ерофеев
.docxВенички не в его ошибке — ошибка, наоборот, результат
правильности избранного пути. Вся художественная конструкция
поэмы и прежде всего образные соответствия/смещения между первой
(до Петушков) и второй (после) частями поэмы внятно свидетельствуют
о том, что буквально все, проникнутое божественным
400
смыслом, оказывается в равной мере причастно к хаосу. Действительно,
евангельский сюжет свершается вновь. Но свершается неправильно.
Нового Христа предает не Иуда (характерно, что даже
упоминание об Иуде отсутствует в поэме, не говоря уж о каких
бы то ни было персонажных соответствиях) — но Бог и ангелы.
Иначе говоря, запечатленные в этом вечном сюжете духовные
ценности не выдерживают испытания атмосферой тотальной
амбивалентности. Карнавальность, по Бахтину, воплощает «веселую
относительность бытия». У Ерофеева эта же веселая относительность
мироустройства переживается как объективный источник
трагедии. Ведь даже эмблема самого чистого и светлого персонажа
поэмы — младенца, сына Венички — превращается в финале
поэмы в огненный знак смерти, кровавый символ абсурда:
«Густая красная буква "Ю" распласталась у меня в глазах, задрожала,
и с тех пор я не приходил в сознание и никогда не приду».
Этот финал создает парадоксальную ситуацию: получается, что
перед нами исповедь человека, находящегося по ту сторону жизни,
написанная буквально с «потусторонней точки зрения». Однако
у Ерофеева «смерть автора» приобретает чрезвычайно важное
семантическое наполнение. По сути дела, эта позиция становится
той трагической ценностью, которая противопоставляет
Веничку и его двойника-автора сплошь релятивному миру вокруг
него. Ибо в этой реальности смерть оказывается единственно возможной
прочной, недвусмысленной категорией. И взгляд из смерти
обладает единственно возможной — трагической — подлинностью.
В финале читатель получает возможность как бы заново воспринять
и всю поэму, поняв ее парадоксы и прежде всего саму
установку на диалог с хаосом как следствие обретенной автором-
творцом и оплаченной ценой гибели героя «потусторонней точки
зрения».
3.3. Романы