Children’s Literature in Great Britain

2^nd Year

Seminar 4

English Poetry of Nonsense

1. Edward Lear and his contribution to the genre of limerick.

2. E. Lear’s ballads.

3. Nonsense verse of the 20^th century (H. Belloc, G. Harry, R. Dahl).

4. The use of nonsense verse in language teaching.

Tasks:

1. Comment on the following: “In contradiction to the relations and harmonies of life, Nonsense sets itself to discover and bring forward the incongruities of all things within and without us. For while Sense is prosaic and commonplace, Nonsense has proved to bring out a new and deeper harmony of life. Nonsense has shown itself to be a true work of the imagination, a child of genius”.

2. Be ready with the tasks on limericks (analysis and translation)

Literature:

1. Lear, E. Complete Nonsense. – Wordsworth Classics, 1994.

2. Jacobs, J.S. Children’s literature, briefly / J.S. Jacobs, M.O. Tunnell. – Prentice-Hall, Inc., 1996.

3. Демурова, Н.М. «Июльский полдень золотой …»: Статьи об английской детской книге. – М. : УРАО, 2000.

ar 4

1. Analyse the following limericks by e. Lear. To what topsy-turvy type do they belong? What are their linguistic peculiarities?

1. There was an Old Person of Cromer,

Who stood on one leg to read Homer;

When he found he grew stiff, he jumped over the cliff,

Which concluded that Person of Cromer.

2. There was an Old Person of Gretna,

Who rushed down the crater of Etna;

When they said, “Is it hot?” he replied, “No, it’s not!”

That mendacious Old Person of Gretna.

3. There was an Old Lady of Prague,

Whose language was horribly vague;

When they said, “Are these caps?” she answered, “Perhaps!”

That oracular Lady of Prague.

4. There was an Old Person of Burton,

Whose answers were rather uncertain;

When they said, “How d’y do?” he replied, “Who are you?”

That distressing Old Person of Burton.

5. There was an Old Person of the Border,

Who lived in the utmost disorder;

He danced with the cat, and made tea in his hat,

Which vexed all the folks on the Border.

2. Try to translate any of these limericks or to compose a limerick of your own.

1. There once was a student named Bessor,

Whose knowledge grew lesser and lesser.

It at last grew so small,

He knew nothing at all,

And today he’s a college professor.

2. There was a young lady of Norway,

Who casually sat in the doorway.

When the door squeezed her flat,

She exclaimed, “What of that!”

This courageous young lady of Norway.

3. A diner while dining at Crewe

Found a rather large mouse in his stew.

Said the waiter, “Don’t shout

And wave it about,

Or the rest will be wanting it, too”.

Edward Lear (1812-1888)

Tall, stooped, and self-conscious, ever adorned with strong spectacles, Edward Lear was both a melan­cholic* loner and a beloved entertainer. In his diary he wrote, "I see life as basically tragic and futile and the only thing that matters is making little jokes." Although Lear devoted most of his life to developing his art—landscape painting—he achieved fame largely for his "little jokes," nonsensical poems and drawings dashed off to amuse friends and acquaintances, many of whom were children. This "nonsense," as he called it, has played an important role in the history of children's litera­ture. With his writings, Lear popularized nonsense lyrics, par­ticularly the limerick, and initiated a new trend of humorous, fanciful, noninstructive writing for children.

Early life

Lear was born on 12 May 1812. He was the twentieth of twenty-one children born to Jeremiah Lear, a stockbroker, and his wife, Ann Clark Skerrett Lear. Their home, Bowman's Lodge, was a typical bourgeois English household, complete with carriages and servants. However, when Edward was four, his father lost most of his money, and the family was forced to lease their house and disperse to less elegant quarters. Lear was sent to live with his unmarried sister Ann, a woman twenty-two years his senior. Thereafter he was raised as an only child, and felt abandoned by his parents. Lear's sadness over this abandonment lasted his entire life. Illness also played a central part in Lear's life. From the time he was a small child, he suffered from asthma, which, aggravated by the damp and cold English winters, eventually led him to leave Britain for sunnier lands. He was also plagued by epilepsy, which he named "the Demon," and by recurrent depressive moods, which he termed "the Morbids." In Lear's adult life, these feel­ings of deep sorrow tinged much of his humorous, "non­sense" writing.

In spite of his ailments, Lear was a child with many strengths. An avid reader, he shared with Ann a love for the Romantic poets, especially Lord Byron. He also enjoyed com­posing his own verses. In some of his adolescent poems, he employs Byron's style, writing of glorious sunsets and Greek temples. In most he also displays a lively and playful sense of humor, and in many he parodies the romantic style of such poets as the popular Irish balladeer Thomas Moore.

Art works

Although Lear had almost no formal schooling, he received an education at home, and Ann instructed him in painting. These art lessons proved useful. At fifteen he began to support him­self as a commercial artist in London. Proving himself a tal­ented artist; and an industrious worker, Lear was paid to colour printed illustrated books by hand, to make anatomical draw­ings for doctors, and to compose drawings of animals for natu­ralists. Before long the teenage Lear was contributing drawings and paintings to the books of the renowned ornithological artist Prideaux Selby.

When Lear was eighteen, he began to work on a book of his own. At the time, parrots were fashionable creatures, which wealthy people sometimes collected and displayed. Lear was given permission to draw a variety of parrots in pri­vate collections and at the recently opened London Zoological Gardens in Regent's Park. While sketching there, he doodled humorous images of human visitors to the zoo, pictures re­sembling those that later accompanied his nonsense poetry. These caricatures were eliminated in the final versions of Lear's paintings, which were very well received. Although Lear never made much money from the parrot paintings, in 1832 he published them in his first book, Illustrations of the Family of Psittacidae, or Parrots.

At the age of twenty, while at work on a new book proj­ect, Lear received an invitation that changed the course of his life dramatically. Lord Stanley, heir to the earl of Derby at Knowsley, invited Lear to draw the creatures in his large pri­vate menagerie. Lear eagerly accepted the position and soon joined the household at Knowsley. Lear was well liked at Knowsley, especially by the earl's grandchildren, who inspired Lear to compose comical rhymes and make humorous draw­ings. For Lear, such "nonsense" was not work but rather a play­ful way of communicating. He did not labor to produce it, but, as he wrote in a letter, it "issued" from him. This was the be­ginning of a long career of playful artistic innovation.

The limericks

The year 1846 was eventful for Lear. Not only did he instruct the queen in drawing, but he published A Book of Nonsense, thus inaugurating a new genre of writing and illustration. Lear used a pseudonym, "Old Derry down Derry," but he soon disclosed his true name to an adoring public. A Book of Non­sense is, in fact, a book of limericks. Although Lear did not in­vent the limerick, his poetry made the form famous and popu­lar. The pattern of the verse is simple: it consists of two rhyming three-beat lines followed by two rhyming two-beat lines, and concluding with a fifth line that rhymes with the first two. Usually, Lear's third and fourth lines appear as one, and the fifth line repeats the first with only a slight change. Despite the predictability of the form of the limerick, Lear's poems dis­play remarkable variety.

Each of Lear's rhymes tells the story of an odd person, and each is accompanied by a comical drawing that depicts that person. These characters are remarkable for a vast array of weird qualities and behaviours. Lear introduces the unnamed character, and then he generally states the person's place of origin. After this, he attributes to them an absurd quality or be­havior. One man has "an immoderate mouth"; another is "sadly annoyed by a flea." Sometimes, but not always, these figures are presented as sympathetic, and all of them are shown to be out of the ordinary.

In almost half of Lear's limericks, an anonymous and daunting "they" plays a key role in the fate of the main charac­ter. "They" frequently represent a rigid conventionality that opposes the uniqueness displayed by the character. "They" tend to limit the character's freedom to force him or her to conform, sometimes using violence:

There was an Old Man of Whitehaven,

Who danced a quadrille with a Raven;

But they said—"It's absurd, to encourage this bird!"

So they smashed that Old Man of Whitehaven.

In the picture that accompanies this limerick, the features, clothing, and pose of the Old Man of Whitehaven make him resemble the raven with whom he dances. Many of Lear's characters have unusual relationships with animals, and in the nonsense drawings they resemble birds or beasts.

Frequently, Lear's limericks focus on unusual physical at­tributes, such as the legs of the Old Man of Coblenz:

There was an Old Man of Coblenz,

The length of whose legs was immense;

He went with one prance, from Turkey to France,

That surprising Old Man of Coblenz.

Given his predilection for travel, Lear himself, it seems, would have treasured the Old Man's fantastically long limbs. But Lear was self-conscious about his looks, particularly the length of his legs and the size of his nose. A number of large-nosed charac­ters and long-legged people appear in the limericks. In his later years, Lear mercilessly poked fun at his increasingly round and protruding belly. On letters to friends, he often drew carica­tures of himself; later in his life he appeared in such missives perfectly spherical and amply bearded, often with storklike legs protruding from his rotund body. In his poetry as well, un­usual physical traits are cheerfully mocked. But sometimes they are put to use, such as one old man's enormous nose, which becomes a roost for "most birds of the air," or one young lady's long, pointed chin, which she uses to strum on a harp.

The tone of Lear's limericks varies. Although some are doleful, many are ecstatically cheerful and exuberantly subver­sive. In most, oddball characters, such as the Young Lady of Norway, are not stopped or "smashed," but remain free to pur­sue their unusual endeavors:

There was a Young Lady of Norway,

Who casually sat in a doorway;

When the door squeezed her flat, she exclaimed "What of that?"

This courageous Young Lady of Norway.

In this limerick, the voice of "they" is not explicit, as in the poem about the man of Whitehaven; rather it is implied. The Young Lady speaks as though she has been challenged or at­tacked by "them," but she disregards such judgment. Her carefree behaviour and sanguine attitude are celebrated as "courageous." Here Lear pokes fun at conventional cautionary tales for children. In the moral stories written for children at the time Lear composed his rhymes, such a subversive and reckless person would most certainly have been sternly repri­manded.

A Book of Nonsense was an immediate and continuing success. Both children and adults enjoyed Lear's rhymes, and the book went into thirty editions during his lifetime. The poems still provide young and old with an escape from ration­ality and from the dreary regularity of everyday life. Many of Lear's limerick characters come from faraway places, like Prague and Peru, and most engage in out of the ordinary activ­ities. Even Lear's words provide a sort of escape—an escape from the English language. The limericks are peppered with funny, invented words, such as "runcible," "scroobious," and "ombliferous," which jolt readers. Just as such words are unex­pected, so are the outcomes of the limericks' condensed plots. Both astonish readers, and such surprises generate laughter.

Longer Poems (Ballads)

In the 1860s, Lear began to write longer, more innovative poems. In 1870, he published some in his second volume of nonsense, Nonsense Songs, Stories, Botany, and Alphabets. This book contained his first lengthy nonsense poems, some of which remain famous, such as “The Owl and the Pussy-Cat" and "The Jumblies." While these poems are absurd and comi­cal, they are also highly fanciful and romantic, influenced by the poetry Lear admired as a child.

In many of Lear's longer poems, the central figures are creatures who collaborate in order to embark together on as­tonishing voyages. In "The Duck and the Kangaroo" an adven­turesome duck concocts a plan in order to escape the "nasty pond" where it resides and to explore "the world beyond," bal­anced on the tail of its "own dear true / Love of a Kangaroo." Initially, the kangaroo worries that the duck's wet feet will give it "the roo-/Matiz" (rheumatism). However, the clever duck announces it has purchased special socks to avert this poten­tial problem. Consequently, the kangaroo declares "I'm ready" and proceeds to hop "the whole world three times round" with the duck perched on its tail.

Lear's most famous and perhaps most joyful rhyme, "The Owl and the Pussy-Cat," also brings together an unlikely duo. In this poem, feline and fowl go to sea together and determine to get married. Lacking a ring, they "Sailed away, for a year and a day,/To the land where the Bong-tree grows." There, they find a pig with a ring to sell as well as a turkey who will marry them. The poem ends with their joyful marriage dance:

And hand in hand, on the edge of the sand,

They danced by the light of the moon,

The moon,

The moon,

They danced by the light of the moon.

Lear's heroes make their pilgrimages not only in pairs. In "the Jumblies," an entire species of oddball creatures goes "to sea in a sieve," ignoring the advice of "friends" and defying rea­son. Although water soon fills the sieve, the Jumblies miracu­lously save themselves and continue their journey by keeping their feet dry: "... they wrapped their feet / In a pinky paper all folded neat, / And they fastened it down with a pin." This is a_nonsense solution, but it works; despite all odds, the Jumblies sail abroad in their sieve for twenty years and return home jubilant, the envy of all. "The Jumblies" demonstrates Lear's gift for creating an entire nonsense world. Not only does he invent nonsense creatures who live according to a nonsense logic, but he also concocts a nonsense geography; the Jumblies travel to exotic places, such as "the hills of the Chankly Bore," and to "the Torrible Zone."

In Lear's longer poems, household objects as well as creatures take off to find adventure. "The Broom, the Shovel, the Poker, and the Tongs" leave home to take a drive in the park. "The Table and the Chair" go out for a walk. "The Nut­crackers and the Sugar-Tongs" flee their boring domestic life gleefully on horseback and "never come back." Lear's charac­ters are frustrated with the dullness of home and, longing for the thrill of the unknown, escape to the greater world.

Not all of Lear's poems are quite so exultant, especially his later works, many of which are melancholic. Sadness is par­ticularly potent in Lear's last nonsense book, Laughable Lyrics, published in 1877. This work is populated by characters brimming with unfulfilled longing. It contains the well-known poems "The Dong with a Luminous Nose" and "The Courtship of the Yonghy-Bonghy-Bo." In both of these poems, the main characters find themselves unhappy and alone.

In "The Dong with a Luminous Nose," a sweet and morose ballad, the gleeful Jumblies reappear but bring only fleeting cheer. The doleful Dong is doomed to search forever for his lost love, a “Jumbly Girl'' who once visited the shores of his home and then disappeared. To facilitate his absurd quest to find the vanished girl, the Dong constructs a nose "of vast proportions and painted red," which he attaches to his face. But all of this is to no avail. Like the Dong, the Yonghy-Bonghy-Bo is a thwarted lover with a peculiar, bulbous face. He woos the "the Lady Jingly Jones," offering her his odd assortment of "worldly goods." When with tears she reveals that she is already wed, he flees his coastal home, riding to sea on the back of a turtle, leaving his weeping lady behind.

Lear's Legacy

Lear never married. At the end of his life, he found himself, like the Dong and the Yonghy-Bonghy-B6, quite alone. Just before his own death, on 29 January 1888, Lear suffered the loss of his two constant companions—Giorgio Kokali, his Greek servant, who had attended him for about thirty years, and his beloved cat Old Foss, who died at the ripe age of four­teen. Although Lear was bereft, he was well loved, admired, and celebrated throughout the English-speaking world for his nonsense poetry. Travelling in India, Lear was delighted to dis­cover that his poem "The Owl and the Pussy-Cat" was known to an entire school of children in Allahabad. In England, politicians made allusions to The Book of Nonsense during debates in Parliament. In the Pall Mall Magazine in 1886, John Ruskin, who was then considered the most important art critic in England, called A Book of Nonsense "the most beneficent and innocent of all books yet produced." Of Lear, he wrote, "I shall put him first of my hundred authors."

In 1879, Lear composed a poetic self-portrait, "How Pleas­ant to Know Mr. Lear!" This poem reflects Lear's mixed atti­tudes toward himself and exemplifies the tone and style of his nonsense. In it, he appears as a hybrid figure, a combination of characters from his limericks and from his longer poems.

In these verses, the poet's behavior, his predilections, and even the sort of hat he wears are inscrutable, even nonsensi­cal. What a reader can know of Mr. Lear is his contribution—a body of nonsense poetry, much of which has become as familiar as common nursery rhymes. With this work, he has changed the nature of literature written for children. In the middle of the Victorian era, at a time when writing for children was unimagi­native and moralistic, Lear introduced the element of play into children's literature, where it has remained ever since.

How Pleasant to Know Mr. Lear!

How pleasant to know Mr. Lear!

Who has written such volumes of stuff!

Some think him ill-tempered and queer,

But a few think him pleasant enough.

He has many friends, laymen and clerical;

Old Foss is the name of his cat;

His body is perfectly spherical,

He weareth a runcible hat.

When he walks in a waterproof white,

The children run after him so!

Calling out, "He's come out in his night-

Gown that crazy old Englishman, oh!"

He weeps by the side of the ocean,

He weeps on the top of the hill;

He purchases pancakes and lotion,

And chocolate shrimps from the mill.

He reads but he cannot speak Spanish,

He cannot abide ginger-beer:

Ere the days of his pilgrimage vanish,

How pleasant to know Mr. Lear!

Н.М. Демурова «ЭДВАРД ЛИР И «НОНСЕНС» В АНГЛИЙСКОЙ ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX ВЕКА»

Баллады и песни Э. Лира

Основателем «нонсенса» в английской литературе XIX века по праву считается Эдвард Лир, сделавший этот своеобразный жанр достоянием сначала детских, а потом и взрослых читателей.

В 1871 году вышел второй сборник Лира «Бессмысленные песни, рассказы, ботаника и алфавиты». Значительную часть этого сборника составляют песни (ко многим из которых Лир сам сочинял музыку). Продолжая старую народную традицию в которой котятки, потерявшие перчатки, лошади и бараны, птицы и рыбы действуют как существа осмысленные и свое­вольные, Лир посвящает несколько своих песен романтиче­ским приключениям этих существ.

Сборник открывает стихотворение «Кот и сова», в котором рассказывается о том, как «кот и сова, молодая вдова» от­правились в дальнее морское путешествие в прекрасной лодке горохового цвета, забрав с собою меду и кучу денег, заверну­тых в пятифунтовую банкноту. Кот, сидящий па носу лодки, поет Сове серенады, восхваляющие ее красоту. Очарованная Сова соглашается выйти за Кота замуж, однако брак этот от­кладывается из-за отсутствия обручального кольца. После дол­гих странствований, длившихся один год и один день, они приплывают, наконец, к земле, «где растет дерево банг», и на­ходят там свинью «с кольцом обручальным в носу». За шил­линг свинья соглашается расстаться с кольцом, а индюк, жи­вущий па холме, совершает брачный обряд, после чего все пи­руют и пляшут при свете луны на песчаном берегу.

Небольшое это стихотворение состоит из трех частей, написанных удивительно простым и поэтичным языком. Отдельные детали придают ему легкий юмористический оттенок. Однако Лир не смеется над своими героями. Он рассказывает всю эту историю серьезно, языком поэтическим и слегка приподнятым, широко используя аллитерации и благозвучные перебивы ритма. Обращает на себя внимание история с пятачком свиньи, напоминающая нам о приеме отчуждения, весьма характерном для фольклора, рассматривающего части тела героев, обычно животных, или некоторые их свойства как свободно отчуждаемые категории. Таковы, например, хвосты в известной песне о крошке Бо Пипп, потерявшей своих овечек.

То же самое происходит со злосчастным Побблом, решив­шим пересечь вплавь Бристольский канал, героем другого сти­хотворения Лира из того же сборника — «Поббл, у которого нет на ногах пальцев».

iv

But, before he touched the shore,

The shore of the Bristol Channel,

A sea-green Porpoise carried away

His wrapper of scarlet flannel.

And when he came lo observe his feet

Formerly garnished with toes so neat

His face at once became forlorn

On perceiving that all his toes were gone!

V

And nobody ever knew

From that dark day to the present,

Who had taken the Pobble's toes,

In a manner so far from pleasant.

Whether the shrimps or crawfish gray,

Or crafty Mermaids stole them away —

Nobody knew: and nobody knows

How the Pobble was robbed of his twice five toes!

И вот уж близка его цель —

Почти переплыл он канал.

Как вдруг мимоходом цветную фланель

Дельфин с его носа сорвал.

Он па ноги бросил испуганный взгляд,

Где было на каждой минуту назад

Пять розовых пальцев, уложенных в ряд,

И замер в тоске и тревоге,

Увидев беспалые ноги.

И никто никогда не узнал —

И не сможет узнать, вероятно, -

Кто начисто пальцы ему обкорнал

Так быстро и аккуратно:

Акула, чьи зубы кинжала острей,

А может, русалка — жилица морей,

А может быть, краб или вобла

Насытились пальцами Поббла... (Пер. С. Маршака)

В балладе «Утка и Кенгуру» звучит мечта о дальних стран­ствиях, столь понятная юным читателям Лира. Утка просит Кенгуру посадить ее себе па спину и показать ей белый свет. Комическое затруднение — холодные лапы Утки, пугающие Кенгуру, — разрешается, когда в ответ па откровенные речи последнего предусмотрительная Утка заявляет, что она обзаве­лась четырьмя парами теплых шерстяных носков, чтобы не пугать «милого, верного, доброго Кенгуру».

— Ну что ж, я готов тебя в спутницы взять.

Смотри, как луна чиста!..

Но чтоб равновесья в пути не терять,

Садись-ка на кончик хвоста.

И вот они оба пустились в галоп

Вдоль горных дорожек и вьющихся троп,

По желтым пескам и лесному ковру —

Утка и Кенгуру. (Пер. С. Маршака).

Как и в первой балладе, дуэт Утки и Кенгуру выдержан в романтически приподнятом стиле, что придает ему тонкую юмористическую окраску.

Второй сборник Лира весьма отличается по своему содер­жанию и общему тону от «бессмыслиц» первой книги. Термин «бессмысленный» является здесь гораздо более условным, чем в «Книге нонсенса» 1846 года. Он служит скорее опознавательным знаком, связывающим эти две книги. Песни, входящие в этот сборник, во многом следуют старой народной традиции, согласно которой животные, птицы и рыбы очеловечиваются и совершают всевозможные осмысленные поступки. Таковы Сова и Кот, Комар Долгоног и Муха, или супружеская пара воробьев в песне «Чикки-Рикки — воробей». Однако под пером Лира эта старая народная традиция претерпевает существенные изменения. Общий тон «бессмысленных» песен Лира отличен от эпического народного жанра. «Герои» Лира услаждают слух своих возлюбленных серенадами, говорят друг другу изысканные комплименты, оплакивают неумение сладко петь или летать («Муха и Комар-Долгоног»), страдают нев­ралгией (миссис Воробей), словом, наделены привычками «привилегированных» классов. Это особенно чувствуется в песне о миссис Воробей, скорбящей о том, что у нее нет ка­пора, модных платьев и ботинок, а у мужа — шляпы. Когда же им, наконец, удается приодеться, мистер и миссис Воробей радуются тому, что теперь они будут выглядеть «как все лю­ди». Точно так же и дети их, увидав родителей во всем блеске новых одеяний, в восторге кричат, что вот теперь они «и вправду красивы».

Their children cried, 'О Ма and Pa!'

How truly beautiful you are!'

Реалии жизни средних классов, хорошо известных Лиру, придают особый ироничный смысл всему сюжету.

В песнях Лира появляются порой «экзотические» живот­ные, которых не было в песнях фольклорных. Таков Кенгуру в балладе об Утке и Кенгуру. Однако Лир не просто вводит малоизвестные и редкостные персонажи. В его «бессмысленных песнях» впервые действуют странные существа, которые яв­ляются исключительным плодом его творческой фантазии. Та­ковы таинственные Джамбли (англ. «путаница»), в песне того же названия:

They went to sea in a Sieve, they did,

In a Sieve they went to sea:

In spite of all their friends could say,

On a winter's morn, on a stormy day,

In a Sieve they went to sea!

В решете они в море ушли, в решете,

В решете по седым волнам.

С берегов им кричали: — Вернитесь, друзья! —

Но вперед они мчались — в чужие края —

В решете по крутым волнам. (Пер. С. Маршака).

Рассказ об их путешествии вызывает в памяти старый народ­ный стишок о трех мудрецах из Готама:

Три мудреца в одном тазу

Пустились но морю в грозу.

Будь попрочнее старый таз,

Длиннее был бы наш рассказ. (Пер. С. Маршака).

Однако баллада Лира значительно отличается от этого четве­ростишия. И дело не в том, что у Лира путешествие в решете оказывается не только возможным, что абсурдно само по себе, но и длится «двадцать с лишним лет». Невероятное это собы­тие развертывается эпически неторопливо. Мы узнаем о мно­гих подробностях этого плавания — как, когда решето стало все же протекать, Джамбли обернули розовой промокашкой ноги, чтобы уберечься от простуды, как по ночам пели «тихую лунную песню», прислушиваясь к звону далекого гонга, и пр. Нелепое плавание превращается под пером Лира в безумную, но поэтическую затею, а все стихотворение звучит гимном ро­мантикам, бросившим вызов обыденному здравому смыслу. Это подчеркивается мелодическим рефреном:

Где-то, где-то вдали

От знакомой земли

На неведомом горном хребте

Синерукие Джамбли над морем живут,

С головами зелеными Джамбли живут.

И неслись они вдаль в решете. (Пер. С. Маршака).

В двух песнях — «Метла, совок, кочерга и каминные щип­цы» (The Broom, the Shovel, the Poker and the Tongs) и «Стол и стул» (The Table and the Chair) — действуют неодушевленные предметы. Словно в сказках Андерсена, они беседуют, спорят, ухаживают друг за другом, делают предложения. А Стол и Стул из песни того же названия, устав вечно стоять на месте, отправляются на прогулку. Под восторженные крики горожан, они обходят весь город и, наконец, возвращаются назад с ут­кой, жуком и мышью, которые показывают заблудившимся дорогу. Все завершается веселым ужином и танцами вверх ногами, превосходно изображенными на рисунке Лира. Мир предметов домашнего обихода, хорошо знакомый всем детям, становится в этих стихах особенно близким, одухотворенным и поэтичным.

Иногда в «Бессмысленных песнях» звучит удивительно лич­ная, грустная нота. В «Ситцевом пироге» (Calico Pie), в котором рассказывается о птицах, летающих по небу, о рыбках, пла­вающих по морю и снимающих шляпу, когда они встречают рыб побольше, о мышах, танцующих в чайных чашках, и о кузнечиках, бабочках, жуках и пчелах, каждая строфа закан­чивается грустным рефреном:

And they never came back to me!

They never came back;

They never came back;

They never came back to me!

Грустная, лирическая нота особенно усиливается в послед­нем сборнике стихов Лира, озаглавленном «Смешные стихи. Четвертая книга бессмысленных стихотворений, песен, бота­ники, музыки и т. д.» («Laughable Lyrics. A Fourth Book of Non­sense Poems, Songs, Botany, Music, etc.», 1877). Особенно ясно эта тема звучит в стихотворении «Йонги-Бонги-Бо делает пред­ложение» ('The Courtship of the Yonghy-Bonghy-Bo'). Биогра­фы Лира усматривают связь между этим стихотворением и его многолетней привязанностью к Августе Бетелл, которой он, памятуя о своей бедности и болезнях, так и не решился сде­лать предложения.

On the coast of Coromandel

Where the early pumpkins blow,

In the middle of the woods,

Lived the Yonghy-Bonghy-Bo.

Two old chairs, and half a candle,—

One old jug without a handle,—

Those were all his worldly goods:

In the middle of the woods,

These were all the worldly goods,

Of the Yonghy-Bonghy-Bo,

Of the Yonghy-Bonghy-Bo.

На пустынном тихом бреге,

Где по тыквам бродят тучи,

Посреди лесов дремучих

Поселился Бонги-Бо.

Пара стульев, стол без ножки,

Две обгрызенные ложки —

Вот и все его добро,

Посреди лесов дремучих

Вот и все его добро.

Так живет наш Бонги-Бо!

Так живет наш Бонги-Бо! (Пер. О. Астафьевой).

Мистер и миссис Дискобболос ищут убежища от жестокого общества на стене и радуются тому, что могут жить здесь свободными от всяких условностей и забот:

So Mr. and Mrs. Discobbolos

Stood up and began to sing,

'Far away from hurry and strife

'Here we pass the rest of life.

'Ding a dong, ding, dong, ding!

We want no knives nor forks nor chairs,

No tables nor carpets nor household cares,

From worry of life we've fled —

Oh! W! X! Y! Я!

There is no more trouble ahead,

Sorrow or nay such thing —

For Mr. and Mrs. Discobbolos!

И мистер и миссис Дискобболос,

Встав, громко запели в тон:

— Вдалеке от тревог и забот

Наша жизнь в тишине протечет,

Дин, дин, дин, дин, дин, дин, дон!

Не нужны нам ни вилки, ни столы, ни ножи.

Можем мы без ковра и без стульев прожить.

Будем счастливы я и ты —

А, Б, В, Ж, 3, Е, Э, Ю, Ы! :

Убежав от тревог и беды,

Жили весело, без суеты —

мистер и миссис Дискобболос. (Пер. О. Астафьевой)

Однако, пожалуй, более напряженно, чем где-либо, звучит эта грустная тема в стихотворении, вышедшем уже в «Бессмысленных песнях и историях», посмертном сборнике 1895 года («Nonsense Songs and Stories»), озаглавленном «Происшествия в жизни моего дядюшки Арли». Веселый нонсенс мешается здесь с темой одиночества, бедности и смерти.

О, мой старый дядя Арли

На мешке овса из марли

В тишине ночной печали!

За спиною лес шумит,

На носу сверчок скворчит,

В кошельке билет лежит.

(Как ему ботинки жали!)

В юности умчался он

Вдаль, оставив отчий дом,

И блуждал в верховьях Нила.

Там, лишь вечер приходил,

Он в тени дерев бродил,

Пел: — Светило из светил!

Расскажи мне, где ты было.

Тихо умер дядя Арли

На мешке овса из марли.

Погребен в ночной печали.

Над могилой лес шумит,

И сверчок его скворчит,

В кошельке билет лежит.

(Как ему ботинки жали!) (Пер. О. Астафьевой).

Все эти стихотворения отличаются глубокой эмоциональной силой. Именно потому они так и трогают читателей, детей и взрослых. Дэвидсон так пишет об этом: «Хотя метод Лира для выражения своих самых глубоких чувств заключался в том, чтобы подсмеиваться над ними, чувства, тем не менее, были настоящими. Возможно, что это только делало их еще более напряженными». О «Дядюшке Арли» Дэвидсон замечает: «Это последнее и самое печальное из всех его стихотворений, написанное во время одной из тех болезней, которые омрачали последние два года его жизни, наполнено щемящим чувством пустоты и неудачи, которое мучило его». Дэвидсон отмечает также, что все смешные стихи Лира были созданы в самые тяжелые моменты его жизни. Вот почему во всех них слышится «отзвук глубокой печали под внешней веселостью». Трудно сказать, насколько маленькие читатели Лира воспринимали этот второй, личный план его произведений. Вряд это происходило на сознательном уровне. Однако они безусловно чувствовали присутствие какой-то особой эмоциональности[ и силы, сообщающей странную убедительность «глупостям» Лира. Возможно, в этом одна из причин неумирающего действия его произведений.

Персонажи поздних песен и баллад Лира значительно отличаются от героев его лимериков. Там перед нами проходили карнавальные маски, застывшие в одной гримасе или в одном месте, странном и нелепом с точки зрения общепринятой мо­рали. Здесь перед нами рассказы об эпических странствиях существ непонятных и смешных. Юмор ситуации в том и состоит, что действия их, ни на что не похожие, описываются автором с эпической серьезностью и торжественностью. Глубокая лиричность в сочетании с блестящим остроумием придает этим произведениям особый характер.

Дэвидсон указывает на то, что в размерах многих песен Лира чувствуется влияние Теннисона. В некоторых стихах Лир прямо пользуется теннисоновскими размерами. Недаром во всех его балладах и песнях появляются излюбленные темы романтиков: путешествия в далекие неведомые страны, презрение к глупой толпе, завоевание нежных и непостоянных дам и пр. Высокие романтические темы, сведенные к нонсенсу, бессмысленности, становятся особенно нелепы и смешны от того , что написаны в стихотворных размерах, известных по прославленным образцам.

«Бессмысленные» образы Лира обладают редким качест­вом: они удивительно поэтичны. Это очень тонко подметил Г. К. Честертон, высоко оценивший новый жанр нонсенса. Он называет нонсенсы «единственным подлинным открытием» XIX века и с присущей ему парадоксальностью требует поста­вить их рядом с изобретением электричества или введением всеобщего образования. Из двух мастеров нонсенса Честертон отдает пальму первенства Лиру: «Льюис Кэрролл велик в этом лирическом безумии, однако мистер Эдвард Лир, как нам кажется, еще вы­ше». Нельзя не согласиться с Честертоном, назвавшим Лира «более ярким и романтичным» шутником викторианской эпо­хи.

Нонсенсы Лира, как ясно из всего сказанного выше, напи­саны по меньшей мере, на двух уровнях. Один из них адресо­ван непосредственно детям, это смех, игра понятиями, слова­ми, положениями, правилами прописной морали и т. д., словом, все то, что возрождает детство в детстве, способствует пробуждению маленьких читателей к жизни радостной, сво­бодной от идей первородного греха и грядущего наказания, пронизывающих все воспитание той эпохи. Характерно, что Лир нигде, ни в одной строке не прибегает к религиозным уве­щеваниям. Он вообще не говорит на эти темы со своими юны­ми читателями. Про стихи Лира можно сказать, что они пол­ностью внерелигиозны, ибо Лир идет в них по совершенно ино­му пути. В то же время Лир, глубоко чувствовавший природу, умеет пробудить в своих читателях любовь к ней. И, как ни странно, это ему гораздо лучше удается в его поэтических нонсенсах, чем в профессиональных картинах.

О популярности стихов Лира у детей и взрослых свидетель­ствуют его многочисленные записи в дневниках и письмах. В предисловиях к «Книгам нонсенса» он сам рассказывает о криках восторга, которыми встречали его импровизации дети. В дневнике его путешествий по Индии есть запись о девочке, которая настаивала па том, чтобы прочитать ему свое любимое стихотворение «Кот и Сова». Таких фактов сохранилось нема­ло. Интересно шутливое свидетельство Дж. Стретчи, который был знаком с Лиром с детства. «Он знал о детях удивительно много,... а они знали, что он все знает, а он знал, что они зна­ют, что он это знает. Таким образом устанавливалась полная гармония».

Еще при жизни Лира стало ясно, что его бессмыслицы вошли в большую литературу. Лир по праву считается создателем нового литературного жанра, жанра нонсенса, который до него практически не су­ществовал. Для самого Лира слово «нонсенс» обозначало не­что «веселое» и «нелепое», однако, конечно, значение его зна­чительно шире. К концу XIX века, несмотря на многочисленные попытки к подражанию, Лир и Кэрролл продолжали оставаться двумя непревзойденными мастерами нонсенса — каждый со своей особой, неповторимой темой и идиоматикой. Стихи тех, кто пытался следовать за ними, не выдерживали сравнения с ли­рическими гротесками Лира, с философскими и математическими нонсенсами Кэрролла.

HARRY GRAHAM

Jocelyn Henry Clive 'Harry' Graham (23 December 1874 – 30 October 1936) was an English writer. He was a successful journalist and later, after distinguished military service, a leading lyricist for operettas and musical comedies, but he is now best remembered as a writer of humorous verse in the tradition of grotesque and black humour.

His first published works appeared during his military career. In 1906, he became a full-time writer, as a journalist and author of light verse, popular fiction and history. He wrote Ballads of Boer War (1902) in the style of R. Kipling

Graham is best remembered for his series of cheerfully cruel Ruthless Rhymes for Heartless Homes, first published in 1899 under the pseudonym Col. D. Streamer, a reference to his regiment. The verses in this and many later volumes are somewhat in the style of H. Belloc, but much more gruesome. They were described by The Times, in an editorial that compared him to Edward Lear, Lewis Carroll and W. S. Gilbert, as "that enchanted world where there are no values nor standards of conduct or feeling, and where the plainest sense is the plainest nonsense". The Oxford Dictionary of National Biography also compares his verse with that of W. S. Gilbert and suggests that his prose was an early influence on P. G. Wodehouse. Graham's light verse exhibited a delight in language. An example of a Ruthless Rhyme is:

Father heard his children scream

So he threw them in the stream

Saying, as he drowned the third,

"Children should be seen, not heard!"

Billy, in one of his nice new sashes,

Fell in the fire and was burnt to ashes;

Now, although the room grows chilly,

I haven’t the heart to poke poor Billy.

The rhymes and variations on them, soon passed into oral tradition in England and the United States. The only comprehensive anthology of Graham's verse is When Grandmama Fell Off The Boat: The Best of Harry Graham. The latest edition was published by Sheldrake Press in 2009.