Предисловие ко второму изданию

Первое издание вызвало благоприятные отзывы и отклики. Спасибо П. Николаеву, М. Бойко, А. Морозу, Э. Соловей, Б. Бурсову, Ю. Суровцеву, В. Курилову, Л. Новиченко — всем., кто в русских и в украинских журналах высказался об этой книге, внимательно ее прочитав. Автор благодарен и за те отзывы, которые получены были по почте.

Читатель отнесся к этой книге доверчиво, и на следующий день после ее выхода ее уже невозможна было достать, от чего немало пострадал и сам автор.

Гораздо хуже, недоверчиво эта книга была встречена книготоргом. Так, в гор. Николаеве тамошний пединститут заранее заказал 100 экземпляров. Но, подписывая документы перед их отправкой, заведующий книготоргом вычеркнул оба нуля. Во многих городах, в том числе во Львове, в Ивано-Франковске, эта книга вовсе не поступала в продажу.

Между тем книга «Идеи и стиль» обращена не только к литературоведу, писателю, стилисту, она особенно обращена к студенту-филологу, к читателю художественной литературы. Это — не учебное пособие. Но автор дерзновенно думает, что чем меньше студент-филолог будет читать учебники и учебные пособия и чем больше — доступные ему исследования, тем будет выше наша филологическая культура.

Во второе издание внесены новые главы: «Содержательность поэтической формы», «Изображение философских исканий в реалистическом романе», «Цельность форсайтовского цикла». Глава «Стилистические соответствия» — переработка одной из прежних глав этой книги.

Хотелось бы, чтобы второе издание до своего читателя дошло.

Львов, 11 июня 1967

ВВЕДЕНИЕ

Стиль литературного произведения как осуществление единства содержания и формы, как идейность формы в последние годы завоевывает в советской филологии право на жизнь.

Исследователи, часто отдаленные немалым пространством, оказываются единодушными в таком изучении языка литературного произведения, которое последовательно служит цели более глубокого, тонкого, научного понимания текста и не чурается задачи воспитывать восприимчивого и взыскательного читателя.

В последние годы появилась в Оренбурге книга ныне уже покойного Н. Прянишникова «Проза Льва Толстого», в Самарканде печатались статьи, а потом явилась и книга Я. Зунделовича, посвященные стилю Достоевского. Книги Вл. Ковалева «О стиле художественной прозы Л. Н. Толстого» и «Семинарий по французской стилистике» Е. Эткинда, весьма разные по предмету исследования, имеют каждая свое лицо, но в них ясно сказывается одинаковое литературоведческое понимание стиля.

В 1960 году в Киеве вышла книга Михайлины Коцюбинской «Образне слово в лiтературному творi», а теперь «Лiтература як мистецтво слова. Проблеми лiтературознавчего аналiзу художньоi мови». Это — воинственные книги, они ставят перед собою задачу — искоренить малейшее проявление формализма и обосновать права конкретного искусствоведческого подхода к поэтической речи.

5

В более общих монографиях но истории литературы вместо беглых замечаний, отодвинутых на задворки, появляются обширные главы, органически необходимые в строении книги и всецело посвященные проблеме стиля.

И это — не только в книгах по родной, но и по иностранным литературам. В изданиях начала и середины 50-х годов, например в «Истории английской литературы», не разыщешь и полслова о стиле Диккенса, Теккерея, едва-едва отмечены «стилистические причуды» (!) Мередита...

А в книге В. Адмони и Т. Сильман о Томасе Манне стала внутренне необходимой глава, которая раскрывает действенную природу слова в произведениях этого писателя. Именно в этой главе сосредоточены и собраны в одно целое наиболее оригинальные мотивы всей книги.

Органическое понимание стиля вторгается и в теорию перевода. В своей книге «Поэзия и перевод» (1963) Е. Эткинд превосходно говорит о том, что стиль перевода, как и стиль оригинала, проистекает не из одного только кабинетного мастерства, а из глубокого, глубочайшего, тревожного, тревожнейшего или подлинно спокойного, но высокоспокойного переживания. На основе внутренней формы поэтического духа создается поэтическая форма и подлинника и перевода.

В 1953 и 1956 годах, когда выходили первое и второе издания моей брошюры «О языке и стиле романа-эпопеи «Война и мир», я чувствовал себя довольно-таки одиноко. Тогда были в моде лингвостилистические наблюдения, которые отделяли язык от мысли, слово от образа, частное от общего, не ставили перед собой конечных эстетических целей.

За эти десять — пятнадцать лет положение решительно изменилось. И эта книга появляется в сообществе и содружестве с рядом других книг, возникающих независимо друг от друга.

Почти пятнадцать лет тому назад, в 1954 году, в журнале «Вопросы языкознания» состоялось обсуждение вопросов стилистики. Печатались серьезные

6

статьи известных ученых, много было высказано интересного. Но... страшная бедность и недодуманность нашей филологической терминологии вела к постоянной путанице понятий: «речевые стили», «стиль языка», «стиль, науки», стиль сочинения по физике, по истории и пр., «стиль торжественный, стиль подчеркнуто вежливый», «стиль художественной речи» (вообще), стиль Пушкина, стиль рассказа Чехова «Дама с собачкой»... В совершенно разных значениях употреблялось слово «стиль».

«Подчеркнуто вежливый»! Думаю, что это совсем не стиль, а тон, характер речи. Стиль научной речи вообще? Логичность, точность, наличие движения мысли. Это не признаки стиля, это — свойства научности, а стиль ученых — Карамзина, Ключевского, Покровского или Тимирязева и Павлова, Декарта и Гегеля — каждый раз совсем разный. Ученый может, должен иметь свой стиль. Каждый великий философ не мог не создать своего стиля. (Как странно, что он реже бывает у филологов, чем у историков и у естествоиспытателей!) Но он основывается не на общих признаках научности, а на совокупности ряда признаков более конкретных.

Стиль есть у того ученого, который вместе с тем, что он ученый, еще и настоящий писатель, художник. Стиль — это категория эстетическая, одинаково присущая всем видам искусства, свойственная и жизни и разговорной речи, когда они рассматриваются в эстетическом плане.

Вот о чем не было сказано ни слова в лингвистическом журнале.

Является ли стиль чем-то строго индивидуальным? Нет. Существовал стиль: немецких романтиков, французских романтиков. Новалис, Гофман, Эйхендорф создавали оригинальные вариации того же стиля. В творчестве великого реалиста Мопассана — самобытная вариация флоберовского стиля. У Людмила Стоянова есть произведения, в которых он следует стилю Л. Н. Толстого. Несколько авторов могут написать в одном стиле целый научный сборник. В том же пласте истории литературы разные писатели раз-

7

ных стран создают глубоко однородные стили; об этом будет сказано в предпоследней главе этой книги.

В ходе обсуждения в «Вопросах языкознания» высказывались такие попытки разграничения понятий: «языковые стили нельзя смешивать ни с жанрами художественной литературы, ни с манерой изложения отдельных авторов...»¹ Итак, «языковые стили» противопоставлены «манере изложения». У Бальзака и Л. Толстого — манера изложения! Зато существует стиль протокола и стиль бухгалтерского отчета!

Почему-то не привлекли внимания лингвистов стилистические предрасположения и задатки разных национальных языков. Ведь у каждого языка свои стилеобразующие силы. Почему так трудно даются переводы стихов Тараса Шевченко даже на родной украинскому — русский язык? Потому, что стилеобразующие задатки украинского языка весьма отличны, а Шевченко весь в стихии родного ему украинского языка. Так же при переводе какого бы то ни было текста на немецкий и на французский языки появляются разные примеси: в первом случае — большей отчетливости и силы, во втором — большей мелодичности, мягкости. Все же это не стили разных языков, а именно их стилистические предрасположения, которые у одного автора звучат очень явственно, у другого гораздо более приглушенно. Сильно и отчетливо можно писать по-французски, хотя это и не в духе французского языка. Мягко и мелодично можно писать по-немецки, хотя это и не в духе немецкого языка.

Конечно, есть и много других, может быть гораздо более значительных, признаков и оттенков².

Думаю, что плодотворнее в 1959 — 1960 годах прошло обсуждение вопроса о слове и образе на страницах «Вопросов литературы».

¹«Вопросы языкознания», 1954, № 3, стр. 67.

²Очень интересна статьяKojiroIoshinawa«ParallelisminChinesepoetry», в которой автор показывает, что «причина постоянного применения параллелизма в китайской поэзии заключается в свойствах самого китайского языка». «LangueetLittérature»,UniversitédeLiege, 1961,p. 245.

8

Подводя итоги этой дискуссии, редакция отмечала, что «развитие стилистики в рамках языкознания оказалось малоплодотворным», «обсуждение показало несостоятельность лингвистического подхода к изучению «образной речи» литературы». В то же время весьма справедливо сказано было о том, что глубокое понимание связи языка и мысли, того, как в строе поэтической речи сказывается характерное для автора восприятие действительности, — такого рода подход должен непременно сочетаться с пониманием «связей языка художественного произведения с общенародным и литературным языком»¹.

Значит ли это, что лингвистами в этой области ничего полезного не сделано? Нет, не значит. Многие лингвистические работы о языке писателей весьма ценны.

Во все эти годы и гораздо раньше совсем особое место занимали и занимают в нашей науке труды академика В. В. Виноградова. На протяжении долгих лет его книги и статьи о языке Гоголя, Пушкина, Л. Толстого, древней русской литературы, по общим вопросам поэтического стиля, всегда основанные на одинаково глубоком знании и языка и литературы, были возбудителями научной мысли и образцами учености подлинной и бесспорной.

Внутри каждой из книг В. В. Виноградова — широкий диапазон. Так, в книге «Проблема авторства и теория стилей» проблемы атрибуции сочетаются с постановкой больших литературоведческих проблем, истории идейного и творческого взаимоотношения писателей.

Будучи инициатором и лингвостилистики и — в 1958 году — отдельной науки о языке художественного произведения, В. В. Виноградов в своих трудах, как более давних, так и последних, несравненно больше захватывает, чем это полагалось бы, следуя теории лингвостилистики или особой науки. Его позиция как исследователя выше, его горизонты шире, тонкое эстетическое чутье проявляется постоянно, и огромная

¹«Вопросы литературы», 1960, № 7, стр. 109, 112, 113.

9

литературоведческая эрудиция (отличное знание неведомого и забытого) сочетается с эрудицией лингвистической, которая в стилистических трудах выполняет очень важную роль.

И все же в ряде случаев суждения В. В. Виноградова вызывают критическое к себе отношение, не как то или другое суждение, взятое само по себе, а как проявление системы мысли недостаточно плодотворной.

Вот, например, в последней книге В. В. Виноградова «Сюжет и стиль» первое из заглавных понятий определяется так: «Сюжет — это открытая структура связей и соотношений образов и мотивов, представляющая собою каркас или общую конструкцию словесно-художественного произведения. Внутреннее ядро этой структуры устойчиво: соотношения и взаимодействия основных звеньев сюжета, а также общие тенденции их развития остаются неизменными при всех его вариациях и при всех наслоениях на него»¹.

Нужно оговориться, что это определение связано с характером книги, «историко-динамического исследования индивидуальных стилей», когда ученого не столько интересует «каркас», сколько процесс последующих наслоений и вариантов. Все же такое понимание сюжета, основного строения эпических и драматических, а иногда и лирических произведений, глубоко не удовлетворяет. Слова «открытая структура», «внутреннее ядро» ничего еще не объясняют, а термины «каркас» и «конструкция» толкают к очень внешнему пониманию предмета.

Не возражая против того определения сюжета, которое дается в «Кратком словаре литературных терминов» Л. И. Тимофеева и Н. Венгрова (оно как раз такое, какое приходит вам в голову как обычное понимание смысла слова «сюжет»), и обращаясь от определения к сущности дела, к значению сюжета, нужно прежде всего решить, является ли сюжет по

¹В. В. Виноградов. Сюжет и стиль. М., Изд-во АН СССР, 1963, стр. 11.

10

своей природе, по своей стилистической роли только средством занимательности, средством художественной организованности, или им решаются и другие задачи.

Известно, что Флобер мечтал о произведении совершенно бессюжетном. «В поисках утраченного времени» — роман Пруста, в котором сюжет почти разрушен. Кучер не вовсе выбросил вожжи, но до того их ослабил, что лошади бегут или идут шагом, останавливаются надолго, разбредаются, щиплют траву, все по своему произволу. В антиромане мечта Флобера осуществилась вполне. Антироман? Антиграфин — это бывает, когда графин уже разбит и в его осколки ни воды, ни вина не нальешь, но можно порезать пальцы.

Теперь стало особенно ясным, что в «Мадам Бовари» сюжет играет главную роль в раскрытии философии романа. Без сюжета остались бы картины нравов, силуэты людей, немного грусти, все бы расплылось и распалось. Сюжет разгадывает внутреннюю логику бытия, связи, обнаруживает причины и следствия. Разве обязательно все мадам Бовари, которые плакали и тосковали здесь и там, которые мечтали и лгали, разве обязательно они кончали жизнь катастрофой и самоубийством? Нет, не обязательно. И даже чаще дело кончалось иначе.

Разве обязательно страстные искатели быстрой удачи, как Германн, сходят с ума?

В сюжете — не наиболее распространенное, а крайнее, дошедшее до своего логического конца. Сюжет раскрывается перед романистом в его умении видеть цельность жизни, закономерность и взаимообусловленность событий, социальные и нравственные итоги.

Вот почему слово «каркас»... вот почему невозможно согласиться с В. В. Виноградовым, когда он возражает против переключения мысли от более внешних явлений лексики, фразеологии, синтаксиса к более внутренним проблемам образа и идеи. Но об этом будет сказано дальше.

В книге «Идеи и стиль» обозначенное в заголовке

11

соотношение рассмотрено с разных сторон. Оно проявляется в конкретном раскрытии основных теоретических положений, в стилистическом понимании отдельного слова и его роли. Стилистическое изучение художественной прозы — в главах, посвященных прозе Гёте, Пушкина, Бальзака, Достоевского, Л. Толстого и Чехова. Не боясь переходить из одной категории в другую, я постоянно связываю проблемы стиля и проблемы жанра. Проблема романа становится сквозной темой всей книги, преимущественно в историческом аспекте. Однако этот интерес к истории пробуждают современные нам споры о романе, столь же обильные и плодотворные, как и обсуждение проблемы стиля. Достаточно напомнить, что в книгах М. Бахтина, С. Бочарова, Б. Бурсова, В. Днепрова, В. Кожинова, М. Кузнецова, Е. Купреяновой, Т. Мотылевой заново пересмотрены и теория романа и его история, и проблема романа в литературах нашего времени.

Последние главы посвящены выходу стилистического анализа на простор проблем построения сопоставительной истории мировой литературы. Раскрытие идейно-стилистических пластов в истории литератур, сопоставление, ищущее смысл и законы социально обусловленного развития литератур, — к этому подходит сейчас советская наука. Ведь дело совсем не в том, чтобы написать «Историю мировой литературы» с обширными главами и о Свифте и о Рабиндранате Тагоре, а в том, чтобы обнаруживать соотношения, связи, законы и обосновывать их.

В заключении более обобщенно рассматриваются основные вопросы стилистического значения грамматических форм.