33057

123

Однако такая мобилизационная трудовая культура оказалась неустойчивой, в течение длительного времени поддерживать ее было невозможно, как невозможно постоянно находиться в напряжении битвы. Как только ближайшие поставленные цели были достигнуты, энтузиазм ослабел и трудовая культура вернулась на прежний уровень, а попытки поддержания мобилизационной готовности "трудового фронта" с помощью идеологических кампаний типа "социалистического соревнования" потерпели поражение.

С ценностью труда связано его качество, которое определяется необходимым уровнем профессионализма, старанием, самоотдачей, обусловленной наделением труда высшей духовной и нравственной ценностью. Там, где труд является формой служения Богу, где профессионализм и совершенство продукта труда являются религиозным долгом (например, в профессиональной этике католицизма и в еще большей степени — протестантизма) формируется традиция высокого качества труда. Особенно ярко эта тенденция проявляется в тех культурно-этических системах, где высший смысл имеет повседневность во всех ее конкретных проявлениях (протестантский Запад, Япония). Качественный труд становится элементом не только специализированной профессиональной, но и срединной хозяйственной культуры, превращается в устойчивую массовую норму хозяйственной деятельности.

Там, где имеет смысл духовное и нравственное содержание процесса труда как аскетического средства самовоспитания личности, а его форма и практический результат второстепенны (например, в православной культуре), массовое качество труда обычно ниже. На уровне экстремальной и высокопрофессиональной культуры нередко высокое качество труда, но как норма срединной и повседневной культуры оно неустойчиво. В советский период российской истории, несмотря на интенсивные идеологические кампании за качество, эта тенденция не была преодолена.

Собственность является не только экономической, юридической и политической категорией, отражающей исторически определенный способ присвоения людьми предметов производственного и непроизводственного потребления. Собственность, по сути, отражает не отношения людей и объектов (вещей, капиталов, земли и т.д.), но отношения между людьми по поводу этих

124

объектов. Проецируемая на менталитет и ценностно-нормативную систему общества, она становится одной из базовых ценностей хозяйственной культуры.

Особенности представлений о собственности оказывают существенное влияние на все хозяйственное развитие в целом. Для архаичных обществ характерно отождествление собственности и объекта труда: собственностью считается обрабатываемая земля. Русские крепостные крестьяне вплоть до реформ 1861 года воспринимали обрабатываемую общиной землю как свою коллективную собственность, а не собственность помещика, каковой она являлась на самом деле: «Мы барские, а земля наша». Собственностью труженика в таких обществах считается и продукт труда, поэтому, например, скошенное сено, нарубленные дрова, охотничьи и рыбацкие трофеи воспринимаются как собственность того, кто их непосредственно добыл, а не хозяина угодий. Поэтому вырубка дров или незаконная охота не воспринимаются в архаичных обществах как грех, а вот кража сена из стогов или урожая с чужого поля (то есть продуктов труда реальных людей) — грех и несмываемый позор.

Для многих добуржуазных культур было характерно приписывание верховного права собственности на землю и недвижимость не ее реальному владельцу и распорядителю, а верховному правителю. Часто собственность воспринимается как дар Божий и Бог является как бы верховным собственником, перед которым реальный собственник-распорядитель несет ответственность. Русский предприниматель и общественный деятель начала XX в. П.А. Бурышкин в своих воспоминаниях писал, что про богатство в России говорили, будто «Бог его дал в пользование и потребует по нему отчета», и поэтому на распоряжение собственностью и ее приумножение смотрели как на «своего рода миссию, возложенную Богом»9.

В контексте буржуазной хозяйственной культуры собственность стала однозначно соотносится с личностью владельца, превратилась в ее неотъемлемую часть — появился институт частной собственности. В протестантской этике собственность рассматривается как благословение Божье, данное конкретному человеку, а не как предоставленная во временное

9 Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 1990, с. 100.

125

пользование и распоряжение. Частная собственность отождествляется с личностью владельца. Она уже не переносится на объект и результат труда, как

вархаичном сознании: наемный рабочий всегда отдает себе отчет в том, что орудия и продукт труда являются собственностью владельцев, даже если они сами не работают.

Всовременном крупном предпринимательстве распространена акционерная форма собственности, в которой проявляется разрыв между собственностью с одной стороны и управлением и трудом с другой. Но и здесь существует значимая цивилизационная специфика: в современных японских компаниях собственниками считаются не только акционеры, но и служащие на основе пожизненного найма работники, в то время как собственники американских компаний — только акционеры, и их интересы обязаны защищать наемные менеджеры всех уровней.

Далеко не все культуры сформировали ценность частной собственности:

вдореволюционной России она на уровне массового сознания не обрела устойчивости из-за господства общинной собственности у крестьян. На высших уровнях буддистской культуры, отрицающей личность и ставящей высшей целью полное снятие индивидуального бытия, собственность отрицается как лишний материальный груз, препятствующая спасению связь с иллюзорным миром.

Богатство, материальное благосостояние является ценностью хозяйственной культуры, тесно связанной с формой социальности и общей системой ценностей конкретного общества. В традиционных, добуржуазных культурах богатство имеет не самостоятельную, а подчиненную ценность, прежде всего ориентированную на поддержание устоявшегося типа социальности. В системе межличностных отношений богатство является прежде всего знаком статуса, а его приобретение и накопление направлено прежде всего на поддержание статуса. Вождь племени, предводитель дружины, феодальный сеньор должен обладать материальными благами, соответствующими его социальному положению, получает свою долю перераспределяемых материальных благ он также в силу своего положения (феодальная рента, оброк и т.д.) и тратит он их на поддержание системы традиционных отношений, устраивая общие пиршества и праздники, одаривая

126

дружинников богатыми подарками, оказывая помощь бедным общинникам, неся расходы на религиозные нужды и т.д.

Богатство в небуржуазных культурах подчинено достижению целей, имеющих наибольшую социокультурную ценность. Так, в традиционном конфуцианском Китае, где главной ценностью являлась добродетель и гармония личности, а наиболее престижной считалась управленческо-бюрократическая деятельность государственного чиновника, Богатство было необходимо как условие для получения хорошего образования, подготовки к экзаменам на чиновничью должность. В Юго-Восточной Азии, в странах буддизма тхеравады (Таиланд, Бирма и др.) богатство служит, прежде всего, для накопления религиозных заслуг и улучшения кармы путем строительства пагод, раздачи милостыни монахам, совершения дорогостоящих обрядов и паломничества и т.д.

Богатство является неоднозначной культурной ценностью, часто ассоциируется с пороками и преступлениями, на которые люди идут ради его накопления. В художественной культуре (литературе, изобразительном искусстве) разных стран и народов немало примеров тому, что богатство ассоциируется с жадностью, жестокостью, ленью и праздностью, ненужной роскошью и чревоугодием, а богачи считаются людьми порочными и недостойными уважения. При всем своем финансовом могуществе средневековые европейские купцы и ростовщики обладали низким социальным и моральным статусом, и христианину хорошо известно, что скорей верблюд пройдет сквозь игольное ушко, чем богатый войдет в Царствие Небесное. Русские купцы и предприниматели потратили на благотворительные и меценатские нужды колоссальные средства, подарили обществу и потомкам многочисленные музеи, библиотеки, больницы, школы, но так и не смогли оправдать в глазах народа и интеллигенции эксплуатацию и стяжательство (если бы это им удалось, не было бы социалистической революции).

С другой стороны, честная бедность и даже нищета в некоторых культурных нишах считались атрибутом праведности и даже святости. Нищенствующие монахи, отшельники, юродивые, ушедшие от забот о хлебе насущном в духовное совершенствование и молитвенное служение Богу, пользовались уважением и духовным авторитетом, средневековые знатные

127

дамы в праздник ритуально омывали ноги нищим в знак признания их духовной чистоты.

Однако почитание нищеты существовало не во всех культурах — иудаизм и ислам осуждают ее, а протестантизм прямо порицает, провозглашая признаком погибели души, и даже преследует. Но даже в тех культурах, где такое почитание существует, оно занимает строго определенные, локальные ниши, обычно не выходящие за пределы, по удачному выражению М. Вебера, «религиозной виртуозности». В повседневной жизни люди везде стремятся к достойной благополучной жизни и материальному достатку.

При всем осуждении богатства, оно остается желанным. Однако главное при этом — его справедливость, понимаемая как соответствие господствующей морали и социальному статусу обладателя: разбогатевший мещанин, рвущийся во дворянство, вызывает презрение и насмешку, невежественный простолюдин, скопивший капитал и скупающий все, что продается за деньги, не может купить себе уважения традиционного общества. В то же время обнищавший сеньор, неспособный выполнять свои функции патрона, обедневший рыцарь, которому не на что купить доспехи и нечем заплатить дружинникам также оказываются за рамками устоявшегося разделения социокультурных ролей — на этот раз из-за бедности. Обнищавший аристократ — такой же трагикомический персонаж искусства, как и разбогатевший выскочка: вспомним картину Федотова "Завтрак аристократа" или трагический накал страстей "Скупого рыцаря".

В буржуазном обществе статус богатства как культурной ценности меняется. В культуре протестантского Запада богатство приобретает самостоятельную ценность, поскольку служит зримым выражением успеха в трудах, которым Бог благославляет своего избранника. Именно богатство является для протестанта единственным средством убедиться в своей избранности и спасенности.

Здесь меняется и назначение богатства. Оно больше не служит потреблению, использованию для приобретения каких-либо иных, высших ценностей. Оно предназначено только для самовозрастания, для того, чтобы быть вложенным в дело и приносить еще большее богатство, чтобы еще интенсивнее служить Богу и прославлять трудом Его дела. Таким образом, в

128

буржуазном обществе богатство впервые становится не потребительским, а производительным.

Наконец, конкретная форма богатства также зависит от характера производства, социальности и разделения труда в обществе. У кочевых племен вещественным выражением богатства является скот, у оседлых земледельцев — земля, у воинов — добыча в виде ценностей, сокровищ, рабов и т.п. В буржуазном обществе богатство становится незримым, то есть приобретает форму капитала, по определению Маркса, "самовозрастающей стоимости", которую нельзя потреблять в обычном смысле, но которая может приносить новый капитал. В постиндустриальном, информационном обществе главной ценностью, наряду с капиталом, становится информация, ноу-хау, от обладания которой зависит поддержание производства на уровне научно-технического прогресса, а также — что еще важнее — эффективность производственной деятельности и контроль за рынками.

Всовременном несословном обществе богатство не является атрибутом высокого социального статуса, а само повышает статус индивида. Богатство независимо от его источников и форм само по себе обладает престижем, пользуется уважением или, во всяком случае, вызывает интерес. Все это делает богатство столь желанным, в конце концов общество становится безразличным

кспособам его накопления: аморальные и даже криминальные практики, лежащие в основе многих крупных состояний, игнорируются или даже оправдываются успехом.

Всовременном обществе, как и в архаичном, богатство требует внешней манифестации в форме престижного потребления и роскошного образа жизни. Неоправданно высокие престижные траты вновь становятся символом принадлежности к высшему классу.

Практицизм и рациональность являются ценностями, обозначающими должное качество деятельности. По определению М. Вебера, в социологической системе которого рациональность является центральной категорией, она представляет собой «растущую логическую и телеологическую согласованность деятельности», т.е. ориентацию на четкое осознание целей, оценку возможностей, поиск оптимальных путей их реализации и извлечения максимального результата при минимальных вложениях средств и усилий.

129

Практицизм и рациональность являются необходимыми атрибутами любой хозяйственной деятельности и поэтому присущи любой хозяйственной культуре, но в разных обществах занимает разное место в иерархии ценностей.

В традиционном обществе практицизм является атрибутом субкультуры «мещанской добродетели» и потому его место в общей системе ценностей весьма ограничено. В рамках сословных субкультур, находящихся вне «мещанской добродетели» — среди рыцарей-феодалов, дворянства, воинов, священнослужителей и т.п. практицизм и рационализм получает негативную оценку, а практичные, трезвые, осторожные люди вызывают презрение и насмешки. Образ скаредного ростовщика, считающего каждый грош, осторожного домовитого крестьянина или бюргера, противопоставляемый безрассудной отваге и самоотверженному благородству рыцаря, хорошо знаком как по средневековой литературе, так и по более поздним рыцарским романам.

Стремление к обогащению в традиционных культурах как правило не связано с рациональностью и практицизмом. Здесь распространен, по выражению М. Вебера «авантюристический капитализм», основанный на военных походах и разбое, хищнической эксплуатации человеческих и природных ресурсов колоний и своих собственных родовых вотчин, сопровождающийся разорительной роскошью и совершенно не озабоченный воспроизводством. В. Зомбарт в работе «Буржуа» объявляет основанную на рациональности «мещанскую культуру» уделом покоренных народов и слабых духом людей, не способных к самостоятельным активным захватническим действиям, не проявляющим исторической инициативы и вечно вынужденных выживать под гнетом иноземных завоевателей и своих более инициативных сородичей.

Причина осуждения практицизма и рациональности небуржуазными культурами состоит в том, что в основе таких культур и соответствующих социальных систем лежат ценности солидарности, часто подкрепляемые духовными — религиозными, идеологическими ценностями высшего порядка, и эти ценности по своей сути противоречат практицизму и рациональности. Действительно, нельзя быть одновременно щедрым сеньором, одаривающим дружину, устраивающим пышные праздники и помогающим бедным — и

130

расчетливым накопителем, самоотверженным героем и борцом за высокую идею — и осторожным обывателем.

Практицизм противоречит и ценностям большинства религий (кроме протестантизма и иудаизма), поскольку они ориентируют верующего на глубокое духовное проникновение в основы Учения и на высшее гностическое Знание, на уход от мирских забот или по крайней мере на минимизацию интереса к ним. Практицизм же, напротив, сосредотачивается на «мелочах» обыденной жизни, для него не существует трансцендентных, запредельных ценностей. Известный американский теолог Харви Кокс в работе «Мирской град» пишет: «Под "прагматизмом" (В данном контексте синоним «практицизма» — Н.З.) мы понимаем заинтересованность секулярного человека вопросом "будет ли работать?" Секулярный человек не слишком озабочен тайнами. Его мало интересует то, во что нельзя вложить энергию и интеллект. Он судит об идеях — если воспользоваться словарным определением прагматизма — по "результатам, к которым они могут привести на практике". Мир при этом рассматривается не как единая метафизическая система, а как набор задач и целей... Городской секулярный человек — прагматик. Он озабочен решением конкретных проблем и выясняет, что для этого потребуется. Он не интересуется ни тем, что называется "последними вопросами", ни метафизическими рассуждениями. Так как религия в основном занимается именно этими вещами, то выходит, что он не задает "религиозных" вопросов»10.

Во многих обществах до нашего времени сохранилось двойственное отношение к рациональности и практицизму. Его носитель вызывает не то чтобы открытое порицание, но более или менее затаенное осуждение, как Лопахин в чеховском "Вишневом саде" или персонажи популярных ныне анекдотов о "новых русских". Ориентация на практическую рациональность признается законной и оправданной, но все же не вполне морально и духовно полноценной. Ценности практицизма и рациональности, таким образом, оказываются не вполне легитимными.

Лишь в обществе с доминирующими «вещными» отношениями рациональность становится основой образа жизни, обретает универсальность и

10 Кокс Х. Мирской град // Знамя, 1992, N 9, с. 208—209.

131

становится одной из наиболее почитаемых добродетелей. Но и здесь постоянно воспроизводятся локальные субкультуры, отвергающие практицизм и рациональность. Ярким примером этому служит молодежная контркультура 60- х годов XX в. в США и Западной Европе.

Профессионализм является ценностью хозяйственной культуры, тесно связанной с разделением труда в обществе и отражающей его социальное и культурное измерение, отношение к нему людей. В любом обществе, развитом настолько, что там существует разделение труда, существует и ценность профессионализма, но ее конкретное воплощение зависит от многих социальноэкономических факторов, от господствующей религии, этической системы и т.д.

В традиционных культурах профессия является неотъемлемым признаком человека, она неотделима от его социального, религиозного, личностного статуса. Принадлежность к определенной профессии является одновременно и средством обретения идентичности, вхождения в общественную систему в определенном качестве. Наиболее ярко это выражено

виндийской кастовой системе, которая представляет собой сакрализацию и закрепление с помощью апелляции к высшим религиозным ценностям профессионализма и разделения труда. Каждая каста, являющаяся в то же время профессиональной группой, имеет четко определенное место в социальной иерархии и соответствующий общественный статус. Поэтому профессиональная деятельность приобретает священный характер, возводится в ранг религиозного долга.

Сущность профессионализма в традиционном обществе составляет искусное мастерство, совершенствование продукта труда. Традиционный профессионал вкладывает в него все свои силы и способности, стремится реализоваться как личность именно через профессиональное мастерство, и относится к орудиям и продуктам труда как к частице себя. Каждое изделие несет знак его мастерства, его усердия, частицу его души. Вот как характеризует традиционный профессионализм В. Зомбарт: «Труд настоящего крестьянина, также как и настоящего ремесленника, есть одинокое творчество:

втихой погруженности он отдается своему занятию. Он живет в своем творении, как художник живет в своем, он, скорее всего, совсем бы не отдал его на рынок. С горькими слезами на глазах крестьянки выводят из стойла

132

любимую пегашку и уводят ее на бойню; старик-кустарь воюет за свою трубку, которую у него хочет купить торговец... Крестьянин, также, как и ремесленник, стоит за своим произведением, он ручается за него честью художника. Этим объясняется, например, глубокое отвращение всякого ремесленника ...к массовой выделке»11.

Втрадиционных добуржуазных обществах профессии неравны в своем статусе и престиже, как неравны и сами люди. Статус каждого занятия определяется конкретной социокультурной традицией. В то же время, земледелие практически везде почитается как уважаемое и достойное (хотя и низшее из достойных) занятие: столпами европейского средневекового общества являются священнослужители, дворянство и земледельцы, индийского — варны дваждырожденных брахманов, кшатриев и вайшьев (земледельцев).

Истинную революцию в понимании профессионализма произвело учение Лютера и протестантизм в Западной Европе. Провозгласив профессиональный труд единственным способом служения Богу, «призванием» (Beruf), Лютер придал ему сакральную ценность и уравнял значимость и статус разных профессий. Другие протестантские учения, в частности, кальвинизм, постепенно лишили профессионализм как ценность конкретного содержания. Должным образцом отныне стало не конкретное мастерство, а сам факт регулярной, рациональной деятельности, не содержание труда, а профессиональная аскеза как самоотверженный труд во славу Божью, ради преобразования греховного мира.

Всовременном обществе, вступившем в постиндустриальный этап развития, профессионализм является одной из основных ценностей. Однако теперь он понимается как образование, квалификация, а не просто рациональная деятельность. Представление о профессии не ограничивается больше узкими рамками конкретной квалификации и должности, а предполагает широкое поле возможностей, обусловленных высоким уровнем разносторонней профессиональной подготовки и стремлением к максимальной творческой самореализации.

11 В.Зомбарт, Буржуа. М., 1994, с. 16—17.