VEDAR

Если провести ось через центр сферы шара (целое), то она разделится единицей на две части: отрицательную внутреннюю и положительную внешнюю. Кроме того, каждая единица имеет свою противоположность на обратной стороне сферы.

«Эмпирические результаты подтверждают абсолютность ортогональности и единства, на основе которых выстраиваются законы отбора, изменчивости и наследственности. Информации здесь не приписывается сверх свойства, но в данной структуре пространства она существует везде, все, что происходит вовне любого объекта, мгновенно отражается внутри каждого, другое дело - чувствуем мы это или нет». (Беляев М. - "Милогия", раздел Магия чисел. Монада Пифагора, М., 2007)

Из пифагоровых чисел, таким образом, вытекает полное представление о живом комплексном числе, которое определяется, как расширение множества вещественных чисел. Если не принимать в расчет связь числа с пространством, временем, веществом, жизнью человека, в которой повсеместно присутствует число, то останется недалекое представление о числах, которое существует в современности.

Интересно то, что пифагорейцы не использовали нуль. Это можно объяснить тем, что в их жизни не было нужды непосредственно оперировать бесконечно малыми и бесконечно большими числами. Пифагорейцы называли единицу границей между «целыми» и «частями». Не стоит забывать, что единица есть граница между количеством и качеством, внутренним и внешним.

Главное то, что пифагорейцы видели в единице вечный корень, семя, единое целое, неразделенное, функционально полное. Разве не так используется метод приведения к единице физиками, математиками, генетиками и прочими учеными в анализе сложных и запутанных ситуаций. На этой основе построен всеобщий системный подход, переход от небытия к бытию. В настоящее время число не рассматривается как множество, составленное из единиц. Это значит, что отброшен один из основных категориальных элементов, определяющих полноту мировоззрения, иерархию числа, отражающий качество и количество, внутреннее и внешнее, мнимое и действительное.

Как видно и понятно, все числа объединяет целостная числовая ось, где центром является единица, и где положительные и отрицательные части дополняют друг друга до единицы, иллюзия внешней стороны (от бесконечности до единицы) сопоставима с внутренней (от нуля до единицы) через другой знак мнимости. На этом основывается иллюзорное восприятие и понимание внешнего пространства и внутреннего времени. Здесь ярче видна взаимосвязь числа с живым веществом, пространством, временем, с неограниченной скоростью передачи информации и вещества на расстоянии, вообще с жизнью человека в целом, со всем его окружением.

В современной практике обучения лежит неверное положение, уходящее в корни ошибочного мировоззрения: нуль как начало отсчета. Причина этого ошибочного мировоззрения лежит в неправильном понимании устройства мира. Что такое нуль? Нуль – это пустота, но нельзя же назвать мир, который нас окружает, пустотой. В нем действительно все можно посчитать.

Аристотель писал: «Точка есть единица, имеющая положение, единица есть точка без положения». В этом выражении для характеристики единицы недостает понятия иерархического масштаба, строго определяющего ее положение в иерархии. И тем не менее из данного высказывания видно, что точкой отсчета по праву должна быть единица, а не нуль.

Вглядываясь в структуру представления числа пифагорейцами, неверно считать, что они пользовались в современном представлении только натуральными числами - «камешками». Качественная часть числа отражала дробь (атом, камешек), дополняющая количественную часть до единицы, до Единого; если взять выше, до нового атома, нового качества на новом уровне, то не было бы необходимости заниматься обеими частями одновременно, так как из одного вытекало другое. Число давало им возможность различать вещи и тем самым овладеть ими в сознании. В обычном счете каких-либо предметов, они видели лишь то, что число просто обретает форму, некий образ. В числе они видели эволюцию индивидуальной формы, эволюцию ее истории.

Фигурное представление числа у пифагорейцев открывало им наглядное толкование фундаментальных законов природы.

«Число для Плотина есть именно такой чёткий, строго оформленный, как бы художественно изваянный лик». Лосев отмечает, что для мистической математики Плотина, совсем не характерен мистический туман, в отношении определения числа, он зрит чёткие, и резко очерченные линии. Плотин отмечает, что первоначально и по существу число есть именно эйдос, а уже потом подражая своему эйдосу оно – логос и понятие числа. Лосев делает вывод: «число ни есть не чувственная вещь, ни психический процесс, ни вообще что-нибудь неопределенное и беспредельно растекающееся».

"Символическое понятие превращает чувственные впечатления в восприятия благодаря тому, что оно упорядочивает их в соответствии с формами нашего созерцания - пространством, временем и числом

Фигурное

Стереометрическое понимание числа

Заключение

Таким образом, можно сказать, что числа связывают все уровни иерархии живых структур. Число или числовые отношения лежат в основе биологии человека, взаимодействия, психологических отношений, межличностных отношений и т. д. Человеческое общество, можно рассматривать тоже как мир, в котором так же есть свои полюса: положительный и отрицательный. Если рассматривать, например, область PR как микромир, как часть человеческого общества в целом, то отрицательным полюсом будет так называемый «черный» PR, который по роду своей деятельности PRом назвать нельзя. Положительным же полюсом будет деятельность специалиста по связям с общественность, которая не противоречит основным принципам PR: скорость и работа на опережение, информационная открытость, честность, инициатива.

Учение Пифагора о числе как о первоначале мира постепенно набирает все большие обороты и с каждым днем актуализируется. Конечно, некоторые исследователи сомневаются в принадлежности этого учения Пифагору, но тем не менее большинство из них признает тот огромный вклад, который был сделан им.

Итак, подводя итоги данной работы, можно сказать, что пифагорейцы понимали, что почти все отношения, которые существуют в мире, все чувственно-воспринимаемые вещи, в основе своей имеют число, а именно единицу. Мировоззрение пифагорейцев при трансформации на современный язык, определяет совершенно новый взгляд на мир, на свою принадлежность к этому миру, на влияние технического совершенства и прежде всего на себя самого. Пифагорейцы были на верном пути. У них единица любого уровня иерархии численно отражала предельно простую субстанцию, из которой в дальнейшем строились все последующие уровни с их формой и содержанием.

Учению о числе, пифагорейцы придавали очень большое значение. Нельзя не сказать о том, что философия Пифагора переплетается с математикой. По сути, вся его философия и есть математика, так как главной ее задачей было объяснение мира при помощи числа, а где число, там и математика. В далекие времена мыслителя Пифагора конечно же не было никаких вычислительных машин и многого другого, что есть сейчас. Но именно им была заложена та первооснова, благодаря которой идет современное развитие всего человечества, представляющего собой развернутую иерархию единиц.

. Понимая всю глобальность учения Пифагора о числе, невольно задумываешься над тем, кто есть ты во всем многообразии единиц, которые тебя окружают.

Возможно, пифагорейцы не сумели до конца разгадать тайну числа. Но такую задачу, они вряд ли перед собой ставили. Нужно же было что-нибудь для большего осмысления оставить будущим поколениям. Так и получилось. Надеюсь, что эту тему не оставят без внимания и современная наука завершит дело, начатое великим философом Пифагором.

«На первых стадиях развития науки используются наименования вещей в том смысле, который они имеют в обыденной речи, поскольку они вполне пригодны для описания основных составных частей или качеств вещей. Обнаружено, что эти общепринятые наименования сохраняют огромное воздействие на научную мысль в первых древнегреческих системах натурфилософии у Аристотеля. Но в древнегреческой мысли это не единственная и даже не преобладающая сила. Во времена Пифагора и первых пифагорейцев древнегреческая философия открыла новый язык – язык чисел»³. Всё это чудо послужило открытию такой знаково-символической системы, в которой «символ не только объяснял объект – он замещал его. Вещи не только относились к числу или выражались им – они и были сами числа. Я

Придерживаюсь пифагорейского тезиса о субстанциональности числа , представляя число средоточием реальности, такое понимание числа

необходимый шаг в процессе объективации.

Пифагорейцы усматривали сущность вещей и явлений в числе и числовых соотношениях. Число для них было первым принципом в описании природы, и оно же считалось материей и формой мира. По преданию, пифагорейцы полагали, что все вещи суть числа.

.Их вера в число станет более понятной , если учесть, что пифагорейцы представляли числа наглядно в виде множества точек, символизировавших для них частицы и располагали точки в виде фигур. Не подлежит сомнению, что когда пифагорейцы развили и усовершенствовали свое учение, они начали понимать числа, как абстрактные понятия, а физические объекты как их конкретная реализация.

В ХХ веке философия имени, связана, прежде всего, с именами представителей русской религиозной философии о. П.А. Флоренского, о. С.Н. Булгакова и А.Ф. Лосева (все трое имеют в своем активе работу под названием «Философия имени»). Загадочность процедуры именования – основной вопрос, который русской традицией решается в онтологическом ключе. Помимо русских мыслителей, развивающих онтологический аспект имени, нельзя не причислить М. Хайдеггера.

В работе «Диалектика художественной формы» Лосев так выражает и объясняет содержательный замысел «Философии имени»: « В имени самое важное – то, что оно является энергией сущности вещи; следовательно, оно несет на себе и все интеллигентные, мифологические и личностные функции вещи. Поэтому имя – не звук, но сама вещь, данная, однако, в разуме. От этого она отнюдь не перестает быть реальной вещью. Ясно, кроме того, что только при таком понимании имени можно обосновать общения субъекта с объектом. Если имя – только звук, то звук существует сам по себе, а вещь сама по себе, и потому, сколько ни повторяй эти звуки, они никуда не выйдут за пределы субъекта. Если же имя воистину обозначает нечто, то, значит, по имени мы знаем сами вещи. А это возможно только тогда, когда в имени есть нечто от вещи существенно, ибо иначе мы и не узнали бы, что тут имеется в виду именно та, а не эта вещь. Но если имя как-то содержит в себе вещь, оно должно иметь в себе и соответствующую структуру вещи, оно должно быть в этом смысле самой вещью. Конечно, имя не есть вещь в смысле субстанции. Как субстанция вещь вне своего имени. Но имя есть вещь как смысл вещи; оно в умном смысле есть сама вещь. Поэтому если имя есть вещь, то вещь сама по себе – не имя. Все это возможно обосновать только путем диалектического, т. е. антиномико-синтетического, выведение имени из самой вещи и путем нахождения именной структуры в сущности самой вещи. Это я делаю в своем учении об имени…»⁴. Среди источников концепций имени А. Ф. Лосева, как он сам, так и его последователи называют: платоновский «Кратил» в его истолковании Проклом, «Ареопагитики», идеи Плотина, св. Георгий Богослова, св. Григория Паламы, Гегеля, Шеллинга, Фихте, В. Фон Гумбольдта, Э. Гуссерля, К. Аксакова, А. Марти, А. Потебни.

Постовалова В. И. в работе « Философия имени А.Ф. Лосева и подступы к её истолкованию» следующим образом общее направление исследования:

«Философия имени Лосева – мистический символизм. В универсальной системе Лосева вся реальность – действительность Бога, мира и человека, знания и жизни и, наконец, человеческого языка – предстаёт в своей элементарной структуре как результат конструктивного процесса самооткровения сущности – ее диалектического продвижения от апофатического истока к предельной энергийной явленности в имени как диалектической вершине конструктивного процесса через ряд промежуточных категорий – мифологем числа, мифа символа, личности в свете которых рассматривается и само имя»⁵.

Философия имени Лосева основана на понимании того, что имя есть жизнь, что только в слове мы общаемся с людьми и природой, что только в имени обоснована вся глубочайшая природа социальности во всех бесконечных формах её проявления.

Философия языка крупнейшего русского философа и ученого

А.Ф. Лосева (1893-1988) являет собой значительное событие в

духовно-интеллектуальной жизни России ХХ века, масштабы

которого для развития отечественной и мировой науки о языке и

культуры в целом еще не осознаны в достаточной мере.

Творчество А.Ф. Лосева знаменует собой важнейший

момент в становлении отечественной и мировой науки о языке:

1) встречу и взаимодействие лингвистики с новой для нее

теоантропокосмической парадигмой постижения языка, в которой

язык рассматривается в максимально широком экзистенциальном и

понятийном контексте - Бог, человек, мир - как необходимый

элемент Богочеловекокосмической реальности, а знание о языке

трактуется как часть более широкого, объемлющего его

универсального, "цельного" (целокупного) знания - момента "цельной" жизни

По мнению А. Лосева вещи и имена не могут существовать сами по себе, «ибо всякая социальная действительность предполагает, что между вещами, между всяческими субъектами и объектами, всегда есть живое и разумное общение. Отрыв имен от вещей есть печальный продукт той ужасающей тьмы и духовной пустоты….»⁶.

Лосев рассматривает имя как фактор действительности.

Топоров в статье «Имя как фактор культуры» указывает на ту особенность имени и процесса наименования: «Суть этого ономатетического акта в том, что весь материальный состав мира оказался продублированным: имя удвоило и усилило его, обозначив в каждой вещи некое внутреннее место, предназначенное для помещения в нем образа этой вещи. Появление имени вещи означает, что теперь она имеет не только свой объем, но и свое значение, но и свое значение – смысл, которое хотя и связано с вещью, в идеале не ею определяется, а тем именем, которое вторично (на эмпирическом уровне, по крайней мере) по отношению к вещи. В этих условиях открываются два противоположных направлениях превратить каждое имя в абсолютно условный, произвольный индекс, или напротив, посеять этом имени семена смысла, в потенции тяготеющему к статусу символа, то есть знака высшей энергии, который не просто сигнализирует о явлении, но и сам обнаруживает себя как явление, как своего рода эпифания, прорыв феноменального слоя силою иной природы»⁷.

Каждое наименование слово – слово и каждое слово в своем истоке и в свое максимуме – имя.

Имя – импульс культуры, поскольку оно вводит человека в знаковый космос, но оно и результат ее, поскольку ее смыслы возрастают в пространстве культуры, ею держатся ею же контролируются

Лосев в своем произведении «Философия имени» рассматривает до-предметную структуру имени, изначально определяя фонематическую структуру и оболочку слова. Он выделяет пять значимых моментов в определении фонемы слова:

1) Имя предстаёт, как звучание в физическом плане, вибрационно воздействует на слуховой аппарат.Слово – есть вещь, которая состоит из элементов и воздействует на слуховой аппарат человека. Человек издаёт голос, звук, а не делает что-нибудь иное.

2. Это небессмысленная вибрация. Это не просто звук. Звук должен быть

непременно голоса человеческого.

3) «Фонема имени есть членораздельный звук, издаваемый голосом человека, при чем каждый звук произносится при помощи специального и всегда однообразного и целесообразного движения определенными органами, регулируемого тоже определенными принципами».⁸

4)«Фонема имени и есть определенная совокупность членораздельных звуков, произносимых человеческим голосом, определенная объединенность их в цельные и законченные группы»⁹. Это и называется в лингвистике фонемой.

Понятие фонемы введено в языковедческую литературу французским лингвистом Фердинандом де Соссюром. Соссюр подчеркивает необходимость, при анализе фонемы, учитывать акустический и артикуляционный момент, как слухопроизносительную сущность фонематической единицы. Фонеме свойственны представления отдельных психически-фонационных или психически произносительных неделимых элементов. Фонемы существуют в «индивидуальной психике», а рождаются в языковой жизни, то есть осуществляются во время речевой работы в слухопроизносительной форме звуков.¹⁰

Фонема ( от греч. Phonema – звук, голос) – совокупность определенных признаков звука речи, которые позволяют различать слова в общем потоке звуков и отличать слова в общем потоке звуков и отличают данную фонему от другой фонемы. Фонема – это различительная единица звукового строя языка. Кратчайшая звуковая единица, способная различать звуковые оболочки.

Качественное многообразие звуков речи можно свести

Фонема – звуковая оболочка слова, по которой мы опознаем слово.

С. М. Доброгаев в работе « Фонема, как физиологическоке и социальное явление» проявил исследование фонемы как в анатомо-физиологическом так и индивидуально-психическом аспектах.

Фонема является результатом совокупного действия нескольких органов речи

Фонема – это сумма акустических впечатлений и артикуляторных движений, единица слышимая и произносимая.

Многие современные неврологи (московская школы неврологов с Г. И. Россолимо во главе) резко подчеркивают, что « в акте речи, как высшем достижении высокоорганизованной нервной системы человека, принимают особое участие психические процессы. При изучении физиологии речи мы выходим из пределов двигательных функций нервной системы и переходим в сферу функций психических»¹¹

Имя предстаёт, как звучание в физическом плане, вибрационно воздействует на слуховой аппарат

Слово – есть вещь, которая состоит из элементов и воздействует на слуховой аппарат человека.

Человек издаёт голос, звук, а не делает что-нибудь иное.

Но это небессмысленная вибрация. Во-первых, это должен быть звук непременно голоса человеческого и непростой звук, а членораздельный.

«Фонема имени и есть определенная совокупность членораздельных звуков, произносимых человеческим голосом, определенная объединенность их »¹².

«Фонема, языковедческий термин: психически живая фонетическая единица. Пока мы имеем дело с преходящим говорением и слушанием, нам достаточно термина звук, обозначающего простейшую фонационную, или произносительную, единицу, вызывающую единое акустическо-фонетическое впечатление. Но если мы встанем на почву действительного языка, существующего в своей непрерывности только психически, только как мир представлений, нам уже не будет достаточно понятия звука, и мы будем искать другого термина, могущего обозначать психический эквивалент звука. Именно таким термином и является термин фонема »¹³.

Это определенные дифференцируемые установки органов артикуляции, связанные с представлением о постановлении органов определенным образом, для возможности извлечения членораздельного звука.

Фонема – это единое фонетическое представление, возникшее в душе путем психического слияния впечатлений, полученных от произнесения одного и того же звука. С единым представлением фонемы связывается сумма отдельных антропофонических представлений, являющихся как представлениями осуществленных или могущих быть осуществленными физиологических функций, так и представлениями слышанных или могущих быть слышанными результатов этих физиологических функций. Короче: фонемы — это единые, непреходящие представления звуков языка.

5) Фонема характеризуется теми или другими особенностями, вносимыми данным лицом, поскольку мы имеем в виду реально – произносимое слово, а не отвлеченно - представляемое значение слова.

Всякое имя нечто значит; и звуки, входящие в состав его фонемы, нечто обозначают. Имя не есть просто звук, но еще и нечто совершенно иное, не соизмеримое ни с каким звуком. И поэтому от значения звуков как звуков, от значения фонемы как совокупности определенных звуковых явлений, — необходимо отличать значение самого слова, самого имени.

Этимологический момент, этимона, «корень» слова. В этимоне первоначальный зародыш уже как именно слова, а не просто звука. Что бы там ни говорили языковеды о корне слова, с логической точки зрения это — основной и центральный момент в слове. Это та элементарная звуковая группа, которая наделена уже определенным значением, выходящим за пределы звукового значения как такого. Этимон — начало и действительно «корень». Но жизнь слова только тогда и совершается, когда этот этимон начинает варьировать в своих значениях, приобретая все новые и новые как фонематические, так и семематические формы.

Одним из ближайших орудий для жизненной вариации значения этимона является морфема, или морфематический момент в слове. Этимон перестает быть неподвижным в своем значении, он начинает принимать участие в жизни. Еще более оживляется слово и становится еще более самим собою, когда начинает привходить момент связанности одного слова с другим. Слово усложняется, насыщается массою новых жизненных оттенков, приобретает ту жизненность, ради которой оно и существует. Слово, если, конечно, оно взято не в словаре, а в живом языке, всегда связано с другими словами и несет на себе смысловую энергию того целого, куда это слово входит вместе с прочими, и эту связанность с целым необходимо отметить и зафиксировать терминологически. Это есть синтагма слова, синтагматический слой в семеме. Однако тут же вырастает и еще один слой в семеме, зависящий от того же взаимоотношения слов в живой речи, однако надстраивающийся над тем смысловым минимумом, без которого невозможна фраза. Так, смысл слов варьируется в зависимости от способа расположения их в предложении, от стихотворного размера (и его видов), рифмы и пр. внешних приемов, употребляемых с целями выразительности. Это есть пойема слова, пойематический слой в семеме.

Таким образом, все указанные выше моменты обладают общими свойствами. Во-первых, все они соединяются вполне определенно в одну, строго отграниченную группу. Во-вторых, эта группа обладает одним существенным свойством — говорить о значении слова в применении к звуковой стороне слова. В указанных типах совпадает значение и звук — так что звук имеет незвуковое значение. Все эти типы семемы можно обобщить в один — символический — слой семемы, а их единство можно обозначить как символическое единство слова.

Одним из «слоёв», связанным со значением слова является ноэма. Ноэма — значение произнесенного определенного слова, общепринятое значение слова. Но «чистая» ноэма еще не есть ни сам предмет, ни его адекватная идея, или образ. Ноэма это «результат некоего более внутреннего слоя, являющегося ареной для взаимоопределения предметной сущности и чего-то иного, переводящего предметную сущность как таковую в сферу слова». Ноэма это «свет смысла, освещающий, звуки и от значения звуков как таковых.

Смысловой свет, превращающий звуки в слово, однородный в сравнении с разнообразием звуковых смыслов, входящих в фонему, является , сам по себе довольно сложной природы; в нем сталкиваются два разнородных начала, результатом чего и является семема произнесенного слова» (3, стр. 55). А. Лосев определяет арену полного формулирования смысла в слове – идеей, считая, что этот слой — «дальнейший за семемой вообще, символической и ноэматической, и дальнейший за самой ноэмой» (3, стр. 55).

Ноэма конструируется при «взаимоопределении предметной сущности и иного. Предметная сущность слова является единственной скрепой и основой всех бесконечных судеб и вариаций в значении слова. Предметная сущность и есть подлинное осмысливание всей стихии слова. Уничтожить ее значит обессмыслить слово целиком, навсегда, ибо никакой другой его момент никогда не может конструировать самого предмета» (3, стр.56). Ноэма есть значение слова, произнесенного и пережитого.

Чтобы пробиться к предмету слова, к предметной сущности, необходимо пройти сквозь слой идеи, т. е. сквозь то место, где предметная сущность воплощается в конкретное слово. Рассмотрим в качестве примера греческое слово «истина», то в нем кроме отвлеченного и общего значения «истины» (как в латинском veritas или русском «истина») есть еще момент, характерный именно для психологии греческого мироощущения, так как буквально это слово значит «незабываемое», «незабвенное», а следовательно , «вечное» и т. д. Предметная сущность этого слова — истина, но каждый народ и язык, как и каждый человек из этих народов, переживает этот предмет по-разному, выделяет в нем разные, смотря по собственному интересу и потребностям, моменты. Так, «в греческом подчеркивается «незабвенность», в латинском подчеркивается момент доверия, веры и т.д». Все эти различия по-своему оформляют и определяют общее значение предметной сущности истины, и, конечно, в анализе имени и слова непростительно было бы опустить этот весьма важный момент.

«Момент «незабываемости» для греческого народа есть его ноэма слова «истина», и, чтобы получить уже не специальную греческую, а адекватную самому предмету корреляцию предметной сущности слова «истина», необходимо в ноэме отбросить результат, происшедший вследствие вступления этой предметной сущности в сферу «иного» (3 ,стр. 60). Одно и то же предметное содержание слова разные народы понимают по-разному — понимание связано с разными временными моментами и условиями. Можно произнести это слово с гневом, другой раз с лаской, третий раз его просто незаметно пробормотать , в четвертый внести в него какой-нибудь особенный подчеркнутый смысл и т. д. и т. д. «Все это будут разные ноэмы, разные степени приближения к предметной сущности; каждый раз все с особым и особым значением будут произноситься одни и те же слова, образуя целую иерархию осмысленности, понимания, ноэтичности». Таким образом, «пробиваясь к предмету», исключается из ноэмы момент непредметного и вне-предметного различия, момент вне-предметной многообразности, момент меональный, и только тогда получается адекватное отражение в слове предметной сущности, или идея.

Мартин Хайдеггер, в своей работе «Путь к языку» пишет, что «мы существуем прежде всего в языке и при языке… язык сам нас вплел в свое говорение».

Он имеет ввиду то, что скрыто у нас во рту - язык, обозначает еще и человеческий орган, играющий не мало важную роль в созидании

членораздельных звуков.

Хайдеггер ссылается на Аристотеля : «То, что (происходит) при произнесении звуков голоса, есть указание на имеющееся в душе претерпевания, а написанное указывает на звуки голоса. И как письмо и звуки голоса не одни и те же. Но то первичное, чего они (звуки и письмо) суть указание, это одинаковые у всех людей претерпевания души; и вещи уподобительными изображениями которых являются они (претерпевания), тоже одинаковы».