втором — обычный. В тех монастырях, где было запрещено «пиянственное» питие, квас заквашивали калачом. В «Домострое» рассказываются рецепты приготовления разнообразных квасов, в том числе обычного медового: «А квас медвяной сытити простой: взяти меду патоки в четверо; да процедить ситом чисто, да положыть в меръник (сосуд. — Е.Р. ), а наквасить калачем простым мяхким, без дрожжей, а как укиснет — ино сливать в бочки» (Там же. С. 42. Прим. 23 ).

В 1550 году Стоглавый собор запретил готовить в монастырях хмельные квасы и держать горячее вино, но это правило часто нарушалось. Так, в XVII веке некоторые соловецкие иноки, вопреки древнему уставу монастыря, имели обыкновение выносить из трапезной сыченый квас и в кельях доквашивать его дрожжами. Дело дошло до того, что в 1637 году царь Алексей Михайлович послал соловецкому игумену специальную грамоту с требованием искоренить этот пагубный обычай (Досифей. Т. 3. С. 270 ). В тех монастырях, где допускались (иногда по особому распоряжению архиерея) хмельные напитки, готовили хмельной мед и пиво. В XVII веке Афанасий, архиепископ Холмогорский и Важский, разрешил Красногорскому монастырю для братии и «почести» приезжих начальников и знатных людей варить пять вар пива в год: первую — к празднику Рождества Христова, вторую — к великому заговенью, третью — к Пасхе, четвертую — к Троицыну дню и пятую

— к престольному празднику Грузинской иконы Пресвятой Богородицы, вина же в монастырь, как раньше, так и впредь, покупать не дозволялось (Описание Красногорского монастыря. С. 31 ).

По древним же уставам Иосифо-Волоцкого, Кирилло-Белозерского, Нило-Сорского, Корнилиево-Комельского монастырей, в этих обителях «пития, которые пиянство имут, не держали никоторого». Однако в XVI веке в Кирилло-Белозерском монастыре завет его основателя уже не исполнялся, по двунадесятым, великим и большим праздникам братия исправно получала чашу вина.

Особое примечание

Мясо русские монахи никогда не употребляли. По древним уставам, даже приносить мясо на территорию монастыря или готовить его на монастырской кухне строго запрещалось. Насколько строгим было это правило, подтверждает чудо из Жития преподобного Пафнутия Боровского, случившееся с известным иконописцем Дионисием. Он был приглашен вместе со своей дружиной для росписи нового каменного храма в монастыре. Иконописцы жили в селе неподалеку от обители. Поскольку были они людьми мирскими, то преподобный Пафнутий повелел им никакой своей еды в монастырь не приносить. Один раз иконописцы забыли про заповедь преподобного и, отправляясь в монастырь на работу, взяли с собой баранью ногу, начиненную яйцами. Вечером они сели ужинать, первым вкусил Дионисий. Нетрудно представить себе его состояние, когда он увидел в бараньей ноге вместо яиц червей. Ногу выбросили за монастырь собакам, но после этой трапезы художник тяжело заболел. Все его тело покрылось струпьями, так что он не мог двинуться. Осознав свой грех, Дионисий покаялся перед преподобным. Тот, преподав иконописцу назидание впредь не нарушать монастырские правила, повелел ударить в било и созвать братию на водосвятный молебен. Освященной водой Дионисий обтер все свое тело и, обессилев после службы, уснул. Проснулся он уже совершенно здоровым (Житие Пафнутия Боровского. С. 125 ). Мирских людей, работавших на монастырь, в непостные дни, когда случалась тяжелая работа, кормили мясными блюдами. В Кирилловом монастыре им выдавали мяса «по гривенке» (всего был 51 день в году, когда разрешался мясоед — см.: Шаблова. О трапезе. С. 27 ). Но если в XVI веке мясо готовили и ели за пределами монастыря, то в XVII столетии этот запрет уже не действовал, и мирские монастырские люди могли вкушать мясо за второй монастырской трапезой.

Хлебни, поварни, квасоварни

Приготовление «ествы» в больших монастырях с многочисленной братией и богомольцами было делом трудоемким и сложным. Поэтому горячую пищу готовили только один раз — к обеду. Если в этот день полагался ужин, то вариво, оставшееся после обеда, ставили в печь на угли и теплым подавали к ужину.

Множество монахов, послушников и всякого рода монастырских служек трудилось в поварнях и пекарнях обителей. Послушание здесь считалось самым тяжелым, и если монах переносил его терпеливо, без ропота, то этот труд в глазах игумена и братии был достоин самого глубокого увадсения. Перед смертью преподобный Даниил Переяславский призвал к себе ученика Кассиана и, вручив ему две свои власяницы, повелел передать их монастырским поварам — монаху Евстратию и иноку Иринарху. Объясняя свой выбор, преподобный сказал: «Вы и сами знаете добродетели Евстратия. С тех пор, как постригся, он достиг совершенного послушания, неленостно постился и молился, и без роптания прошел все монастырские службы, а боле всего — поваренную службу». И тут игумен рассказал, как

всвое время он хотел сменить Евстратию послушание, но тот упал ему в ноги и умолял ничего не менять и не лишать его великой духовной пользы. Преподобный Даниил удивился такому усердию и оставил Евстратия в поварне. Теперь, перед смертью, он просил Кассиана передать новому игумену Илариону свой наказ не переводить Евстратия на другую службу. Другой монастырский повар Иринарх, по словам игумена, так же трудолюбиво подвизался, беря пример с Евстратия. Отдавая для них свои власяницы, преподобный сказал: «Надеюсь, что они и обо мне грешном помолят Бога, и за их молитвы милостивый и человеколюбивый Христос Бог Наш простит мне многие мои согрешения» (Смирнов. С. 70–71 ).

Трапезная вместе с примыкавшими к ней поварнями, пекарнями, ледниками, амбарами, сушилами и всякими палатками образовывала отдельный город на территории большого монастыря. Под трапезной Кирилло-Белозерского монастыря находились знаменитые хлебни. Их размеры были почти такими же, как у самой трапезной: в длину — семь саженей с полусаженью, а поперек — семь саженей с четью. Здесь пекли хлеб в двух больших печах из трех «квашон». В каждой квашне растворяли по 500 килограммов муки, квашение накрывали холстами, сшитыми в четыре полотнища, и давали подойти, потом три квашни растворяли в четвертой (Никольский. С. 191. Прим. 2 ). В хлебнях хранилось четырнадцать холщовых свиток, в которых просеивали муку, и двенадцать пар рукавиц. Видимо, столько же людей было занято в процессе выпекания хлеба. В хлебне находилась всякая необходимая утварь: медный котел, в котором грели воду, два «поскребня, чем квашню скребут», скобель, долото, заступ, нож-косарь, чем щипали лучину, чтобы разжечь огонь в печи, медные рукомойники с лоханями, кумганец (медный рукомойник в виде кувшина, с носиком, ручкой и крышкой), пешня для колки льда (с пешней ходили на озеро за водой; она представляла собой железное остроконечное орудие, наверху имелась трубка, которая насаживалась на рукоять). Хлебней заведовали «хлебные старцы», они жили неподалеку от трапезной, в трех кельях у амбаров, где хранилась ржаная мука (Никольский. С. 195 ). Один из старцев выдавал работникам свитки и рукавицы. В отдельном помещении размещались штевары, в их распоряжении находились котел, сковорода медная, в которой варили кисель, и два кумганца. Неподалеку от хлебни у монастырской стены, выходившей на озеро, находилась небольшая палатка, в которой согревали воду, когда надо было ставить квашню. Рядом же с хлебней, под трапезной, находилась палатка, где хранили уже испеченный хлеб.

Большая пекарня Кирилло-Белозерского монастыря была построена вместе с трапезной

в1519 году, но очень скоро ее мощностей стало не хватать, и тогда в нижнем ярусе церкви Преображения было устроено еще несколько пекарен, где пекли просфоры и калачи, а заодно печенье и пироги. Преображенскую церковь для этих целей выбрали не случайно. Она расположена у крепостной стены, выходившей к озеру, на стене были устроены «воротечки невелики», через которые вода по желобам текла в пекарню.

Подклет Преображенской церкви состоял из двух помещений: в первой большой палатке пекли печенье, калачи и просфоры, во второй — пироги. К той части помещения, где делали просфоры, была пристроена еще небольшая палатка, где зимой хранили просфоры. А к церковной паперти у крепостной стены примыкала еще одна палатка, в которой держали калачи. На ее верхнем этаже жили старцы, заведовавшие калачной, здесь же находился чулан, где хранили сухари. У стены стоял амбар, в котором просеивали муку. В пекарнях находилась разнообразная кухонная утварь: сита для просеивания муки, «крючки», чем вынимали оладьи из масла, сковороды длинные, «насовы суконные, в которых стряпают круг калачей» (насовы — нарукавники, надеваемые во время стряпни; фартуки, рабочая одежда), ковши-скобкари, коробьи осиновые.

Еду готовили в поварне, располагавшейся рядом с трапезной. В конце XVI века в Кирилло-Белозерском монастыре кроме основной поварни были еще естовная, стрелецкая, княжая, гостиная (в ней готовили еду для гостей) и др. Поварнями заведовали поваренные старцы, которые жили неподалеку. В большой поварне Кирилло-Белозерского монастыря было устроено шесть очагов котельных да ошесток. Котлы висели над очагами на железных цепях, кроме того, на очаги ставили большие железные таганы (обруч на ножках) — подставы для котлов. В поварне хранилось большое количество посуды: «уполовники», решетки железные для запекания рыбы, котлы большие и «котлики малые», ковши, ножи и служебная одежда. Пищу готовили, видимо, в специальных «служебных рясках». Поражает функциональное разнообразие кухонной утвари, одних только ножей было несколько видов: «косари луковые», «секиры капустные», «кленики» для резки рыбы (ножи с коротким и широким лезвием, немного загнутым к обуху), «большие ножи, а режут ими лапшу и рыбу».

На складе кухонной утвари хранилось больше дюжины ножей, топоры, сковородки медные, противни медные с помочами (ремнями), несколько дюжин «тарелок березовых» и «блюд росхожих», «ставы», «подставы блюд деревянных», рукомойник, лохань, ручная железная мельница для перца, «судки столовые», солонки, «росольники оловяные», медный молочный горшок. Основной запас круп и рыбы, необходимой для нужд поварни, находился в сушиле: «несколько четей семени конопляного, гороху, круп ячных, круп гречневых и проса, пять осетров "провислых", 250 пластей язевых, сто пучков вязиги, сушеного молю лосково (моль — мелкая рыба; иногда также называли сушеные снетки; упомянутую рыбу ловили в местности, именуемой Лоза-Алтушево. — Е.Р. ) десять четвертей, пять четвертей молю белозерского» (Никольский. С. 222. Прим. 1 ).

Квас готовили в особом помещении — квасоварне. Древняя квасоварня КириллоБелозерского монастыря сохранилась до наших дней: «Посредине покрытия… возвышается квадратный в плане и полый внутри шатер, служащий проводником для пара и дыма, скопляющегося в здании от квасного очага. Наверху этот шатер заканчивался четырехугольной в плане трубою, а внизу опирался на сомкнутый свод с двумя распалубками по каждой стене» (Никольский. С. 226 ).

Посреди квасоварни стояли медный котел (он вмещал 300 ведер) и три больших чана: в одном чане затиралось по 20 четей солода (зерно, которому давали прорасти в тепле и сырости, отчего у него появлялся сладкий вкус), в двух остальных находилось сусло, а под чанами помещалось три больших корыта. За квасной поварней находился амбар, где студили сусло, здесь стояло пять чанов и шесть корыт. А около поварни располагалось трехэтажное строение, нижняя часть которого была приспособлена под квасной ледник, где держали «квас про братью житной». В Кирилловом монастыре существовало еще пять каменных ледников, в которых летом охлаждали квас, хранили рыбу и разные продукты. В одном леднике держали квас: «медвеной» (медовый), паточный, сыченый, овсяный, «квас полуян». Здесь же хранились разные ковши, стопы, яндовы, медный ковш, «чем дрожжи черпают», медный котел на 12 ведер, «а подваривают в нем сыту» и небольшой медный «котлик, в чем патоку греют на оладьи». В других трех ледниках держали рыбу, над одним из них стояла палатка, где хранили мед и патоку, а в пятом погребе — сметану, молоко, яйца и масло коровье.

Приготовление пищи в монастырях, как и любое дело, обязательно освящалось молитвой. Рано утром, перед заутреней, повар и хлебник приходили в церковь и трижды творили земной поклон перед Царскими вратами. После этого они просили у екклесиарха огня, тот зажигал «лучину» от лампады в алтаре храма и передавал ее повару и хлебнику. И уже от этого «честного огня» зажигались поленья в печах поварни и хлебни, чтобы все, вкушающие пищу, получали вместе с ней Божественную благодать и освящение. Не случайно и приготовление трапезы было всегда сугубо монашеским послушанием; мирские люди в этом деле могли быть только помощниками.

Особенно благоговейно в монастырях относились к выпеканию хлеба. Этот процесс подробно описан в Студийском уставе. В русских монастырях все совершалось, скорее всего, точно так же. Поскольку просфоры должны быть испечены уже к литургии, а хлеб — к обеду, то начинали печь хлеб очень рано. В самом начале утрени, после шестопсалмия, кутник, сотворив близ игумена земной поклон, шел собирать братию на послушание в пекарню. Сначала подходил к инокам, стоявшим на правой стороне церкви, потом переходил на другую сторону. Все собирались в центре храма перед Царскими вратами и шли благословляться к игумену. Сотворив земной поклон, говорили: «Благослови, помолись за нас, святый отче». Игумен отвечал: «Бог спасет», и монахи отправлялись в пекарню. Здесь, вымешивая тесто, они пели псалмы, канон и другие молитвы, полагавшиеся на утрене. Кроме того, в русских монастырях читали еще особую молитву «егда месити тесто на хлебы в обители» (Прилуцкий. С. 355 ). Поставив тесто, иноки уходили в церковь, где продолжали молиться с остальной братией, но старший монах оставался в пекарне, чтобы следить за тем, как подходило тесто. После службы он обходил кельи иноков, месивших тесто, и они вновь собирались в пекарне, чтобы теперь уже печь хлеб (Пентковский. С. 387 ). Может быть, благодаря этим молитвам хлеб, испеченный в обители, был особенно вкусен, а монастырский квас излечивал от самых невероятных болезней.

Порядок трапезы

Когда братия с пением 144-го псалма входила в трапезную палату, здесь все уже было готово: на столах стояла необходимая посуда, на отдельном большом столе, тоже именуемом «трапезой», находились теплый хлеб, солонки с солью и питье. Игумен благословлял крестом трапезу и читал молитву: «Христе Боже, благослови брашно и питие рабом своим ныне, и присно, и во веки веком». После этого все садились, а священник, встав, благословлял чтение житий святых: «Благословен Бог наш всегда, и ныне, и присно, и во веки веком». Чтец отвечал: «Аминь» — и начинал читать. Этот обычай издавна существует во всех монастырях для того, чтобы монахи слушали читаемое с гораздо большим удовольствием, чем вкушали пищу и питие, дабы «виден был ум, не озабочиваемый телесными удовольствиями, но увеселяющийся более словесами Господними» (Василий Великий. С. 254 ).

Получив благословение, служащие приносили вариво и ставили на трапезном столе. Келарь и чашник подходили к игумену и по очереди творили перед ним поклон, прося благословение на раздачу варива. Потом келарь лично приносил игумену вариво в сосуде, а чашник питие (мед или квас). Остальные служебники раздавали то же самое вариво братии, а чашник разносил всем питие. После того как все было роздано, ближайший к игумену служебник вручал ему ложку, а келарь говорил: «Господи благослови», игумен ударял в «кандею» (металлический сосуд наподобие небольшой чаши на ножке с поддоном, использовавшийся как колокольчик).

Монахи вставали, и священник читал положенные перед едой молитвы: «Отче наш», «Слава, и ныне», «Господи помилуй» (дважды), «Господи благослови». По окончании молитв игумен благословлял брашно и питие: «Христе Боже, благослови брашно и питие рабом своим ныне, и присно, и во веки веком». Все садились и приступали к еде, но только после того, как начинал есть игумен. На каждое «брашно» требовалось отдельное