семинар по фольклору

1 вопрос

 Рождение ребенка и первые заботы о младенце сопровождались у славян, целым рядом особых родильных обрядов, обуславливаемых, как гигиеной, так и существовавшими поверьями. Родильные обряды славян содержали в себе такие ритуальные действия как «выбор места родов, приготовление особого ложа, родовспомогательных средств, наконец, самое разрешение от бремени при помощи колдований и различных символических приемов, в роде развязывания узлов, тотчас при появлении ребенка на свет, и затем шестинедельная защита его от дурного глаза и злых духов, сохранившиеся доселе в славянском фольклоре, могут быть отнесены большею частью к пережиткам язычества…           Вскоре после появления на свет ребенка, совершался важный, в социологическом отношении, обряд – принятие его в лоно семьи, как равноправного члена. Это сопровождалось выполнением установленного ритуала: ребенка брали на руки, клали на землю, или на порог, или же на очаг, затем поднимали, обносили вокруг избы и целовали. При этом приносили подарки – зерно, тмин, соль, позднее деньги, и кумовья играли важную роль, что во многих местах сохранились до сих пор.           Подробностей о раннем детстве не сохранилось. Мать вскармливала и заботилась о ребенке лишь до определенного возраста, различного у различных племен и народов (приблизительно от 3 до 7 лет), после чего ребенок мужского пола передавался на попечение отца, иными словами, начиналась жизнь отрока, готовящегося стать мужем. Обрядом этой передачи у древних славян были постриги или «застрижки», состоявшие в том, что отец, родственник, либо дорогой гость на семейном празднике выстригал у мальчика клок волос. Это была первая стрижка до сих пор нетронутых ножницами волос, причем тот, кто стриг, становился родственным и близким мальчику. О Существовании этого обычая у древних славян, в период язычества, достоверных известий не имеется, хотя он был общ и другим индоевропейским народам. Первые свидетельства о нем восходят к началу христианской эпохи: у русских к XII – XIII вв., у чехов с X в. Возраст ребенка был различен: у русских 2 – 3 года, в Польше он совершался 7 лет, а у сербов, в некоторых местностях, он еще и поныне выполняется после года и даже раньше. В виду таких колебаний в летах трудно указать точное значение этого обряда. Если бы он совершался в более позднее время, в нем можно было бы предположить символ перехода ребенка в зрелый возраст, как это делает Довнарь – Запольский; с другой стороны его можно рассматривать и как простую гигиеническую меру, основанную на поверьи, что ранняя стрижка может принести вред ребенку. Объяснение, что постриги являются какой – то жертвой, посвященной душам предков, демонам или богам – допустимо, как вероятно и то, что впоследствии это поверье затемнило их первоначальную гигиеническую цель."

Рождение  Когда дитя благополучно родилось то начиналась большая серия ритуалов призванных защитить ребенка от злых духов, приобщить к природе и отдать под ее покровительство нового человека, чтобы ему сопутствовала удача в делах и жизни.  Первой пелёнкой сыну служила отцовская рубаха, дочери—материнская. Вообще, все самые первые действия с младенцем (купание, кормление, подстригание волос и так далее) были окружены важными и очень интересными ритуалами, которым опять же можно посвятить отдельную книгу. Присмотримся лишь к одному.  В наши дни, желая приобщить новорожденного к христианской религии, родители несут его в церковь, где священник крестит его опуская в купель с водой. При этом нарекается имя.  Между тем обычай окунать младенца в воду (или по крайней мере обрызгивать) отмечен у самых разных народов. В частности, так поступали скандинавы в эпоху викингов. Очень долгое время это объяснялось влиянием христианства. Однако потом сходные обычаи были зафиксированы у народов, никогда даже не слышавших о христианстве!

2 вопрос

 Сценарный план русской свадьбы

В народе не случайно говорят: «сыграть свадьбу». Русский свадебный обряд можно рассмотреть, как своеобразное театрализованное представление, с определенным сценарием и действующими лицами. Можно выделить несколько форм проведения бракосочетания, появляющихся в разные периоды развития русского народа. В брачных обычаях периода матриархата инициатива принадлежала женщине, нормальным явлением было самопросватывание девушек. В патриархальном обществе все изменилось. С этого момента можно выделить различные сценарии проведения свадьбы:

«Брак – умыкание» - основная свадебная игра развертывалась вокруг похищения невесты. Ее прятали от жениха, преграждали дорогу жениховому поезду, разыгрывали сцены доступа жениху во двор, в горницу и проч. Подчеркивалось активное начало со стороны жениха и ритуальное «нежелание» невесты выходить замуж. В доме невесты пели песни, в которых приезд жениха изображался как ветер, буря, сам же он назывался разорителем и погубителем.

«Купля – продажа невесты» - первоначально существовала у полян, жених должен был платить за невесту вено, аналогичное известному мусульманскому калыму. В русской свадебной игре разыгрывались сценки выкупа места рядом с невестой, ее косы (или ее самой, что было равнозначно), приданого. Выкуп был небольшой, почти символический: подарками, украшениями, мелкими деньгами. Иногда следовало отгадать загадки. Во время сватовства разговор велся в иносказательной форме, которая тоже отражала особенности «свадьбы – покупки» невесты: «Хотим купить телочку…», «У вас товар, у нас купец…». Один из предсвадебных ритуалов назывался рукобитье: сваты и отец невесты «били по рукам», как бы заключая торговую сделку.

«Брак по воле старших» - сложился в феодальную эпоху, включал в себя как обязательный элемент церковный обряд венчания и начал подчинятся церковным ограничениям. Они распространялись на время для венчания и на степень родства между женихом и невестой.

«Свадьба – самокрутка» (или «свадьба – убег») – сформировалась с ростом городов и расслоением и обнищанием деревни, вследствие того, что у крестьян не было средств сыграть свадьбу. Молодые венчались тайно, а потом выпрашивали прощение (иногда это было имитацией, так как родители заранее обо всем знали). Празднования при этом не устраивалось (см. 2., 3.).

Как уже упоминалось выше, свадьба – сложная драматическая игра, состоявшая из нескольких актов и длившаяся обычно от 3 до 10 дней. Участники свадьбы имели роли, всего исследователи отмечают до 411 названий свадебных чинов у восточных славян, изменявшихся территориально и имевших свои особенности. Среди них: рожники - родственники невесты; дружина, бояре – спутники жениха; боярки, подневестницы – спутницы невесты; подголосницы – поющие девушки; каравайницы – женщины, которые готовят свадебный каравай; стряпуха, куховарка – женщина, готовящая свадебное угощение; коробейники, приданки (отвозят приданое); вежливец, опасный, клетник – человек, который мог оградить от колдунов и проч..

Среди приглашенных со стороны жениха, выделялись следующие основные свадебные чины:

Дружко или дружка – распорядитель свадебного церемониала, человек женатый, энергичный, знающий ход свадьбы. Неотъемлемый атрибут дружки – кнут, который он пускал в ход с целью отогнать все, что может помешать благополучному соединению жениха и невесты. Дружку часто можно было узнать по полотенцу, повязанному через плечо. Иногда он был повязан крест – накрест двумя полотенцами – от жениха и от невесты. Полотенца дружке дарили большие – два, два с половиной метра в длину, украшенные на концах ткаными узорами. Дружки, как правило, назначались как со стороны жениха так и со стороны невесты, но иногда был лишь дружка со стороны жениха.

Сват – вел свадьбу вместе с дружкой. Это женатый человек, обычно из числа родственников.

Посаженый отец и посаженая мать – крестные отец и мать жениха.

Ранняя сваха или повивальная сваха – близкая родня жениха, она пекла свадебный каравай, расплетала косу невесты и др.

Сватов и свашек бывало по несколько с каждой стороны. Часто считалось обязательным, чтобы сват и сватья были мужем и женой. Иногда их роль отводилась родителям или крестным родителям.

Подсвашки – помощницы свахи, родственницы жениха.

Дядька – шафер, который сопровождал жениха к венцу.

Бояре – приятели и родственники жениха, сопровождавшие свадебный поезд.

Со стороны невесты избирались люди, обладающие следующими свадебными чинами, считающимися неизменными:

Поздняя сваха или повивальная сваха – убирала (или повивала) голову невесты в женский головной убор, сопровождала ее к венцу.

Посаженый отец и посаженая мать, постельницы (две женщины) – они готовили брачное ложе для невесты.

Дружки – подруги невесты.

Подженишники (или подкняжие) – неженатые молодые люди и подневестницы – незамужние подруги невесты. Подженишников и подневестниц обычно бывало равное количество. Главную роль играла большая, или первая, подневестница (обычно сестра невесты) и первый подженишник.

Жениха и невесту называли князем и княгиней. Те, кому не хватало ролей, были зрителями

Свадебная поэзия

Словесное, в первую очередь поэтическое (стихотворное) оформление свадьбы обладало глубоким психологизмом, изображая чувства жениха и невесты, их развитие на протяжении обряда. Особенно сложной в психологическом отношении была роль невесты. Фольклор нарисовал богатую палитру ее эмоциональных состояний. Первая половина свадебного обряда, пока невеста еще находилась в родительском доме, была наполнена драматизмом, сопровождалась печальными элегическими произведениями. На пиру (в доме жениха) эмоциональная тональность резко менялась: в фольклоре преобладала идеализация участников застолья, искрилось веселье.

Как уже упоминалось ранее, для свадьбы севернорусского типа основным фольклорным жанром были причитания. Они выражали только одно чувство – печаль. Психологические особенности песен гораздо шире, поэтому в среднерусской свадьбе изображение переживаний невесты было более диалектичным, подвижным и многообразным. Свадебные песни – самый значительный, наиболее сохранившийся цикл семейной обрядовой поэзии.

Каждому эпизоду свадьбы соответствовали свои поэтические приемы. Сватовство велось в условной поэтически – иносказательной манере. Сваты называли себя «охотниками», «рыбаками», невесту – «куницей», «белорыбицей». Во время сватовства подруги невесты уже могли исполнять песни: ритуальные и лирические, в которых начинала разрабатываться тема утраты девушкой ее воли.

В сговорных песнях изображался переход девушки и молодца от свободного состояния «молодечества» и «девичества» к положению жениха и невесты («У стола, стола, дубового стола…»). В песнях появляются парные образы – символы из мира природы, например «калинушка» и «соловей» («На горе – то калина во кугу стояла…»).

Разрабатывается мотив забранной девичьей воли, (невеста изображается через символы расклеванной «ягодки», выловленной «рыбицы», подстреленной «куны», вытоптанной «травушки», сломанной «веточки виноградной», заломленной «березоньки»). В ритуальных песнях, исполнявшихся на сговоре, на девишнике или утром свадебного дня, мог отмечаться предстоящий, свершающийся или уже свершившийся обряд расплетания косы (примеры см. в приложении). Сговорные песни начинали рисовать молодых в положении жениха и невесты, идеализируя их взаимоотношения. В таких песнях монологическая форма отсутствовала, они представляли собой рассказ или диалог.

Если невеста была сиротой, то исполнялось причитание, в котором дочь «приглашает» родителей посмотреть на ее «свадьбу сиротскую». В песнях часто встречается сюжет перехода или перевоза невесты через водную преграду, связанный с древним осмыслением свадьбы как инициации («Через речку черемуха лежала…»). Девишник был насыщен ритуальными и лирическими песнями (примеры см. в приложении).

Утром невеста будила подруг песней, в которой сообщала о своем «нехорошем сне»: к ней подкралась «проклятая бабья жисть». Во время одевания невесты и ожидания свадебного поезда жениха пели лирические песни, выражавшие крайнюю степень ее горестных переживаний. Глубоким лиризмом были наполнены и ритуальные песни, в них замужество изображалось как неотвратимое событие («Матушка! Да что во поле пыльно?»). Переход невесты из одного дома в другой изображался, как трудный, непреодолимый путь. В таком пути (от родного дома к церкви, а затем к новому дому) невесту сопровождает не родня, а главным образом будущий муж («Еще с терема на терем Любушка шла…»см. приложение).

Появление свадебного поезда и всех гостей изображается в песнях посредствам гипербол. В это время в доме разыгрывались сценки, в основе которых лежал выкуп невесты или ее двойника – «девьей красоты». Их исполнению способствовали свадебные приговоры, имевшие ритуальный характер. У приговоров была и другая функция: они разряжали сложную психологическую ситуацию, связанную с отъездом невесты из родительского дома.

Самым торжественным моментом свадьбы был пир. Здесь пели только веселые песни, плясали. Яркое художественное развитие имел ритуал величания. Величальные песни пели новобрачным, свадебным чинам и всем гостям, за это игриц (певиц) одаривали. Скупым исполняли пародийное величание – песни корильные, которые могли спеть и просто для смеха.

Образы жениха и невесты в величальных песнях поэтически раскрывали разнообразные символы из мира природы. Жених – «ясен сокол», «вороный конь»; невеста – «земляничка-ягодка», «калина-малина», «ягода смородина». Символы могли быть и парными: «голубь» и «голубушка», «виноград» и «ягодка». Большую роль в величальных песнях играл портрет. По сравнению с песнями, исполнявшимися в доме невесты, диаметрально менялось противопоставление своей и чужой семьи. Теперь «чужой» стала семья отца, поэтому невесте батюшкин хлеб есть не хочется: он горький, пахнет полынью; а Иванов хлеб есть хочется: он сладкий, пахнет медом («Виноград в саду растет…» см. приложение).

В величальных песнях просматривается общая схема создания образа: внешность человека, его одежда, богатство, хорошие духовные качества (пример см. в приложении).

Величальные песни можно сравнить с гимнами, им свойственна торжественная интонация, высокая лексика. Все это достигалось традиционными для фольклора средствами. Ю. Г. Круглов отметил, что все художественные средства «употребляются в строгом соответствии с поэтическим содержанием величальных песен – они служат усилению, подчеркиванию самых красивых черт внешности величаемого, самых благородных черт его характера, самого великолепного со стороны поющих к нему отношения, то есть, служат основному принципу поэтического содержания величальных песен – идеализации»[1].

Цель корильных песен, исполняющихся в момент величания гостей (см. выше), – создание карикатуры. Их основной прием – гротеск. Портреты в таких песнях сатиричны, в них утрируется безобразное. Этому способствует сниженная лексика. Корильные песни достигали не только юмористической цели, но и высмеивали пьянство, жадность, глупость, лень, обман, хвастовство (см. 3.).

Во всех произведениях свадебного фольклора использовалось обилие художественных средств: эпитеты, сравнения, символы, гиперболы, повторы, слова в ласковой форме (с уменьшительными суффиксами), синонимы, иносказания, обращения, восклицания и проч. Свадебный фольклор утверждал идеальный, возвышенный мир, живущий по законам добра и красоты.

Свадебные песни.

Потрудись-ка ты, сестра милая,

Расплети-ка мне трубчату косу –

Хотя от роду и не впервые,

Да в девьей красоте во последние.

Тебе бог судья, сестра милая!

Поднялись твои ручки белые

На мою-то да на буйную голову,

На голубушку трубчату косу.

Уж я, знать, тебе да наскучила,

Уж я, знать, тебе надосадила.

Расплетайся же, трубчата коса,

Рассыпайтесь вы, русы волосы,

По моему да лицу белому,

По моим да могучим плечам,

По моему да платью цветному!

Ах, вы миленьки, русы волосы!

Я ходила-то с вами гуляла.

По лугам- то да лугам зеленым,

По травам-то да травам шелковым,

По цветочкам да по лазоревым,

Применяла вас, русы волосы,

Я ко травоньке, ко муравоньке,

Ко цветочкам я ко лазоревым:

Уж и тут вы не применилися,

Уж и тут же вы не сравнилися:

Чище, мягче вы травы шелковой,

Краше цветиков вы лазоревых.

Ах, вы миленьки, русы волосы,

Ко атласу я и ко бархату,

Ко червонному вас ко золоту,

Я ко чистому вас ко серебру,

Я ко скатному вас ко жемчугу

И ко шелку вас шемаханскому;

Уж и тут вы не применилися

И ни с чем-то вы не сравнилися:

Вы атласу лучше и бархату,

Вы красивее красна золота,

Чище, лучше вы чиста серебра,

Мягче шелку вы шемаханского

И скатистие скатна жемчуга.

Ах, вы миленьки, русы волосы,

Ты, голубушка трубчата коса!

Хорошо с вами красоватися,

Тяжело с вами расставатися,

Милое дитятко, как от матери,

Пеленишноя от родимыя,

Так и я же, да молодешенька,

Расстаюсь с вами, русы волосы,

И с голубушкой трубчатой косой,

И со девьей своей красотой.

Доступала вас я охотою,

Расстаюсь с вами я неволею.

Матушка! Да что во поле пыльно?…

«Матушка! Да что во поле пыльно?

Сударыня моя! Да что в поле пыльно?»

-- Дитятко мое! Добры кони взыгрались.

Милое мое! Добры кони взыгрались.

«Матушка моя! Да что во поле пыльно!

Сударыня моя! Да что во поле пыльно?»

-- Дитятко мое! Да бояры едут.

Милое мое! Да бояры едут.

«Матушка! На широку улицу едут!

Сударыня моя! На широку улицу едут!»

-- Дитятко мое! Не бось, не пугайся!

Милое мое! Не бось, не выдам!

«Матушка! На широкий двор взошли!

Сударыня моя! На широкий двор взошли!»

-- Дитятко мое! Не бось, не пугайся!

Милое мое! Не бось, не выдам!

«Матушка в нову горницу взошли!

Сударыня моя! В нову горницу взошли!»

-- Дитятко мое не бось, не пугайся!

Милое мое! Не бось, не выдам!

«Матушка! За праву руку берут!

Сударыня! За праву руку берут!»

-- Дитятко! Да бог с тобою?

Милое! Да бог с тобою!

Корильные песни.

Семья невесты боялась потерять расположение мифических сил, которые покровительствовали семье и берегли её до этого времени. Чтобы не лишится этого расположения, надо было представить вхождение невесты в чужую семью как проявление насилия со стороны жениха.

Идёт старик с волоку,

Несёт пестерь с воробу

На Васькину голову:

Чирей с овин

Да короста с блин,

Ниточек с моточек

Да чирей на носочик,

Чашка вкруг -

Да чирей в пуп!

Акцент в ней не на изображение человека, а на тех бедах которые призываются на его голову.

Корильные песни исполнялись только в доме невесты

Выйди-ка, свекровья горбатая,

Встреть-ка невесту богатую!

Выдь-ка, свекровь сопливая,

Встреть-ка невесту счастливую!

В настоящей статье мы сосредоточимся на пинежской свадьбе, к изучению которой на протяжении XIX - XX вв. обращалось немало исследователей. Подготовленные ими публикации стали основой для нашей работы⁴, позволив проследить динамику развития отдельных элементов свадебного обряда, в разное время фиксировавшегося на Пинеге. Богатейшие материалы архива лаборатории фольклора ПГУ им. М.В. Ломоносова также активно привлекались нами⁵. Они содержат записанные участниками фольклорных экспедиций ПГУ за последние несколько лет воспоминания старшего поколения пинежан о свадьбах (что дает возможность судить о состоянии традиции в 1920-х-1930-х гг.). Среди основных задач, стоящих перед нами, - выявление специфических черт пинежской свадебной обрядности.

Пинежский район протянулся вдоль реки Пинеги на несколько сотен километров с севера на юг. Имеющиеся материалы позволяют предположить, что существуют некоторые отличия быта и традиционной культуры в его пограничных точках. Исходя из этого, Пинежский район можно условно поделить на два ареала: верхний и нижний (границей между которыми является районный центр - Карпогоры), а также обозначить средний, переходный ареал (20 км вниз по течению от Карпогор), где происходит взаимодействие верхней и нижней традиций. Изученный нами материал показывает, насколько разнообразными могут быть детали, отдельные проявления быта, песенная и причетная традиции в обрядах на близлежащих территориях.

Интересные результаты дает не только подробное рассмотрение структуры вариантов пинежского свадебного обряда, но и его сопоставление с инвариантом, выделенным А.В. Гурой ⁶.

В состав пинежского свадебного обряда входила церемония сватовства, или совещания родителей жениха о сватовстве, которую удалось зафиксировать П.С. Ефименко [Ефименко 1878, 74]. Однако уже более поздние записи начала XX в. свидетельствуют о ее утрате. Во многих местах в нижнем течении Пинеги (д. Вонга, Юбра) сохранился обычай давать задаток или "платы" [ФА ПГУ: П. 263. С. 31, 57], а в верхнепинежских и среднепинежских обрядах (д. Марьина Гора, с. Сура) "платы" было принято дарить во время рукобитья или зарученья ("заручельный плат" [ФА ПГУ: П. 311. С. 5]). Интересно, что в 1970 г. фольклорная экспедиция МГУ отметила обычай давать задаток до самого обряда сватовства [Обрядовая поэзия Пинежья 1980, 33].

По сути, свадебный обряд открывает смотр невесты и имущества (название варьируется, чаще всего встречается "смотрины"). В записях Д. Чирцова, "малое смотрение" шло после богомолья: жених привозит невесте гостинцы, а она его угощает [Чирцов 1916, 352]. П.С. Ефименко описал смотрины на рукобитье, после согласия родителей невесты на предложение жениха [Ефименко 1878, 75]. В записях Н.П. Колпаковой, сделанных в 20-х годах XX в. в верхнем течении реки, этот церемониал не выделен, зато в нижнем течении он сохранился [ФА ПГУ: П. 263. С. 31]. В д. Петрово, например, вначале родители жениха ездили "смотреть житье", а потом уже жених смотрел девушку [ФА ПГУ: П. 263. C. 4].

Следующим этапом было рукобитье. На рукобитье происходит пропивание невесты, иногда смотрины и окончательный сговор родителей об устройстве свадьбы. Этот церемониал в 1878 г. включал также угощение женихом родителей невесты вином и одаривание ее кольцом. Тогда же невеста подносила дары жениху [Ефименко 1878, 75]. В д. Кевроле и на Покшеньге "сватанье" и "просватанье" объединены в один церемониал "рукобитье" [Колпакова 1928, 121]. В записях 1920-х гг. многие акты рукобитья утратились, сохранилось лишь общее представление: "Вывели меня - рукобитье, тут я руку и отдала" [ФА ПГУ: П. 311. С. 5]. Эти обряды распространены в верхнем и среднем течении Пинеги. Их аналогом в нижнепинежской свадьбе можно назвать богомолье, на котором осуществляется и подношение даров, и сговор о свадьбе с обязательной молитвой (д. Петрово) [ФА ПГУ: П. 263. С. 4]. Во время рукобитья может проходить и первый смотр невесты [Колпакова 1928, 149]. Богомолье, или рукобитье, сопровождается причитаниями невесты к подругам и матери, песнями девушек.

От просватанья до девишника шли посидки. Во время посидок невесту закрывали платком, она причитала и не выходила из дома. Девушки шили приданое и пели песни [Обрядовая поэзия Пинежья 1980, 37]. Повсеместно посидки длились неделю, а в сурско-карпогорском варианте один день, во время которого подруги и сестры расплетали невесте косу. Неделя подготовки к свадьбе носила особое название - "шитье приданого" [Колпакова 1928, 123-124]. Как ни странно, сведения о посидках не сохранились в самых ранних публикациях [Ефименко 1878].

Последние свадебные действия - прощание невесты с девичеством в кругу подруг и угощение у жениха - А.В. Гура выделяет как третий церемониал в севернорусском свадебном обряде. Достаточно подробно разработан девишник в описании П.С. Ефименко: он включает и обручанье, и смотрины, и невестину баню, и благословение молодых, и свадебный стол [Ефименко 1878, 76-77]. Здесь же упоминается о собирании байника - обрядового хлеба. В сурских обрядах девишник шел рядом с бужением жениха, но в позднем варианте они поменялись местами. В современных же записях эти обрядовые действия постепенно исчезают.

И в конце XIX в., и в 1920-е годы собиратели фиксировали в нижнем течении реки обряд выведения невесты "на наставку" ("на ставку", "на выставку") перед гостями [Колпакова 1928, 154; Чирцов 1916, 354; ФА ПГУ: П. 263. С. 6]. После угощения нарядная невеста "обносила" поезжан вином, после чего они клали в стакан деньги (ср. с верхнепинежским "смотреньем" [Обрядовая поэзия Пинежья 1980, 64]). На "смотренье" же устраивалось шуточное гадание "бабьи запуски" [Обрядовая поэзия Пинежья 1980, 64]. Во время стола принято опевать поезжан и жениха. За столом у невесты обязательным угощением была каша. В описаниях обряда в нижнем течении реки весьма распространенным был акт закрывания невесты перед венчанием шалью, или "гомулькой" [Чирцов 1916, 354; ФА ПГУ: П. 263. С. 5, 69].

При отъезде к венцу и при венчании и в верховьях, и в низовьях совершались следующие акты: благословение жениха и невесты иконой и хлебом; собирание хлеба или ковриги с солью в скатерть ("байник"); выход невесты и жениха (тысяцкого и сватьи), держась за платы; раздельная поездка жениха и невесты к венцу (он с тысяцким и дружкой, она со сватьей или крестной матерью). Родители повсеместно не принимали участия в поездке. При выходе со стола невеста дергала скатерть; после венчания невесте надевали повойник [Ефименко 1878; Чирцов 1916; Колпакова 1928; Обрядовая поэзия Пинежья 1980]. В описаниях обрядов 1920-х -30-х гг. сохранились лишь некоторые из перечисленных обычаев: благословение иконой (д. Петрово), хлебом (д. Пиринемь), сбор ковриги (д. Петрово), "за платы держались" (с. Сура, д. Пиринемь), дергание скатерти (д. Прилук).

Послевенчальная часть обряда свадебного дня факультативно включала в свой состав следующие действия: выколачивание денег об угол стола или награждение поющих девушек деньгами [ФА ПГУ: П. 311. С. 10]; "хождение на крюка" ("выход с крюком") [Колпакова 1928, 146] и такое редко встречающееся действие, как "жену тысяцкого, сватью на ступе мелют" [Обрядовая поэзия Пинежья 1980, 81]. Эти действия не встретились в описаниях свадьбы в нижнем течении реки. Повсеместно фиксируется встреча молодых, обсыпание их зерном / хмелем, угощение, отведение жениха и невесты на ночлег (сопровождается приговорами, в постель кладут полено или чучело ребенка), опевание всех гостей. Для свадебных обрядов, следующих за брачной ночью, обязательным является бужение жениха и невесты, которое до сих пор встречается в описаниях свадебного обряда [ФА ПГУ: П. 263. С. 70; П. 303. С. 11]. Этими действиями завершался второй свадебный цикл обряда.