собственника к известной «триаде» правомочий. Ст. 420 т. Х ч. 1 Свода законов говорила о власти собственника «исключительно и независимо от лица постороннего» владеть, пользоваться и распоряжаться своим имуществом, а ст. 755 проекта Гражданского уложения — о «праве полного и исключительного господства лица над имуществом, насколько это право не ограничено законом и правами других лиц». Указание на «исключительность и независимость» или «полноту» прав собственника по вполне понятным причинам исчезло в гражданских кодексах советского периода (начиная со ст. 58 ГК РСФСР 1922 г.), ограничившихся воспроизведением классической «триады». Это положение и породило многолетнюю дискуссию по вопросу о том, исчерпываются ли данной «триадой» правомочия собственника, а также указания в теоретической литературе на то, что эти правомочия собственник осуществляет «своей властью и в своем интересе», «по своему усмотрению», «независимо от других лиц» и т.п.

В настоящее время во всех развитых правопорядках общепризнанно наличие существенных ограничений права собственности, которые повсеместно так или иначе включаются в законодательное определение самого этого права1. В этом русле следует и отечественное законодательство: ГК РФ 1994 г. не вернулся к дореволюционным формулировкам, а прямо указал на такие ограничения в п. 2 ст. 209. Многочисленные ограничения и обязанности, особенно в отношении использования различных объектов недвижимости, предусматриваются и в актах публичного права. Вместе с тем право собственности не утратило характера наиболее широкого по содержанию вещного права.

Важная особенность правомочий собственника заключается еще и в том, что они позволяют ему исключать, устранять всех других лиц от какого*либо воздействия на принадлежащее ему имущество, если на то нет его воли. В отличие от этого правомочия иного законного владельца, даже одноименные с правомочиями собственника, не только не исключают прав на то же имущество самого собственника, но и возникают обычно по воле последнего и в предусмотренных им пределах, например по договору аренды или доверительного управления имуществом.

Вместе с тем в отношениях собственности, как уже отмечалось, тесно переплетаются две их стороны: «благо» обладания имуществом и получения доходов от его использования и «бремя» несения связанных с этим расходов, издержек и риска. Поэтому ст. 210 ГК специально подчеркивает необходимость для собственника нести бремя содержания своего имущества, если только законом или договором это бремя или его часть не возложены на иное лицо (например, охрана сданного внаем имущества — на нанимателя, управление имуществом банкрота — на конкурсного управляющего и т.д.).

Собственник несет также риск случайной гибели или порчи своего имущества, т.е. его утраты или повреждения при отсутствии чьей*либо вины в этом (ст. 211 ГК). По сути этот риск также составляет часть указанного выше бремени собственника. Перенос риска случайной гибели или порчи имущества на других лиц возможен по договору собственника с ними (например, по условиям конкретного арендного договора или по договору страхования), а также в силу указания закона (в частности, такой риск может нести опекун как доверительный управляющий имуществом собственника*подопечного).

Таким образом, можно сказать, что

право собственности как субъективное гражданское право есть закрепленная законом возможность лица по своему усмотрению владеть, пользоваться и распоряжаться принадлежащим ему имуществом, одновременно принимая на себя бремя и риск его содержания.

5. Проблема «доверительной» и «расщепленной» собственности

Собственник вправе допускать других лиц к использованию принадлежащих ему вещей, в том числе передавая им полностью или частично свои правомочия в отношении своего имущества, но оставаясь при этом его собственником (п. 2 ст. 209 ГК). Такое положение возникает, например, при сдаче собственником своего имущества в аренду. На этом основана и предусмотренная п. 4 ст. 209 ГК возможность собственника передать свое имущество в доверительное управление другому лицу. Но и ее использование, как подчеркивает закон, не влечет перехода к доверительному управляющему права собственности на переданное ему имущество (п. 1 ст. 1012 ГК). Доверительное управление является, таким образом, способом осуществления собственником принадлежащих ему правомочий (одной из форм реализации правомочия распоряжения), но вовсе не установлением нового права собственности или иного вещного права на данное имущество.

Институт доверительного управления, предусмотренный ГК РФ, не имеет ничего общего с институтом «доверительной собственности» (траста), который пытались внедрить в отечественное гражданское законодательство под влиянием совершенно чуждых ему англо*американских подходов1. При

доверительном управлении, например, имуществом подопечного (ст. 38 ГК) или имуществом, находящимся в составе наследства (ст. 1173 ГК), управляющий использует чужое имущество, не становясь его собственником и не в своих интересах, а в интересах собственника (подопечного) или иных выгодоприобретателей (наследников). Данная ситуация может возникнуть как по указанию закона, так и по договору собственника с доверительным управляющим, например, поручающим ему за вознаграждение использование своих ценных бумаг для получения соответствующего дохода (ст. 1012–1026 ГК). Управляющий, которому собственник доверил свое имущество, приобретает возможность владеть, пользоваться и даже распоряжаться им, в том числе участвовать с этим имуществом в гражданском обороте от своего имени, но не в своих интересах2.

Вотличие от этого англо*американский траст (trust — доверие) — сложная система отношений, при которой учредитель траста — собственник (settlor) наделяет своими правами управляющего (trustee), который, выступая в имущественном обороте в роли собственника, должен отдавать полученный доход выгодоприобретателю (beneficiary), действуя не в своих, а в его интересах1. При этом участники отношений траста — не обязательно различные лица, поскольку учредитель*собственник может объявить управляющим самого себя либо стать выгодоприобретателем*бенефициаром. С другой стороны, возможно наличие нескольких бенефициаров при одном управляющем*трасти либо нескольких трасти при одном бенефициаре.

Влюбом случае имущество учредителя*собственника «доверяется» в управление трасти (с чем и связано название этого института), причем собственником считается каждый из названных участников отношений траста: управляющий (трасти) становится таковым по «общему праву», а выгодоприобретатель (бенефициар) — по «праву справедливости». По сути же за учредителем траста остается лишь право на его изменение или отмену; за управляющим признается право управления и распоряжения переданным в траст имуществом, включая возможность его отчуждения; бенефициар же получает «право пользования», фактически сводящееся к праву на получение доходов от управления таким имуществом. Кроме того, на управляющем лежат особые обязанности в отношении бенефициара, сводящиеся к обязанностям заботливого использования и охраны переданного ему имущества и передаче полученных доходов бенефициару. Содержание таких обязанностей детально урегулировано судебной (прецедентной) практикой, а отчасти и законодательством.

При оценке юридической конструкции траста с привычных континентальному правопорядку подходов неизбежно складывается парадоксальная ситуация. Ни один из участников отношений траста не обладает всей совокупностью, полнотой правомочий собственника, но каждый из них сохраняет у себя какую*то их часть. Получается, что единое право собственности как бы «расщепляется» между несколькими субъектами и потому невозможно сказать, в чьей же собственности находится переданное в траст имущество. В англо*американской правовой системе такая ситуация не порождает противоречий, ибо там отсутствует единое право собственности, а имеются различные «права собственности» (в том числе по «общему праву» и «по праву справедливости») и даже «полное право собственности», признаваемое в отношении движимого имущества, состоит из дюжины различных правомочий («связки прав» — bundle of rights), способных в разнообразных сочетаниях дать множество вариантов вполне самостоятельных «прав собственности». Эти сложные построения, основанные на многовековых традициях прецедентного права и уходящие корнями в феодальный правопорядок, совершенно чужды континентальной правовой системе. Последняя, как уже отмечалось, использует в этих целях конструкции различных вещных и обязательственных прав.

Одним из ее основных постулатов является невозможность установления двух одинаковых прав собственности на одно и то же имущество. Право собственности в его континентальном, в том числе российском, понимании невозможно «расщепить»: оно либо полностью сохраняется за собственником, либо полностью утрачивается им. При всяком ином подходе возникает неразрешимая коллизия прав собственников, каждый из которых желает распорядиться своим имуществом по своему усмотрению. Поэтому наделение собственником других лиц частью или даже всеми своими правомочиями, в том числе путем «передачи» их на определенный срок управляющему, само по себе не ведет к утрате им права собственности хотя бы только потому, что оно не исчерпывается этими правомочиями (в данном случае их «триадой»). Такая передача в действительности представляет собой способ осуществления правомочий собственника, а не способ отчуждения принадлежащих ему прав или имущества.

Впрактическом же плане заимствование института траста в отсутствие «права справедливости» и выработанной многовековой практикой системы прецедентов привело бы к полной бесконтрольности управляющего в его отношениях с собственником – учредителем траста, в том числе выступающим в роли выгодоприобретателя. Ведь «доверительность» («фидуциарность») отношений в российском праве