Men_Alexandr_-_Istoria_religii_Tom_2

* * *

Тем временем караваны израильтян продвигались на юг вдоль побережья Красного моря. Моисей уводил своих людей все дальше и дальше в глубь пустыни. У него были свои, одному ему известные цели. Счастливый переход через Тростниковые воды и избавление от египтян создали Моисею прочный авторитет; все с надеждой смотрели на этого необыкновенного вождя, казавшегося сверхчеловеком. Евреи воочию убедились, что Бог, возвещенный им, оказался сильнее Амона и других богов египетских. Кто, как не Он, помог им пройти по морю, как посуху, кто, как не Он, покарал фараона и землю Мицраим? Эта горячая вера простодушных пастухов и рабов, только что познавших радость свободы, — первое, чего достиг Моисей403.

Имеет ли право современный человек смотреть свысока на эту уверенность беглецов в особом покровительстве Неба? История небольшого племени, каким-то чудом уцелевшего среди превратностей судьбы и ставшего носителем Единобожия среди языческих народов, поистине изумительна. Для тех, кто отрицает внутренний смысл в судьбах народов, здесь — лишь какое-то необычайно счастливое стечение обстоятельств. Но христианство оценивает ветхозаветную историю с иной точки зрения и признает в ней проявление того незримого Разума, который направляет ход мироздания, человеческую историю и судьбу отдельной личности. Вера древних израильтян в то, что они «народ Ягве», не была проявлением их умственной ограниченности, но выражала живое ощущение народа, что его призвал и охраняет сам Бог.

Моисей отказался от мысли повернуть со своим караваном на восток и сразу двинуться по направлению к Ханаану. Он знал, что там израильтян ожидает столкновение с многочисленными ханаанскими и еврейскими княжествами, знал, что Обетованная Земля покрыта укрепленными городами, в которых еще находились кое-где египетские гарнизоны404. Следовательно, пока не было никакой надежды на завоевание страны, «текущей молоком и медом».

С другой стороны, он видел, что Израиль еще не способен к борьбе. Нужно было, чтобы беглецы расправили крылья после многих лет унизительного рабства, научились воевать, научились уважать себя, превратились бы в народ сплоченный, энергичный и закаленный. Моисею предстояло вдохнуть в израильтян веру и сделать Истину, открывшуюся ему, их достоянием.

Многие историки полагают, что не только во время странствий в пустыне, но и после вторжения в Ханаан Израиль, вплоть до эпохи царей, не был народом. Это мнение, однако, несколько утрировано. Из надписи на победной стеле Мернептаха мы узнаем, что египтяне, долгое время не дифференцировавшие «аперу» (евреев), увидели в якобы уничтоженном ими племени нечто целое, племя, носившее единое имя. Однако это было лишь внешнее единство, легко разрушимое под влиянием обстоятельств. Возникло оно, как мы видели, прежде всего в результате притеснения. Здесь была лишь простая солидарность рабов, над головами которых свистела одна плеть, солидарность, укрепляемая, кроме того, общими преданиями и общим происхождением.

В духовном отношении жизнь в Гесеме дала самые плачевные результаты. Израильтяне лишились тех великолепных качеств, которые отличали их предков. Миролюбие, смелость, терпимость, Дружеское отношение к другим народам, присущие Аврааму и его людям, исчезли у обитателей Гесема, для которых четыре столетия пролетели как дым, не нарушая их однообразного полусонного бытия. Как ни тяжелы были работы на строительствах, как ни жестоки были дискриминационные меры египтян, многие израильтяне без особенного энтузиазма, почти неохотно последовали за левитами, увлекавшими их в пустыню. При этом они укоряли своих вождей на каждом шагу, вспоминая о своей относительно сытой жизни в «Доме рабства».

В общем, не будет преувеличением сказать, что те, кого Мернептах называл «племенем Израиль», в сущности, представляли собой разноплеменную толпу, состоявшую из нескольких тысяч рабов, пастухов, рабочих и просто бродяг, искавших приключений405. Многие из них были людьми битыми и запуганными. В годы угнетения они отупели и приобрели дурные привычки, рождаемые унижением. Таков был «человеческий материал», с которым пришлось иметь дело пророку Ягве. Здесь не было ни одного обнадеживающего элемента, а одни лишь препятствия.

Первой задачей Моисея было завоевать доверие народа и старейшин. В этом решающую роль сыграли обстоятельства исхода. Мор, который не коснулся израильтян во время эпидемии, свирепствовавшей в Египте, чудесная переправа через море — все это рисовалось им как цепь небесных знамений, как явное вмешательство Верховной Воли в их жизнь. Моисей, на которого даже египтяне смотрели с суеверным страхом, как на колдуна и мага, представлялся им в совершенно необыкновенном свете406. Это была большая победа, так как только такое отношение отдавало неорганизованную толпу в руки вождя.

Но вот исход совершился, страшные заросли Тростникового моря позади, не слышно больше шума погони. Впереди раскинулись недвижимые просторы мертвой пустыни. Безоблачное небо, бурые холмы, безводная вымершая страна. Здесь царит смерть. Это область мрачного Азазела, владыки волосатых демонов. Козлоликое чудовище стелет свое губительное дыхание над каменистой почвой. С ужасом всматриваются беглецы в горизонт, подернутый красноватой дымкой. Для них, привыкших жить среди влажных лугов и болот, эта картина мертвой природы кажется невыносимо жуткой. Все здесь для них незнакомо, таинственно, угрожающе: и молчание барханов, и оголенность почвы, и непонятные звуки...

* * *

Три дня продолжался томительный, непривычный путь. К этому времени запасы воды уже подошли к концу. Напрасно вожаки каравана всматривались в даль. Нигде не видно было никакого признака источника, ручья или колодца. Наконец набрели на водоем, который местные бедуины называли Меррой (т. е. горечью). Вода в нем действительно была непригодна для питья. Для истомленных путников это было уже слишком. С упреками окружили они Моисея: «Что нам пить?» Но опытного вождя, прекрасно знавшего пустыню, трудно было удивить горьким источником. Он указал людям растение, которое, будучи опущенным в воду, отбивает у нее неприятный вкус, и путники могли утолить свою жажду407.

Этот случай вновь поднял авторитет Моисея, пошатнувшийся было под влиянием первых впечатлений от ужасов пустыни.

Вообще все дальнейшее путешествие Израиля среди безводных долин и гор состояло из страхов и неожиданных радостей. Им казалось, что они попали в какую-то волшебную страну, где на каждом шагу их ждут чудеса. Однажды, проснувшись утром, голодные путники увидели, что земля, как инеем, покрыта мелкой крупой. Удивлению их не было границ, а когда Моисей, знавший, что бедуины употребляют эту крупу в пищу, объяснил, что ее можно есть, изумление превратилось в ликование. Поистине Ягве посылает с неба пищу своему народу. Они называли эти мелкие съедобные зернышки «даром небесным» — манной408. В другой раз тучи перелетных перепелов пронеслись над станом Израиля и опустились близ него. Охота на птиц, ослабевших после долгого пути, не представляла труда, и изумленные неожиданной Удачей израильтяне вновь и вновь повторяли слова: «Ягве хранит людей своих»409.

Один эпизод навсегда врезался в память народа. На границе пустыни Син, у предгорий Хоривского хребта, караван вступил в оголенную местность и долгое время продолжал путь, не встречая ни колодца, ни ручья. Путников мучила жажда, уныние охватило всех. Ропот

недовольства против вождя, приведшего их в такую дикую местность, перешел в открытое возмущение. Они почти ненавидели своего избавителя. Годы мук и унижений в Египте уже не казались им такими ужасными; пустыня была куда страшнее строительных площадок, а голод и жажда беспощадней египетских надсмотрщиков. «Зачем ты вывел нас из Мицраима? Уморить жаждою нас, и детей наших, и стада наши?» — кричали все. Было мгновение, когда в голову Моисея чуть было не полетели камни. Это был критический момент: власть над взбунтовавшейся толпой ускользала из рук вождя...

В эту трудную минуту Бог вновь пришел на помощь своему избраннику. Моисей приказал долбить известковую скалу шестами, и, когда после долгих усилий образовалась впадина, он сильно ударил своим посохом, и в образовавшееся отверстие хлынула ключевая вода. Раздались радостные восклицания. Путники были спасены410.

Все эти на первый взгляд незначительные события играли колоссальную роль для Сынов Израиля, непрерывно колебавшихся между страхом и надеждой.

Какова же была конечная цель Моисея? Почему он уводил свое племя все дальше и дальше на юг, в глубь пустыни? Ответ на этот вопрос может быть только один. Он решил дойти до тех самых мест, в которых он пас стада во время бегства, где прозвучал для него голос Божий. Он хотел там, у святой горы, вдохнуть в Израиль новый дух, вдохнуть веру, энергию, смелость. Он хотел привести к подножию Синая своих соплеменников, как бы говоря: «Боже! Вот люди, которых Ты призвал меня спасти. Я привел их к Тебе». Он верил, что там, где ему открылся Бог мира, откроется Он и Израилю и, открывшись, окончательно возьмет его под свое могущественное покровительство.

Только для этой цели Моисей, вместо того чтобы свернуть к горе Сеир, заставил евреев пробираться в горную синайскую страну, над которой, как подножие Божества, высились священные утесы Хорива. Только ради этого пришлось израильтянам перенести все тяготы пути по безводным равнинам, где каждая пальмовая роща казалась вестником из другого мира. У одного из таких оазисов произошло первое столкновение евреев с бедуинами. Синайское племя амаликитов выслало свои отряды против Сынов Израиля. Им навстречу из еврейского стана двинулся вооруженный отряд, который возглавил Иошуа-бен-Нун411. Моисей же с вершины скалы следил за исходом схватки. Предание гласит, что успех сопутствовал евреям лишь тогда, когда Моисей взывал к Богу с воздетыми руками, и поэтому поддерживаемый с обеих сторон вождь не опускал рук до заката.

После жестокой битвы бедуины были рассеяны, народ воспрянул духом; в нем стало просыпаться чувство собственного достоинства, утраченное в Египте.

Израильтяне были уверены, что сам Ягве сражался вместе с ними, что война за их свободу

— Священная Война. Поэтому они называли свои битвы — «битвами Ягве»412.

Но не только враждебными были встречи в пустыне. В израильском стане побывал мадианитянский шейх Иетро — старый учитель Моисея, который некогда приютил его у себя. Эта встреча принесла большое облегчение вождю: мудрый старик помог ему советами, указав, как удобнее установить порядок и законность среди израильских родов.

Взгляд историка не может проникнуть сквозь густую тьму, окутывающую фигуру тестя Моисея и его взаимоотношения с пророком. Одно только ясно: по крайней мере дважды в поворотные моменты жизни вождя синайский жрец появлялся на его пути и протягивал дружескую руку. И эти встречи становятся решающими для дальнейшей судьбы Моисея413.

* * *

Шел третий месяц с того дня, когда толпы Сынов Израиля покинули Дельту414. Теперь они двигались через пустыню Синайскую, которая окружала святую гору. На горизонте уже были видны ее зубчатые вершины415. «Синайская гора, — говорит французский писатель, — состоящая из глыбы темного гранита, которую уже много веков купает в своих золотых лучах солнце, есть одно из самых своеобразных явлений земного шара. Это законченный пейзаж безводного мира, какой мы себе представляем на Луне или на другой планете, лишенной атмосферы. Правда, на вершинах Синая часто скопляются страшные грозовые тучи, но гроза, вообще благодатная, здесь внушает только ужас... Из всех элементов природы здесь есть только камень, изборожденный жилами руды, порой сияющий на солнце своей алмазной поверхностью, но всегда враждебный жизни и ее влияниям. Тишина этих уединенных мест наводит ужас; слово, произнесенное тихо, рождает странные отголоски; путника смущает звук его собственных шагов; эта гора, с ее неуловимыми очертаниями, с ее обманчивой прозрачностью, ее странными отсветами, поистине «гора Элогима»416.

У подошвы Синая, в оголенной долине, Моисей приказал разбить лагерь. Со страхом смотрели израильтяне на гранитные утесы, которые стояли подобно сторожевым башням при входе в загадочный мир духов. Из уст в уста передавались леденящие кровь рассказы. Здесь, в обители грозного Ягве, оживали все те предания, которые издревле окружали священную гору. Говорили, что ночами Владыка Синая ходит среди ущелий и горе тому, кто встретит Его на пути417. Ягве обитает в таинственном мраке, У Него нет никакого образа, и только голос Его может прозвучать с вершины, как он прозвучал Моисею из пылавшего куста418. Другие, напротив, полагали, что Ягве имеет человекоподобный облик, но ни один смертный не может остаться живым, взглянув на Его лицо419.

Для народа синайский Бог был прежде всего Божеством огня и бури. Быть может, не случайно само Его имя созвучно со словом «хава» — «веяние». Он всегда является в пламени, от Его раскаленного дыхания тают холмы и плавятся гранитные утесы. Его окружают сонмы «сынов Божиих», Он повелевает небесными светилами. Среди богов нет более могущественного, чем Ягве. Он Бог Синая, но он же Владыка пустыни, Сеира и Ханаана. После исхода Ягве показал свою власть над Амоном и другими богами Мицраима420. Так постепенно в сознании кочевников синайский бог грома и огня превращается в мирового Бога. Ведь «мир» для них ограничивался Египтом и Передней Азией, а дальше начинались окраины Вселенной.

Наконец Моисей открыл свою цель народу. Он объявил, что Ягве для того освободил Израиль и привел к Себе, чтобы заключить с ним вечный союз, или Завет. Отныне Израиль станет избранным народом Ягве, а Ягве берет на себя особое попечение о своих людях.

Если в прежние времена евреи молились тому же Божеству, что и многие семитические народы, то теперь они обретают своего Бога и благодаря тому становятся нацией. Ибо ничто не может явиться более прочным фундаментом для единения людей, чем общая вера.

Через несколько дней после остановки у Синая вождь велел готовиться к великому моменту: люди заключали торжественный союз с Богом. Это было нечто неслыханное, ибо в сознании восточных народов человек был совершенным ничтожеством по сравнению с Божеством и заключение между ними союза было бы невероятной дерзостью421.

Но здесь сам Владыка Жизни устами своего пророка объявляет условия этого поразительного договора: «Если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля, а вы будете у Меня царством

священников и народом святым».

Так рождается Народ Завета, Народ Божий, из семени Авраамова выходят первые, еще слабые ростки Ветхозаветной Церкви, прародительницы Церкви Вселенской. Отныне история религии будет уже не только историей тоски, томления и поисков, но она станет историей Завета, диалога между Творцом и человеком.

«Отделившись от язычества и поднявшись своей верой выше халдейской магии и египетской мудрости, — говорил Вл. Соловьев, — родоначальники и вожди евреев стали достойны Божественного избрания. Бог избрал их, открылся им, заключил с ними союз. Союзный договор или завет Бога с Израилем составляет средоточие еврейской религии»422.

Библейское предание рисует величественную картину заключения этого священного Завета.

Народ покинул лагерь и подступил к самой подошве горы. Все в трепете устремили взоры на ее вершину, над которой повисли непроницаемые тучи. Время от времени среди них вспыхивали молнии, и удары грома отдавались среди расселин трубными звуками...

Между тем Моисей отделился от толпы и стал подниматься все выше и выше к синайской вершине. Вот он уже скрылся среди утесов, уходя туда, где тучи, где неистовствует гроза и буря, где густой сумрак окружает божественную Тайну...

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава 18

398. Обстоятельства перехода через море отражены в Исх 14, 21; 15, 4; Пс 76, 15. Очевидно, Ям-суф Библии соответствует «Великой черноте», упомянутой у Синухета. См.: G. Е.

Wright. Biblical Archaeology, p. 60.

399.Буквальный перевод строки об Израиле: «Израиль — людей его мало, семени его нет». Причем перед словом «Израиль» стоит детерминатив, свидетельствующий, что имеется в виду не город или местность, а народ (полный перевод у Д. Брэстеда. Цит. соч., т. II, с. 152). См. приложение «К вопросу о хронологии Исхода». Впрочем, можно лишь предполагать, что в этой надписи имеется ввиду стычка при переходе Тростникового моря. Многие историки полагают, что под именем Израиль упомянуты израильтяне, уже обитавшие в то время в области Эфраима (см. гл. XVIII и приложение 7).

400.Исх 15, 1—19. По общему мнению специалистов, этот отрывок является древнейшим

вПятикнижии. Песнь избавления стала достоянием всего народа и вошла в один из самых ранних сборников гимнов (см.: W. Albright. Archaeology of Palestine, p. 232), где отмечается сходство песни с древнейшими памятниками семитической поэзии.

401.Сам по себе факт участия царя в погоне представляется вполне вероятным. Мернептах, как мы видели, участвовал в военных кампаниях, которым придавал значение, и поэтому мог возглавить отряды колесниц, настигших Израиль у границы. Но вскрытие мумии Мернептаха показало, что он умер своей смертью, так же как его отец, которого некоторые историки считают фараоном Исхода.

402.Большой папирус Гаррис, пер. — ХДВ, с. 132.

403.См. выражения вроде тех, которые приведены в Исх 12, 12; 15, 11; 18, 11.

404.Смута, погубившая XIX династию и лишившая Египет Сирии, началась только после смерти Мернептаха (ок. 1220 г.). В эпоху же Моисея разгром, учиненный Мернептахом в Ханаане, на ряд лет сохранил за Египтом его престиж на Востоке.

405.Исх 12, 38. Некоторые значительные израильские колена были сильно смешаны с египтянами (Быт 41, 50—51). Из указания Книги Чисел 12, 1 можно заключить, что среди израильтян были и эфиопы. Пятикнижие определяет численность Израиля после Исхода в 600 тысяч (Исх 12, 37; Числ 1, 46). Однако историки, исходя из средней цифры сегодняшнего населения Синая, предполагают, что цифра эта не соответствует действительному положению вещей. Одни думают, что библейский автор исходил из данных переписи времен Давида (В. Олбрайт); другие (Ф. Петри) полагают, что исчисление, на которое указывает Книга Чисел, имеет

ввиду не «тысячи» в прямом смысле слова, а роды и семьи. Первая цифра исчисления каждого колена, согласно такому пониманию, есть число палаток, вторая — число людей, входящих в палатки. Следовательно, общее число людей Бене-Исраэля во время Исхода не превышало б тысяч (см.: J. Bright. A History of Israel, p. 120 ff; G. E. Wright. Biblical Archaeology, p. 66; G. E.

Mendenhall. — «Journal of Biblical literature», 1958, № 77, p. 52).

406.Исх 11, 20. Втор 34, 10—12.

407.Исх 15, 22 сл.; Числ 33, 8. Мерра находилась в пустыне Шур, или Сур, в трех днях пути от Тростникового моря, на западном побережье Синайского полуострова, на рубеже пустыни Синай. О растении, которое улучшает вкус воды, см.: А. Лопухин. Библейская история при свете новейших исследований и открытий, т. I, с. 620. О дороге Израиля от Египта до Ханаана см. также с. 821 и др.

408.Исх 16, 15 Книга Чисел говорит, что «манна была подобна кориандровому семени, видом как бодлах» (Числ 11, 7). Под «бодлах» имеются в виду мелкие драгоценные камни (жемчуг или янтарь, см. Быт 2, 12). Манна, по общему мнению исследователей, есть не что иное, как застывшие капли сока одного из растений пустыни. Эти капли выделяются через отверстия, прогрызаемые насекомыми. И до наших дней в Синайской пустыне арабы употребляют манну, которая особенно обильно выпадает летом. Израильтяне, не знавшие происхождения этой крупы, могли действительно вообразить, что она падает прямо с неба. Некоторые ученые предполагают, что вещество, годное в пищу, действительно могло выпадать с осадками, как это наблюдалось в ряде стран. В этих случаях имеет место перенесение ветром (А. Лопухин. Цит. соч., с. 623; J.

McKenzie. Dictionary of the Bible, p. 541; JBC, p. 55).

409.Исх 16, 13. Через Синай и поныне лежит путь перелетных перепелов, которые из столетия в столетие пересекали его, летя из Африки на север. Диодор (I, 60) сообщает, что эти перелетные птицы служили пищей странникам, изгнанным и бродягам в пустыне. Перепела совершают свои путешествия большими стаями. Для их передвижения ветер играет большую роль, так как крылья их слабы. Когда ветер не благоприятствует, «перепела, утомленные до смерти, как безумные кидаются на утесы или на палубы судов» (А. Брем. Жизнь животных, т. 2, СПб., 1903, с. 538). Именно с такими усталыми птицами и столкнулись наши путники в пустыне. Библия говорит, что перепела «покрыли стан». Следовательно, они были уже не способны лететь

исделались легкой добычей. См.: W. Keller. The Bible as History, p. 129.

410.Предание об этом событии сохранилось в двух вариантах: Исх 17, 1-7 и Числ 20, 1-13. Причем в первом случае оазис Мериба кажется находящимся на юге, а во втором его местоположение приближается к Кадешу. Сейчас трудно установить его точную локализацию. Во всяком случае ясно, что это место было близ горы Синай. Где-то неподалеку находился и

Кадеш. Предание изображает дело так, как будто бы Моисей один ударил жезлом по скале и пробил родник. Однако, вероятно, это обычная поэтическая гипербола. Наиболее ранние данные о событии мы почерпываем из отрывка песни, входившей в один из древних сборников (Числ 21,

16-17):

Источник, наполняйся,

Источник, наполняйся,

Воспевайте его,

Источник, что прорыли князья,

Прокопали вожди

С законодателем

Своими жезлами,

Своими посохами.

Один путешественник наблюдал в пустыне Синай аналогичный случай. Однажды отряд людей пытался найти воду среди известковых скал. Сколько они ни копали, все было безуспешно. Но вот один из них сильно ударил по скале жезлом, и ключ внезапно пробился (С.

Jarvis. Yesterday and to-day in Sinai, 1931).

411.В греч. транскрипции и русской Библии — Иисус Навин (Исх 17, 3). См. в конце книги приложение «Библейские имена».

412.Так назывался древнейший поэтический сборник еврейских песен (см.: Числ 21, 14; «Песнь Деворы» — Суд 5, 20).

413.Исх 18.

414.Исх 19, 1.

415.Синай является одной из вершин горного массива Хореба (Хорива). Какая из этих вершин была в древности священной горой, точно не установлено. Однако большинство исследователей склонно считать, что таковой была вершина Джебель-Сербал. Само название горы (происходящее от имени вавилонского лунного бога Сина) свидетельствует в пользу того, что Синай был издревле священным у окружавших его народов.

416.Э. Ренан. История израильского народа, т. 1, с. 87.

417.Исх 4, 24.

418.Втор 4, 15; Исх З, 2; 20, 21.

419.Исх 19, 21; 33, 17-23.

420.Исх 15, 11.

421.Исх 19, 4 Следует заметить, что форма завета или союза, которая была употреблена Моисеем на Синае, довольно точно соответствовала формам союзов между человеком и человеком, между господином и вассалом. Но в отличие от этих человеческих союзов — это был союз Бога и нации (см.: Р. Ellis. The Men and the Old Testament).

422.Вл. Соловьев. История теократии. Соч., т. 4, с. 435. Богословское значение учения о Завете рассмотрено в замечательном исследовании М. Поснова «Идея Завета Бога с Израильским народом в Ветхом Завете» (Богуслав, 1902).

Глава девятнадцатая

ДЕСЯТЬ ЗАПОВЕДЕЙ

Синай, ок. 1230—1200 гг.

Каким маленьким кажется Синай,

когда Моисей стоит на нем.

Г. Гейне

Человечество во все века смотрело на горные вершины с каким-то невольным благоговением и страхом. Эти гиганты, вздымающиеся высоко над грешной землей, уходящие пиками в небесные дали, кажутся святилищами, созданными самой природой, естественными алтарями и храмами, своим немым величием прославляющими Творческую мощь. Поэтому легко вообразить, что чувствовали израильтяне, когда их пророк начал восхождение на священный Синай. Они строили догадки, рисовали себе грандиозные и устрашающие картины встречи Моисея с Ягве. Человек, дерзнувший взойти по ступеням великого Алтаря, не побоявшийся проникнуть во мрак, где сокрыто Божество, казалось, не мог быть простым смертным...

Но вот Моисей снова в лагере Израиля. В торжественной тишине провозглашает он Божий Завет и кропит народ жертвенной кровью в знак заключения Союза.

* * *

Вчем же заключался этот Завет? Что открыл Моисей людям как Вечный Божественный Закон? От ответа на этот вопрос зависит ответ на вопрос о том, кто был Моисей и в чем заключалась сущность религии, им основанной.

Впрежние времена думали, что этот Моисеев Закон, или Тора (т. е. Учение), есть не что иное, как Пятикнижие с его законодательствами. Однако это мнение не имеет основания в самой Библии, и оно почти полностью оставлено современным библейским богословием423.

Тем не менее, в еще большую ошибку впадают те, кто отрицает за Моисеем роль законодателя и полагает, что до нас от него не дошло ни строки. Стойкая традиция, засвидетельствованная письменно уже через несколько поколений после смерти вождя, говорит именно о Моисее как о пророке, давшем народу Закон. Остается открытым лишь вопрос: что же считать за первоначальную Моисееву Тору?

В Пятикнижии мы находим сложное ритуальное законодательство (Книга Левит), которое не только не могло возникнуть в условиях пустыни, но и не было известно в допленную эпоху. Иерусалимский священник Иезекииль в 570 г. еще не знает важнейших уставов Левита424.

Далее имеется Второзаконие, оно, возможно, и восходит к Моисеевым преданиям, но строгая централизация культа, которой эта книга требует, не была известна ни народу, ни религиозным вождям до VIII в. Гедеон, Давид, Илия приносят жертвы в самых различных местах, там, где подсказывало им сердце или обстоятельства425.

ВСвященной Истории, записанной в VIII в., содержится так называемая «Сефер-ха- Берит» — Книга Завета426. Это религиозно-правовой кодекс, юридическая часть которого опирается на известные древневосточные законы. Кодекс упоминает поля, виноградники, крупный рогатый скот и, следовательно, относится к послемоисееву периоду. Во всяком случае он не мог быть составлен в годы пребывания в пустыне.

ВСвященной Истории, которая была записана в Иудее около Х в., приводится так называемый Малый Обрядовый Кодекс427. Он состоит из 10 или, вернее, из 12 заповедей. По мнению Роули и других историков, этот кодекс принадлежал мадианитянским поклонникам Ягве

ибыл как бы символом веры Иетро — тестя Моисея428.

Остается Декалог, или Скрижали Завета. В нем нет указаний на оседлую жизнь, нет сложной ритуальной системы, он не представлял собой обширного манускрипта, как Левит или Второзаконие. Все его десять заповедей умещались на двух каменных плитах — скрижалях. И сам этот способ написания Декалога говорит о его древности.

Нет такого периода в истории Израиля, о котором можно было бы сказать, что заповеди Декалога ему неизвестны. Его цитируют пророки, он включен в Священную Историю VIII в. (Элогиста), включен во Второзаконие, Формулировки его напоминают Книгу Мертвых и свидетельствуют о том, что автор знаком с Египтом429 .

Эти и многие другие соображения приводят большинство историков к той мысли, что именно Декалог и есть первоначальная Моисеева Тора.

При его записи был использован, видимо, так называемый «синайский алфавит», который в ту эпоху употребляли семиты, соприкасавшиеся с Египтом. И лишь впоследствии, когда евреи восприняли ханаанскую письменность, Декалог был переписан на пергамент или папирус. Хотя при включении в Св. Историю он был несколько переработан, но сущность его осталась неизменной430.

Заповеди, начертанные на скрижалях, гласили:431

1.Я — Ягве, Бог твой, который вывел тебя из земли Мицраим, из Дома рабства. Ты не должен иметь других богов пред Лицом Моим.

2.Ты не должен делать себе никакого изображения божества.

3.Ты не должен употреблять понапрасну имя Ягве, Бога твоего.

4.Помни день субботы, чтобы праздновать его.

5.Почитай отца и мать,

6.Ты не должен убивать.

7.Ты не должен распутничать.

8.Ты не должен красть.

9.Ты не должен давать ложного свидетельства на ближнего своего.

10.Не желай дома ближнего твоего, ни жены его, ничего, что у ближнего твоего.

Какие простые на первый взгляд слова! Но если нам они кажутся чем-то само собой разумеющимся, то для древнего мира они звучали небывалым откровением. Достаточно вспомнить, какие отношения между человеком и Божеством царили в Египте, Вавилоне, Греции, чтобы понять, насколько необыкновенными должны были представляться современникам священные законы, начертанные на скрижалях. Эти два невзрачных, грубо отесанных камня имели неизмеримо большее значение для духовной истории человечества, чем тысячи искусно украшенных ассирийских и египетских памятников.

Есть что-то глубоко символическое в том, что самый древний отрывок Ветхого Завета, сохранившийся до наших дней, — это «папирус Нэш», содержащий именно Десять Заповедей Моисеевых...

* * *

В Декалоге нас поражают две основные черты: учение о Боге и учение о путях служения

Богу.

Первая заповедь повелевает Израилю поклоняться только тому Богу, который избавил его от египтян. Поклонение другим богам, безусловно, запрещается. Был ли это чистый монотеизм? Многие авторы ожесточенно это отрицают, полагая, что религия Моисея есть в лучшем случае лишь монолатрия, т. е. поклонение одному Богу при признании существования других432.

Здесь отвлеченное мышление историков сталкивается с живым мироощущением людей древности и обнаруживает полное его непонимание. Для первобытного и древнего человека не могло быть несуществующих богов. Он чувствовал все колоссальное многообразие духовного мира и был восприимчив к его воздействиям гораздо больше, чем человек позднейших эпох. Он мог знать, что над миром царит, как Верховный Владыка, Всевышний Творец, но при этом ему не приходило в голову отрицать бытие существ второго порядка. Более того, при случае он не считал зазорным принести жертву этим богам, или обратиться к ним с просьбой, или заклясть их магической формулой. Лишь только впоследствии пророки в разгар полемики против культа низших божеств стали отрицать их бытие совсем.

Однако поучительно то, что Моисей в первой же заповеди запрещает поклонение каким бы то ни было богам, кроме Сущего. Ягве — Богу Вселенной, Богу отцов — единому подобает слава. Он есть единственный Бог Израиля. Этим категорическим запретом еврейский пророк преградил путь, на который в то время была увлечена индо-арийская религия и по которому пошли религии греков, египтян и семитов. Приспосабливаясь к мышлению своих людей, он просто объявил им, что Ягве взял народ израильский под Свое особое покровительство и что Он, в свою очередь, требует, чтобы израильтяне не обращались ни к каким богам, кроме Него. Это был поворотный момент: приходилось выбирать между живым сопричастием одухотворенному космосу и спасением Единобожия. Пророк выбрал второе и одним ударом разрубил нити,