6.12. Проблема метода: "чувственный опыт" и(или?) "необходимые доказательства"

В письме к госпоже Христине Лотарингской Галилей пишет: "Мне кажется, что в диспутах о проблемах природы не следует начинать с авторитета Священного Писания, но с чувственного опыта и необходимых доказательств". А также: "Мне кажется, что природные явления, которые открывает перед нашими глазами чувственный опыт или в которых убеждают нас необходимые дока­зательства, никоим образом не должны быть подвергнуты сомнению или осуждены отрывками из Священного Писания, где, как пред­ставляется, говорится иначе. В этих фразах заключена суть научного метода по Галилею. Наука есть то, что она есть, т. е. объективное познание со всеми его специфическими чертами, которые мы уже анализировали выше, именно потому, что она развивается на основе точного метода, именно потому, что утверждает и обосновывает свои теории посредством правил, составляющих научный метоп. А он, по мнению Галилея, состоит в "чувственном опыте" и "необходимых доказательствах". Первое — это опыт, обретаемый чувствами, в наблюдениях, особенно визуальных; второе — это аргументы неко­торой гипотезы (например, физико-математического определения равномерного движения), из нее выводятся следствия, которые подлежат проверке. И как Галилей пытался с помощью подзорной трубы усилить и усовершенствовать природное зрение, так, особен­но в преклонном возрасте, он признавал, что Аристотель в "Диалек­тике" учил нас быть "осторожными и избегать ошибок в рассужде­ниях", устами Сальвиати Галилей говорит: "Логика — это органон философии". Итак: с одной стороны, призыв к наблюдениям, фак­там, "чувственному опыту", а с другой — подчеркивание роли "математических гипотез" и логической силы, с помощью которой из них извлекаются следствия.

Но вот проблема, о которую споткнулись ученые: каково соотно­шение "чувственного опыта" и "необходимых доказательств"? Ти­пичная для философии, эта проблема стоит перед Галилеем. Осно­вывая науку на опыте, Галилей ссылается на Аристотеля, который "предпочитает... чувственный опыт всем рассуждениям"; и сам Галилей недвусмысленно заявляет: "То, что показывают опыт и чувства, следует предпочитать любому рассуждению, хотя бы оно и казалось нам хорошо обоснованным". Однако, несмотря на эти четкие заявления, иногда кажется, что Галилей предпочитает опыту рассуждение и подчеркивает важность "предположений" в противо­вес наблюдениям. Так, например, в письме от 7 января 1639 г. к Джованни Баттиста Балиани он пишет: "Но, возвращаясь к моему трактату о движении, доказательство по поводу движения пределено ex suppositione, и если выводы не будут соответствовать случаям природного движения, для меня это не имеет существенного значе­ния, поскольку ничто не нарушает доказательств Архимеда, что в природе нет ничего, что бы двигалось по спирали". Итак, проблема: с одной стороны, Галилей основывает науку на опыте, с другой — кажется, что он осуждает опыт от имени "рассуждения".

В этой ситуации мнения интерпретаторов и исследователей науч­ного метода разделились. Некоторые увидели в "чувственном опыте" и "точных доказательствах" антитезу опыта и рассуждения; другие, не видя антитезы, считают, что таким образом Галилей выражает "полное понимание... различия между математической дедукцией и физическим доказательством"; третьи, подчеркивая роль наблюде­ния, считают Галилея сторонником индуктивного метода; но есть и такие, кто, наоборот, считает, что он был рационалистом дедукти-вистского толка, более верящим в силу разума, чем в возможности наблюдения. Возможно, Галилей, в зависимости от потребностей момента, не смущаясь, использует то индуктивный, то дедуктивный метод. Кажется правомерным утверждать, что "чувственный опыт" и "необходимые доказательства" — это два взаимопроникающих ин­гредиента, вместе составляющих научный опыт. Ординарные наблю­дения могут быть ошибочными, и Галилей хорошо это знал. Он всю жизнь боролся против фактов и наблюдений, осуществляемых в свете того, что являлось общепринятым мнением. Но научный опыт не может быть сведен и к теории или совокупности предположений, лишенных какого-либо контакта с действительностью: Галилей хотел больше быть физиком, нежели математиком; 7 мая 1610 г. он пишет Белисарио Винта письмо, оговаривая в нем условия своего переезда во Флоренцию: "Наконец, что касается названия моей должности, я бы хотел, чтобы кроме титула — «Математик» Вы добавили «Философ», ибо я должен сказать, что в моей жизни я отдал больше лет занятиям философией, чем месяцев — чистой математикой". Итак: "чувственный опыт" и "необходимые доказа-тельства", а не: то или другое. Взаимопроникая и исправляя друг друга, они создают научный опыт, который не заключается только в голом, пассивном наблюдении или чистой теории. Научный опыт — это эксперимент. В этом заключается великая идея Галилея. Таннери и Дюгейм, среди прочих, показали, что физика Аристотеля, а также Буридана и Николы Оресма была очень близка к опыту общепри­нятого мнения. Чего нельзя сказать о Галилее: опыт Галилея — это эксперимент, а "эксперимент — это методичное исследование при­роды, что требует особого языка для формулировки словаря, кото­рый позволил бы читать и интерпретировать ответы. По Галилею, как известно, мы должны, разговаривая с Природой, получить от нее ответы в виде кривых линий, кругов, треугольников на языке математики, а точнее — геометрии, а не общепринятого мнения" (А. Койре).