* * *

Подводя общие итоги рассмотрения советской историографии мы можем констатировать, что на протяжении всего указанного периода историческая наука проделала большой и сложный путь. Этот путь совершался через преодоление значительных объективных и субъективных трудностей. Политические потрясения, экономические проблемы, войны, полосы внешнеполитической и экономической изоляции, «холодная война» и гонка вооружений, «железный занавес», жесткость идеологической системы – все это сказывалось на ее развитии. Отсюда развитие исторической науки шло достаточно противоречиво.

Вместе с тем, историческое сообщество само было составной частью этого общества. Ставить вопрос о концептуальном и методологическом разделении по линии «наука-политическая элита», о исключительно внешнем, выходящим за рамки научной сферы давлении на историков было бы совершенно неверным. Профессионалы-историки нередко сами были представителями политической элиты. С другой стороны, большинство историков искренне разделяли идеалы социализма и были сторонниками марксистско-ленинских подходов к анализу исторического материала; многие из них отдали свою жизнь, защищая социалистическое отечество.

Вместе с тем, можно вполне определенно отмечать наличие внутренних тенденций развития советской исторической науки, смены концепций, подходов, наращивание историографической и источниковой базы. И хотя это происходило в рамках официальной доктрины, многие подвижки были достаточно радикальными.

Расширение источниковой и историографической базы в 1970-е – первой половине 1980-х гг. принципиальным образом не сказались на общих подходах к изучению и преподаванию «идеологических» дисциплин. История страны по-прежнему изучалась в рамках и под углом зрения изучения истории правящей партии. По-прежнему работы основоположников марксизма-ленинизма оставались вне исторического анализа и тем более критики. По-прежнему выступления, работы, высказывания руководителей КПСС возводились в абсолют и рассматривались как руководство к неуклонному исполнению. Вводившиеся в науку новые данные встраивались в прежнюю систему исторического знания. Традиционные схемы борьбы с «антипартийными группами», «победой линии ленинского ЦК» и т.д. корректировались в частностях, однако сохранялись в своих существенных, концептуальных моментах. Изменения отношений в системе «стран социализма», «стран социалистического содружества», непростые и неоднозначные процессы внутри международного коммунистического и рабочего движения также не приводили к существенным изменениям в подходах к актуальным проблемам развития всей системы в целом. Работы мыслителей российского зарубежья и зарубежных специалистов, как правило, продолжали рассматриваться сквозь приму «классовой борьбы» и «идеологического противостояния».

Поиски новых приоритетов, расширение источниковой базы исследований привели не к оздоровлению историко-партийной науки, а, напротив, к отрицанию этой науки как таковой и спровоцировали кризис отечественной исторической науки в целом, и прежде всего «истории СССР», которой было невозможно заниматься в отрыве от истории правящей партии.

При том, что развитие средств массовой информации в обществе, разрушение «железного занавеса», участившиеся контакты советских граждан с зарубежьем способствовали распространению информации, в том числе информации исторической, отечественная историческая наука должна была следовать прежним, исчерпавшим себя, навязывавшимся политиками правилам игры.

Вместе с тем, историческая наука, как общественный феномен, отражала общее состояние общества того времени, всю его эволюцию, изменения подходов. 1980-е гг. – это время обострившихся политических дискуссий, появления художественных произведений, злободневных театральных постановок и художественных фильмов, по-новому освещающих исторические сюжеты и политические процессы в современном обществе. На спектакли, художественные фильмы о героях или событиях прошлого выстраивались очереди, как они выстраивались в библиотеках на получение книг или номеров журналов с актуальными статьями.

Начавшиеся появляться в 1980-е гг. политически заостренные исторические публикации можно рассматривать в общем контексте происходивших в то время общественных процессов.

Историки также начали отвечать на вызовы времени. Международные конгрессы исторических наук в Штутгарте (1985 г.), в Мадриде (1990 г.), Всесоюзное совещание заведующих кафедрами общественных наук высших учебных заведений (1986 г.), «круглый стол» в ИМЛ при ЦК КПСС «Действие механизма торможения в 1970-х гг.» (1987 г.), конференция «Нэп – идеи, практика, уроки» в Институте истории СССР АН СССР (1990 г.) и другие вехи развития исторической науки второй половины 1980-х гг. показали, что историческое сообщество стремится поставить в повестку дня обсуждения многих важных для исторической науки вопросов, таких, как критическое переосмысление опыта социалистического строительства в СССР, актуальность пересмотра ряда партийных установок по проблемам развития советского обществоведения, необходимость вообще кардинальной «инвентаризации» состояния дел в исторической науке.

На «круглом столе» в редакции журнала «Вопросы истории» с участием советских и американских историков (1989 г.) прямо говорилось о «кризисе исторической науки», были даны попытки определения этого явления.

Вместе с тем, появлявшиеся исторические труды различного жанра и профессионального уровня, в которых делались попытки творческого усвоения уроков прошлого, оставались частным делом конкретных историков. Они не вписывались в привычную систему функционирования советской исторической науки, которая по-прежнему, как соответствующий общественный механизм, жестко контролировалась сверху. К тому же, как общественная дисциплина она продолжала находиться под идейным контролем верхушки КПСС. В условиях, когда партийная элита явно стала распадаться на отдельные, враждующие между собой группы, историческая наука как общественный организм также стала в известной степени полем идейной борьбы. Не случайно в сообществе историков стали устойчиво функционировать слухи о том, что ряд изданий и авторов получили он некоторых высокопоставленных представителей советской властной верхушки своеобразную «идеологическую индульгенцию» на публикацию политически заостренных материалов.

Указанные процессы делали в 1980-е годы работу историков интересной и политически значимой, но не способствовали развитию истории как науки, как отрасли человеческого знания, инструмента познания истины. Престиж исторической науки необычайно возрос. Химики, физики и другие представители точных наук, на которых в шестидесятые годы смотрели как на оракулов будущего человечества, уступили свое место в общественно значимой шкале ценностей историкам. Именно их знание прошлого давало им, в глазах общества, своеобразные права на познание настоящего предвидение будущего. Исторические очерки, эссе, этюды стали появляться уже не только в специализированных изданиях, но и в общественно-политических, литературных, художественных журналах, альманахах, сборниках и даже газетах. В транспорте, дома, на отдыхе люди читали о деятелях прошлого, о «белых пятнах» отечественной истории, о забытых или ранее «запрещенных» персонажах древней или новейшей истории, делились прочитанным с друзьями, коллегами по работе, вели споры на исторические темы.

Историки стремились, и во многом успешно, удовлетворять этот интерес. Они в целом доказали: огульные обвинения в их адрес в том, что они «разучились» писать для массового читателя, что они полностью «зависят от власти», не могут вести самостоятельную исследовательскую работу, не чувствуют истории страны во многом оказались беспочвенными.

Многие советские историки выдержали экзамен, который преподнесла им жизнь. Однако этого экзамена не выдержало советское историческое сообщество в целом. Вопрос о степени «ответственности» историков в произошедшем ставить некорректно; ответственность в данной постановке вопроса – это категория моральная. Следует лишь констатировать: советской марксистско-ленинской исторической науке, работавшей на базе «единственно верной», «лишенной классовой ограниченности» методологии не удалось глубоко и всесторонне проанализировать прошлое нашей страны и дать научное предвидение относительно дальнейшей судьбы советского общества и советского государства. Научное историческое сообщество как профессиональная корпорация распалось, как и вся советская историческая наука в целом, как политическая элита, искавшая своих выгод по обе стороны баррикад, как двадцатимиллионная правящая партия и как само социалистическое общество, разорванные внутренними процессами и внешними обстоятельствами.

Литература:

История исторической науки в СССР. Советский период. Октябрь 1917-1967. Библиография. М., 1980

Историография истории СССР (эпоха социализма): Учебник/ Под ред. И. И. Минца. —М.: Высш, школа, 1982.

Брачев B.C. Травля русских историков. М.: Издательство Алгоритм. 2006.

Советская историография. Под общей редакцией Ю.Н. Афанасьева. М.: Российский государственный гуманитарный университет. 1996.

Историческая наука России в XX веке. М.: Научно- издательский центр «Скрипторий», 1997.

Алаторцева А. И. Советская историческая периодика, 1917 — середина 1930-х годов. — М.: Наука, 1989.

Историки России. Биографии. Составитель, ответственный редактор А.А. Чернобаев. : «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), Москва 2001.

Барсенков А.С. Советская историческая наука в послевоенные годы.

( 1945-1955). М., Издательство Московского университета 1988.