17 Октября к государю явился глава столыпинского военного округа

великий князь Николай Николаевич. Министр двора барон Владимир Фредерике

рассказывал об этом визите: "Приезжает великий князь. Я говорю ему:

"Следует установить диктатуру и ты должен взять на себя диктаторство. Тогда

великий князь вынимает из кармана револьвер и говорит: " Ты видишь этот

револьвер? Вот я сейчас пойду к государю и буду умолять его подписать

манифест… Или он подпишет, или у него же пущу себе пулю в лоб из этого

револьвера". Выйдя от Николая II после этой беседы, великий князь Николай

Николаевич с торжеством объявил, что государь окончательно решил даровать

свободы. Спустя несколько часов царь, осенив себя крестным знамением,

поставил на манифест подпись.

Манифест 17 октября.

Манифест 17 октября 1905 г. – документ, отразивший переломный момент в

истории России, крупнейший шаг по пути конституционной революции, создании

правового государства. Во имя мира и благополучия страны монархическая

власть отказывалась от искомых, освященных веками истории и Божественным

соизволением прерогатив. Под напором событий Николай II принял новые

реальности. Через два дня после манифеста описывал происшедшие события.

Получив большие властные полномочия, главе кабинета надлежало решить

невероятно сложные задачи: создать сильную администрацию, покончить с

анархией и кровавыми эксцессами, разработать серию законодательных мер по

реализации положений Манифеста 17 октября. И все это в атмосфере паралича

власти, паники, безответственности и финансового кризиса. Первая и самая

насущная задача сводилась к наведению порядка, установлению мирного и

предсказуемого течения общественной жизни. Октябрьский манифест, как и

предполагал С. Ю. Витте внес определенное замешательство в ряды оппозиции,

умеренно-либеральные представители которой пришли к заключению, что борьба

с властью выиграна. Хотя они не стали сторонниками правительства, но

некоторое время перестали выступать заодно с радикалами всех мастей,

стремившихся лишь к разрушению. Восторженный энтузиазм в либеральной среде

разделяли далеко не все. Один из известнейших деятелей П.Н. Милюков

находился в момент опубликования манифеста в Москве. Здесь, в литературном

кружке, по получению известия о Манифесте, восторженные посетители подняли

его на руки, пронесли в цент ресторанной залы, поставили на стол, дали в

руки бокал шампанского и заставили произнести речь.

Самое отталкивающее в либерализме милюковского было то, что он по сути

дела выступал соучастником правовых преступлений левых радикалов – убийц.

Конечно же, сами эти господа рук не пачкали, но никогда и не осуждали

террор, давая ему как бы моральное благословение. Однозначному осуждению

подвергались лишь все силовые действия властей, когда же убивали

губернатора, министра или простого городового. То голосов возмущения в

либеральной среде слышно не было. Очень скоро власть перешла "к самым левым

из друзей слева" и либеральным краснобаям, обезумевшим от страха, пришлось

бежать, часто просто "куда глаза глядят". Но до этого было еще далеко, еще

существовало "царское самовластие" и можно было не беспокоиться за свою

жизнь.

Манифест 17 октября, хотя и привел к ликованию в некоторых салонно-

либеральных кругах, но не погасил революционный пожар, достигший наивысшего

размаха в ноябре – декабре 1905 г. Забастовки, манифестации, погромы

усадеб, террористические нападения на должностных лиц, восстания в армии и

на флоте в эти первые недели "весны свободы" лишь умножались. В середине

декабря дошло даже до вооруженного восстания в Москве. За несколько дней до

этого царь принял представителей монархических организаций, которые чуть ли

не в ультимативной форме потребовали от монарха отменить Манифест и

подтвердить незыблемость царской власти. Отвечая им, Николай II сказал: "

Манифест, данный мною 17 октября, есть полное и убежденное выражение моей

непреклонной и непреложной воли и акт, не подлежащий изменению".

Первая мировая война.

Летом 1914 года в Европе чувствовалось приближение большой войны.

Русский император не хотел войны. После горького урока русско-японской

компании он прекрасно осознавал, что любой вооруженный конфликт непременно

принесет страдания, лишения, смерть. Однако пойти на предательство,

совершить, по его мнению, такой аморальный поступок, как бросить на

растерзание дружественную страну, теряя этим престиж и в России, и в мире

он не хотел и не имел права. Встать на защиту славян и России в этом он

видел свой долг.