Поведенческие реакции

Хотя мы реагируем на стресс одновременно на нескольких уровнях, ключевым аспектом нашей реакции будет поведение. Часто нежелатель­ные эмоциональные и физиологические реакции на стресс происходят более или менее автоматически. Если мы эффективно справляемся со стрессом на поведенческом уровне, то эти потенциально вредные эмоци­ональные и физические проявления могут быть подавлены.

Большинство поведенческих реакций на стресс включает в себя действия по его преодолению. Преодоление (coping) — это действия, на­правленные на то, чтобы противостоять, уменьшить или вытерпеть требования окружающей среды, вызвавшие стресс. Заметим, что это оп­ределение не различает адаптивных и неадаптивных действий по преодо­лению стрессовой ситуации. Обычно, когда мы говорим, что некто «пре­одолел свои проблемы», то имеем в виду, что он эффективно с ними справляется. На самом деле, действия по преодолению могут быть как полезными, так и вредными для субъекта. Так, например, если в середине семестра у вас появились проблемы с освоением учебного курса, вы мо­жете попытаться справиться с ними следующими способами: 1) вклады­вать больше сил и времени в учебу; 2) поискать репетитора, который по­может вам подтянуться; 3) обвинять в своей плохой успеваемости преподавателя и 4) бросить учебу. Ясно, что первые два способа являют­ся более разумными, чем два последних.

Лазарус и Фолкман выделяют 2 модуса преодоления трудностей:

1. Проблемно-ориентированный копинг – решение проблем.

2. Эмоционально-ориентированный копинг – направлен на изменение установок.

Уиллис и Шиффман: 3 этапа:

1. Предупреждающая стратегия – подготовка к преодолению наступающих затруднений, попытка прогноза.

2. Стадия непосредственного совладания – осуществление конкретных когнитивных и поведенческих усилий для решения задач.

3. Восстанавливающая – ограничение УЩЕРБА от критического события, с целью возвращения в исходное, нормальное состояние.

Выделяют проактивный, действенный копинг – совладание происходит до того, как произошла трудная ситуация.

Обычно же – реактивный копинг, когда совладают уже с последствиями ситуации.

Потенциальные направления копингового ответа:

1. Усилие на изменение внутреннего или внешнего стрессора.

2. Поиск информации о ситуации.

3. Усилия на изменения своих целей и намерений.

Бывают:

А) активные – влияние

Б) уклоняющиеся –уход

В) пассивные - ожидание

По Г. Селье, существует два вида стресса: эустресс и дистресс. Эустресс мобилизует, активизирует внутренние резервы человека, улучшает протекание психических и физиологических функций. Дистресс — разрушительный процесс, дезорганизующий поведение человека, ухудшает протекание психофизиологических функций. Эустресс является кратковременным, сопровождается бурным расходованием «поверхностных» адаптирующих резервов и началом мобилизации «глубоких». Он может давать ощущение подъема внутренних сил. Дистресс чаще относится к длительному стрессу, при котором происходят мобилизация и расходование и «поверхностных», и «глубоких» адаптационных резервов. Такой стресс может переходить в соматическую или психическую болезнь (невроз, психоз).

Протекание психических процессов изменяется в стрессовом состоянии. Внимание при эустрессе улучшается. Возрастает способность к концентрации, переключению и распределению внимания. Задача, которую предстоит решить, видится особенно четко. Деятельность прогнозируется на несколько шагов вперед. Расширение объема внимания дает удивительное ощущение собранности.

Когда эустресс перерастает в дистресс, проявляются трудности в управлении вниманием. Оно отвлекается по любым мелочам. Все, что отвлекает, начинает раздражать. Нередко проявляется излишняя фиксация внимания на чем-либо. Человек, решая проблему, застревает на ней, не в состоянии найти выход.

Память при эустрессе — улучшается. Человек быстрее и успешнее запоминает, с легкостью вспоминает забытое. В состоянии дистресса ухудшается запоминание. Человек несколько раз читает текст, но запомнить его не в состоянии.

Изменяется и речь. В состоянии эустресса это не очень заметно. Хотя темп речи может несколько возрасти, само изложение более логично и последовательно, чем обычно. При дистрессе возникают различные отклонения в речи. Они выражаются в «проглатывании», заикании, заметном увеличении слов-паразитов, междометий.

Качество мышления при дистрессе явно ухудшается. Сохраняются только самые простые мыслительные операции. Мысль вращается как бы в порочном круге, не находя выхода из возникшей проблемы. Сознание сужается, поэтому человек становится нечувствителен к юмору.

Кроме того, сильный стресс может приводить человека в состояние ошеломления и смятения, т.е. к шоку³. В таком состоянии люди чувству­ют себя эмоционально оцепеневшими, они вяло и безразлично реагируют на окружающие события. Часто их взгляд устремлен в пространство, и им трудно сохранять последовательность в течении своих мыслей. Их пове­дение становится ригидным, автоматическим, стереотипным.

Истощение

Айала Пайнс и ее коллеги описали истощение подробно и система­тически, что облегчило научное изучение этого синдрома¹. Истощение вызывается стрессом, связанным с работой. Оно бывает физическим, психическим и эмоциональным. Физическое истощение характеризуется хронической усталостью, слабостью и упадком сил. Психическое истоще­ние проявляется в резко отрицательных оценках себя, своей работы и жизни в целом. Эмоциональное истощение приводит к чувству безнадеж­ности, беспомощности и загнанности.

оций

ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство.

Вызывается тяжелыми событиями, связанными с самим человеком, либо произошедшими на его глазах. В течение длительного времени после стрессовой ситуации человек находится в состоянии: депрессии, длительной тревоги + нарушения сна, вспышки гнева, чувство вины и страха, флеш- бэки. Подробная инфа, если лень читать – прочитайте до выделенного жирным, там выжимка=)

Общие закономерности возникновения и развития ПТСР не зависят от того, какие конкретные травматические события послужили этиологическим фактором, если эти события носили экстремальный характер, выходили за рамки обычных человеческих переживаний и вызывали интенсивный страх, ужас и ощущение беспомощности.

К ним относятся события, которые:

угрожают жизни человека или могут привести к серьезной физичес­кой травме, ранению;

связаны с восприятием ужасных картин смерти и ранений других людей, имеют отношение к насильственной или внезапной смерти близкого человека;

связаны с присутствием при насилии над близким человеком или получением информации об этом;

имеют отношение к воздействию губительных факторов внешней среды или информации о нем (радиации, отравляющих веществ и т.д.);

связаны с виной конкретного лица за смерть или тяжелую травму другого человека [5, 10], а также:

сопровождаются различными формами насилия над самим субъектом.

В качестве примера таких событий могут быть приведены: военные действия, непосредственно затрагивающие человека, разбойные нападения, стихийные катастрофы, пребывание в плену или концентрационном лагере, производственные и дорожные катастрофы, изнасилование, смертельно опасная болезнь.

Для возникновения ПТСР решающее значение имеет субъективная оценка степени угрозы и выраженность ее аффективного переживания. Такой под­ход подтверждается исследованием проблем, с которыми сталкиваются люди, пережившие опасность радиационного поражения. Радиационное воздейст­вие не воспринимается непосредственно органами чувств человека, оно так­же не вносит видимых изменений в окружающую среду, поэтому воспри­ятие и оценка возможных неблагоприятных последствий влияния радиации на организм человека базируется, с одной стороны, на рациональном знании о ее наличии, а с другой — на эмоциональных переживаниях (страха, трево­ги) по поводу поражающего действия радиации.

При обследовании лиц, принимавших участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС показано [6], что ликвидаторы с ПТСР (около 20% из изученной выборки) оценивали себя как серьезно пострадавших от полученного ими во время дезактивационных работ радиационного облучения, хотя у них не выявлены признаки лучевой болезни или центрального органи­ческого поражения. Переживание этого состояния базировалось на основе по­явившегося после работы в аварийной зоне ощущения физического и психо­логического дискомфорта, представлений о личностной измененности, кото­рая проявлялась в изменениях настроения, поведения и отношения к жизни.

Субъективная оценка ликвидаторами с ПТСР радиационной опасности как высокой основывалась ими на том, что они работали в непосредственной близости от основного источника радиации, чаще, чем другие, выезжали туда на работу, им чаще, чем другим, приходилось находиться на радиационно-опасных участках больше установленного нормативами времени. Они чаще, чем осталь­ные, наблюдали последствия радиационного воздействия на окружающих (лу­чевые ожоги кожи, обмороки, кровотечения, головные боли и т.п.).

Эти лица испытывали во время пребывания в аварийной зоне интен­сивные негативные эмоции, ощущения напряженности, тревоги и страха за свое здоровье. У них сформировалась психологическая установка на ожидание негативных последствий радиационного воздействия в последующий период их жизни. В дальнейшем ликвидаторы с ПТСР чаще, чем остальные, ис­пользовали любую возможность обсудить состояние своего здоровья, актуа­лизируя тяжесть своих прошлых переживаний, чаще консультировались с врачами, беспокоясь по поводу возможных последствий радиационного воз­действия. Все эти данные подтверждают ведущую роль субъективного, лич­ностного фактора в возникновении и течении ПТСР после переживания радиационной опасности.

Течение ПТСР может быть острым (от 1-го до 3-х месяцев) или хрони­ческим, его возникновение может быть отставлено во времени после непо­средственного переживания травматического события на месяцы и даже годы.

Одна из самых важных особенностей ПТСР — неотступно повторяюще­еся переживание травматического события. В клинической картине это может проявляться в ярких воспоминаниях, в которых всплывают аффективно окра­шенные картины пережитого. Возможны также навязчивые мысли о травма­тическом событии с таким же ярким аффективным сопровождением.

События оживают и в повторяющихся кошмарных сновидениях. В них возникают те же переживания страха и беспомощности. Особенностью ночных кошмаров при ПТСР является также и то, что во сне воспроизводят­ся не только пережитые эмоции, но также и их физиологические компонен­ты, и человек, страдающий такими кошмарами, просыпается с напряженны­ми мышцами, покрытый потом и т.п.

В просоночном состоянии могут возникать иллюзии, воспроизводящие травматическое событие. Такие эпизоды, при которых травматическое собы­тие, или его эпизод, воспроизводится в сознании «как будто наяву» (flashback-эффект), нередко отмечаются в состоянии алкогольного или наркоти­ческого опьянения, но также часто появляются в обычном состоянии. Так, один из ликвидаторов рассказывал, что, собирая ягоды в лесу (спустя два года после работы в зоне), он внезапно почувствовал, что находится в зоне аварии. Это яркое ощущение продолжалось несколько минут и сопровожда­лось страхом.

Описанные явления, как правило, провоцируются внешними стимула­ми, ассоциированными с травматической ситуацией: какие-то слова, образ, звук, запах, напоминающие о пережитом, провоцируют возникновение яр­ких картин прошлого, которые по стрессогенности воздействия сопоставимы с самим событием.

При оживлении травматической ситуации воспроизводятся и особен­ности поведения, характерные для пережитого события. Выработанные при участии в боевых действиях стереотипы поведения у ветеранов в мирной жизни могут выражаться реакцией «нападай или беги», что делает поведение такого человека небезопасным для окружающих.

Высокий уровень тревоги проявляется ощущением настороженности, постоянным ожиданием каких-либо угрожающих событий. Описывая это состояние, один из ликвидаторов говорил: «Все время чего-то ждешь, что-то должно произойти, случиться ... особенно невыносимо в выходные дни, когда не занят». Страхи нередко приобретают навязчивый характер с формированием фобических явлений. В основе фобий может лежать также стремление к избеганию ситуаций, действий и взаимоотношений, которые по содержанию сходны с травматическим опытом.

Избегание стимулов, так или иначе связанных с травмой, и блокада эмоциональных реакций вообще характерны для ПТСР. Усилия по избега­нию разговоров, чувств, действий или людей, которые пробуждают воспо­минания о травме, чувство отстраненности от остальных людей сказываются на межличностных отношениях, приводят к конфликтам, разрушению се­мьи, профессиональной дезадаптации.

В клинической картине ПТСР значительное место занимают депрессив­ные явления. Иногда они имеют более или менее замаскированный характер и проявляются преимущественно утратой способности переживать положи­тельные эмоции, испытывать радость, чувство любви, получать удовольст­вие от жизни. При более тяжелых депрессивных состояниях все кажется бессмысленным, отмечается глубокая подавленность, отчаяние, беспомощность и беспросветность. Все это может сопровождаться суицидальными мыслями и тенденциями, неред­ко с конкретным планированием суицидальных действий.

Наряду с изменениями в психической сфере в клиническую картину ПТСР включаются и физиологические изменения. В значительной степени они могут рассматриваться как физиологические корреляты тревоги и отра­жаться в вегетативно-гуморальных изменениях, постоянных или пароксизмальных. Физиологическая реактивность возникает и усиливается в ситуа­циях, которые внешне или внутренне символизируют различные аспекты травматического события. Сердцебиение, изменение ритма дыхания, потли­вость, сухость во рту и другие вегетативные реакции у ликвидаторов нередко вызывались даже простым упоминанием о Чернобыле, атомной энергетике, теле­визионными передачами о влиянии радиации, газетными статьями об этом. Такие реакции вызывались и конкретными ассоциациями. У одного из ликвидаторов сердцебиение возникало всякий раз, когда он видел людей в спецодежде, напоминающей ту, что носили в аварийной зоне.

При хроническом течении ПТСР чувство неспособности к деятельнос­ти, отчаяния или безнадежности, раздражительность и вспышки гнева, эпи­зоды агрессивного поведения, ослабление взаимосвязи с другими людьми могут быть причиной социальной дезадаптации, которая выражается в разрушении дружеских и семейных связей, утрате способности к систематичес­кой профессиональной деятельности, выключенностью из общества, желанием поддерживать контакты только с людьми, пережившими аналогичную трав­матическую ситуацию (например, неформальные объединения ветеранов Афганистана). Потребность снизить интенсивность посттравматических симп­томов и нарушение социальных связей способствует повышению риска раз­вития алкоголизма и наркомании.

ПТСР возникает после воздействия стрессогенного (травматического) события (ситуации), исключительно угрожающего или катастрофического характера. Речь идет о том, что человек пережил ситуацию, выходящую за рамки обычных человеческих переживаний, испытав при этом интенсив­ные эмоции страха, ужаса или беспомощности.

В клинической картине присутствуют:

стойкие, повторяющиеся воспоминания о травматическом событии, проявляющиеся навязчивыми реминисценциями, яркими образами, повторя­ющимися кошмарными сновидениями, повторным переживанием при воз­действии обстоятельств, напоминающих травматическое событие или ассо­циирующихся с ним;

тяжелые переживания (тревога, подавленность, горе, тоска);

стремление избежать ситуаций и обстоятельств, напоминающих трав­матическое событие, частичная или полная психогенная амнезия травмати­ческого периода;

снижение интереса к ранее значимым аспектам жизни, снижение способности к положительным переживаниям, чувство отстраненности и от­сутствие жизненной перспективы;

стойкие симптомы повышения психологической чувствительности или возбудимости, которые проявляются нарушениями сна, затруднениями концентрации внимания, повышенным уровнем настороженности и ожиданием угрожающих событий, гипертрофированной реакцией страха, раздражитель­ностью или вспышками гнева.

Описанные расстройства возникают вскоре после окончания периода стресса, но могут быть отставлены на период до 6 месяцев и более.

ПТСР обычно вызывает нарушения в социальной, профессиональной и других важных сферах жизнедеятельности.

При развитии ПТСР осознание всех аспектов перенесенной психичес­кой травмы становится необходимым условием для восстановления интегри­рованной психической деятельности. В этом периоде психотерапия направ­ляется на создание новой когнитивной модели жизнедеятельности, пере­оценку травматического опыта, восстановление ощущения ценности собст­венной личности и возможности гармоничного существования в реальном мире, повышение собственных возможностей, позволяющих преодолевать последствия травматического события

Переживание как особый эмоциональный феномен (Ф.Е. Василюк). Роль переживания в личностном росте.

Всё началось с З. Фрейда, "Печали и меланхолии: "работа печали" состоит в том, чтобы оторвать психическую энергию от любимого, но теперь утраченного объекта. До конца этой работы "объект продолжает существовать психически", а по ее завершении "я" становится свободным от привязанности и может направлять высвободившуюся энергию на другие объекты. "С глаз долой – из сердца вон" – таково, следуя логике схемы, было бы идеальное горе по Фрейду. Теория Фрейда объясняет, как люди забывают ушедших, но она даже не ставит вопроса о том, как они их помнят.

А именно эта задача составляет сокровенную суть человеческого горя. Горе – это не просто одно из чувств, это конституирующий антропологический феномен: ни одно самое разумное животное не хоронит своих собратьев . Хоронить – следовательно, быть человеком. Но хоронить – это не отбрасывать, а прятать и сохранять. И на психологическом уровне главные акты мистерии горя – не отрыв энергии от утраченного объекта, а устроение образа этого объекта для сохранения в памяти. Человеческое горе не деструктивно (забыть, оторвать, отделиться), а конструктивно, оно призвано не разбрасывать, а собирать, не уничтожать, а творить – творить память.

Исходя из этого, основная цель настоящего очерка состоит в попытке сменить парадигму "забвения" на парадигму "памятования" и в этой новой перспективе рассмотреть все ключевые феномены процесса переживания горя

Начальная фаза горя – шок и оцепенение. "Не может быть!" – такова первая реакция на весть о смерти. Характерное состояние может длиться от нескольких секунд до нескольких недель, в среднем к 7-9-му дню сменяясь постепенно другой картиной. Оцепенение – наиболее заметная особенность этого состояния. Скорбящий скован, напряжен. Его дыхание затруднено, неритмично, частое желание глубоко вдохнуть приводит к прерывистому, судорожному (как по ступенькам) неполному вдоху. Обычны утрата аппетита и сексуального влечения. Нередко возникающие мышечная слабость, малоподвижность иногда сменяются минутами суетливой активности.

В сознании человека появляется ощущение нереальности происходящего, душевное онемение, бесчувственность, оглушенность. Притупляется восприятие внешней реальности, и тогда в последующем нередко возникают пробелы в воспоминаниях об этом периоде.Первым сильным чувством, прорывающим пелену оцепенения и обманчивого равнодушия, нередко оказывается злость. Она неожиданна, непонятна для самого человека, он боится, что не сможет ее сдержать.

Как объяснить все эти явления? Обычно комплекс шоковых реакций истолковывается как защитное отрицание факта или значения смерти, предохраняющее горюющего от столкновения с утратой сразу во всем объеме.

Будь это объяснение верным, сознание, стремясь отвлечься, отвернуться от случившегося, было бы полностью поглощено текущими внешними событиями, вовлечено в настоящее, по крайней мере, в те его стороны, которые прямо не напоминают о потере. Однако мы видим прямо противоположную картину: человек психологически отсутствует в настоящем, он не слышит, не чувствует, не включается в настоящее, оно как бы проходит мимо него, в то время как он сам пребывает где-то в другом пространстве и времени. Мы имеем дело не с отрицанием факта, что "его (умершего) нет здесь", а с отрицанием факта, что "я (горюющий) здесь". Не случившееся трагическое событие не впускается в настоящее, а само оно не впускает настоящее в прошедшее. Это событие, ни в один из моментов не став психологически настоящим, рвет связь времен, делит жизнь на несвязанные "до" и "после".

Такая трактовка делает понятным механизм и смысл возникновения и дереализационных ощущений, и душевной анестезии: ужасные события субъективно не наступит ли; и послешоковую амнезию: я не могу помнить то, в чем не участвовал; и потерю аппетита и снижение либидо -этих витальных форм интереса к внешнему миру; и злость. Злость – это специфическая эмоциональная реакция на преграду, помеху в удовлетворении потребности. Такой помехой бессознательному стремлению души остаться с любимым оказывается вся реальность: ведь любой человек, телефонный звонок, бытовая обязанность требуют сосредоточения на себе, заставляют душу отвернуться от любимого, выйти хоть на минуту из состояния иллюзорной соединенности с ним.

Что теория предположительно выводит из множества фактов, то патология иногда зримо показывает одним ярким примером. П. Жане описал клинический случай девочки, которая долго ухаживала за больной матерью, а после ее смерти впала в болезненное состояние: она не могла вспомнить о случившемся, на вопросы врачей не отвечала, а только механически повторяла движения, в которых можно было разглядеть воспроизведение действий, ставших для нее привычными во время ухода за умирающей. Девочка не испытывала горя, потому что полностью жила в прошлом, где мать была еще жива. Только когда на смену этому патологическому воспроизведению прошлого с помощью автоматических движений (память-привычка, по Жане) пришла возможность произвольно вспомнить и рассказать о смерти матери (память-рассказ), девочка начала плакать и ощутила боль утраты. Этот случай позволяет назвать психологическое время шока "настоящее в прошедшем". Здесь над душевной жизнью безраздельно властвует гедонистический принцип избегания страдания. И отсюда процессу горя предстоит еще долгий путь, пока человек сможет укрепиться в "настоящем" и без боли вспоминать о свершившемся прошлом.

Следующий шаг на этом пути – фаза поиска – отличается, по мнению С. Паркеса, который и выделил ее, нереалистическим стремлением вернуть утраченного и отрицанием не столько факта смерти, сколько постоянства утраты. Трудно указать на временные границы этого периода, поскольку он довольно постепенно сменяет предшествующую фазу шока и затем характерные для него феномены еще долго встречаются в последующей фазе острого горя, но в среднем пик фазы поиска приходится на 5-12-й день после известия о смерти.

В это время человеку бывает трудно удержать свое внимание во внешнем мире, реальность как бы покрыта прозрачной кисеей, вуалью, сквозь которую сплошь и рядом пробиваются ощущения присутствия умершего: звонок в дверь – мелькнет мысль: это он; его голос – оборачиваешься – чужие лица; вдруг на улице: это же он входит в телефонную будку. Такие видения, вплетающиеся в контекст внешних впечатлений, вполне обычны и естественны, но пугают, принимаясь за признаки надвигающегося безумия.

Иногда такое появление умершего в текущем настоящем происходит в менее резких формах. P., мужчина 45 лет, потерявший во время армянского землетрясения любимого брата и дочь, на 29-й день после трагедии, рассказывая мне о брате, говорил в прошедшем времени с явными признаками страдания, когда же речь заходила к дочери, он с улыбкой и блеском в глазах восторгался, как она хорошо учится (а не "училась"), как ее хвалят, какая помощница матери. В этом случае двойного горя переживание одной утраты находилось уже на стадии острого горя, а другой – задержалось на стадии "поиска".

Затем наступает третья фаза – острого горя, длящаяся до 6-7 недель с момента трагического события. Иначе ее именуют периодом отчаяния, страдания и дезорганизации.

Сохраняются, и первое время могут даже усиливаться, различные телесные реакции – затрудненное укороченное дыхание: астения: мышечная слабость, утрата энергии, ощущение тяжести любого действия; чувство пустоты в желудке, стеснение в груди, ком в горле: повышенная чувствительность к запахам; снижение или необычное усиление аппетита, сексуальные дисфункции, нарушения сна.

Это период наибольших страданий, острой душевной боли. Появляется множество тяжелых, иногда странных и пугающих чувств и мыслей. Это ощущения пустоты и бессмысленности, отчаяние, чувство брошенности, одиночества, злость, вина, страх и тревога, беспомощность. Типичны необыкновенная поглощенность образом умершего (по свидетельству одного пациента, он вспоминал о погибшем сыне до 800 раз в день) и его идеализация – подчеркивание необычайных достоинств, избегание воспоминаний о плохих чертах и поступках. Горе накладывает отпечаток и на отношения с окружающими. Здесь может наблюдаться утрата теплоты, раздражительность, желание уединиться. Изменяется повседневная деятельность. Человеку трудно бывает сконцентрироваться на том, что он делает, трудно довести дело до конца, а сложно организованная деятельность может на какое-то время стать и вовсе недоступной. Порой возникает бессознательное отождествление с умершим, проявляющееся в невольном подражании его походке, жестам, мимике.

Если попытаться дать предельно краткое истолкование внутренней логики этого акта острого горя, то можно сказать, что составляющие его процессы начинаются с [1] попытки не допустить соприкосновения двух текущих в душе потоков – жизни нынешней и былой: проходят через [4] непроизвольную одержимость минувшим: затем сквозь [7] борьбу и боль произвольного отделения от образа любимого, н завершаются [8] "согласованием времен" возможностью, стоя на берегу настоящего, вглядываться в ноток прошедшего, не соскальзывая туда, наблюдая себя там со стороны и потому уже не испытывая боли.

Именно в этой точке и появляется острая душевная боль, перед объяснением которой остановился Фрейд. Как это ни парадоксально, боль вызывается самим горюющим: феноменологически в приступе острого горя не умерший уходит ОТ нас, а мы сами уходим от него, отрываемся от него или отталкиваем его от себя. И вот этот, своими руками производимый отрыв, этот собственный уход, это изгнание любимого: "Уходи, я хочу избавиться от тебя..." и наблюдение за тем, как его образ действительно отдаляется, претворяется и исчезает, и вызывают, собственно, душевную боль.

Но вот что самое важное в исполненном акте острого горя: не сам факт этого болезненного отрыва, а его продукт. В этот момент не просто происходит отделение, разрыв и уничтожение старой связи, как полагают все современные теории, но рождается новая связь. Боль острого горя – это боль не только распада, разрушения и отмирания, но и боль рождения нового. Чего же именно? Двух новых "я" и новой связи между ними, двух новых времен, даже – миров, и согласования между ними.

Бывшее раздвоенным бытие соединяется здесь памятью, восстанавливается связь времен, и исчезает боль. Наблюдать из настоящего за двойником, действующим в прошлом, не больно.

Это чрезвычайно важный момент в продуктивном переживании горя. Наше восприятие другого человека, в особенности близкого, с которым нас соединяли многие жизненные связи, насквозь пронизано прагматическими и этическими отношениями; его образ пропитан незавершенными совместными делами, неисполнившимися надеждами, неосуществленными желаниями, нереализованными замыслами, непрощенными обидами, невыполненными обещаниями. Многие из них уже почти изжиты, другие в самом разгаре, третьи отложены на неопределенное будущее, но все они не закончены, все они – как заданные вопросы, ждущие каких-то ответов, требующие каких-то действий. Каждое из этих отношений заряжено целью, окончательная недостижимость которой ощущается теперь особенно остро и болезненно.

Эстетическая же установка способна видеть мир, не разлагая его на цели и средства, вне и без целей, без нужды моего вмешательства. Когда я любуюсь закатом, я не хочу в нем ничего менять, не сравниваю его с должным, не стремлюсь ничего достичь.

Поэтому, когда в акте острого горя человеку удается сначала полно погрузиться в частичку его прежней жизни с ушедшим, а затем выйти из нее, отделив в себе "героя", остающегося в прошлом, и "автора", эстетически наблюдающего из настоящего за жизнью героя, то эта частичка оказывается отвоеванной у боли, цели, долга и времени для памяти.

В период острого горя его переживание становится ведущей деятельностью человека. Для скорбящего горе в этот период становится ведущей деятельностью в обоих смыслах: оно составляет основное содержание всей его активности и становится сферой развития его личности. Поэтому фазу острого горя можно считать критической в отношении дальнейшего переживания горя, а порой она приобретает особое значение и для всего жизненного пути.

Четвертая фаза горя называется фазой "остаточных толчков и реорганизации" (Дж. Тейтельбаум). На этой фазе жизнь входит в свою колею, восстанавливаются сон, аппетит, профессиональная деятельность, умерший перестает быть главным средоточением жизни. Переживание горя теперь не ведущая деятельность, оно протекает в виде сначала частых, а потом все более редких отдельных толчков, какие бывают после основного землетрясения. Такие остаточные приступы горя могут быть столь же острыми, как и в предыдущей фазе, а на фоне нормального существования субъективно восприниматься как еще более острые. Поводом для них чаще всего служат какие-то даты, традиционные события ("Новый год впервые без него", "весна впервые без него", "день рождения") или события повседневной жизни ("обидели, некому пожаловаться", "на его имя пришло письмо"). Четвертая фаза, как правило, длится в течение года: за это время происходят практически все обычные жизненные события и в дальнейшем начинают повторяться. Годовщина смерти является последней датой в этом ряду. Может быть, не случайно поэтому большинство культур и религий отводят на траур один год.

За этот период утрата постепенно входит в жизнь. Человеку приходится решать множество новых задач, связанных с материальными и социальными изменениями, и эти практические задачи переплетаются с самим переживанием. Он очень часто сверяет свои поступки с нравственными нормами умершего, с его ожиданиями, с тем, "что бы он сказал. Но постепенно появляется все больше воспоминаний, освобожденных от боли, чувства вины, обиды, оставленности. Некоторые из этих воспоминаний становятся особенно ценными, дорогими, они сплетаются порой в целые рассказы, которыми обмениваются с близкими, друзьями, часто входят в семейную "мифологию". Словом, высвобождаемый актами горя материал образа умершего подвергается здесь своего рода эстетической переработке

Описываемое нами нормальное переживание горя приблизительно через год вступает в свою последнюю фазу – "завершения". Здесь горюющему приходится порой преодолевать некоторые культурные барьеры, затрудняющие акт завершения (например, представление о том, что длительность скорби является мерой нашей любви к умершему).

Смысл и задача работы горя в этой фазе состоит в том, чтобы образ умершего занял свое постоянное место в продолжающемся смысловом целом моей жизни (он может, например, стать символом доброты) и был закреплен во вневременном, ценностном измерении бытия