А.А. Грицанов

ВСЕОБЩАЯ СВЯЗЬ ЯВЛЕНИЙ -- в концепциях философского монизма -- наиболее общая закономерность существования окружающего мира. Взаимосвязь предметов и процессов действительности существует и обнаруживается только в процессе их взаимодействия на всех структурных уровнях -- от ядерного до метагалактического, т.е. имеет универсальный характер. Универсальное взаимодействие тел обусловливает само существование конкретных материальных объектов и их специфические свойства. В.С.Я. имеет бесконечно разнообразные проявления. Так как каждый предмет обладает множеством сторон, свойств, а, следовательно, находится во множестве взаимосвязей с другими, возникает необходимость классификации этих взаимосвязей по различным основаниям; по специфике механизма осуществления (механические, физические, химические, биологические и социальные), по формам бытия (пространственные и временные), по степени общности (единичные, частные, общие, универсальные). Различают также связи внутренние и внешние. Внутренние связи -- это связи между элементами системного образования, совокупность которых образует его структуру. Внешние связи представляют собой отношения между данным явлением и окружающими его предметами, процессами. Выделяют также существенные и несущественные связи. Существенные -- это связи глубинные, устойчивые, определяющие специфику данного явления. Особое место в системе существенных связей занимают закономерные связи, т. к. только законы дают качественную характеристику явлений окружающего нас мира. Особый вид представляют так называемые информационные связи, которые не ограничиваются рамками вида и популяции, биоценоза, биосферы и живой природы в целом, а имеют место во всей целесообразно организованной природе, где функционируют кибернетические системы (животное, растение, ЭВМ, общество на всех уровнях его структурной организации и т.д.). В.С.Я. нельзя понимать упрощенно -- как постоянную связь и взаимодействие любой частицы во Вселенной с любой другой. Наряду с постоянной связью каждого объекта с другим, существует также и относительная автономность и независимость чрезвычайно разделенных в пространстве и времени объектов, особенно если их существование относится к различным историческим эпохам.

Т.В. Самущик

ВУЛЬГАРНЫЙ МАТЕРИАЛИЗМ (лат. vulgaris -- упрощенный) -- понятие, введенное в обиход Энгельсом для характеристики взглядов философов материалистической ориентации начала -- середины 19 в. К.Фохта (1817--1895, автора “Физиологических писем” -- 1845--1847); Я.Молешотта (1822--1893, автора “Круговорота жизни”); Л.Бюхнера (1824--1899, автора работ “Сила и материя”, переиздававшейся более 20 раз, “Природа и дух”, “Природа и наука”). Течение западно-европейской философии, представленное данными философами, возникло под влиянием впечатляющих успехов естествознания в 19 в. Универсальность закона сохранения материи и закона превращения энергии; возможность перенесения объяснительной схемы дарвиновского принципа эволюции на область социальных явлений; активные исследования мозга, физиологии органов чувств, высшей нервной деятельности были использованы в качестве аргументов против натурфилософии в целом и немецкой трансцендентально-критической философии, в частности. В.М. присущи биологизм, натурализм и эмпиризм при объяснении социальной жизни -- классовых различий, особенностей истории народов и т.д.; эмпиризм в гносеологии, понимании природы теории; отрицание научного статуса философии; противопоставление философии и естествознания. Нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что соответствующая аргументация использовалась представителями В.М. в ходе полемик, упрощенно. Отмечая в дискуссии с Вагнером, что “мысли находятся в тех же отношениях к мозгу, как желчь к печени или моча к почкам”, Фогт имел в виду наличие связи органа и его продукта, о характере же последнего -- духовном или вещественном -- речь не идет. (Вагнер отстаивал примитивную точку зрения, согласно которой психическое -- не функция мозга, а самостоятельная субстанция, которая после смерти тела молниеносно перемещается в иное место мира, а впоследствии способна возвращаться обратно и воплощаться в новом теле.) Бюхнер при этом подчеркивал: “Даже при самом беспристрастном рассуждении мы не в состоянии найти аналогии и действительного сходства между отделениями желчи и мочи и процессом, производящим мысль в мозгу. Моча и желчь осязаемые, весомые, видимые и, сверх того, отбрасываемые и отпадающие вещества, выделяемые телом, мысль же или мышление напротив того, не отделение, не отпадающее вещество, а деятельность или отправление известным образом скомбинированных в мозге веществ или их соединений... Вследствие этого ум или мысль не сама материя. Мозг не вырабатывает никакого вещества, подобно печени и почкам, но производит лишь деятельность, являющуюся высшим плодом и расцветом всяческой земной организации”. По мысли Бюхнера, в неудачном сравнении Фогта содержится правильная главная мысль: “Как не существует желчи без печени, точно так же нет и мысли без мозга; психическая деятельность есть функция или отправление мозговой субстанции”. В.М. не сложился в целостную философскую традицию, однако, наряду с социал-дарвинизмом, позитивизмом и др. течениями философии середины 19 в. способствовал изменению духовной и интеллектуальной атмосферы Западной Европы. С одной стороны, -- традиция редукции сложных психических процессов к физиологическим проявлениям работы мозга, отрицание идеальной, регулятивной, социальной природы сознания получила продолжение в конце 19--20 вв. Традиция была продолжена в принципе радикального монизма в “научном материализме” (Дж. Смит, Д. Армстронг), в принципе физикализма в позитивизме и постпозитивизме, в современных вариантах теософских воззрений, биополевых концепциях сознания и др. С другой, -- имела продолжение и идея Бюхнера о том, что “... одностороннее подчеркивание формы... так же предосудительно, как одностороннее подчеркивание материи. Первое ведет к идеализму, последнее -- к материализму...” вкупе с мыслью, согласно которой адекватное уразумение вещей ведет “к общему монистическому миросозерцанию”. Прямая установка на фундирование философии естествознанием не была забыта в ряде интеллектуальных течений 20 ст.

И.А. Медведева, А.А. Грицанов

ВУЛЬФ Моисей Владимирович (1878--1971) -- российский психиатр и психоаналитик. Доктор медицины. Пионер и лидер психоанализа в России и Израиле. Изучал психиатрию в Германии под руководством К.Менделя, Ю.Джолли и др. В 1907 перешел на работу в Психиатрический санаторий К.Менделя, где впервые познакомился с некоторыми идеями Фрейда, которые воспринял как существенный прорыв в понимании нормальных и патологических состояний психики человека. В 1908 прошел психоанализ у К. Абрахама, который в 1909 рекомендовал его Фрейду как “человека активного и достойного доверия”. В 1909 вернулся в г. Одессу, где занимался теорией и практикой психоанализа, переводами немецкой психотерапевтической (главным образом психоаналитической) научной литературы и публикацией ее обзоров (1911). Стал одним из первых детских психоаналитиков. В 1912 обобщил часть своего клинического опыта в брошюре “Заметки о детской сексуальности”. С 1912 -- член Венского психоаналитического общества. По оценке Фрейда (1914), был единственным профессиональным представителем психоаналитической школы в России. В 1914 переехал в Москву, где занимался психиатрией в одной из частных клиник и преподаванием. Исследовал проблемы неврозов и психозов, психологию маниакально-депрессивного психоза, циклотимию, психологию детства, психологию примитивных культур и другие проблемы. Работал психиатром в военном госпитале (1920) и научным сотрудником 1-го разряда (с 1922) в Московском государственном психоневрологическом институте. Принимал участие в деятельности кружка Ермакова по изучению вопросов психологии художественного творчества психоаналитическим методом. Осуществил психоаналитическое исследование творчества актеров. В 1922 был одним из инициаторов организации и сооснователем Русского психоаналитического общества (РПСАО) и в 1924--1927 был его председателем. Осуществлял психоаналитические исследования психики детей, читал курсы лекций “Введение в психоанализ” (для медиков) и “Диагностика”, вел семинар по “медицинскому психоанализу” и амбулаторный прием пациентов. Настойчиво, но безуспешно, отстаивал право на существование психоанализа и специализированных психоаналитических структур. В 1926 опубликовал “Открытое письмо профессору В.М. Гаккебушу” как ответ на его статью “К критике современного применения психоаналитического метода лечения” (1925), в котором защищал психоанализ и деятельность Международной психоаналитической ассоциации. В 1922--1927 принимал активное участие в переводах и публикации книг по психоанализу в серии “Психологическая и психоаналитическая библиотека” и др. Сыграл значительную роль в создании адекватной русскоязычной психоаналитической терминологии. В 1926 опубликовал брошюру “Фантазии и реальность в психике ребенка”. Вплоть до 1927 активно практиковал психоаналитическую терапию. В 1927 эмигрировал в Германию. В 1930 опубликовал статью “Положение психоанализа в Советском Союзе”, в которой подчеркнул факт энергичного противодействия развитию психоанализа со стороны “официальных сил”. В полемике с Paйxoм доказывал невозможность и неприемлемость объединения психоанализа и марксизма. В 1933 эмигрировал в Палестину (Израиль), где сразу же принял активное участие в организации Палестинского психоаналитического общества (1934). В 1943--1953 был президентом Израильского психоаналитического общества и оставался его почетным председателем до конца жизни. Содействовал организации Иерусалимского психоаналитического института. Перевел ряд книг Фрейда на иврит. Осуществлял психоаналитическую терапию и проводил соответствующие научные исследования.

В.И. Овчаренко

ВУНДТ (Wundt) Вильгельм Макс (1832--1920) -- немецкий психолог, физиолог, философ, этнограф и языковед. Профессор физиологии и философии. Один из первых, кто предложил программу построения психологии как самостоятельной науки (структуралистское направление). Создал первую психологическую лабораторию (Лейпциг, 1879), впоследствии ставшую институтом и международным центром экспериментальной психологии. Школу экспериментальной психологии В. прошли более 170 будущих специалистов в области психологии и смежных с ней дисциплин из Европы и Америки (среди них О.Кюльпе, Т.Рибо, Бехтерев, Н.Н.Ланге, Дж.Кеттел, Э.Б.Титченер и др.). Основные работы: “К теории чувственного восприятия” (вып. 1--6, 1858--1862); “Лекции о душе человека и животных” (в двух томах, 1863); “Основания физиологической психологии” (в двух томах, 1873--1874); “Логика” (в двух томах, 1880--1883); “Система философии” (1889); “Очерк психологии” (1896); “Психология народов” (т.т. 1--10, 1900--1920) и др. В области философии находился под влиянием позитивистской и лейбнице-кантианской традиции. Рассматривал процесс познания как восхождение от непосредственного восприятия обыденной жизни, через рассудочное познание частных наук, к разумному познанию -- философскому синтезу знания о духовных, наделенных волей ценностях. В. предполагал, что такой философский синтез знания снимает дуализм естественнонаучного и психологических методов, свойственных рассудочному познанию. Однако выдвинутая им концепция “аналитической интроспекции”, предназначенная для изучения “непосредственного” опыта, а не только рефлексии (“внутреннего опыта” человека по Локку), и разработанные им программы “двух психологий”: экспериментальной и “социальной” (культурно-исторической), сохраняли механистический и дуалистический характер философских представлений В. Эти представления сказались в приверженности В. идеям поэлементного членения сознания и психофизиологического параллелелизма. Экспериментальная (и физиологическая) психология В. была прежде всего психологией экспериментального самонаблюдения, строго ограниченной рамками изучения только низших психологических функций типа ощущений, восприятий, внимания, элементарных реакций на различные раздражители; т.е., по В., метод интроспекции в процессе эксперимента раскрывает только ту часть переживаний, которая известна испытуемому. Поэтому для исследования высших психических функций (речи, мышления, воли) В. предложил принципиально иной метод -- анализ элементов культуры и обыденного сознания, главным образом языка, обычаев и нравов, являющихся формами проявления “коллективной воли” или “народного духа”. В его варианте “психология народов” (область этнической и социальной психологии), недоступная для изучения с помощью экспериментальных методов, представлена описательной наукой, фиксирующей “творческий синтез” индивидуальных сознаний. Обширные и чрезвычайно ценные материалы на тему психологии народов, собранные В., не превратились в удовлетворительную психологическую теорию, а дуализм вундтовской психологии оказался одновременно как дуализмом метода, так и предмета исследования.

Д.В. Ермолович

ВЫБОРОЧНЫЕ МЕТОДЫ -- группа статистических методов, позволяющих получить достоверные сведения о некоторой совокупности объектов в результате обследования не всей совокупности, а небольшой ее части. Специфика статистических исследований состоит в том, что они имеют дело не с отдельными объектами, а с их совокупностями; причем обследованию подвергаются отдельные объекты, в то время как результаты представляются в обобщенном виде и характеризуют совокупность в целом. Обследуемые совокупности часто бывают слишком большими, чтобы их можно было исследовать полностью. В этом случае их исследуют выборочно, с применением специальных В.М. и процедур. Наиболее наглядным примером применения В.М. является проба на рынке одной сливы и последующее заключение о спелости всех слив в корзине. Результатам такой “экспертизы” можно доверять, если выполняются специальные требования: во-первых, сливы в корзине одного сорта, примерно одного размера и степени зрелости (требование однородности) и, во-вторых, слива для пробы была выбрана случайным образом -- наугад (требование случайности отбора). В.М. широко применяются в технике, медицине, биологии, экономике, демографии, социологии, психологии и многих других науках и сферах деятельности. Существует два основных подхода к обоснованию репрезентативности выборки, т.е. ее способности представлять генеральную совокупность в целом. Первый -- статистический -- подход состоит в обеспечении случайности отбора объектов из генеральной совокупности. Он базируется на теоретическом результате, согласно которому средние значения показателей, вычисленных по разным выборкам, подчиняются определенным статистическим законам, если выполняются требования однородности генеральной совокупности и случайного отбора. Второй -- внестатистический -- подход заключается в теоретическом обосновании репрезентативности, если процедуры случайного отбора почему-либо не могут быть применены. Основными методами построения статистических (вероятностных) выборок являются простой, стратифицированный и кластерный случайный отбор. Простой случайный отбор предполагает, что имеется полный список элементов генеральной совокупности, и к нему применяется одна из процедур простого случайного отбора, например, с использованием таблиц или компьютерного датчика равномерно распределенных случайных чисел. Из небольшой генеральной совокупности простая случайная выборка может быть извлечена методом лотереи. Частным случаем простого случайного отбора является систематический отбор, предполагающий выбор объектов из списка с определенным шагом. При расслоенном случайном отборе генеральная совокупность предварительно разделяется на непересекающиеся части, и затем из каждой части, независимо друг от друга, извлекаются простые случайные выборки. Этот подход в отечественной специальной литературе называется также стратификацией, районированием или разукрупнением генеральной совокупности. Расслоение генеральной совокупности применяется в следующих случаях: 1. Если генеральная совокупность слишком велика и неудобна для обследования “в один слой”. 2. Если проводится сравнительный анализ разных частей генеральной совокупности. 3. Если в различных частях генеральной совокупности необходимо применять разные процедуры отбора. 4. Если расслоение может дать выигрыш в точности исследования. При кластерном отборе генеральная совокупность подразделяется на непересекающиеся подсовокупности (кластеры, гнезда) по некоторому объективному и мало зависящему от наблюдателя основанию. Эти подсовокупности, используемые в качестве промежуточных единиц отбора, состоят, в свою очередь, из более мелких единиц отбора или непосредственно из единиц наблюдения, -- например, респондентов. Если отобранные кластеры обследуются полностью (академические группы, рабочие бригады), выборка называется серийной. Если из каждого кластера производится дополнительный отбор единиц наблюдения, мы имеем дело с многоступенчатой выборкой. Таким образом, кластеры часто выступают в качестве промежуточных единиц отбора при построении многоступенчатой выборки. Кластерный отбор применяется, когда невозможно получить список генеральной совокупности, а также когда простая или расслоенная случайная выборка теоретически может быть извлечена, но не может быть обследована из-за ограниченности средств. Отбор кластерами позволяет осуществить выборку со значительно меньшими материальными и временными издержками. Основными методами нестатистического отбора является квотный отбор, метод доступной выборки и метод снежного кома. Они применяются, главным образом, в общественных дисциплинах. Отбор квотами предполагает субъективный отбор единиц наблюдения в пределах квоты, заданной для слоя, определенного некоторой комбинацией значений квотируемых признаков. В качестве квотируемых признаков чаще всего используются место жительства, пол, возраст, образование, расовая или национальная принадлежность, отдельные характеристики имущественного положения. Главным недостатком квотного отбора является субъективность в подборе респондентов. Однако некоторые авторы полагают, что при квалифицированном использовании квотная выборка может оказаться более тонким инструментом социологического анализа, чем вероятностная. Метод доступной выборки применяется в тех случаях, когда состав генеральной совокупности трудно определить. Самым распространенным примером доступной выборки является опрос аудитории СМИ непосредственно через СМИ, когда на вопросы отвечают только желающие (например, когда в прямом эфире проводится “голосование” телезрителей по телефону). Такие выборки обычно приводят к значительным систематическим ошибкам, но позволяют собрать информацию быстро и с минимальными затратами. Метод снежного кома применяется к небольшим генеральным совокупностям, состоящим их “редких” объектов -- коллекционеров, экспертов по узким проблемам и т.п. Метод заключается в том, что каждого вновь найденного представителя генеральной совокупности спрашивают, кого из своих коллег он мог бы порекомендовать для участия в исследовании. Отбор заканчивается, когда фамилии в списке начинают повторяться. Основным преимуществом статистического отбора является возможность оценивания ошибки выборки статистическими средствами. При нестатистических методах отбора ошибка выборки становится известна только в тех случаях, когда становится известным истинное значение изучаемого показателя по генеральной совокупности (например, после того, как пройдут выборы).

О.В. Терещенко

ВЫГОТСКИЙ Лев Семенович (1896--1934) -- российский психолог, специалист в области фило- и онтогенеза. Автор социокультурной теории сознания. Профессор. Окончил юридический факультет Московского университета (1917) и одновременно историко-философский факультет народного университета А.Л.Шанявского (Москва). Научно-педагогическую деятельность начал в г.Гомель в Беларуси. С 1924 работал в Москве, в Институте экспериментальной психологии и др. Основал и возглавил Институт дефектологии. Читал курсы лекций в вузах Москвы, Ленинграда и Харькова. Основные сочинения: “Педагогическая психология. Краткий курс” (1926); “Основные течения современной психологии” (1930, в соавторстве); “Этюды по истории поведения” (1930, в соавторстве); “Мышление и речь” (1934); “Умственное развитие детей в процессе обучения” (1935); “История развития высших психических функций” (1930--1931, опубликована в 1960); “Психология искусства” (1925, опубликована в 1965) и около 100 других работ по проблемам общей, детской, педагогической и генетической психологии, педологии, дефектологии, психопатологии, психиатрии, общественно-исторической природе сознания и психологии искусства. Основной задачей своего подхода полагал выявление закономерностей отражения и конституирования человеческой психикой разнообразных исторических, общественных и культурных связей. Программу социокультурного направления исследований психики человека, разрабатывавшуюся В. во всех трудах, правомерно свести к следующему: 1) Использование генетического подхода в качестве преобладающего -- мышление, по В., должно изучаться под углом зрения его происхождения и исторических трансформаций, т.е. центрироваться на “истории поведения”, а не на его “окаменелостях”. 2) Тезис, согласно которому высшие психические функции имеют социальное происхождение -- В. сформулировал т.наз. “общий генетический закон культурного развития”: “... всякая функция в культурном развитии ребенка появляется на сцену дважды, в двух планах, сперва -- социальном, потом -- психологическом, сперва между людьми, как категория интерпсихическая, затем внутри ребенка, как категория интрапсихическая. Это относится одинаково к произвольному вниманию, логической памяти, образованию понятий, развитию воли... Разумеется, переход извне внутрь трансформирует сам процесс, изменяет его структуру и функции”. Особо значимым компонентом данного вывода выступает то, что высшие психические процессы, согласно В., в той же мере характерны диадам, триадам и иным группам индивидов, в какой они присущи отдельному человеку; одновременно -- психические процессы в интрапсихологическом контексте “квазисоциальны”, ибо отражают собственных интерпсихических предшественников. 3) Идея о том, что фундаментальным моментом понимания и интерпретации социо-психических процессов выступает их осуществление “техническими” и “психологическими” орудиями, а также знаками, как опосредующими человеческую деятельность, так и обусловливающими и оформляющими ее (или, по обозначению В., процедуры “деконтекстуализации опосредованных значений”). По мысли В., реконструкцию “деятельностного общения” или речи правомерно осуществлять, постигая их как “язык целенаправленного действия” или в безусловном ракурсе их прагматической /читай: дискурсивной -- В.О., А.Г./ “нагруженности”. Крайне важным для научных интересов В. выступало поэтому формирование понятийно-образующих категориальных систем на основе форм обобщения, взаимодействующих в социальных институтах формального образования: динамика эволюции словоформ, которыми оперирует ребенок от “неупорядоченных куч” к “комплексам” и -- далее -- к организованным совокупностям понятий. В 1925 В. совместно с Лурия опубликовал предисловие к книге Фрейда “По ту сторону принципа удовольствия”, в котором отмечалось, что Фрейд принадлежит “к числу самых бесстрашных умов нашего века”, чью “Колумбову заслугу” составляет открытие феноменов психической жизни, лежащих “по ту сторону принципа удовольствия” и такая интерпретация их, которая содержит ростки материализма. Отдавая должное “громадным теоретическим ценностям” и “положительным сторонам” психоанализа, В. подверг критике его пансексуализм и недооценку роли сознания. В 1927 завершил рукопись работы “Смысл психологического кризиса”, в которой утверждал недопустимость сведения высших форм поведения людей к их низшим элементам, и, как следствие, неэффективность такого подхода для объяснения человеческих поступков. В 1928 в статье “К вопросу о динамике детского характера” поддержал теорию Адлера и подчеркнул, что “ни одна из современных психологических идей не имеет такого огромного значения для педагогики, для теории и практики воспитания” как учение Адлера о характере. В работе “Мышление и речь” предложил, в частности, оригинальное понимание структуры сознания человека как динамической смысловой системы интеллектуальных, волевых и аффективных процессов, находящихся в определенном единстве. Создал культурно-историческую школу в психологии (А.Леонтьев, А.Лурия, А. Запорожец и др.).

В.И. Овчаренко, А.А. Грицанов

ВЫРУБОВ Николай Алексеевич (1869--1918) -- российский психиатр, невролог и психоаналитик. Один из основателей, организаторов и лидеров российского психоаналитического движения. Доктор медицины (1899). Окончил Орловскую гимназию (1888) и Московский университет (1893). Был принят в Императорское Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии (Москва). В 1894--1895 работал в Клинике душевных и нервных болезней Императорской Военно-медицинской академии (Санкт-Петербург). Был принят в Общество психиатров (Санкт-Петербург). В 1897--1900 работал ординатором Психиатрической больницы Святого Пантелеймона (железнодорожная станция “Удельная” под Санкт-Петербургом). В 1899 защитил докторскую диссертацию “О перерождениях нервных клеток и волокон в спинном мозгу при нарастающем параличном слабоумии”, цензором (рецензентом) которой был Бехтерев. В 1900 стажировался в Западной Европе, где слушал лекции по психиатрии (Э. Крепелина, Э. Менделя и др.), невропатологии (В. Эрба, Опценгейма и др.) и работал в лаборатории Ниссля. В 1901--1907 работал директором Психиатрической лечебницы Воронежского губернского земства. Активно интересовался новыми идеями в психиатрии и психотерапии. Одним из первых российских психиатров обратил внимание на возможности психоаналитического учения Фрейда. Увлекся психоанализом и стал одним из наиболее деятельных его российских сторонников. В 1909 опубликовал в профессиональных журналах две статьи: “Психоаналитический метод Фрейда и его лечебное значение” и “Психологические основы теории Фрейда о происхождении неврозов”, фактически ставшие одними из первых российских научных работ по психоанализу. В декабре 1909 первым из российских психиатров прочитал в профессиональной аудитории курс лекций (спецкурс) “Психоаналитический метода изучении и терапии психоневрозов” на организованных А.Н.Бернштейном “Повторительных курсах по психиатрии для врачей” (Москва). Занимался психотерапией неврозов и использовал при этом методы психоанализа. Осуществил эксперименты по синтезу психоанализа и гипноза и использования при психоаналитической терапии символов и традиций русского православия. В 1910 при активном участии психоаналитически ориентированных коллег-психиатров (Каннабиха и Осипова), организовал и возглавил выпуск нового научного междисциплинарного журнала “Психотерапия. Обозрение вопросов психического лечения и прикладной психологии”, фактически ставшего первым русским психоаналитическим журналом и одним из первых в мире периодических изданий по проблемам психоанализа. Был редактором и редактором-издателем этого журнала с первого до последнего номера (1910--1914). Способствовал превращению Москвы в один из ведущих психоаналитических центров мира. Опубликовал серию собственных статей по психоанализу. Наряду с врачеванием занимался проблемами призрения душевнобольных преступников. Преподавал психиатрию на Московских высших женских курсах. С 1911 был секретарем Русского союза психиатров и невропатологов. Принимал участие в организации издания “Справочного листка Русского союза психиатров и невропатологов” и Трудов 1-го съезда Русского союза психиатров и невропатологов. В январе 1912 был официально избран членом “Общества свободного психоаналитического исследования” (организованного А. Адлером в 1911 и впоследствии преобразованного в “Общество индивидуальной психологии”). С 1914 в связи с началом Мировой войны, занимался лечением и исследованием психозов и психоневрозов военного времени. Работал в Московском госпитале для душевнобольных воинов, принимал участие в работе Психиатрической комиссии Красного креста. В 1917 занимался организацией Московской конференции психиатров и невропатологов, посвященной повышению эффективности врачебной помощи страдающему населению России. Оказал большое влияние на распространение психоаналитических идей в России, организацию российского психоаналитического движения и формирование российской психоаналитической традиции. Автор работ: “К вопросу о генезе и лечении невроза тревоги комбинированным гипно-аналитическим методом” (1910), “К психоанализу ненависти” (1911), “К психопатологии обыденной жизни” (1913), “К патологии ассоциации” (1914), “Святой Сатир -- Флорентийская легенда. Опыт приложения психоанализа” (1914), “О границах применения посемейного призрения душевнобольных” (1905), “Психиатрические больницы Рима, Флоренции и Падуи” (1911), “Контузионный психоз и психоневроз” (1914), “К постановке вопроса о психозах и психоневрозах войны” (1915) и мн. др.

В.И. Овчаренко

ВЫСОЦКИЙ Владимир Семенович (1938--1980) -- российский поэт. Творчество В. как феномен отечественной культуры второй половины 20 в. являет собой форму существования в контексте русской советской традиции экзистенциального направления философского осмысления человеческого существования. (См. у Булгакова -- по поводу В.С. Соловьева -- об адекватности поэтического жанра для смыслового самовыражения философии как таковой (“Тихие думы”) и историческую интенцию экзистенциализма ко внеконцептуальным формам бытия философского сознания в культуре: Сартр, Камю, Унамуно и др.) При жизни преимущественно воспринимался как талантливый актер и всенародно любимый эстрадный исполнитель авторской песни. (Статистически установлено, что в 1970--1980-е в СССР число людей, имеющих кассеты с записями песен В. -- в большинстве своем записанных на концертах и тиражируемых самиздатом, -- значительно превышало число лиц, имеющих магнитофоны.) Официальными идеологическими структурами не был признан в статусе поэта (ни на уровне членства в Союзе писателей, ни на уровне санкционирования публикаций). Центральной проблемой, вокруг которой семантически завязывается фабула произведений В., является сугубо экзистенциальная проблема бытия человека в предельно экстремальной ситуации, требующей от него существования на грани и за гранью возможного и одновременно раскрывающей невозможные, но в предельном экзистенциальном напряжении реализуемые (“... я придти не первым не могу...”) духовно-нравственные горизонты личности. (Не случайно песня В. “Охота на волков” использовалась, в частности, спецслужбами для создания у оперативных сотрудников соответствующей психологической установки -- как своего рода аналог мантр -- перед требующим предельной самоотдачи и нестандартного мышления в экстремальной ситуации заданием.) Спектр экстремальных ситуаций, инспирирующих выход человека за границы самого себя (подъем к бытию подлинного Я), задается у В. предельно широко: а именно, в таких художественно моделируемых диапазонах, как военный (“Набат”, “Черные бушлаты”, “Мерцал закат, как блеск клинка...”, “Разведка боем”); конкретно-исторический, как в общероссийском (“Купола”, “Что за дом притих...”, “Песня о петровской Руси”), так и в советском (“Баллада о детстве”, “Банька по-белому”) его измерениях; социально-маргинальный, включая криминальный (“Был побег на рывок...”, “Весна еще в начале...”, “Зэка Васильев и Петров зэка”) и девиантный (“Письмо с Канатчиковой дачи”, “Песня о сумасшедшем доме”, “Палата наркоманов”) его варианты; спортивный (“Про конькобежца на короткие дистанции, которого заставили бежать на длинную”, “Вратарь”, “Вес взят”); альпинистский (“Здесь вам не равнина...”, “Вершина”, “Горная лирическая”) и др. Подлинность человеческого существования конституируется и проявляет себя в таких сугубо экзистенциальных контекстах, как контекст нравственного выбора (“Притча о Правде и Лжи”, “Тот, который не стрелял”); героического подвига (“Две песни об одном воздушном бое”), самосожжения в творчестве (“Песня певца у микрофона”, “О фатальных датах и цифрах”, “Серебряные струны”); утверждения права на личный выбор (“Чужая колея”, “Бег иноходца”); постижения истины (“Горизонт”); любви и ревности (“День-деньской я с тобой, за тобой...”, “Дом хрустальный”, “Рядовой Борисов...”); измены и предательства (“Я полмира почти через злые бои...”, “Она была чиста, как снег зимой...”); разлуки (“Песня Марьи”, “Мы ждем”, “Мне каждый вечер зажигает свечи...”); одиночества (“Ни славы, ни коровы...”, “Дела”, “Человек за бортом”); непонятности и невостребованности (“Памятник”, “Песня о вещей Кассандре”); прощения (“Дорожная история”); свободы (“Дайте собакам мяса...”) и встречи со смертью (“Кто-то высмотрел плод, что неспел...”, “Кони привередливые”, “Попытка самоубийства”, “Райские яблоки”) и др. Сюда же примыкают и экзотические, сюжетно смоделированные экстремальные ситуации типа скачки от волков (“Погоня”), бунта на борту (“Пиратская”) или самоаппендэктомии корабельного врача (“Операция в зеркале”). В рамках этого веера сюжетных контекстов задается как предельно достоверный, чувственно артикулированный, так и сугубо метафорический аспекты конституирующей подлинную экзистенцию экстремальности (“Беда”, “Пожары”, “Мои похорона”). Человеческое бытие моделируется В. не просто в пограничных, но в бифуркационных ситуациях, задающих одновременно и онтологическую неопределенность перспективы разрешения оппозиции Жизнь -- Смерть, и открытый горизонт морального выбора между подлинным бытием и превращенными формами существования. Именно реализация себя, мужественное осуществление экзистенциального выбора в узловой точке судьбы объединяет пеструю галерею персонажей В.: парашютиста в “Затяжном прыжке” и канатоходца в “Натянутом канате”, моряков (“Мы говорим не штормы, а шторма...”) и саперов (“Зарыты в нашу память на века...”), аквалангистов (“Марш аквалангистов”) и зимовщиков (“Белое безмолвие”), подводников из “Спасите наши души...” и заключенного из “Побега на рывок”, геолога из “Тюменской нефти” и шофера из “Дальнего рейса”, во многом автопортретного Александра Кулешова из “Романа о девочках” и воюющих черногорцев, умирающих “до тридцати” (“Водой наполненные горсти...”), обретающего смысл бытия датского принца (“Мой Гамлет”) и постигающих его бессмысленную абсурдность наших соотечественников (“Парус”, “Моя цыганская”), -- все они, как ныряльщик (“Упрямо я стремлюсь ко дну...”) ставят своей целью “добраться до глубин, // до тех пластов, // до самой сути”, несмотря на то, что “глубина не принимает”, исходя из внутреннего зова и необходимости достижения подлинности бытия, понятой в качестве непреложной и фундаментальной ценности. Для В. характерно не только заострение экстремальной ситуации, но и высвечивание ее многомерности и глубины, последовательно раскрывающейся в событийно-онтологическом, социально-психологическом и духовно-нравственных планах. Так, например, “Дорожная история” преломляет человеческую экзистенцию через ситуации катастрофы (авария и изоляция), нравственного потрясения (предательство друга) и духовного катарсиса (прощение), трансформируя проблему физического выживания в проблему сохранения самости. Аналогично и стихотворение “Тот, кто раньше с нею был”, семь строф которого погружают героя в сюжетный контекст, последовательно модифицирующийся в пограничные ситуации ослепления любовью, ревности, драки, больницы, тюрьмы, разлуки, измены, прощения и готовности (отстаивая свое достоинство) пройти весь этот путь с самого начала. Даже, казалось бы, в юмористически аранжированной песне “О любви в средние века” рыцарский поединок разворачивается не только как турнирное состязание, уже само по себе ставящее героя на грань между жизнью и смертью, но и как бой за независимость, борьба за любовь, противостояние королю и отстаивание приоритетов частной жизни (“... мне наплевать на королевские дела”), разрешаясь не в достигнутом триумфе, а в постигнутой иронии судьбы. Исходное существование человека фиксируется В. как традиционная для экзистенциализма заброшенность в бытие (“меня, должно быть, ловко разыграли” в “Масках”; “час зачатья я помню не точно” в “Балладе о детстве”), причем основной и исчерпывающей характеристикой этого бытия является его человеконесоразмерность и абсурдность: “Петарды, конфетти... Но все не так”; “Нет, ребята, все не так, // все не так, ребята...”. В контексте онтологически заданного социально неадекватного и экзистенциально превращенного существования (“Маски”, “Баллада о манекенах”, “Мы все живем как будто, но...”) прорыв к подлинной экзистенции обретает космическую семантику сдвига бытия с мертвой точки (“Мы вращаем Землю”). Однако репрессивная нормативность превращенных форм бытия делает судьбоносной и выходящей за пределы санкционированной легитимности любую попытку принятия собственной аксиологической шкалы или индивидуальной поведенческой модели (ср. с “индивидуальным проектом существования” Сартра), артикулируя проблему нравственного выбора как проблему выбора между безличной, но благополучно адаптированной к социальному контексту нивелированностью, с одной стороны, и маргинальностью -- с другой: “Что делать мне -- бежать, да поскорей? А может, вместе с ними веселиться?”. Проникновение программ общественной унификации в глубинные структуры индивидуального сознания (“Их брали в ночь зачатия, а многих даже ранее” -- ср. с внутриментальным статусом социального цензора как “отсутствующего господина” в философии Франкфуртской школы и у Фуко) приводит к обретению унифицированной безличностью статуса социальной нормы, когда большинство “уже не в силах отличить свое лицо от непременной маски”, а также остро ставит вопрос о возможности противостояния онтологически заданной тотальной фантомности -- хотя бы на уровне прецедента. В этом контексте формула “если не я, то кто же?” имплицитно фундирует у В. ключевую для его творчества идею личной ответственности за свой моральный выбор перед лицом Человека, понятого и как осязаемо-конкретный близкий, и как человечество: “Мне судьба -- до последней черты, до креста // Спорить до хрипоты (а за ней -- немота). // Убеждать и доказывать с пеной у рта, // Что -- не то это вовсе, не тот и не та!... // Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, -- // Повторю даже в образе злого шута... Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу! // Может, кто-то когда-то поставит свечу // Мне за голый мой нерв, на котором кричу... // Лучше голову песне своей откручу, -- // Но не буду скользить, словно пыль по лучу!”. Особое значение приобретает в этом контексте тема судьбы, артикулированная в творчестве В. в остро личном ключе и персонифицированная посредством вариативного спектра образов: от фольклорно-мифологических “Кривой да Нелегкой” в стихотворении “Две судьбы” до бездомной собаки в “Песне о судьбе”. Последняя оборачивается у В. различными своими гранями, оборачиваясь то безразличною Судьбою, то благожелательной Фортуной, то безжалостным Роком, “хватающим за кадык”. Фортуна, однако, не столько опекает и осыпает ласками, сколько сама ищет опеки, голодным псом “ласкается, дрожит”. Специфический фатализм В. -- в основе своей -- принципиально не онтологичен, но экзистенциален: своего рода фатализм сделанного раз и навсегда морального выбора, принятой присяги подлинности, верность которой однозначно определяет несение избранного креста (“Мой путь один, всего один, ребята, -- // Мне выбора, по счастью, не дано”), как бы ни была принятая судьба тяжела (“Нелегкая”), как бы ни вырывалась из унифицированного нормативного стандарта (“Кривая” -- ср. с моделируемой в “Памятнике” посмертной подгонкой под канон: “Я хвалился косою саженью -- // Нате, смерьте! -- // Я не знал, что подвергнусь суженью // После смерти, -- // Но в привычные рамки я всажен -- // На спор вбили, // А косую неровную сажень -- // Распрямили // ... Саван сдернули -- как я обужен, // Нате, смерьте! -- // Неужели такой я вам нужен // После смерти?!”). В поэтике В. в мета-семиотическом ключе используются самые различные культурные коды (от античных и славянских мифологем до парафразов метафорики С. Дали), переключение с одного кода на другой, столкновение их в одной метафоре в качестве мета-кода, что позволяет не только интерпретировать тексты В. в качестве виртуозного прецедента языковых игр (см. Языковые игры), но и квалифицировать его творчество в контексте 1960--1970-х как феномен своего рода пред-постмодернизма. Тексты В. близки к произведениям постмодерна и по своей структуре, будучи организованными как сложные семиотические системы (демонстрирующие наряду с сюжетно-векторной архитектоникой и архитектонику ризомы (см. Ризома): “Я не люблю”, “Парус” (“Песня беспокойства”) и др.), восприятие каждой из которых возможно -- в зависимости от интеллектуального уровня и включенности в знаковые коды культуры читателя-слушателя -- в планах и жанрово-бытового фабульного сюжета, и острого социального гротеска, и пронзительного опыта откровения, и рефлексивной мета-иронии, и абстрактно-символической философской притчи; однако органичная сопряженность названных семантических аспектов придает самым глубинным содержательным пластам произведений В. пронзительную человекосоразмерность. Конституирование творчества В. вокруг извечных и не имеющих однозначного решения проблем человеческого бытия в его как личностно-индивидуальном, так и в социальном измерениях (“А мы все ставим каверзный ответ // И не находим нужного вопроса” в стихотворении “Мой Гамлет”), не только выводит его за пределы традиционных оценочных дихотомий, делая невозможной его идентификацию в аксиологически асимметричных оппозициях типа “просоветский -- антисоветский”, но и задают его имманентную философскую артикуляцию.

М.А. Можейко, А.А. Грицанов

ВЫТЕСНЕНИЕ, подавление, репрессия (позднелат. repressio -- подавление) -- в психоанализе Фрейда -- активное неосознаваемое действие, процесс и “защитный механизм”, обеспечивающие вымещение из сознания в бессознательное какого-либо содержания и (или) недопущение неосознаваемого влечения до осознания. В общем В. нарушает связь патогенной информации с сознанием. Согласно Фрейду, В. реализуется в виде двух фаз (стадий, ступеней): 1) Первичное В. предотвращает первоначальное появление импульса посредством удаления из сознания в бессознательное неприятных воспоминаний, переживаний, неприемлемых желаний и т.д. 2) Вторичное В. обеспечивает удержание в бессознательном различных вытесненных влечений, желаний, стремлений, представлений и т.д. Все вытесненное из сознания в бессознательное не исчезает и оказывает существенное воздействие на состояние психики и поведение человека. Время от времени происходит спонтанное “возвращение вытесненного”, которое осуществляется в форме симптомов, сновидений, ошибочных действий и т.д. Фрейд считал теорию В. краеугольным камнем, на котором зиждется все здание психоанализа. В истории философии 20 ст. данный концепт встретил ряд существенных возражений. Так, по Сартру, фрейдовская цензура должна “знать” вытесняемые импульсы: она должна уметь распознавать, различать то, что она вытесняет. Можно ли представить знание, которое было бы незнанием себя, -- вопрошается в одной из работ Сартра, -- знать -- значит знать, что знаешь. Скажем скорее: всякое знание есть сознание знания. Каким именно вытесняемое влечение может “переодеваться”, если оно, по мысли Сартра, не содержит в себе: “1) сознание того, что оно вытесняется; 2) сознание того, что оно вытесняется, потому что оно есть то, что оно есть; 3) проект переодевания”? Описание процедуры маскировки (“переодевания”) имплицирует, согласно Сартру, “неявное обращение к финальности”.

В.И. Овчаренко

ВЫШЕСЛАВЦЕВ Борис Петрович (1877--1954) -- русский философ, экстраординарный профессор Московского университета (1917). Окончил юридический факультет Московского университета, в Марбурге принимал участие в семинарах Наторпа и Когена. В 1922 -- выслан за границу. Участник издания журнала “Путь”, руководимого Бердяевым. Редактор издательства ИМКА-ПРЕСС. Один из активных деятелей экуменического движения. Главные произведения: “Этика Фихте. Основы права и нравственности в системе трансцендентальной философии” (1914), “Русская стихия у Достоевского” (1923), “Проблемы религиозного сознания” (1924), “Христианство и социальный вопрос” (1929), “Этика преображенного Эроса. Проблемы Закона и Благодати” (1931), “Философская нищета марксизма” (1952), “Кризис индустриальной культуры. Марксизм. Неосоциализм. Неолиберализм” (1953), “Вечное в русской философии” (1955) и др. В. занимался кардинальными вопросами философской антропологии, иррациональным в культуре, проблемами богословского характера. Пытался осуществить синтез религии и современной философии. Исследуя различные аспекты темы “сердца” в духовных традициях ряда религий, В. раскрывал принципиально разнокачественное содержание соответствующих моделей описания природы и сущности человека. Изучение, объяснение и описание генезиса стандартизированной массовой культуры в контексте процессов индустриализации и урбанизации западного общества явились одной из ипостасей философского творчества В. По В., процессы чрезмерно быстрого роста народонаселения Земли 20 в. вкупе с ошеломляющим увеличением количества и номенклатуры новых вещей результировались в том, что традиционные общественно-просветительские учреждения оказались не в состоянии адекватными темпами социализировать и очеловечивать массы людей, склонных к разрушению культурных ценностей, само- и взаимоистреблению. Попытки В. осуществить философский анализ неизбежного трагизма судеб человечества 20 ст. в контексте торжества воинствующих ценностей деструктивного иррационализма сближают его творчество с традицией миропонимания Ницше, Юнга и др.

А.А. Грицанов