Эти условия не подлежат какому-либо обсуждению и изменению; другой стороне (трудящемуся) предлагается просто подписать бланк, не внося в него изменений. Эта другая сторона вынуждена беспрекословно принимать предлагаемые эксплоататором условия (поскольку обойтись без заключения договора для нее невозможно: достаточно указать, что в категорию «договоров присоединения» относятся наиболее жизненно необходимые договоры, в том числе — договор трудового найма). Очень нередко экоплоататорский характер такого договора усугубляется тем, что в предложении, исходящем от сильной стороны, указываются далеко не все условия заключаемого договора, а содержится бланкетная формула, что принимающий данный бланк (типовые условия, полисные условия и т. д.) обязывается исполнять существующие, а также имеющие быть изданными правила внутреннего распорядка, инструкции и т. п.

Конечно предприятие, предназначенное обслуживать широкие массы населения, каковы железные дороги, почта, телеграф и т. д., не могут вырабатывать индивидуальное соглашение с каждым из своих клиентов; масштаб работы таких предприятий требует выработки определенного стандарта. Равным образом фабрично-заводские предприятия, в которых работают тысячи трудящихся, не могут не придерживаться некоторых типовых правил и условий найма рабочей силы; крупные магазины, пропускающие сотни и тысячи покупателей, не могут договариваться с каждым покупателем отдельно об условиях купли-продажи товаров и т. д. Но дело все в том, как именно определяются эти условия. Социалистическое государство тоже знает такую практику определенных бланков, содержащих важнейшие условия (типовые) сделок, заключаемых социалистическими предприятиями (например, комбинатами бытового обслуживания, всевозможными ателье, коммунальными ломбардами и т. д.); но типизация условий сделки, осуществляемая с помощью подобного рода бланков, преследует в социалистическом государстве исключительно цель технического упрощения оформления сделок, по содержанию же своему эти условия не только не содержат и тени какой-либо эксплоатации трудящихся, окончательно ликвидированной в стране социализма, но положительно предусматривают гарантии интересов граждан, обращающихся к услугам такого рода предприятий. Так, например, если некоторые бытовые предприятия печатают на бланках документов, по которым они принимают от граждан вещи для починки, окраски и т. п., что вещи, не взятые в течение месяца или иного короткого срока, не выдаются, то это «условие» не получает юридического значения: если бы в конкретном случае предприятие отказалось отдать вещь только из-за пропуска такого установленного самим предприятием срока, советский суд защитил бы собственника вещи. В одном из определений Гражданской коллегии Верховного суда СССР («Судебная практика», 1947, вып. III, стр. 11 — 12) ломбард признан обязанным уплатить за утраченную вещь ее стоимость по государственным розничным ценам, хотя в квитанциях ломбарда предусматривается оплата утраченных вещей на основании произведенной при приемке вещи оценки. Число примеров таких гарантий интересов советских граждан нетрудно значительно увеличить. Напротив, монополистические предприятия капиталистических стран используют данный технический прием, чтобы навязать трудящимся свои грабительские условия и таким образом осуществлять с помощью этой формы договора жесточайшую эксплоатацию трудящихся.

Если при промышленном капитализме процветает свобода конкуренции и хотя бы в формальном смысле провозглашается начало «свободы договоров», то при империализме даже и формальная «свобода договоров» уступает место «продиктованному договору», при котором одним контрагентом властно предлагается определенное законченное содержание будущего договора, а другому контрагенту остается только покорно принять навязанные условия.

Отсутствует свобода соглашения и в «договорах по формулярам», широко практикуемых в международной торговле (эта форма получила в практике монополистического капитала такое широкое применение, что говорят даже об особом «формулярном праве»). Здесь также одна сторона предлагает другой для подписи не подлежащий обсуждению формуляр. На первый взгляд может казаться, что эта категория договоров есть «внутреннее дело» капиталистов, борьба производителей товаров, поставщиков и покупателей (оптовых) этих товаров, т. е. борьба интересов различных капиталистических предприятий; в действительности условия, диктуемые формулярами, в конечном счете давят трудящихся-потребителей соответствующих товаров; ибо капиталист, которому более мощный монополист продиктовал в формуляре свои «условия», перекладывает их тяжесть на трудящихся.

В эпоху империализма законодательство буржуазных стран и особенно судебная практика не только устранили даже внешний облик «свободных договоров» применением «договоров присоединения», «по формулярам» и т. п. В эту эпоху «буржуазия рвет законность», в частности расшатывает силу договоров, когда-то непререкаемую и священную. Такое значение имеют так называемые каучуковые параграфы, вводящие такие неопределенные критерии, как обычаи гражданского оборота, требования доброй совести и т. п., толкуемые классовым судом пристрастно и односторонне в пользу монополистического капитала.

Все эти новые положения буржуазного права периода империализма, сами по себе существенные, не меняют, однако, значения договора как правовой формы, в которой происходит присвоение прибавочной стоимости.

Остается справедливым то, что писал в свое время Энгельс, характеризуя капиталистическую торговлю: «При всякой купле и продаже выступают, следовательно, два человека с абсолютно противоположными интересами; конфликт этот носит решительно враждебный характер, потому что каждый знает намерения другого, знает, что намерения эти противоположны его собственным. Первым следствием этого является, с одной стороны, взаимное недоверие, с другой — оправдание этого недоверия, применение безнравственных средств для достижения безнравственных целей»⁵⁸.

Договор в государствах эксплоататорского типа является одной из основных правовых форм, с помощью которых представители господствующих классов выжимают соки из трудящихся.

3. Буржуазная «наука» не только не пытается вскрыть эксплоататорский характер договора .в классовом обществе; напротив, буржуазные теоретики (притом не только юристы, но и философы) принесли со своей стороны посильную лепту теоретической разработке договора, при которой эксплоататорский характер договора в капиталистическом обществе остается завуалированным под прикрытием демагогической фразеологии.

Типичным является изложение учения о договоре в «Философии права» Гегеля. Разум делает необходимым, читаем в это произведении, чтобы люди вступали между собою в договорные отношения, дарили, обменивали, торговали и т. д., — точно так же, как он делает необходимым, чтобы они обладали собственностью. Договор предполагает, что вступающие в него. признают друг друга лицами и собственниками. В договоре, рассуждает Гегель, я обладаю собственностью посредством общей воли; разум именно заинтересован в том, чтобы субъективная воля сделалась всеобщей и поднялась до этого осуществления. Определение данной воли остается, следовательно, и в договоре, но в общности с некоторой другой волей.

В этих словах непроницаемым занавесом закрыта экономическая действительность, заключающаяся в договоре капиталистического общества. В договоре в условиях буржуазного обществ нет, конечно, общности двух воль; есть воля господствующая, диктующая свои условия другой стороне, которая экономически вынуждена соглашаться на эти условия. Слово «разум» (по сути дела заменяющее слова «частная собственность») скрывает за собой у Гегеля буржуазный строй. Принудительная сила буржуазного государства, охраняющего эксплоататоров и их частную собственность, спрятана за фразой, будто «в договоре я обладаю собственностью посредством общей воли»⁵⁹.

Для буржуазной идеологии и обрисовки положения договора в капиталистическом обществе характерно заявление проф. Нечаева что при «определении исковой силы договора для юриста неважно знать (разрядка наша.—И. Н.), представляет ли из себя договор, как форма человеческих отношений, единение воль двух или более лиц или, наоборот, прикрытие разногласия их интересов. Буржуазный теоретик в этой фразе цинично признает, что исповедуемая им «свобода договора» имеет исключительно формально-юридическое значение и что наружное единение воль двух сторон может служить всего лишь прикрытием разногласия их интересов.

В подавляющей своей массе буржуазные юридические теории договора, несмотря на кажущееся их разнообразие, уверенно ведут к одной заветной цели—так «объяснить» буржуазный договор, чтобы не выявить его эксплоататорскую сущность. Так, например, существуют юридические теории договора, выводящие его силу из разума (главный представитель —Либе, поясняющий договор так: моя воля соединилась с фактом передачи имущества и потому, по началам разума, стала для меня обязательной), воли (главный представитель —Гнейст, считающий, что при договоре часть свободы воли одного контрагента сознательно переходит в сферу свободы воли другого контрагента), психологического момента цели, или основания (представитель —Бэр, считающий при этом, что цели определяются как волей, так и обстоятельствами, лежащими вне человека).

Нет надобности останавливаться на бесчисленных разновидностях буржуазных теорий договора. В основном буржуазные теоретики сходятся на том, что в их поле зрения остается формальная сторона. Классовая сущность договорного отношения, эксплоататорский характер договора, предрешаемый всеми социально-экономическими условиями жизни буржуазного общества, буржуазными теоретиками замалчивается.