ТОР для студентов / учебники / KOROTAEV

Оказавшиеся перед необходимостью найти альтернативные источники пищевых ресурсов человеческие сообщества в разных частях ойкумены, в разных экологических зонах пошли по самым разным путям адаптации к изменившейся ситуации. В этот период (т.е. в мезолите), например, совершенствуются методы и техника охоты на мелких животных, изобретаются разнообразные силки и ловушки, лук

истрелы и т.п., в ряде областей развивается охота на крупных морских млекопитающих, соответственно совершенствуются лодки, гарпуны, техника кооперации... Одним из путей адаптации к глобальному социально-экологическому кризису раннего голоцена в некоторых регионах оказалась интенсификация собирательства; в тех областях, где это было, скажем, прежде всего собирательство злаков (как, например, в Сиро-Палестинском регионе) развитие специализированных форм подобного хозяйства предполагало и создание и совершенствование таких орудий как серпы, зернотерки и т.д., закладывая таким образом предпосылки к переходу к земледелию. В результате, после нескольких десятков тысяч лет безраздельного господства присваивающего хозяйства сразу в нескольких областях ойкумены (приблизительно совпадающих с вавиловскими очагами доместикации) наблюдается переход к производящему хозяйству, приведшему к колоссальному росту производительности земли, увеличению во многих регионах на порядки плотности населения, связанному с этим гигантскому росту сложности его организации, функциональной дифференциации, стратификации, политической централизации и т.д. Таким образом, спонтанное изменение природных условий оказалось одной из важнейших причин колоссального социально-эволюционного сдвига.

Выше был описан хотя и самый впечатляющий, но, конечно, отнюдь не единственный случай воздействия данного фактора на эволюцию человечества. Недавно, скажем, Д. Б. Прусаковым была выдвинута достаточно правдоподобная гипотеза, согласно которой важную роль в становлении древнеегипетского государства сыграло повышение в IV тыс. до н.э. эвстатического уровня моря [Прусаков, 1994. C. 21–33; 1999. C. 71–85]. Хорошо известна выдвинутая уже достаточно давно А. Л. Чижевским вполне правдоподобная и неплохо аргументированная гипотеза о воздействии на социокультурную эволюцию изменений солнечной активности [Чижевский, 1992 /1924/

ит.д.]. П. А. Грязневичем была указана та важная роль, которую в эволюции южноаравийских обществ сыграли измения в тектонической активности ареала ([Грязневич, 1994. С. 34]; см.также, скажем: [Stookey, 1978. P. 22] и приложение 2 к данной монографии). Хорошо изучено воздействие на социокультурную эволюцию аравийских обществ естественных процессов "усыхания Аравии" [Fedele, 1988.

21

P. 36; Robin, 1991a. P. 63; 1991b. P. 88; Marcolongo & Palmieri, 1992. P. 121, 123 и т.д.]. За последние годы множество такого рода фактов было собрано и проанализировано Э. С. Кульпиным, активно занимающимся разработкой концепции социоестественной истории [Кульпин, 1990; 1992; 1995; Кульпин, Пантин, 1993 и т.д.]. Данный фактор признается и изучается и очень многими западными исследователями [Steward, 1955; Giner, 1972. P. 265; Cohen, 1977; Harris, 1977; 1979; Sanderson, 1990; Hunt & Colander, 1993. P. 122; Chirot, 1994. P. 8; Штомпка, 1996. С. 41 и т.д.]; см. также: [Cорокин, 1994. С. 75–88].26

В целом, по-видимому, нет никаких особых сомнений, что здесь мы можем говорить о достаточно определенной, важной и вполне автономной движущей силе социокультурной эволюции.

Справедливости ради, надо отметить, что целый ряд исследователей достаточно последовательно исключает данный фактор (или, точнее говоря, группу факторов) из числа движущих сил социокультурной эволюции. В западной немарксистской социологии это характерно прежде всего для дюркгеймианской традиции со столь присущей ей непоколебимой (и не имеющей, на мой взгляд, никаких разумных оснований) уверенностью (а точнее говоря, просто верой) в том (то), что социальное можно, почему-то, объяснить только через социальное.27 Однако, то же самое можно сказать и о многих "ортодоксальных" марксистах.28

———————

26Рассмотрение роли данного фактора в становлении Ислама см. в Приложениях 2–6.

27См. прежде всего: [Durkheim, 1958]. Подобный подход одно время приобрел на Западе такую популярность, что издатели одной из наиболее популярных хрестоматий текстов по социокультурной эволюции даже в 1964 г. решились сделать следующее утверждение: "The environmental and biological theories [of social change] have been so completely rejected that they are only of historical interest" [Etzioni & Etzioni, 1964. P. 6]. Из западных исследователей, не принадлежащих к дюркгеймианской традиции, можно назвать, скажем, Л. Уайта

[White, 1949. P. 363–393] или Х. Й. М. Классена, не включившим данный фактор (по крайней мере в сколько-нибудь явном виде) в свою эволюционную Модель Сложного Взаимодействия (the Complex Interaction Model) [Claessen, van de Velde, 1985b. P. 246–263; 1987. P. 1–23; Claessen, 1989. P. 235]; см. также теоретические разделы Классена в: [Claessen & Skalnik, 1978; 1981] и т.д.

28[Келле, Ковальзон, 1981. С. 142–149; Семенов, 1987. С. 52–81] и т.д.

Кстати, уже неоднократно отмечалось, что по многим позициям

22

§ 3

Изменение внешней социальной среды

В качестве одной из важнейших причин многих существеннейших эволюционных сдвигов в отдельных социумах выступает крайне часто именно изменение внешней социальной среды. Скажем, достаточно мощное усиление давления варварской периферии на цивилизационный центр практически неминуемо приводит к той или иной существенной перестройке социальнополитических структур данного центра – возрастают расходы ресурсов на оборону, растет удельный вес специализированных воинов, меняется система налогообложения, структура ремесленного производства (в связи с ростом производства вооружения) и т.д. и т.п. Важная роль данного фактора признается практически всеми исследователями [Тойнби, 1991. С. 106–142; Sanderson, 1990; Fried, 1967; 1975; Carneiro, 1970; Claessen & Skalnik, 1978. P. 625ff.; Claessen, 1989. P. 235 и т.д. и т.п.], и вряд ли кто-либо будет спорить с тем, что понять эволюцию каждого данного социума невозможно не принимая в расчет изменения его внешней социальной среды.29 Тем не менее, рассматривать данный фактор как самостоятельную фундаментальную движущую силу социокультурной эволюции все-таки можно только с самыми серьезными оговорками. Дело в том, что если все сказанное выглядит абсолютно правильным, пока мы продолжаем изучать отдельный социум, то ситуация радикально меняется как только мы переходим к изучению систем социальных организмов (а создание сколько-нибудь полноценной общей теории социокультурной эволюции без такого перехода кажется невозможным). Как только мы начинаем изучать эволюцию не одного лишь цивилизационного центра, а макросистемы, включающей не только этот центр, но и его варварскую периферию, объяснение изменений в цивилизационном центре усилением давления периферии уже не может нас удовлетворить. То, что выглядело как достаточно полноценное объяснение, оказывается лишь началом такого объяснения, ибо теперь

марксистская и дюркгеймианская традиции сходятся между собой достаточно близко (см., например: [Giddens, 1981; 1984] и т.д.).

29 Это, впрочем, нередко приписывалось сторонникам социального эволюционизма его противниками [Goldenweiser, 1937. P. 517; Nisbet, 1969. P. 180 и т.д.], впрочем, судя по всему, без каких-либо серьезных оснований (см., например: [Sanderson, 1990. P. 41– 45: 210–211]).

23

становится необходимым выяснить и причины усиления давления периферии, для чего нам уже будет нужно обратиться к каким-то более глубоким факторам. Например, к уже упомянутым выше – усиление давления периферии может, скажем, объясняться демографическим ростом в соответствующих районах, климатическими изменениями и т.п.30

** *

Кнастоящему моменту мною были разобраны три фактора социокультурной эволюции, хорошо изученные, и признаваемые (хотя и с некоторыми оговорками) подавляющим большинством исследователей. Теперь же я собираюсь ступить на зыбкую почву заметно менее изученных факторов.

§ 4

Немутационное варьирование сочетания генов в генотипах особей популяции

Уже в результате действия этого фактора (даже при полном отсутствии мутаций и притока генного материала извне) конкретное сочетание генов в генотипах особей данного поколения популяции будет неминуемо заметно отличаться от подобного сочетания в предыдущем поколении. В результате этого, например, комбинация психофизиологических инвариант в последующем поколении будет практически неминуемо несколько отлична от предшествующего поколения. Между тем конкретная система отношений в данной группе, как правило, приспособлена именно к текущей конкретной комбинации. И, скажем, увеличение в текущем поколении локальной группы охотников-собирателей числа сангвиников с одного до пяти при соответствующем уменьшении числа флегматиков с шести до двух должно привести и к некоторому (пускай и довольно незначительному) изменению системы отношений в данной локальной

———————

30 Вся сказанное выше относится, естественно, и к такой часто постулируемой движущей силе социокультурной эволюции, тесно связанной с рассмотренным только что фактором (их может быть имело бы даже смысл рассматривать в качестве двух проявлений одной "движущей силы"), как диффузия (идей, социальных институтов, изобретений и т.п. – см., например: [Persell, 1990. P. 494; Sanderson, 1990. P. 41–45, 210–211; Hunt & Colander, 1993. P. 120– 121]).

24

группе. К наиболее же очевидным изменениям в соответствующей локальной группе может привести появление особей с выдающейся поведенческой предрасположенностью к лидерству.

Так, уже для приматов отмечается, что "исследованные группы отличаются даже в пределах одного вида по степени выраженности внутригрупповой иерархии. Жесткость иерархической системы во многом зависит от индивидуальных качеств самца-лидера" [Бутовская, 1989. P. 82; см.также: Бутовская, Файнберг, 1993].

В особенно же явном виде действие этого фактора фиксируется, естественно, для человеческих сообществ. Несколько показательных примеров можно найти здесь, скажем, в данных по австралийским аборигенам.

Вот, например, история главы "одной из общин племени маунг...

Его имя было Мандьюрбур, а прозвище Воин. Он предводительствовал воинами своей общины во всех сражениях, и ни одно из них не было проиграно. При жизни Мандьюрбура люди его общины считались непобедимыми. На земле этой общины проводились главные религиозные обряды маунг и некоторых соседних племен. На этих обрядах по традиции должно было присутствовать очень много людей с побережья и близлежащих островов. Но Мандьюрбур не терпел, чтобы кто бы то ни было из посторонних вступал на территорию общины без его разрешения и требовал, чтобы каждый участник обрядов обращался к нему лично за таким разрешением. Всех, кто без его позволения случайно или сознательно пересек границы общины – будь то старик или женщина, мужчина-воин или мальчик, – он собственноручно убивал... Члены его собственной общины боялись Мандьюрбура и стремились не вызывать его недовольства. Властвовал Мандьюрбур очень долго и умер стариком. Его кости поместили в особую пещеру и хранили как драгоценную реликвию... ПОКА МАНДЬЮРБУР БЫЛ ЖИВ,

ЕГО ОБЩИНА ПОСТОЯННО ВРАЖДОВАЛА И ВОЕВАЛА СО ВСЕМИ ОКРУЖАЮЩИМИ ОБЩИНАМИ: ПОСЛЕ ЕГО СМЕРТИ ПРИ ПОСЛЕДУЮЩИХ ПРЕДВОДИТЕЛЯХ ОТНОШЕНИЯ С СОСЕДЯМИ НАЛАДИЛИСЬ И ПРИНЯЛИ МИРНЫЙ ХАРАКТЕР ( Выделено мною – А.К.)" [Артемова, 1987. С. 119].

Еще более показательна другая "австралийская история", история главы диери пинару-пинару Ялины-пирамураны:

25

"Своего выдающегося и знаменитого за пределами племени отца Ялина-пирамурана ... затмил еще в молодости. Его боялись и соплеменники и иноплеменники; однако никто из аборигенов не отзывался о нем дурно, все говорили о нем с почтением и восхищением. Сделавшись пинару-пинару, Ялина-пирамурана добился такого положения, при котором все его решения принимались без возражений. Ни родные братья, ни другие авторитетные мужчины, которые были старше его по возрасту, не отваживались противиться его воле. Он возглавлял советы глав общин диери, под его руководством строились отношения диери с соседними племенами. Влияние Ялины-пирамураны простиралось на сто миль от места расселения диери. Просьбы и предложения его посланников редко встречали отказы даже в столь удаленных группах аборигенов. Отовсюду ему посылали подарки... Он единолично выносил решения о наказании нарушителей религиозных предписаний и других правил поведения, занимался разрешением споров и конфликтов между соплеменниками. В отличие от многих других австралийских лидеров Ялина-пирамурана вмешивался в ссоры мужчин, вызванные соперничеством из-за женщин, при этом, действуя вразрез с традиционными нормами аборигенов, он разлучал мужей и жен или женихов и невест, не испытывавших привязанности друг к другу, и соединял любовников" [Артемова, 1987. С. 120–21].

После смерти выдающихся ранних политических лидеров, при их менее выдающихся, более слабохарактерных приемниках все, как правило, возвращалось на круги своя.

В подобных случаях, конечно, трудно избежать впечатления, что мы имеем дело лишь с одним из дополнительных источников некритических флуктуаций. По-видимому, действительно, одно лишь действие этого фактора ни к каким значимым стабильным эволюционным сдвигам привести не может. Однако столь же очевидно, что действие данного фактора может оказаться вполне значимым совместно с действием иных движущих сил социокультурной эволюции. Так уже, если появление некоего ялиныпирамураны прийдется на восходящую фазу "первобытного" экологодемографического цикла, действие двух факторов может соединиться, дать резонанс и привести к более заметным результатам, чем это было бы при их изолированном действии. Особо же значимым действие этого фактора могло оказаться в условиях относительно стабильного роста населения, вызванного ощутимым повышением

26

производительности земли, при достижении плотностью населения в соответствующем ареале пороговых значений.

Итак, достаточно очевидно, что при изучении самых ранних стадий социокультурной эволюции было бы неправильно полностью абстрагироваться от действия этого фактора. Его действие (естественно, наряду с действием иных факторов, прежде всего эколого-демографических) выражалось в том, что первобытное общество не находилось в каждый данный заметный промежуток времени в состоянии полного, абсолютно устойчивого равновесия с полной неизменностью основных социальных характеристик. Его состояние было бы правильнее описать как состояние непрерывной флуктуации около некоего "нормального" состояния. Другими словами, наряду с действием иных вышеупомянутых факторов случайные колебания в раскладке психофизиологических инвариантов и т.п. (например, появление лиц с ярко выраженными задатками лидера в данном поколении и отсутствие подобных лиц в последующем поколении) приводят к заметным (хотя и не слишком сильным) флуктуациям некоторых существенных социокультурных характеристик (данная община становится то менее эгалитарной, то более; то более политически централизованной, то менее; то более воинственной, то менее и т.д.). Таким образом, процесс становления социальной стратификации, например, строго говоря, оказывается, повидимому, невозможно описать просто как постепенный переход от более эгалитарного состояния ко все менее и менее эгалитарному. Скорее следует предполагать, что этот процесс выражается в том, что в багоприятных условиях маятник флуктуации задерживается около одного из полюсов, а затем не доходит полностью до обратного полюса. В конце концов, оказывается возможным смещение центра флуктуации, т.е. изменяется и сама норма. Кроме того флуктуация, происшедшая при близких к пороговым показателях, скажем, плотности населения может, по-видимому, запустить целую "цепную реакцию" значимого эволюционного сдвига (например, политогенеза).

Конечно же, может показаться, что данный фактор способен играть сколько-нибудь заметную роль исключительно в эволюции сверхмалых первобытных социумов. В сколько-нибудь крупных социальных организмах подобные флуктуации, казалось бы, должны практически полностью скрадываться самим числом включаемых ими особей. Речь, казалось бы, здесь будет всегда идти о крайне удельно незначительных флуктуациях (увеличении, скажем, доли меланхоликов в данном поколении на 0,001%); крупный многомиллионный социум всегда будет производить достаточное число особей с выдающимися поведенческими предиспозициями к лидерству, число которых будет лишь крайне незначительно

27

колебаться от поколения к поколению и т.п. Кажется, все-таки, что утверждение о том, что данный фактор не должен играть какой-либо заметной роли в эволюции подобных социумов, не является столь уж абсолютно правильным, как это может показаться на первый взгляд. Дело в том, что во многих крупных социумах существуют нередко достаточно малочисленные и замкнутые группы лиц, от изменений в системе отношений между которыми, может зависеть в заметной степени ход эволюции гигантских социальных организмов. Наиболее очевидным примером здесь являются правящие линиджи в некоторых монархических государствах,31 но сказанное может иметь отношение и, например, к семействам собственников сверхкрупных фирм и т.п.

———————

31 Мне поэтому не кажется совершенно несерьезным, скажем, предположение некоторых египтологов, согласно которому заметную роль в трансформации Древнеегипетского социума в конце эпохи Нового Царства (при Рамессидах) сыграл приход нескольких поколений "слабых царей" на смену нескольким поколениям фараонов с резко выраженными лидерскими качествами

[Hayes, 1959. P. 374; Kitchen, 1973. P. 243–244; Брэстед, 1915. С. 189;

Прусаков, 1995].

28

§ 5

Собственно мутации

Если синтетическая теория биологической эволюции хоть сколько-то верна, становление вида Homo Sapiens Sapiens не могло произойти без определенных мутаций, в самом строгом смысле этого понятия. Вместе с тем достаточно очевидно, что связанное с этим существенное изменение человеческой биограммы не могло не оказать заметного воздействия и на трансформацию социальных структур носителей данной биограммы. В целом, не вызывает сомнения значимость этого фактора для биосоциокультурной эволюции наших предков на протяжении нескольких миллионов лет, предшествовавших появлению человека современного вида.

Имеются также определенные основания предполагать, что биологическая эволюция человека не остановилась полностью 40 тыс.

лет назад (см., например: [Wilson, 1975; Lopreato, 1984]), а

следовательно указанный выше фактор должен был играть какую-то роль в биосоциокультурной эволюции и Homo Sapiens Sapiens. Вместе с тем, определить эту роль хоть с какой-то точностью в настоящее время представляется практически невозможным. В то же время, строгости ради, эта движущая сила социокультурной эволюции должна быть учтена именно "особой строкой", ибо она заведомо не может быть полностью редуцирована к каким-либо более глубоким социальным факторам. Кроме того сознание существования некоторых факторов, действие которых невозможно, как правило, учесть, на мой взгляд, полезно и тем, что это лишний раз напоминает нам об определенных "границах познания" в этой области, о том, что здесь всегда будет оставаться и определенная зона непознанного, что мы вполне можем сталкиваться с такими социально-эволюционными сдвигами, в числе причин которых возможны и некоторые практически не поддающиеся в настоящее время учету факторы, а следовательно, в обозримом будущем мы их сколько-нибудь полно объяснить не сможем. Вместе с тем, какого-то прогресса в изучении действия этого фактора на процессы социокультурной эволюции Homo Sapiens Sapiens, на мой взгляд, добиться в принципе все-таки можно; любые конкретные исследования в данном направлении представляются мне крайне желательными.

29

§ 6

Квазибиологические социокультурные мутации

За последние двадцать лет целый ряд биологов попытался напрямую применить инструментарий синтетической теории биологической эволюции к изучению эволюции социальной (или, как они сами предпочитают ее обозначать, "культурной эволюции" – cм. прежде всего: [Lumsden & Wilson, 1981; Cavalli-Sforza & Feldman, 1981; Boyd & Richerson, 1985; Dawkins, 1976; Докинз, 1993. С. 176–186]; см. также: [Durham, 1990. P. 187–210; 1992. P. 331–335 и т.д.].32 Попытки эти встретили множество возражений (в значительной степени обоснованных) со стороны социологов и социальных антропологов

(cм., например: [Hallpike, 1986; Sanderson, 1990 и т.д.]).

Вместе с тем определенное рациональное зерно в этих попытках, на мой взгляд, есть, и внести какой-то полезный вклад в общую теорию социокультурной эволюции указанным выше исследователям, я считаю, удалось. Действительно, определенные (хотя и вполне ограниченные) аналогии между процессами социальной и биологической эволюции все-таки возможны. В социальном организме вполне возможно найти некий отдаленный аналог генотипу – определенный набор культурно значимых текстов (совсем не обязательно зафиксированных в письменной форме), в значительной степени в соответствии с которыми строится жизнь социума, воспроизводятся социальные практики и институты (социальный фенотип).33

Можно здесь найти какой-то аналог и биологическим мутациям. Действительно, передача сколько-нибудь значительного объема информации на протяжении значительных промежутков времени абсолютно без всяких искажений, как кажется, является в принципе невозможной. Определенные ошибки и искажения здесь являются практически неизбежными, что должно уже само по себе приводить и к каким-то (пускай самым незначительным) изменениям и в социальном "фенотипе". Например, ошибка, вкравшаяся при переписывании в богослужебную книгу, может привести к тому, что и

———————

32В нашей науке сходные попытки были независимо от западных авторов достаточно успешно предприняты Б. М. Медниковым [1976; 1993. С. 7].

33В связи с этим такое широко распространенное среди наших культурологов выражение, как "цивилизационный генотип" не представляется мне абсолютно некорректным.

30