XVIII. Отрицательные предложения.

Сравнивая попарно предложения гроза прошла и гроза не прошла, он уехал в Москву и он уехал не в Москву, я инте­ресуюсь этой книгой и я интересуюсь не этой книгой, он это говорил и не он это говорил, приходим к выводам: 1) первые и вторые предложения материально тождественны, т. е. содержат один и тот же комплекс материальных представлений, 2) формально они различны, так как отношения между представлениями в них неодинаковы, 3) различие это выражено не формами отдельных слов (которые и в тех и в других пред­ложениях абсолютно одинаковы), а формами словосоче­таний и притом не порядком слов и не интонацией (которая во всяком случае может быть здесь абсолютно одинакова), а исключительно присутствием во вторых предложениях особого бесформенного словечка не, имеющего чисто формальное значе­ние. Значение это принято определять термином «отрицание», и, таким образом, формы словосочетаний 2-го рода образуют в языке категорию отрицания. Сущность этой категории, имеющей колоссальное психологическое и главным образом логическое значение (ведь утверждение и отрицание взаимно обусловливают друг друга, а где нет утверждения, там нет и истины, там нет и человеческой мысли), с синтаксиче­ской точки зрения сводится к тому, что связь между теми или иными двумя представлениями при помощи этой категории со­знается отрицательно, т. е. сознается, что такая-то связь, выра­женная такими-то формами слова и словосочетаний, реально не существует. Так, в предложении, гроза не прошла сло­вечко не обозначает, что связь между представлением о грозе и представлением о миновании ее, выраженная обычными для данного случая языковыми средствами (гроза не прошла), нереальна, т. е. что ей в природе ничто не соответствует. Точно так же в предложении он уехал не в Москву отрицается реаль­ность связи между представлением об его отъезде и представле­нием о Москве (хотя связь сама по себе выражена теми же средствами, какие употребляются и в случаях признания ее реальной: уехал не в Москву), в предложении я интересуюсь не этой книгой отрицается реальность связи между представлением о моем интересе и той частью сложного представления об этой книге, которая выражена словом этой, и т. д. Значение это должно напомнить читателю значение категории косвенных наклонений, т. е. повелительного, условного, желательного и т. д. Там тоже связь между двумя представлениями, выражен­ными в подлежащем и в вещественной части сказуемого, обозна­чается как мыслимая только, а не реальная. Но разница между той и другой категорией получается все-таки огромная. Прежде всего категория косвенных наклонений относится не к связи между всякими двумя представлениями, а только к связи между представлением о глагольном признаке и представлением о пред­мете, который этот признак производит. Затем нереальность связи между этими двумя представлениями выражается в этой категории не прямо, а косвенно: выражаются, собственно, воз­можность, желательность, необходимость и т. д. связи, а нереальность уже только вытекает из этих значений, так как предполагать, желать или требовать того, что на самом деле уже производится, невозможно. В категории отрицания, напротив, выражается прямая нереальность без всякого отношения к идеям возможности, необходимости и т. д. При помощи этой категории мы можем объявлять нереальными и та­кие связи, которые на самом деле обладают абсолютной реаль­ностью (курица — не птица), и такие реальности, которых и без того никто не предположил бы (железо — не камень, де­рево — не железо). Но при всех этих отличиях категория отри­цания все же входит в ту же рубрику «субъективно-объектив­ных» категорий, что и категория наклонения, потому что и она обозначает не отношения между представлениями, а отношение говорящего (и слушающего, конечно, поскольку он понимает, т. е. воспроизводит всю речевую психику говорящего) к этим отношениям. Отношение между представлением о грозе и представлением о ее миновании само по себе абсолютно одинаково и в гроза прошла и в гроза не прошла. Оно дифференцируется говорящим только постольку, поскольку он в первом предложении квалифицирует его как реальное, а во втором как нереальное. Этим он и высказывает свое собст­венное отношение к этому отношению.

Категория отрицания стоит еще в определенном и очень свое­образном отношении к категории сказуемости. Именно только отрицание, стоящее при сказуемом, делает все высказывание отрицательным, отрицание же, стоящее при другом каком-либо члене, не колеблет общего утвердительного смысла высказывания. Если я говорю, что я интересуюсь не этой книгой, то ясно, что я все-таки какой-то книгой интересуюсь; если я говорю, что это сделал не он, то я мыслю при этом, что это сделал кто-то другой, и т. д. Положительный смысл таких предложений особенно ясно выступает в народной поэзии, в так называемых «отрицательных» сравнениях:

Не сырой дуб к земле клонится,

Не зеленые листочки расстилаются,—

Расстилается сын перед батюшкой,

Он и просит себе благословеньица.

Здесь в первых двух предложениях слушателю, несмотря на отрицание, ясно рисуется, как что-то перед чем-то расстилается, т. е. мыслит он нечто положительное. Такие предложения с положительным сказуемым, но с отрицательной частицей при другом члене можно называть частно-отри­цательными, а предложения с отрицательным сказуемым — обще-отрицательными, или собственно отрицатель­ными предложениями. Составные сказуемые и предикативные члены при нулевой связке абсолютно тождественны в этом отно­шении с простыми сказуемыми, так что какое-нибудь курица — не птица, я не механик сознаются так же отрицательно в отношении всей мысли, как и гроза не прошла; а не я меха­ник, а ты сознается так же положительно, как не гроза прошла, а ливень.

Различие в силе того отрицания, которое стоит при сказуе­мом, и тех отрицаний, которые стоят при других членах, яв­ляется косвенным подтверждением тех наблюдений, которые мы сделали над нашими языковыми переживаниями при самом вскрытии в языке категории «сказуемости». Если бы мы еще сомневались в объективной ценности этих наблюде­ний (а есть ученые, которые в ней сомневаются), то это разли­чие должно окончательно укрепить нас в наших выводах. В самом деле, если только относящееся к сказуемому отрицание создает отрицательную мысль, то, значит, только сказуемое и выражает мысль. Особенно поучительно в этом отношении сравнение обще-отрицательных предложений с такими частно-отрицательными, где отрицание стоит при подлежащем: он не ходит и не он ходит, он не добр и не он добр. В обоих типах отрицается реальность связи между подлежащим и ска­зуемым. Но в одном типе это делается в отношении сказуемого, а в другом в отношении подлежащего, т. е. в одном мыслится, что такое-то сказуемое не связано с таким-то подлежащим (он не ходит), а в другом — что такое-то подлежащее не связано с таким-то сказуемым (не он ходит). И вот, первый тип оказы­вается собственно отрицательным, а второй скрывает в себе утверждение (значит, кто-то другой ходит). Стало быть, отношение сказуемого к подлежащему совсем не то, что подле­жащего к сказуемому. Первое заключает в себе отношение к реальности (через посредство категории наклонения), почему отрицание его и создает полную нереальность. Второе, как и всякое другое отношение в языке, не заключает в себе отношения к реальности, почему и отрицание его создает только нереальность данной связи, но не нереальность самой мысли.

До сих пор мы ограничивались в наших примерах только одним средством выражения категории отрицания — частицей не. Но необходимо отметить, что в русском письменном языке отри­цательных частиц две: не и ни, причем последнее всегда рав­няется по значению не+и или и+не. Кроме того, они входят в состав некоторых полных слов, как нет (в смысле «не суще­ствует»), нельзя, никто, ничто, никакой, ничей, никуда, нигде, некого, некому и т. д. Эти слова по их отрицательной роли в предложении можно называть отрицательными членами предложения, и их во всяком случае следует отличать от таких слов, как неправда, неурожай, неловко, неприятный и т. д., где отрицательная частица слилась с основными словами уже в нечто новое, положительное (ведь неправда не есть только не+правда).

Главная особенность наших отрицательных предложений по сравнению с романскими, германскими и другими индоевропей­скими языками заключается в том, что в одном и том же пред­ложении у нас очень часто бывает несколько отрицательных частиц и отрицательных членов, например: я нигде, никогда не видел ни его, ни его брата; никто никогда не ска­жет...; он не произнес ни слова и т. д. В других языках повторение отрицания если и бывает, то чаще всего создает положительный смысл так же, как и у нас в тех случаях, где повторяется частица не: не могу не сознаться = «должен сознаться», не может не попасть = «попадет», его некому не любить = «все любят» и т. д. В тех же случаях (как раз наиболее частых), когда добавочным отрицанием является ни или слова, имеющие в своем составе это ни (никто, никогда и т. д.), повторение отрицания может создавать только усиление отрицательного смысла, а никак не ослабление его. Ср. слабое отрицание в вопросе не говорил ли он когда-нибудь... ? и реши­тельное в ответе он не говорил никогда..., частичное отрицание в он не говорил словечка (в смысле одного определенного словечка, о котором раньше шла речь) и общее в он не говорил ни словечка (то же усиление создается, впрочем, часто и одной интонацией, без помощи частицы ни: словечка в простоте не скажут, все с ужимкой - Гриб.). Объясняется это исключительно своеобразной природой этого нашего ни, которое никогда не яв­ляется по значению только отрицанием, а всегда есть союз+отрицание или усилительная частица+отри­цание. Другой особенностью славянских отрицательных предложений является род. пад. на месте вин. (не вижу дерева, не люблю лжи), и тот же родительный на месте именительного (не было денег, не проходило дня), о чем говорилось при рассмотрении безличного предложения.

Нулевой категорией к категории отрицания служит категория утверждения, не имеющая, как и большая часть нулевых категорий, собственных средств выражения (если не считать слова да, стоящего всегда вне синтаксических связей). Предложения, не заключающие в себе отрицательных членов, сознаются как утвердительные.

Особую разновидность отрицательных предложений составляют такие предложения (всегда с частицей ни), как сколько я ни гово­рил ему, он не послушался; куда ни обернешься, везде видишь горы; где бы я ни очутился, везде я сумею устроиться и т. д. Они составляют особенность русского языка и замечательны тем, что по смыслу они, собственно, утвердительны. Ведь сколько я ни говорил ему показывает, что я говорил, и даже много; где бы я ни очу­тился показывает, что я предполагаю, что мог бы во многих местах очутиться, и т. д. Отрицание забрело сюда, по-видимому, из соседнего отрицательного предложения, и первоначальным побуждением к этому могло служить желание выразить то противоречие, которое всегда имеется здесь между предложением с ни и следующим пред­ложением (я много говорил, а он не послушался; другие люди умеют устраиваться в отдельных местах, а я - всюду, куда попаду..., и т. д.). Таким образом, первоначально отрицание, веро­ятно, относилось здесь не к содержанию данного предложения, а к той связи, которой оно было связано с последующим. В настоя­щее время здесь, может быть, и нет уже совсем отрицательного смысла, а только уступительно-обобщительный (хотя я все возможное говорил..., хотя бы я везде перебывал...), так что ни, может быть, является здесь чистым подчинительным союзом (уступительным). В зависимости от того, признавать здесь сейчас отрицательный оттенок или не признавать, предложения эти можно было бы выделить в группу отрицательно-обобщительных или уступительно-обобщительных.

Интересную разновидность отрицательных предложений образуют также такие случаи, как потемнело в глазах, душу кинуло в дрожь, я давал — не давал золотой перстенек... (Некр.), ты им объясни: что вот купил я, деньги бросил большие, так чтоб знали они... ну, в ноги не в ноги, а чтоб было в них это чувство... (Островск.), колдун не колдун, а слово знает (Он же), и т. д. Во всех этих случаях соединение двух тавтологических предложений, одно из которых утвердительное, а другое отрицательное, создает значение слабого отрицания: давал не давал обозначается не совсем давал, в ноги не в ноги обозначает не совсем в ноги и т. д. По-видимому, значение это произошло из разделительного сочетания таких предложений, т. е. из такого, где бессоюзие имело первоначально смысл так называемых «разделительных» союзов (или — или, не то — не то, либо — либо и т. д.). Об этом мы заключаем из таких случаев, как волей-неволей; готов не готов — все равно подавай; не смей согнать ленивца! рад не рад — корми его... (Пушк.). Здесь разделительный смысл выступает еще довольно ясно (волей или неволей, рад или не рад). В соче­таниях же, приведенных выше, к этому смыслу присоединяется еще слияние обеих возможностей, положительной и отрицательной, в один средний факт: давал не давал не обозначает уже или давал или не давал, а обозначает делал умеренно и то и другое, или, как мы выше квалифицировали, не совсем давал. Рубрику эту можно было бы назвать рубрикой нерешительно-отрица­тельных предложений.