7. Передний план и настоящий Ницше

Между подлинной мыслью Ницше и ницше­анством, превратившимся в разговорный язык эпохи, огромная разница. Всеобщим достояни­ем стала его разоблачительная психология — в

[84]

особенности широко разошедшаяся по всевоз­можным разновидностям психоанализа — и его антихристианство. Однако сама его философ­ская мысль, для которой обе эти области — всего лишь средство или предварительные шаги, не содержащие собственной истины, осталась столь же недоступной и сокровенной, как и творчество всех великих немецких философов. Глубокий поток этого философствования, перерезающий нашу эпоху, так и не был замечен толпой. Вот действительное положение вещей: публика пре­вратила этого философа в собрание расхожих мнений, может быть, и спровоцированных ка­кими-то аспектами его философии, но отнюдь не составляющих ее сути. Задача критического исследования — не дать утопить Ницше и его настоящую философию, ибо только благодаря ей он может занять свое место в ряду великих предшественников — в выступающих на пере­дний план плоскостях.

Но выполнить эту задачу невозможно, про­сто опровергая каждое однозначное высказыва­ние Ницше его же собственной цитатой проти­воположного смысла. Нам придется покинуть уровень альтернативного мышления и обра­титься к мышлению иного рода, где совсем ина­че ставятся вопросы, где взору открываются да­лекие просторы, а истина становится глубока; куда не достигает шум старающихся перекри­чать друг друга категорических утверждений. Однако просто обратиться к мышлению такого рода нельзя — его можно лишь стяжать медлен­ным и трудным самовоспитанием, самообразо­ванием человека к своей сущности. В области мышления такого рода Ницше чувствовал себя как дома, это видно, когда он заводит речь о тай­не нашей немецкой философии (например, о Лейбнице, Канте, Гегеле: см. V, 299 слл.).

[85]

И тогда решающий вопрос в связи с анти­христианством Ницше будет звучать так: откуда берется эта враждебность к христианству и где ее граница? Каковы мировоззренческие мотивы, заставляющие Ницше обратиться против хри­стианства, и чего он хочет добиться в этой борь­бе? Разница между Ницше и теми, кто усвоил лишь язык его антихристианских лозунгов, как раз и заключается в глубине этих собственно философских мотивов.

Итак, смысл ницшевской философии — не в какой-то определенной позиции, а том, что она сообщает вам движение, и еще в том, что откры­вается лишь в ходе этого движения. Иными сло­вами, весь смысл ее заключен не в объективном содержании, а в том, как она будет воспринята. Ницше требует особого подхода.

8. Как подходить к изучению Ницше

Тут есть ряд трудностей чисто внешнего свойства. При чтении Ницше нельзя забывать о двух вещах.

1. Всякая запись, всякий случайный набро­сок в полной мере относится к тому, что мы на­зываем творчеством Ницше. Самые существен­ные, самые принципиальные его мысли сохра­нились как раз в таких беглых, мимоходом сде­ланных заметках. Если Ницше уже сам доводит до абсурда лучшие свои мысли, если он впадает то в фанатизм, то в чрезмерную игривость, если он насаждает на переднем плане непролазные заросли громких заявлений, если мгновенная страсть заставляет его провозглашать заведо­мую несправедливость, то лучше всего это видно при чтении кратких заметок, которые он не под­вергал критической проверке. Все они — неот­делимая часть его творчества, и нет способа раз-

[86]

граничить завершенные труды и наброски. Чи­тая Ницше, надо постоянно отдавать себе отчет в том, что мы не держим в руках нечто готовое, но присутствуем в мыслительной мастерской, где вместе с солидными произведениями летят из-под инструмента бесчисленные осколки.

2. На творчестве Ницше лежит тень болезни. Констатация этого факта необходима не для то­го, чтобы дискредитировать Ницше, но ради то­го, чтобы сделать возможным наиболее чистое понимание подлинной его истины, а для этого нужно абстрагироваться от всех проявлений раз­нузданного аффекта и прочих обусловленных болезнью ситуаций, несовместимых со смыс­лом ницшевского творчества.

Помня об этих двух моментах, можно по­дойти ближе к настоящей мысли Ницше. Но тут нас ожидает трудность внутреннего порядка, уже знакомая нам существенная особенность ниц­шевского мышления: кажется, что Ницше спо­собен сказать и действительно говорит абсолют­но все, что угодно, не стесняясь никакими про­тиворечиями. Вот почему истину в ницшевском смысле заведомо невозможно найти в сколько-нибудь определенном обличье, в виде сформу­лированного тезиса. Изучая Ницше, мы должны сначала продумать мысль в ее непосредственном значении, затем дать ей развиться и, наконец, довести ее до предела, до поворотного пункта, где она снимет сама себя. Все, сказанное у Ниц­ше, есть лишь функция некоей видимости, ко­торая может стать выражением истины, но толь­ко как Целое, существующее везде и нигде. В творчестве Ницше есть обманчиво-соблазни­тельная антиномия — между драстикой аподик­тических утверждений, словно вот в этой-то фразе и высказана полная и окончательная ис-

[87]

тина, и бесконечной диалектикой все вновь уп­раздняющих возможностей.